"Приговор любви" - читать интересную книгу автора (Гордон Люси)

Глава первая

– По-моему, вам здорово повезло, – заметила женщина в полицейской форме.

Меган с изумлением воззрилась на нее.

– Повезло? Да я отсидела в тюрьме три года, три самых страшных года в моей жизни, за преступление, которого не совершала, и вы говорите, что мне повезло? Пусть судьи признали свою ошибку, разве мне от этого легче?

Надзирательница смерила ее суровым взглядом.

– Я вижу, милая, вы плохо слушали. Апелляционный суд не признавал, что ошибся. Вас освободили условно, а не оправдали.

– О да, конечно, – вскипела Меган. – Держу пари, они просто нашли ту бумажку с показаниями свидетеля, который подтвердил мое алиби. Ее утаил от следствия этот продажный подонок инспектор Келлер, ему я обязана тем, что вся моя жизнь пошла к черту и что меня до сих пор не оправдали! Это и есть, по-вашему, везенье?

Мучительный для Меган разговор был прерван появлением ее адвоката Дженис Бэйнс, вошедшей в комнату, где судьи только что объявили об освобождении ее клиентки.

Теперь я свободная женщина, с мрачной радостью подумала Меган. Я покину здание суда не в омерзительном фургоне для перевозки заключенных, а в удобной машине Дженис Бэйнс и попытаюсь начать жизнь сначала.

– На улице прямо столпотворение какое-то, – сообщила Дженис. – Одних журналистов столько набралось…

– О нет, никаких интервью, – отрезала Меган. – Больше всего на свете я хочу, чтобы меня, наконец, оставили в покое.

– Правильно, милая, – весьма цинично отозвалась надзирательница. – Поломайтесь немного. Если действовать с умом, они дадут настоящие деньги за вашу историю.

– Увези меня отсюда, Дженис, иначе я и впрямь решусь на убийство! – взмолилась Меган, и в ее словах прозвучала скрытая боль.

– Идем, я оставила машину у служебного входа, – сказала Дженис, беря ее за руку и выводя в коридор.

Там их подстерегали журналисты; едва завидев Меган, они кинулись к ней с диктофонами наготове и обрушили на нее шквал вопросов. Меган и Дженис, с трудом протиснувшись к машине, забрались внутрь. Некоторое время толпа репортеров не давала им сдвинуться с места – хлопали ладонями по крыше, громко задавали бесконечные вопросы, озаряли вспышками фотокамер… Меган закрыла лицо руками, чтобы ничего не видеть. К счастью, Дженис была отличным водителем, и вскоре раздосадованная пресса осталась ни с чем.

– Эта женщина обращалась со мной как с настоящей преступницей! – негодовала Меган по поводу недавнего разговора. – «Вас освободили условно». Бог ты мой!

Помолчав, Дженис серьезно проговорила:

– Сегодня твой день, я не хотела бы его омрачать, но я твой адвокат и вынуждена ознакомить тебя со сложившейся ситуацией. Я мечтала обрадовать тебя, сообщив о полном оправдании, но… об этом пока не приходится даже думать.

– Как же так, ведь есть свидетель, видевший меня далеко от места преступления именно в то-время, когда Генри Грейнджер был убит! – встревожилась Меган.

– Все не так просто, – остановила ее Дженис. – Свидетель заявил, что видел женщину, внешне похожую на тебя, но в темноте не разглядел, а значит, его слова не многого стоят. Появись он в суде, присяжные сказали бы то же самое. Тебя выпустили лишь потому, что инспектор Келлер утаил свидетельские показания, не передав их защите. Я понимаю, как тебе больно, Меган, но освобождение действительно условно, и с этим у тебя еще будет много хлопот.

Долгое время Меган подавленно молчала.

– В суде я видела адвоката Брайана, – наконец промолвила она.

– Да, я переговорила с ним, прежде чем забрать тебя. Тебе придется набраться мужества – Брайан не только не перестал считать тебя убийцей, он наотрез отказался вернуть Томми. И никаких свиданий с мальчиком, никаких писем и звонков – ничего.

