Андрей Лазарчук, Николай Романецкий Настоящая власть

— Бог ты мой, ну почему я такой идиот? — Секара в отчаянии ударил рукой по рулю. — Почему я такой идиот?

Он кричал, но сам не замечал своего крика.

Стрелка бензомера уже не вздрагивала, а плотно лежала на нуле. И красный огонек горел ровно. А сзади вплотную, бампер в бампер, держалась оливково-зеленая патрульная машина…

Время между тем текло привычно медленно. Стены обшарпанных складов плавно проплывали назад, черно-зеленые, слегка размытые. Светло-светло-коричневый, почти белый асфальт, скорее похожий на разлитое шоколадное молоко. Впереди будет ответвление вправо, он еще не видел его, но точно знал: будет.

Вот он, поворот. Плавно-плавно, без тормозов, сносит так, как должно сносить, кривая выверена до микрона… Секара не знал, как он это делает. Просто делает, и все. Разноцветные баки с мусором, пестрые мешки (но ни единого оттенка желтого и красного), штабеля ящиков… впереди грузчики что-то вытаскивают из фургона, три четверти дороги перегорожено, но проскочить можно. Только сейчас в зеркале заднего вида показывается хищная патрульная машина, черно-сливовые вспышки на крыше…

Секара, не снижая скорости, просунул машину между фургоном и высоким парапетом тротуара. Без звука и содрогания.

Налево. Сколько же еще проработает мотор? Минуту? Больше? Насколько больше?

Сразу три патрульные машины сзади. Конечно, чертовы копы вызвали поддержку.

Почему я тогда не остановился? Что-то неприятно знакомое померещилось в жестах и чертах констебля, поднявшего жезл…

Паника. Паника. Просто паника.

И вот теперь — всё. Тупик, И — одновременно — задергался мотор.

Секара, не теряя и доли секунды, распахнул дверь и выскочил из еще не остановившейся машины. Повел — скорее, взмахнул — взглядом вокруг. Дальше было три пути: по пожарной лестнице на крышу высокого и слепого, без окон, здания; через бетонный забор; по виадуку, ведущему за забор, в сторону залива, но не видно куда…

Две патрульные машины тормозят юзом, разом отрезая пути и на крышу, и к забору. Четверо выскакивают, бросаются к нему…

Форма баклажанного цвета и нечеловечески плавные движения. И бледно-салатные лица с провалами вместо глаз. «Это просто сон, подумал кто-то в Секара. Это просто ночной кошмар. Я скоро проснусь…»

Но проснуться он не мог вот уже скоро полгода.

Значит — надо продолжать вести себя. Хоть как-нибудь.

И он повернулся к нападающим.

Секара примерно знал, кого копы видят перед собой. Мужчина лет пятидесяти, белый, с лицом изможденным — того землистого оттенка, который выдает смертельно больных. Узкие плечи и тонкие руки. Никакой не соперник для четверых сытых, плотных, обученных и отважных полицейских… Хороших парней. Очень не любящих плохих парней. Обходящихся с ними круто.

Стой! Руки на стену! Расставить ноги!

И — взмах дубинки…

Рука сама идет назад, перехватывая плотную палку посередине. Рывок, хруст. Кажется, полицейский кричит. Раскрытая светящаяся пасть и оливкового цвета зубы.

Удар в ответ. Звук ломающейся челюсти. Липкие нити повисают в воздухе.

В этих нитях запутываются и начинают барахтаться полицейские. Им-то кажется, что они бегут и дерутся…

Секара взмахивает дубиной. Еще один коп складывается пополам.

Но — за спиной протяжный звук. Это тормоза. Конечно, была же еще и третья машина, и четвертая…

Он бьет почти наугад и поворачивается. Чтобы бежать. Бежать. Бежать. Отныне и до конца жизни — только бежать и бежать…

На пути — пухлощекий коп. Губы дергаются. В руках какая-то коробка. Шокер. Ну да. Вылетают и втыкаются в грудь Секара два медных наконечника. За ними тянутся провода. Удар тока воспринимается как острый холод — будто плеснули из ведра воду со льдом.

Он выдернул наконечники, бросил. Выражения лица полицейского понять нельзя, но Секара догадывается, что он сейчас должен испытывать.

Пользуясь секундной оторопью, он отшвыривает двоих со своего пути и бросается к виадуку.

— Стоять! — крик в спину. — Я вооружен! Я стреляю!

Ступени волнисто стелются под ноги. Две трети пути вверх…

Удар по спине — доской с размаху. И сразу — будто бы нет правой руки. Секара уже наверху. Под ногами железнодорожный путь, ведущий на причал, настил кончается перилами, лестницы уходят вправо и влево. А впереди — совсем рядом! — берег.

Рывок. Изо всех сверхъестественных сил. Только бы выдержали перила… толчок!

Пролететь надо почти сорок футов. С примерно такой же высоты.

Да! Да! Да! Это полет. Медленный точный полет.

Кажется, что кромка причала задевает пятки, спину, затылок… нет, конечно же, кажется. Он входит в воду — как хороший прыгун с вышки — без всплеска.

Дно. Вязкое захламленное дно. Вверху — словно тонкий слой нервной разлитой ртути.

Секара чувствовал, как выходит из пробитого легкого воздух. Не страшно. Лишь бы не нашли по пузырькам…

Маккэфри трясло. Он никогда не отличался хладнокровием, а то, что произошло сейчас, выбило бы из колеи любого, даже самого толстокожего…

— Сержант! Сержант! Вы же слышали, я ему кричал! Я его предупреждал…

— Я слышал… — сержант Броуди оглядывался по сторонам. — Я слышал, не беспокойся. Что же это за черт?..