– О Боже. – Меган с глухим стоном снова спрятала лицо в ладонях.

На минуту Дженис отвлеклась от бегущей навстречу дороги и посмотрела на Меган – ее глаза светились добрым чувством.

– Все образуется, мы победим, – сказала она. – Еще рано отчаиваться.

Меган резко вскинула голову. Она взяла себя в руки и была готова к борьбе.

– Я не отчаиваюсь, – твердо сказала она. – Три года тюрьмы не сломили меня, не сдамся я и теперь.

– Вот это, я понимаю, сила духа!

– По-моему, тебе здорово повезло, – заметил шеф полиции инспектор Мастере.

Дэниэл Келлер с изумлением посмотрел на него.

– Повезло? Меня только что вышвырнули из полиции, и вы говорите, что мне повезло?

– Ты еще легко отделался, Келлер. Тебя не вышвырнули, а лишь временно отстранили от должности, хотя, будь на то моя воля, я бы вставил тебе по полной программе.

– А как же иначе, – ядовито согласился Дэниэл. – Пару лет назад вы стали здесь за главного и с тех пор только и ждете случая, как бы избавиться от меня.

– Мне не по нраву бунтари-одиночки, Келлер. Я не люблю офицеров, которые с ослиным упрямством мешают работе департамента и укрывают свидетельские показания. Все это подрывает мой авторитет, особенно если этих офицеров хватают за руку. Еще я не люблю, когда убийцу выпускают на свободу, а один из моих людей остается по уши в дерьме. Твой поступок, Келлер, перечеркнул всю нашу работу в департаменте!

Мой поступок перечеркнул твое возможное продвижение по службе, подумал Дэниэл. Ты печешься только о своей шкуре.

Вслух он произнес другое:

– Кто сказал, что она убийца? Апелляционный суд опроверг это.

– Как бы не так. Они были вынуждены пересмотреть дело и освободить ее, когда ты так глупо попался. Но обвинения все еще с нее не сняты. Эта грязная история меня просто бесит.

Мастерс был подвижным румяным холериком – из тех, кто раздражается по любому поводу. Сейчас его раздражал стоящий по другую сторону стола высокий, с мощной мускулатурой мужчина, одетый в видавший виды кожаный пиджак и потертые джинсы. Дэниэл Келлер попал в серьезную переделку, но не собирался каяться перед начальством. Он держался спокойно, несколько небрежно, и порой его обычная самоуверенность едва не переходила в открытую насмешку.

– Эта грязная история меня просто бесит, – повторил Мастерс, – так же, как и вот это.

Он бросил на стол ворох газет, набранные жирным шрифтом заголовки кричали: «Сокрытие улик открыло двери тюрьмы!», «Почему полицейский утаил показания?», «Свидетель заявляет: я был ее алиби, но обо мне забыли!».

– Ты, Келлер, или продался кому-то, или проявил вопиющую некомпетентность, – продолжал нападать Мастере. – Я уволил тебя, закон на моей стороне, и я вовсе не должен выслушивать жалостливые причитания твоих коллег о том, как тебе было плохо три года назад, какое горе постигло тебя в «личной жизни»…

Дэниэл напрягся. Его затрясло от отвращения к этому толстокожему человеку, бесцеремонно копавшемуся в его прошлом.

– Моя личная, жизнь касается меня одного, и только, – стиснув зубы, произнес он. – Я не прошу делать мне поблажки из-за того, что в ней не все гладко.

– Тут я с тобой согласен. Забирай свои вещи и не показывайся в участке, пока за тобой не пошлют.

– Долго же мне придется ждать! – с иронией отозвался Дэниэл. – Особенно если учесть, что здесь заправляете вы.

– Именно!

Когда за Дэниэлом захлопнулась дверь, в кабинет Мастерса проскользнул добродушный приземистый полицейский средних лет.

– Не слишком ли круто вы с ним обошлись, шеф? – спросил он. – Бедняге туго приходится, его жена и сын…

– Все мы несем свой крест, Кэнви, – не поднимая взгляда от бумаг, прервал его Мастерс. – Пусть это не отвлекает тебя от работы.

Кэнви поспешно удалился, но на свое место он, однако, не пошел, а спустился вниз, где и перехватил Дэниэла.

– Ты еще вернешься, – убежденно проговорил он. – Жаль, что так вышло, но кто знает, может, это и к лучшему – в кои-то веки ты отдохнешь от дел.

– Скажи, Кэнви, ты тоже считаешь ее убийцей? – спросил Дэниэл.

– Конечно. Ее освобождение было условным.

– Если я узнаю, что засадил в тюрьму невинную женщину, возненавижу себя. Только бы вспомнить подробности дела… Но это было так давно, все события в памяти перемешались.

– Ты был сам не свой в те дни и зря не послушался моего совета, не взял отпуск.

Простившись с Кэнви, Дэниэл отправился к стоянке, где припарковал машину. Товарищи смотрели ему вслед, и он затылком чувствовал их взгляды – прощальные, сочувствующие, а порой полные неприкрытого торжества. Из-за своего твердого, бескомпромиссного характера, вспыльчивости и нестандартного подхода к делам Дэниэл нажил немало врагов не только в преступном мире, но и среди коллег. Многие из них были рады видеть Дэниэла выбитым из седла и не скрывали злорадных усмешек, но это лишь подстегивало его, заставляло еще выше вскидывать голову.

К нему подбежали двое репортеров, у одного из них была камера. Дэниэл выругался и отрезал:

– Я не даю интервью.

Но репортеры увязались за ним до самой машины. Ему в лицо ткнулся микрофон.

– Инспектор Келлер, прокомментируйте освобождение Меган Андерсон. Что вы чувствуете?

– Ничего, – огрызнулся он – и не солгал. Дэниэл давно похоронил свои чувства под глыбой льда, он знал, что этот лед никогда не растает.

– Правда ли, что полицейские отказались от повторного расследования?

– К ним и обращайтесь.

– Вы хотите сказать, что получили отставку?

Внезапно Дэниэл ощутил себя загнанным зверем, на которого натравили свору собак. На душе у него стало совсем скверно, он сел в машину, пытаясь забыть о настырных журналистах и сдержать приступ бешенства. Но вот репортер забарабанил по стеклу – последняя капля переполнила чашу его терпения.

Дэниэл опустил боковое стекло.

– У-би-рай-тесь прочь, – прошипел он так зловеще, что перепуганный репортер отскочил в сторону.

До дому Дэниэл добрался без происшествий. Бросив взгляд на крыльцо, он с облегчением вздохнул: кучка журналистов, превратившая его вчерашний день в кошмар, исчезла. Но не успел он выйти из машины, как человек, будто бы чинивший дорогу, преградил ему путь.

– Не хотите сделать заявление для прессы, инспектор?

Дэниэл ругнулся и ногтями схватил журналиста за ухо.

– Хочу, – подозрительно мягко сказал он. – Слушай внимательно: даю тебе две секунды, чтобы убраться отсюда подобру-поздорову, не то придется дать тебе хорошего пинка под зад!

Дэниэл разжал пальцы, и журналист мгновенно испарился.

На вопрос Дженис, где Меган решила поселиться, она ответила просто:

– Там, где меня никто не найдет.

Она остановила свой выбор на грязных меблированных комнатах в одном из мрачных районов Лондона. Квартира состояла из спальни, одновременно служившей гостиной, крошечной кухни и ванной комнаты размером с почтовую марку. Помещение едва ли больше тюремной камеры, где я отбывала срок, невесело подумала Меган.

Было трудно свыкнуться с нынешним положением: у нее забрали все, чем она прежде так гордилась, – честное имя и, что было особенно больно, ее маленького мальчика, ее сына. Пока Меган не знала, что предпринять, как вернуть отнятое у нее материнское счастье.

В тот же день она попыталась дозвониться бывшему мужу, но безрезультатно: дома трубку поднимала его мать, а в офисе секретаршам строго-настрого запретили соединять босса с его бывшей женой. В промежутках между этими звонками Меган сидела, уставившись в одну точку, и думала, думала, искала выход, чувствуя, как сердце разрывается от боли и безысходности.