— Я видел, как попал! У него лопнула рубашка на спине… а до этого он просто выдернул из себя электроды…

— Ну, шокер мог и не сработать, конечно. Но я никогда не слышал, чтобы не сработал тридцать восьмой.

— Какое — не сработать, сержант! Там просто полыхнуло. Я испугался, что он изжарится, как на стуле. А он просто выдернул электроды…

— Постой ты про электроды. Если ты в него попал — а я видел, что попал, то тут должно быть кровищи, как на свинобойне. Ты что-нибудь видишь?

— Ни пятнышка.

— То-то и оно. Дохляк, который одному полицейскому ломает челюсть, второму ребра, третьему руку. Ты в него шокером засадил — все равно что посветил фонариком. Потом вмазал из тридцать восьмого — после чего он пробежал почти сто ярдов быстрее Карла Льюиса, которому захерачили в задницу стручок мексиканского перца, и прыгнул… Слушай, а может быть, это был стеклянный гоблин? Может быть, он разбился в мелкую-мелкую пыль?

— Я видел пузыри на воде.

— Это же бред, Маккэфри. Ты чувствуешь, что это бред?

— А кто из нас бредит?

— Наверное, я. Потому что если бы бредил ты, то у меня были бы рога и копыта… Ладно. Мы всё видели оба и в случае чего будем лежать в одной палате. Пошли докладывать начальству…

…Кукла между тем продолжала убивать.

Агент Скарлет наконец дозвонилась до напарника. Волф снял трубку…

— Ооо! Еще! Еще! Оооооо! — донеслось до Скарлет. Она отняла трубку от уха и уставилась на нее в ужасе. До сих пор Волф женщинами не интересовался…

— Волф! Что это?

— Ох, извини, сейчас я уменьшу громкость, — голос Волфа тоже был громоподобный. — Так нормально?

— Да…

— Я изучаю порнографическое видео. Думаю, что в нем имеется сильное инопланетное влияние…

— Э… видишь ли, Волф…

Девочка сказала капризно:

— Я просила шоколадное, а не ванильное!

Кукла-убийца открыла глаза. Мороженщик изменился в лице. В тот же миг рот и нос его были залеплены огромным комом мороженого…

— Так вот, — продолжала Скарлет, — я вижу серьезную проблему… Кукла продолжает убивать дружков своей хозяйки. Мне нужна твоя помощь. Сегодня вечером я пойду ее брать.

— М-м… Не получится. Видишь ли, сегодня вечером я исследую стриптиз-клуб на Сорок второй улице. Там ощущается явное инопланетное влияние.

— Но кукла убивает парней! Что же мне делать?

— Главное — не забудь вовремя раздеться.

— Что?

— Когда пойдешь ее брать, надень бикини.

— Но почему?

— Боже, Скарлет, неужели ты правда до сих пор ничего не поняла? Кукла убивает парней! Ты что, совеем не помнишь инцидент с той куклой-лесбиянкой в Милуоки в сорок втором году? Стань для нее привлекательной, и тогда она не будет воспринимать тебя как угрозу…

Вечер. Скарлет, обнаженная до пояса, отмычкой тихо-тихо открыла дверь в квартиру, где жила девочка. Правильнее сказать: где кукла-убийца держала в заложниках свою хозяйку…

Тревожная музыка! Молоток взметнулся для удара!

Но кукла замерла, пристально посмотрела на Скарлет — и вдруг издала восхищенный свист.

— Я так спешила, — сказала Скарлет, — что не смогла найти лифчик…

Она подхватила куклу и скрылась с нею в другой комнате. Несколько минут спустя она вернулась — одна.

— Вы уничтожили ее? — с ужасом и надеждой спросила девочка.

— Зачем же? — томно сказала Скарлет. — Она оказалась вполне в моем вкусе очень похожа на Барби…

Звонок!

Молдер, не просыпаясь, взял трубку.

— Телевизор смотришь? — сказал далекий-далекий, как из туннеля, голос. Включай восьмой канал…

И — чпок. Отбой.

С трудом приоткрыв один глаз, он нащупал пульт. На экране кукла Барби медленно стягивала с агента Скарлет черные колготки. Шестой канал, седьмой, восьмой.

Синие огни полицейских мигалок. Молдер машинально включил и видеомагнитофон.

— …шестьдесят миль, — говорил женский голос. — Загнанный в угол, он вступил в драку с полицейскими и нанес серьезные повреждения троим, прежде чем был обезврежен констеблем Маккэфри. Однако и раненый, он продолжал убегать и совершил головокружительный прыжок с виадука в воды залива. Сейчас полицейские водолазы обследуют дно, но до сих пор никаких признаков… А, вот мы видим капитана Мерсье. Капитан, пару слов для наших телезрителей: что это за типы разгуливают по нашим улицам и что это за полиция, которая не может найти на них управу?

Капитана Мерсье Молдер немного знал и знал, как он обожает журналистов. Сейчас должен был произойти стремительный выпад, и нахал попятился бы, радуясь уже тому, что у него не перерезано горло. Но нет — Мерсье буркнул что-то невнятное и полез в машину.

Н-да. Очень странно.

Но недостаточно странно для того, чтобы заносить это дело в категорию «Секретные материалы».