Порой мысли Меган путались и перед глазами вдруг всплывало лицо Дэниэла Келлера – жестокое, мрачное. Охваченный пафосом обвинения, он был непреклонен в своем желании уничтожить ее. От ненависти у Меган едва ли не мутилось сознание.

Она включила телевизор, программа новостей как раз передавала ответ Келлера на вопрос журналиста о том, что он чувствует в связи с ее освобождением.

– Ничего.

Его равнодушие потрясло Меган.

– Конечно, еще бы! – в ярости крикнула она его изображению на экране. – Разве тебя волнует чужая боль?!

Но, узнав, что его уволили из полиции, она почувствовала что-то вроде удовлетворения – и тут же с неожиданной для себя горечью подумала: не будь наивной, Меган, как только шумиха уляжется, его примут обратно. В этой истории пострадала одна ты…

Ее первая ночь на свободе была ужасной, Меган преследовали кошмары, и в конце концов, она проснулась от собственного крика. Кто-то из встревоженных жильцов постучал в ее дверь, желая удостовериться, все ли у нее в порядке, после чего Меган не решилась снова заснуть, боясь перебудить весь дом. Ей необходимо было остаться неузнанной, чтобы обрести хотя бы недолгий покой. Так, то и дело задремывая и тут же заставляя себя просыпаться, Меган встретила рассвет.

Была ранняя весна. Но не изумрудно-зеленая, несущая надежду на обновление, а сырая и промозглая, больше похожая на продолжение зимы. Затянутые тучами небеса низвергали на землю потоки воды, которые стучали по подоконникам, хлестали тугими струями в окна, проникали сквозь растрескавшиеся рамы, и тогда на полу в квартирке Меган натекали небольшие лужицы. Дожди все шли и шли… и не было им конца и края. Порой шум падающей воды был так силен, что заглушал остальные звуки.

На четвертый день, вечером, когда Меган уже разделась и собиралась лечь спать, в дверь постучали. Зевнув, она шагнула к двери и замерла – уж не почудилось ли ей? Дождь на время затих, и она совершенно отчетливо услышала стук.

– Кто там? – помедлив, спросила она.

– Миссис Андерсон? – донесся приглушенный мужской голос.

– Кто вы? Если репортер или газетчик, то уходите.

– Нет, я не репортер… – Мужчина колебался. – Я Дэниэл Келлер.

Гнев волной захлестнул Меган, она настежь распахнула дверь и оказалась лицом к лицу с ненавистным противником.

– Убирайтесь прочь! – яростно выпалила она. – Как вы посмели явиться сюда? – Ее голос сорвался на хриплый крик. – Мало вы мне причинили горя? Мало?!

Дэниэл решительно ступил на порог.

– Мне нужно поговорить с вами, – сказал он.

– Зато мне не нужно! – воскликнула Меган. – Вы не находите, что все изменилось, что я уже не обязана часами торчать в полицейском участке и, хочется мне того или нет, отвечать на ваши идиотские вопросы?! Теперь я свободна. Я вышла из проклятой тюрьмы, куда засадили меня вы, сбив судей с толку своими ложными обвинениями. Я свободна, слышите, свободна, и имею полное право послать вас ко всем чертям! Убирайтесь!

Дэниэл колебался, не зная, стоит ли применить силу, чтобы войти. Тем временем пронзительные крики Меган подняли на ноги весь этаж, любопытствующие жильцы выглядывали из дверей по обе стороны обшарпанного коридора.

– Прошу вас, позвольте мне войти, – продолжал настаивать Дэниэл.

– Я же сказала, убирайтесь! – Меган навалилась на дверь, но та не поддавалась и не желала закрываться, противник был куда сильнее. Дэниэл резко толкнул дверь, и Меган, не выдержав напора, поспешно отпрянула в сторону в страхе, что он может коснуться ее. – Да что же это? – задыхаясь, вымолвила она. – Вы не понимаете слова «нет»? О, да, я вспомнила, конечно, не понимаете! Когда-то, три года назад, я часто говорила вам «нет». Нет, я не убивала Генри Грейнджера. Нет, я не знаю, кто это сделал. Нет, я не лгу. Нет, нет, нет. Но вы не слышали, вы продолжали изматывать меня, надеясь бесконечными допросами выбить нужное вам признание. Вы были так уверены в своей правоте, что, хотя я и отказывалась признать за собой вину, не моргнув глазом отправили меня в тюремную камеру!

– Неправда, я…

– Замолчите! – взорвалась Меган. – Вы погрязли во лжи. Эта ложь отняла у меня три года жизни. Эта ложь отняла у меня сына!

Неожиданно ее ярость иссякла. Порывистая и неуравновешенная по природе, Меган никогда не обладала большой выносливостью, и в дни, когда суд пересматривал ее дело, когда решалась ее дальнейшая судьба, она держалась на одном нервном напряжении. Сейчас она вышла на свободу, но источник ее сил оставался все тот же. Это было похоже на американские горки – то взлетаешь вверх и ощущаешь, как энергия разливается по всему телу, то стремительно падаешь вниз и тогда от слабости едва держишься на ногах. Секунду назад она была объята праведным гневом, а теперь чувствовала себя потрепанной тряпичной куклой.

– Ради Бога, зачем вы пришли? – Меган устало опустилась на стул.

Дэниэл колебался. Взгляни Меган на него, она бы увидела, что его лицо было точным отражением ее собственного лица – на нем было написано выражение той же невыносимой муки. Когда они впервые столкнулись, ему было тридцать с небольшим. С тех пор прошло три года, но Дэниэл, казалось, постарел на десять лет. Подобно Меган, он прошел через ад. Но она не подняла глаз, не увидела следы страданий в его чертах.

– Я не мог не прийти, – сказал он. – Я не мог оставить все как есть, не разобравшись.

– Почему же? Потому, что полиция выставила вас вон? Я считаю, вы получили по заслугам, и предпочла бы, чтобы все оставалось как есть.

Она вскинула голову, сверкнув карими глазами, и Дэниэлу вспомнилось прозвище, которым наделили Меган в ее бытность фотомоделью: Тигрица. О ее вспыльчивости и взрывном темпераменте ходили легенды, но именно эти качества сослужили ей плохую службу в суде.

Он вспомнил, как эффектно выглядела Меган в их первую встречу: настоящая светская дама, в узком вечернем платье из блестящего шелка и бархатной накидке, улыбалась умело накрашенными губами. Она работала в эскорт-агентстве и как раз вернулась с вечеринки, когда заявился Дэниэл с намерением «задать несколько вопросов» в связи со зверским убийством Генри Грейнджера, ее домовладельца. Он, конечно, не мог не заметить ее оригинальную красоту, но сделал это автоматически, сердце Дэниэла, превратившееся в бесчувственный камень с тех пор, как почти три месяца назад его жена была сбита пьяным водителем, не дрогнуло.

Пожалуй, единственное, что он смутно ощутил при виде Меган, была неприязнь к кричащей роскоши ее туалета. Но с тех пор все изменилось. На ней не было драгоценностей, стоящих целое состояние, а на ее бледном лице – ни грамма косметики. Шикарный наряд уступил место простенькой сорочке из хлопка. На ногах не было даже тапочек. Но осталась красота, неподвластная крушениям и горестям, осталось прекрасное лицо с высокими скулами, пурпур изогнутых губ, блеск огромных карих глаз.

– Миссис Андерсон, – начал он наконец, – знаю, вы не поверите, но никто меня не покупал, клянусь. И я не утаивал показаний.

– Не принимайте меня за идиотку. Когда убивали Грейнджера, я была в десяти милях от места преступления – этому нашелся свидетель. Но вы помешали его показаниям дойти до суда – иначе бы вы проиграли. Дело мог бы испортить констебль, принимавший эти показания, но, к счастью для вас, он сдал полицейский значок и уехал в Австралию. Все складывалось прекрасно, не правда ли? Но констебль вернулся и начал задавать вопросы. К счастью для меня, после столь удачного мошенничества вы ослабили бдительность и ничего не заметили. Одно мне непонятно: зачем было прятать показания? Почему бы не уничтожить их раз и навсегда? Или вам это показалось слишком опасным? Уничтожение улик – это серьезно, а вот сокрытие – в самый раз.