Впрочем, впрочем, впрочем… Зачем же тогда звонил Б. Г.?

— Ты смотришь эту кассету уже сотый раз, — сказала Скалли. — Неужели думаешь, что там осталась еще хоть песчинка ненайденного?

Молдер молча открутил изображение немного назад, вновь нажал рапид. Еще раз изучил всё: толстую дурочку с микрофоном, озадаченного Мерсье… Кто-то в светлом плаще стоял спиной к камере, и кто-то в штатском темном костюме говорил с ним. Потом их заслонили.

— Да, — сказал он. — Возможно, ты и права.

— Он водит тебя за нос. Он уже подсовывал тебе тухлые факты.

— Да, да. Еще раз да. И тем не менее интересно, почему он обратил мое внимание на этот случай? Понимаешь, что я хочу сказать?

— Что дезинформация — это тоже информация, если заранее знать, что она «дез».

— Именно так.

— А что он сказал конкретно?

— В том-то и дело, что ничего. Смотри восьмой канал…

— Ты хотя бы знаешь, почему преследовали этого человека?

— Он не остановился по команде дорожного полицейского.

— И из-за этого в него потом стреляли… Похоже, это самое страшное преступление в Америке.

— Угу…

Молдер вывел изображение с монитора на принтер, взял в руки еще теплый отпечаток.

— Знакомый затылок… — пробормотал он.

Затылок был стриженый и мог принадлежать полутораста тысячам сорока-пятидесятилетних мужчин одновременно.

— А в этой машине он ехал… — на заднем плане стоял светлый «форд-сьерра». — Ты знаешь, я думаю, нам следует произвести свой осмотр места происшествия.

— Да, мистер Холмс, — наклонила голову Скалли. — Кстати, ты знаешь, уже доказано: Ватсон был женщиной.

— Нравы же у них в Англии…

Капитан Мерсье выглядел очень усталым. И — очень обескураженным.

— Здесь уже были три детективных агентства, — раздраженно говорил он, — и ни от кого ни малейшего проку, за исключением того, что мои ребята как следует размяли локти…

— На фотографии люди в штатском, — сказал Молдер. — Как они попали на место происшествия?

— …проталкиваясь сквозь толпы. Я же говорю: три агентства. Три. И теперь еще ФБР. Какой интерес к этому может иметь ФБР?

— Скрывшийся похож на одного из фигурантов федерального розыска.

— Вот как? — подозрительно прищурился капитан. — Как вы это узнали? Мы не публиковали никаких описаний.

Молдер приклеил к губам казенную улыбку. Я вру; ты знаешь, что я вру; я знаю, что ты знаешь… Но при этом ты знаешь что-то еще. И чего-то побаиваешься.

— Мне нечего добавить, — сказал капитан. — Когда найдем тело, что-то может проясниться.

— Кстати, почему так долго не могут это несчастное тело найти? — спросил Молдер. — Место падения известно, течения здесь нет…

— Здесь страшное дно, — махнул рукой капитан. — Проволока, железные бочки, автопокрышки. Видимость нулевая. Так что…

— Понятно, — сказал Молдер. — Надеюсь, вы сообщите нам, когда отыщется тело? И, с вашего разрешения, мы хотели бы взглянуть на машину.

Лицо капитана на миг обрело одновременно жалкое и отчаянное выражение. Он будто бы хотел признаться сейчас, что это именно он сам и есть — таинственно исчезнувший фигурант… Но скорее всего, просто что-то попало в глаз.

— Машина на нашей стоянке, — сказал он. — Конечно, вы можете все осмотреть…

Серебристый «форд-сьерра» был взят напрокат четыре дня назад в Кеттльсберге. Фирма до последнего часа не знала, что он участвовал в полицейском инциденте. На машине ни внутри, ни снаружи не имелось ничего особенного, ничего, привлекающего внимания…

— Молдер, мы попусту теряем время.

— Да-да… — рассеянно отозвался тот. — Понимаешь, слишком уж чистая машина.

Он взял в руки несколько отпечатков увеличенных кадров видеозаписи — как раз тех, где был запечатлен злосчастный «форд», — и стал внимательнейшим образом их изучать. Отошел, встал так, чтобы и настоящая машина, и та, что на снимках, видны были с одного ракурса.

Скалли тоже заглянула в салон. Шестьдесят миль погони, подумала она. Он должен быть мокрый, как мышь. Пот впитался в чехол сиденья, и анализ…

— Иди-ка сюда, — позвал Молдер. — Посмотри сама…

Сначала она не поняла, что он хочет сказать. Серебристый «форд-сьерра», номер на фотографии виден только частично, но эта часть совпадает…

— Ветровое стекло, — подсказал Молдер.

Трещины? Нет… Ах вот оно что!

— Это не та машина, — прошептала — лучше сказать, прошипела — Скалли.

— Угу. Как называется такой значок?

— Кадуцей. Врачи часто приклеивают его на ветровое стекло…

— Значит, настоящая машина принадлежала какому-то врачу. Я думаю, капитан Мерсье не назовет нам его фамилию. Но выяснить мы сумеем… Они подменили машину, а нам солгали. Как ты думаешь, зачем?