– Перестаньте, – в отчаянии произнес Дэниэл. – Как я мог скрыть показания, если даже не видел их?

В ее взгляде блеснула насмешка.

– Только вот этого не надо, хорошо? Констебль Даттон собственноручно передал вам все документы.

– Может, оно и так, но я ничего такого не припомню.

– Я полагаю, вы не припомните и того, как подписались в конце? Подпись сделана вашей рукой!

– Но…

– А то, что показания оказались в папке с другим делом, – этого вы тоже «не припомните»?

– Нет. Когда их нашли, я был поражен не меньше остальных. Клянусь, это чистая правда.

Меган насмешливо улыбалась, не понимая, на что он рассчитывает, пытаясь провести ее такими выдумками.

– Вам не стоило сюда приходить. Вы зря теряете время, – твердо сказала она.

– Я дал себе слово докопаться до правды.

– Ах, значит, спустя три года вы стали горячим поборником правды? – Меган рассмеялась резким, саркастическим смехом. – И какая вам от этого польза, если вы не желаете ее признавать? На самом же деле вы пришли продемонстрировать мне свою неуязвимость – ведь вас уволили временно, для отвода глаз. Неужели вас совесть не гложет!

– Меня гложет другое, – оборвал ее Дэниэл. – Ваша вина для меня уже не столь очевидна. Не знаю: то ли я отправил за решетку невинную женщину, то ли вел дело до того бездарно, что убийца раньше срока вышла на свободу. И еще не знаю, что хуже.

– Ваша наглость переходит все границы, – вспылила Меган. – «И еще не знаю, что хуже»! Вам наплевать, какой из вариантов окажется верным, а как же я? Меня вы в расчет не принимаете? Для вас я лишь часть задачи, которую предстоит решить, чтобы определить степень собственной вины? Нет, здесь я вам не помощник. Я живой человек, а вы походя искорежили мне жизнь. Вы выставили меня в глазах суда убийцей, и они отобрали у меня сына! По вашей милости мне не дают увидеть его, обнять, рассказать, как сильно я скучала. Может статься, я никогда больше не увижу моего мальчика, и тогда – будьте вы прокляты.

Напряжение, владевшее ею, достигло предела, и Меган сорвалась. Она сделала то, о чем мечтала три долгих года, лежа по ночам без сна на узкой тюремной койке: вскочила и набросилась на Дэниэла с одним желанием – расцарапать ему лицо, отомстить болью за боль. Она потеряла контроль над собой. Внезапные, гибкие движения, которыми она пыталась настичь Дэниэла, придавали ей сходство с разъяренной тигрицей.

Он опешил и, прикрываясь руками, отшатнулся назад. Дэниэл был потрясен, хотя за время работы в полиции немало насмотрелся на страдания отчаявшихся. Заглянув в лицо Меган, он ужаснулся – ее рот кривила гримаса невыразимой муки, глаза горели безумным огнем. Неожиданно для самого себя схватив ее за тонкие запястья, он рывком притянул Меган к себе и сжал пальцы наподобие стального кольца.

– Пустите! – крикнула она.

– Сначала прекратите на меня кидаться, – выпалил он, борясь с ее отчаянными попытками вырваться. – Давайте поговорим спокойно.

– Могу вам сказать лишь одно: я вас ненавижу! – крикнула Меган. – Ненавижу! Я достаточно ясно выразилась?

Но вдруг ей стало трудно сопротивляться. Расшатанные нервы снова подвели Меган – после высот, где каждая ее клеточка была полна жаждой мщения, она полетела вниз, с молниеносной быстротой теряя силы и обвисая на руках у Дэниэла. Исчезла и злость, и ненависть, осталась одна печаль. Ее переживания болью отозвались в душе Дэниэла, и колотившая ее дрожь вскоре передалась и ему. Он-то знал, как это бывает: когда от горя разрывается сердце и ты, обессилев от слез, шлешь небесам проклятья, а боль от этого не пропадает. Когда самый близкий и любимый человек уходит, ты остаешься один на один с безликим, погруженным во мрак миром, и на плечи твои ложится вечное бремя разлуки.

Меган издала протяжный хрипловатый звук, больше похожий не на плач, а на стон подстреленного животного. Дэниэл понимал ее. Он сам когда-то чувствовал себя животным, которому потеря семьи нанесла смертельную рану. О, ему была хорошо знакома такая агония! Пусть он превратился в холодного циника, пусть был единственным, кого Меган ненавидела всей душой, шестое чувство подсказывало Дэниэлу, что он был еще и единственным, кто мог понять ее. Его вдруг охватило острое желание обнять Меган, утешить, защитить от всех мирских напастей.

– Меган… – пробормотал он. – Меган… позвольте помочь вам…

Она не шевельнулась. Дэниэл решил, что наконец-то достучался до нее.

– Здесь прохладно, – сказал он. – Накиньте что-нибудь на плечи.

– Уходите, я хочу спать, – вяло отозвалась она. – Я больше не желаю вас видеть. Пожалуйста, мне сразу станет легче, когда вы уйдете.

Дэниэл вздохнул, поняв, что не продвинулся ни на шаг. Она просто устала спорить.

– Как я могу бросить вас в таком состоянии? – с отчаяньем спросил он.

– Точно так же, как вы бросили меня в тюрьму. Не вам обо мне заботиться. – Она дернулась, и Дэниэлу пришлось отпустить ее. – Уходите.

– Но послушайте…

– Прошу вас, – Меган открыла дверь. – Уходите и не возвращайтесь.

Глядя прямо на него, она не замечала того, что творилось в коридоре. По лицу Дэниэла пробежала тень, и Меган резко повернулась к двери, но было уже поздно. Толпа репортеров хлынула в комнату, беспрерывно тараторя и озаряя все вокруг слепящими вспышками камер.

Меган стояла как громом пораженная и не понимала, что происходит.

– Миссис Андерсон, несколько слов о…

– … которые я уполномочен задать вам.

– … не дадите эксклюзивного…

– Скажите, у полиции появился новый подозреваемый?

– Ваша история… возможно, вы не откажетесь…

Меган зажала руками уши.

– Убирайтесь! – завизжала она, пытаясь перекрыть шум голосов. – Прочь отсюда! Оставьте меня в покое!

Но никто и не думал уходить, напротив, в комнату проникали все новые репортеры, толпа увеличивалась, оттесняя Меган вглубь. Внезапно она ринулась вперед, прорвав живую стену, и выбежала вон. Босиком Меган уже неслась вниз по лестнице, когда все опомнились и ринулись за ней, словно спущенная с цепи свора.

Первым побуждением Дэниэла было вмешаться и остановить эту свору, однако он внял голосу рассудка. Если они узнают его – непременно состряпают еще более сенсационный материал и станут преследовать Меган с удвоенным рвением. В конце концов, он махнул рукой и тоже выбежал на улицу, но Меган и след простыл. Репортеры уже расходились по своим машинам и разъезжались кто куда, не рискнув пуститься в погоню в такую дождливую ночь. Стоя в тени деревьев, Дэниэл подождал, пока улица опустеет, потом сел в машину. Не похоже, чтобы Меган успела далеко уйти, наверняка она спряталась где-то поблизости.

Целый час Дэниэл бродил по пустынным окрестностям и вернулся к дому в надежде, что Меган уже там, но обнаружил у ее дверей лишь одного настырного журналиста, который собирался просидеть всю ночь, подкарауливая Меган.

Проклиная все на свете, Дэниэл сел за руль и снова принялся за поиски. Но Меган как сквозь землю провалилась. Ее не было нигде, будто ее тонкая фигурка в легкой развевающейся сорочке бесследно затерялась в холодной сырой ночи.