— Дэнни, это Молдер. Будь добр, проверь меррилендский номер. У меня есть три первые цифры: девять-два-четыре. Машина принадлежит или когда-то принадлежала врачу. Да, я перезвоню…

В лаборатории доктора Беруби остро пахло обезьянником. Они что, раздраженно подумала Скалли, экономят на лаборантах?.. Целая стена лаборатории была заставлена клетками с макаками. Кроме этого, в лаборатории были еще только два прожарочных шкафа, химический лабораторный стол с центрифугой посередине и большой аквариум в углу. Ни одного компьютера… Восприятие распадалось на части: при фекально-затхлом запахе помещение блистало исключительной, неестественной чистотой. И лишь аквариум с зеленоватой и не слишком прозрачной водой казался пришельцем с грязной планеты. До очередной ежегодной чистки его, похоже, оставались считанные дни.

Вестибюль «ЭМГЕН корпорэйшн» выглядел куда презентабельнее.

Сам доктор, невысокий лысый человечек в черных резиновых перчатках до локтей, разливал пипеткой по пробиркам прозрачную розовую жидкость. Гидролизированная кровь, подумала Скалли. Бедные макаки…

— Доктор Беруби? Мы из ФБР: агент Молдер, агент Скалли…

— Послушайте, я очень занят.

— Мы просим уделить нам несколько минут.

— Ну, что там еще?

— Это ваша машина? — Молдер показал фотографию.

— Возможно. Здесь не виден номер…

— Девять-два-четыре-четыре эй-вай-эф.

— Да, моя.

— Вы знаете, что она участвовала в полицейском инциденте?

— В чем, в чем?

— В погоне. В преступлении.

— Нет. Впервые слышу… — это прозвучало исключительно фальшиво.

Скалли отвернулась и подошла к клеткам. За решетками сидели резусы и зеленые макаки. На четвертом курсе она немало повадилась с такими…

— …ключи от машины есть у приходящей прислуги, она часто берет ее… это уже вторая машина…

Скалли постучала по клетке, приветствуя маленькую самочку. И вдруг та злобно оскалила зубы и метнулась к протянутой руке! Скалли едва успела отдернуть…

— Не трогайте здесь ничего! — голос резкий, как напильником по стеклу.

— Извините… я только хотела… Макаки — они ведь такие добродушные всегда…

— Они участвуют в опыте.

— В каком? — тут же зацепился Молдер.

— Я что, в чем-то подозреваюсь? — доктор ощетинился.

— Да ну что вы…

— В таком случае — я ответил на все ваши вопросы. Извините. Работы у меня больше, чем времени.

Молдер выдержал паузу. Он спокойно смотрел на доктора, и тот вдруг начал извиваться под его взглядом. То есть извивался он, конечно, не телом… но чем-то извивался.

— Спасибо. Всего вам хорошего.

Выходя, Скалли чувствовала недоуменный и испуганный взгляд в спину.

За дверью Молдер остановился. Прислонился к стене.

— Значит, так. Уже пять часов, а нам нужно еще поговорить с этой домработницей…

— Нет.

— Что значит ваше «нет», девушка? — он уставился на нее удивленными глазами. — Неужели «может быть»?

— Молдер, мы медленно, но верно погружаемся в какой-то маразм! Мы целый день с раннего утра убили на то, чтобы разобраться с делом, начатым с таинственной наводки, данной нам непонятным человеком, и все наши умозаключения базируются на предыдущих умозаключениях… Кто он такой, этот Б. Г.? Мы ничего не знаем о нем: ни имени, ни того, чем он занимается…

— Кое-что знаем. Изредка он подбрасывает нам весьма ценную информацию.

— Которую мы ни разу не смогли проверить! Вспомни: ни разу! Может быть, он просто…

— Думаешь, он делает это ради своего развлечения?

— Нет. Я думаю, он делает это ради твоего развлечения…

Скалли повернулась на каблуках и решительно пошла к двери. Это была дверь мужского туалета, но такие тонкости сейчас ее не интересовали…

— Что-то вы рано сегодня, — услышал Молдер за спиной.

Он шел к своему подъезду. Было одиннадцать вечера.

— Я-то думал, вы ночь не будете спать, складывая картинку из кусочков…

— Во-первых, их очень мало, — сказал Молдер. — Во-вторых, они воняют. В-третьих, мама приучила меня возвращаться домой до того, как включат фонари на улицах.

— Я дал вам все, что мог, — сказал Б. Г.

— Какой-то репортаж по телевидению? Знаете… — Молдер мысленно плюнул, обошел Б. Г. и продолжил свой путь.

— Агент Молдер, — негромко сказал ему в спину Б. Г., - вы никогда в жизни не были ближе к разгадке… Я прошу вас, я умоляю: не бросайте это дело.

Доктор Беруби посмотрел на часы. Половина двенадцатого. А он хотел сегодня вернуться домой пораньше и принять снотворное. Чертовы сыщики…

Все это плохо кончится, подумал он. А поначалу казалось — только успех впереди.

Впрочем, успех был.

И вот к чему это привело… Руки дрожат. Душа не на месте. В конце концов — просто страшно.

Не надо было начинать. Не надо было. Уже тогда кто-то кричал внутри: не делай этого, Джейк! Красный свет!..

Но он пошел на красный…

Дверь открылась без стука.

— Кто там?

— Доктор Беруби?

— Да. Что вам нужно?

Вошедший был высок и плечист. Что-то у него было с лицом — неуловимое, но портящее общее впечатление.

— Он ведь жив, не так ли? — спросил вошедший.

— Кто?

— Доктор Секара. Он ведь звонил вам?

— Не понимаю, о чем вы говорите…

Доктор Беруби вдруг почувствовал, что у него ослабли колени.

Визитер пересек лабораторию и подошел к окну. Посмотрел вниз.

— Вы все понимаете.

— Послушайте. Если вы из ФБР, то я уже ответил на все ваши вопросы…

— К вам приходили из ФБР? Это плохо…

— …и вообще мне нужно работать. Это срочная работа, и она должна быть окончена…

— Вы ошибаетесь, доктор. Эта работа не должна быть окончена. Проект закрывается.

Макаки вдруг заволновались. Завизжали.

— Я не получал никаких распоряжений…

— Вам они не потребуются.

Капитан Мерсье перегнулся через перила. На палубе стоящего внизу водолазного бота сидели Крюгер и Уолнам и курили. Маски у них были сдвинуты на лбы.

— Ну что там, ребята? — спросил Мерсье. — Ничего?

— Очень много всякого дерьма, — сказал Крюгер. — Вот Уолнам может перечислить, а я не буду.

— Капитану не нужно дерьмо, — сказал Уолнам. — Дерьмо нужно «Гринпису». Капитану нужен утопленник. Утопленника нет.

— Понятно, парни. Ладно, трубите отбой. Поиски окончены. Всем спасибо.

— Пока, капитан. Удачи.

Полчаса спустя все три бота взяли курс на стоянку малых судов, за шесть миль отсюда. Уолнам напоследок провел лучом малого прожектора-искателя по водам.

Пусто.

Когда луч ушел, из-под воды медленно-медленно показалась человеческая голова. Не вся. Глаза были над водой, нос и рот — под водой. Глаза долго-долго смотрели вслед уходящим ботам.

На месте происшествия Скалли оказалась первой.

— Расследование ведет шериф округа, — говорила она Молдеру, идя в полушаге за ним через разгромленную лабораторию. — Он уверен, что это самоубийство. Действительно, всё будто бы говорит за это. Доктор Беруби внезапно воспылал отвращением к научной деятельности, перебил всю аппаратуру, потом привязал один конец капронового шланга к газовой трубе, другой намотал себе на шею — и выпрыгнул в окно. Шланг оборвался, но жесткая его шея этого не выдержала. И вот мы здесь.

— Странно, правда? — сказал Молдер, изучая место обрыва злополучного шланга. — Вечером он словно бы готовится принять телегруппу из передачи «Мой идеальный дом», а несколько часов спустя устроил тут переворот вверх дном. Что-то не вполне вяжется, правда?

— Н-ну…

— И — слишком уж надежный способ самоубийства. Избыточно надежный. Двойной контроль. Применяется только психопатами. Или же просто кто-то хотел быть уверен, что доктор сломает себе шею, еще не долетев до земли. Ладно. Что мы вообще о нем знаем?

— Теренс Ален Беруби, сорока четырех лет, выпускник Гарварда семьдесят четвертого года. Разведен, детей нет. Биохимик, микробиолог, генетик. Полсотни работ. Последние годы участвовал в программе «Геном человека». Тебе это что-то говорит?

— Да. Создание полной генной карты. Может быть, самый амбициозный международный проект в истории науки. Считается, что абсолютно открытый. Прозрачный.

— Участие в открытом проекте вместе с тысячами других ученых…

— Да, но только у одного был серебристый «форд-сьерра» с кадуцеем на ветровом стекле. Машина, которую нам не пожелали показать. И только он один выпрыгнул из окна шестого этажа со шлангом на шее и, прежде чем разбиться, сломал себе шею…

Он вдруг замолчал и стал, наклонив голову, рассматривать гору стеклянных и пластмассовых осколков за центрифугой. Потом — осторожно протянул руку и извлек оттуда уцелевшую коническую колбу! В колбе плескалась та розовая прозрачная жидкость, которая так похожа была на гидролизированную кровь…

— Я не вижу связи… — Скалли оборвала себя.

— Я тоже. Но, может быть, мы не видим связи не потому, что ее нет, а потому, что она невидима? В нормальных условиях? При солнечном свете? Как по-твоему, что это?

— Там на дне стикер.

— Точно. Какие глаза! И это не я сказал, это Фрохики сказал. Так, читаю: «Настоящая власть». В каком это смысле, интересно? — он с некоторой оторопью посмотрел на Скалли.

— В смысле, что это чистый контрольный[1] образец…

— Проверишь?

— Значит, так: ФБР предупреждает… Короче, если это просто обезьянья моча, Молдер… ты меня понял, да?

Домик доктора Беруби был весьма невелик и напоминал что-то полузабытое, сказочное, диснеевское. Деревянная резная веранда… Похоже, доктор имел основания ждать в гости группу из передачи «Мой идеальный дом».

Из почтового ящика высовывался краешек письма. Молдер аккуратно извлек его оттуда. Хоть какая-то информация.

Дверь, разумеется, была закрыта. Можно было, конечно, пустить в ход отмычку, но подобные вещи Молдер не любил уже хотя бы потому, что не очень умел делать. Да и зачем, если где-то наверняка найдется незакрытое окно?..

Совершенно непонятно, почему у некоторых американцев еще кой-какие вещи остаются в их домах. И не по одному году…

Открытое окно действительно нашлось, и Молдер, оглянувшись, не видит ли кто его, незамедлительно влез.

Он оказался в задней комнате в компании корзины с грязным бельем, старинного шкафа, каких-то коробок и ящиков…

Скалли сидела напротив доктора Энн Карпентер, похожей на молодую Шер. Вокруг правого глаза доктора краснел след от окуляра микроскопа.

— Вы ведь, кажется, врач? — рассеянно спросила она.

— По образованию, — сказала Скалли. — Но практически я не работала ни дня.

— Я к тому, что вам можно не разъяснять мелочи… Это рацематная смесь сапрофитных кокков и, кажется, сине-зеленых водорослей… во всяком случае, чего-то, очень похожего на СЗВ. Все они заражены каким-то бактериофагом. Очень странным бактериофагом, судя по тому, что все эти клетки живые и продолжают размножаться. Если вы знаете, именно бактериофаги и крупные вирусы используются в качестве генных скальпелей…

— То есть вы считаете, что это может быть… набор генных скальпелей?

— Скальпелей, зажимов, пинцетов, игл… — доктор Карпентер улыбнулась. Наиболее вероятное предположение, исходя из имеющихся данных… Откуда это у вас?

— Нашли на месте преступления, — сказала Скалли.

— Ничего себе…

— Да. Вы не могли бы более точно установить, что это за бактериофаг… ну и вообще?..

— Только вчерне. Вы же понимаете, такие исследования требуют гор времени и гор зеленой бумаги.

— Разумеется, вчерне.

— Тогда мы сейчас заморозим этих крошек, высушим в вакууме, посеребрим — и подсунем под электронный луч. Это займет часа четыре. Вы подождете?

— Конечно.

— Работа почти механическая, руки все знают сами, а поболтать при этом ну совершенно не с кем…

Доктор Секара медленно брел по подгибающейся земле. Телесная сила его то прибывала, то убывала, подчиняясь неким ритмическим законам. Иногда она почти совсем пропадала, и тогда он останавливался, придерживаясь за стену или фонарный столб. Пусть думают, что пьяный…

Наконец он увидел телефонную будку. До нее было далеко, как до обратной стороны Луны.

Итак…

Двухчасовой обыск в доме доктора Беруби дал полное представление о характере доктора, но почти ничего — о его деятельности. Наконец в папке с наклейкой «Телефонные счета, 1992-93» Молдер наткнулся на что-то. Доктор Беруби часто и подолгу разговаривал с одним и тем же иногородним абонентом: код города 301, № 555 2804. Кроме того, в ящике стола лежала связка ключей от всех замков в доме, от кабинета 605 в здании «ЭМГЕН» плюс два ключа с биркой, на которой выдавлено было «1056». И всё.

Молдер сел за стол доктора. Вот ведь нервы были у человека, работать спиной к окну… Он снял трубку и набрал номер Дэнни, напевая про себя в такт тоновому набору: «У нашей Мэри был баран…» Дэнни еще не ушел.

— Привет. Это Молдер. Взгляни, пожалуйста, что за телефон: код города 301, сам — 555 2804. Я по тому же коду, 555 1517. Спасибо, Дэнни.

Он положил голову на скрещенные руки и стал смотреть вперед, на стену. На стене висел небольшой натюрморт из фруктов и битой птицы. Телефон зазвонил.

— Дэнни, как ты бы…

— Терри, это ты? — голос был страшный.

— Да… Кто это? — Молдер весь подобрался.

— Терри, я ранен. Меня подстрелили. Я просидел в воде три дня. Ты должен… укрыть… — Молдер услышал, как на том конце линии человек закашлялся, потом кто-то вдали спросил: «Вам плохо?» — …укрыть меня…

— Откуда ты говоришь?

— Из таксофона…

— Я еду! Где, какая улица?!

Шум падения, трубка качается, за что-то задевая. Потом — другой голос:

— Ему плохо! Он ранен! Я вызываю «скорую»!

— На какой вы улице?! — в отчаянии крикнул Молдер в короткие гудки. Потом — положил трубку.

Черт! Черт, черт, черт! За окном заурчал стартер. Молдер оглянулся. Из-под окон отъезжал микроавтобус «фольксваген». Профиль человека, сидевшего рядом с водителем, показался ему смутно знакомым…

Паранойя.

Звонок телефона.

— Не вешайте трубку!.. Ах, это ты, Дэнни… понял. Спасибо, Дэнни. Записываю…

Итак, доктор Теренс Беруби часто и подолгу разговаривал с некими «Камерами хранения „Зевс“», расположенным на улице Пандора, 1616.

У этих ребят есть чувство стиля, подумал Молдер.

Словно кто-то взял ножницы и вырезал из его жизни небольшой кусочек, а оставшиеся концы склеил. Секара только что говорил по телефону с Терри (у тебя странный голос, Терри, хотела сказать: «Ты что, не один?»), и вдруг он куда-то проваливается или взлетает, перед ним вертикальная светящаяся зеленая полоса, и темно-коричневое лицо, обрамленное сиреневато светящимися волосами (так светятся накрахмаленные воротнички рубашек, белки, глаз и зубы под специальными ультрафиолетовыми светильниками, старый прикол на вечеринках), смотрит на него снизу и сбоку, человек не может стоять в таком положении, стоять и изгибаться так…

«Может, понял он. Может, если я — лежу. А он сидит рядом и наклонился надо мной».

Он словно прорвал какую-то мембрану, и оказалось, что он лежит на носилках в движущемся автомобиле. Значит, это «скорая». Значит, везут в больницу. На неминуемую смерть. Надо встать, сказал он себе, надо сделать усилие и встать, иначе смерть…

Тело не слушалось. Тело лежало, как большая снулая рыба.

— …пульс нитевидный, тахикардия около двухсот ударов в минуту, дыхание поверхностное, правосторонний тимпанит, имеется рана в области верхней трети правой лопатки, из раны вытекает зеленоватый жидкий гной, средостение смещено влево, диагноз: инфицированное проникающее огнестрельное слепое ранение грудной клетки справа, клапанный пневмоторакс. Делаю пункцию плевральной полости по витальным показаниям…

Легкий хруст. Игла, раздвигая и прорывая ткани, входит между ребер.

Боли нет. Не боли; вообще нет — как таковой. Есть все остальное, кроме боли. Да еще надежды — хоть на что-то…

Тело не реагирует. Реагирует сознание, оно где-то в другом месте, отвлекается и смотрит. Так. Сейчас этим людям будет плохо. Они отравятся, хоть и не насмерть… лишь бы водитель успел затормозить…

Я тут ни при чем. Не я эту дьявольщину придумал. А то, что я согласился, когда предложили… пусть меня судят только те, кому остается один месяц до смерти.

Воздух с шипением пошел из иглы. Воздух с примесью хлорпикрина и цианида аммония. Довольно забавно, не правда ли: жить, выделяя слезоточивый газ в смеси с довольно сильным ядом? Тоже — шутка для вечеринок…

Медик, делавший ему пункцию, закричал, прикрывая руками лицо. Сейчас перехватит дыхание, дружок, потом обморок… Ничего, ничего. Это не смертельно. Если бы нас держали взаперти, не выпускали из машины… минут десять… но я сейчас встану… да… Я встану.

Секара поднял руку и положил ее на иглу. Пальцем заткнул отверстие, сделал вдох. Чуть не потерял сознания от резкого сдвига в груди. Открыл отверстие, начал выдыхать. Глубже… глубже… глубже… достаточно. Еще раз такой же вдох… такой же выдох…

Все. Он твердой рукой выдернул иглу.

Волна отравленного воздуха свалила второго парамедика, добралась до шофера. Машина тормозила юзом…

— Это Молдер.

— Да, я узнала…

— Он жив, Скалли.

— Кто?

— Беглец в серебристой «сьерре». Я только что разговаривал с ним по телефону.

— И что он сказал?

— Сказал, что ранен. Потом связь прервалась. Я не успел ничего выяснить. Ты сейчас где?

— В Джорджтауне. В лаборатории университета. Я тоже кое-что нашла.

— Больше серебристой «сьерры»?

— Да нет, много меньше, и цвет совсем другой. Сине-зеленый. Это было в той колбе, которую ты мне подсунул. Так вот, там очень необычная смесь культур. Ты знаешь, что такое кокки?

— Маленькие смешные человечки, вызывающие ангину.

— Правильно. Как все бактерии, они размножаются делением. Кроме того, в них живет какой-то удивительный бактериофаг, который их не убивает. Так вот, некоторые из этих кокков при делении дают не два новых кокка, а две хорошенькие сине-зеленые водоросли. Или, во всяком случае, что-то, очень похожее на СЗВ. Представляешь?

— Еще нет.

— Курица сносит яйцо, а из него вылупляется маленький дирижабль.

— Ты хотела сказать — динозавр?

— Подумаешь — динозавр… Короче, сейчас доктор, которая любезно согласилась мне помочь, попытается заразить этими кокками белую мышку.

— Чтобы воспитать из нее подводную лодку «Джерри»?

— Молдер, тебе не кажется, что мы как-то слишком нервно смеемся?

— Я вообще не смеюсь. Беглец сказал мне, что трое суток провел в воде…

Улицу Пандора Молдер нашел сразу, а вот дом 1616 пришлось поискать. Узкий фасад был втиснут между какими-то невзрачнейшими домами, у одного из которых окна первого этажа замазаны были краской, а у второго окон первого этажа не было вообще.

Наконец он обнаружил то, что искал. Там даже имелась вывеска: «Камеры хранения „Зевс“», — но такая запыленная, что сливалась со стеной. Дверь была заперта, но с первого же взгляда стало ясно, что один из двух ключей на колечке с номером 1056 как раз от этого замка.

Молдер вошел внутрь.

Темно и пусто. В луче фонаря — пыльное стекло будочки охранника. Там много дней никто не сидел.

Шаги отдавались очень гулко. Пол деревянный и сухой. Такие дома горят, как свечи…

Коридор уходил вглубь, широкий, как переулок. Такой же длинный. Наверное, этот дом простирается до центра квартала. Если не пронзает его насквозь.

Слева на двери был номер 1001, справа 1060. Потом пара дверей 1002 и 1059. Ячейки в камере хранения, чем, по сути, и является этот дом. Потом справа несколько дверей было без номеров, и сразу — 1056.

Молдер достал ключ.

За дверью не было тихо. Жужжал электромотор, и что-то булькало. Шелестели лопасти вентилятора. И еще текла вода по трубам. Стоял знакомый запах: фекально-затхлый. Со слабым миндальным привкусом.

Почему-то сразу же появилась резь в глазах.

Молдеру вдруг очень захотелось включить свет. Но делать он этого не стал, решил обойтись фонарем.

Похоже, что несколько хранилищ, чьи двери были лишены номеров, объединили с этим в одно большое помещение. В два ряда стояли большие, от потолка до пола, металлические стеллажи. На них что-то поблескивало стеклянно…

Это были гигантские аквариумы. Часть их была пуста, просто мутная зеленоватая вода, и все. Но дальше там что-то будто бы проглядывало… Молдер сглотнул. В какой-то момент он, несмотря на всю свою солидную теоретическую подготовку, на мощный практический опыт, едва не сделал то, что сделал бы на его месте шестиклассник Фокс: он ущипнул бы себя за руку и заорал.

Но Молдер не ущипнул. Наверное, помешал фонарь. Он просто стоял и смотрел, пытаясь убедить себя, что не спит.

В аквариуме на дне лежал голый человек. Лицо его было спокойно, мышцы расслаблены. Пузырьки, поднимающиеся из трубочки аэратора, чуть колебали его волосы.

И, кажется, медленно-медленно вздымалась грудь.

Никаких дыхательных трубок. Ничего, кроме мягких плетеных металлических рукавов, закрывающих плечи, локти и предплечья. Возможно, просто грузы, чтобы не всплывало тело…

Молдер повел лучом фонаря. Еще один… и еще… и еще.

Пятеро.

Он пристально рассматривал их, еще не зная, что хочет увидеть. Клейма? Следы уколов? Признаки насильственной смерти? Лица были умиротворенные…

Движение на краю поля зрения заставило его бросить руку к пистолету — и лишь потом обернуться.

Один из «утопленников» подложил ладонь под щеку и вновь замер. Грудь его приподнялась и опала. Струя выдоха приподняла легкую муть со дна, прогнала маленьким ленивым смерчем.

Молдер понял, что сам он уже давно не дышит.

Почему я без фотоаппарата, подумал он. Отныне — всегда иметь в кармане маленькую японскую «мыльницу»… Он знал, что и это благое пожелание останется лишь пожеланием.

В который раз он ловил себя на странной притупленности восприятия. Видимо, сознание куда-то пряталось от очевидности, не делая различия между фантазией, экстраполяцией — и грубой реальностью. Ну вот же оно, сказал он себе, то, что ты так бешено ищешь… подтверждение…

Он еще раз обвел лучом аквариумы. Еще раз. И еще.

Ну! Радуйся же!

Бесполезно.

Тупица.

Секара прислонился к стене. Надо дать телу отдых. Короткий, ненастоящий. Просто — постараться вернуть себе обычный темп восприятия. Чтобы все вокруг не плыло тягуче-плавно…

Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

Боли нет. Боли просто нет и уже никогда не будет. Боль — это из прошлой жизни, из минувшей жизни… из жизни. Потому что это — не жизнь.

За что? Чем я помешал?..

Стоп. Без эмоций. Эмоции опять вгонят в панику. А паника может погубить всё окончательно.

Надо пробираться к Терри. У Терри я отлежусь. Мне надо-то всего два-три дня. А потом что-нибудь придумаем вместе…

Билет в Бразилию, например.

Он знал, что его догонят и в Антарктиде.

Но все равно — что угодно, кроме трусливой и мелкой сдачи. Не хочу. Вам нужно меня убить — так хоть вспотейте. Сам я не приду к вам.

Даже если это будет казаться наилучшим выходом…

К Терри к Терри к Терри к Терри…

Через весь город. Марш.

— Молдер! Молдер! Мне откуда-то звонили…

— Что? Не понимаю. Подождиии, я убавлю звук…

— Молдер, мне звонили по секретному телефону. Никто не знает, что он есть у меня…

— Секрееетный телефоооон? Ааа откуу-уда он у у у тебяяяя?

— Мне его поставили пришельцы!

— Тааак…

— Что у тебя с голосом?

— Этоо мааалёнькие сиине-зеееленыые чееловеечкии, оони пооявляюютсяя оот моороженноогооо… Ктоо звоонил? Приишееельцыы?

— Я не знаю! Но мне показалось, что я почувствовала запах «Морли»!

— Поо теелеефооонуу?

— Это же секретный телефон!

— Иизвииинии, нее соообраазил. Чтоо оон хоотеел?

— Чтобы я поехала в Нью-Йорк и в два часа ночи пошла в Центральный парк в бикини и с корзинкой для пикников!

— Заа этиим яявно стооит праавительствоо. Чтоо ты наамереенаа прееедприиняять?

— Я в панике! У меня нет ни одного приличного бикини…

— Скалли… агент Скалли…

— Да? Что? Звонок? Опять звонок?

— Вы так стонали.

— Простите, я не хотела. Ужасно мягкий диван… Который час?

— Скоро полночь. Вы проснулись?

— Да. Да, доктор Карпентер. Вполне, — Скалли улыбнулась. — Я в полном порядке.

Если не считать того, подумала она мрачно, что сны тебе посылают из фирменного магазина «Зигмунд Фрейд и компаньоны»…

— Я бы на вашем месте умылась, — сказала доктор Карпентер. — Холодной водой. Потому что… В общем, вам потребуется вся острота восприятия.

— Хорошо…

Умываясь, Скалли посмотрела на себя в зеркало. У кого-то она уже видела такое выражение лица…

— Итак, — приступила доктор Карпентер, — вы знаете, что ДНК состоит из четырех нуклеотидов: аденина, гуанина, цитозина, тимина. Первичный элемент генетического кода — триплет — состоит из трех нуклеотидов, стоящих рядом. Это все давно известно. А главным образом, известно то, что этих маленьких китов всего четыре, не больше и не меньше. Для всех организмов на Земле они едины. Исключений до сих пор найдено не было. До сих пор — подчеркиваю.

— Что? — подняла брови Скалли.

— Все это, конечно, потребует больших дополнительных исследований — очень больших! — но у меня есть сильное подозрение, что ДНК бактериофагов, которых вы мне представили, содержит по крайней мере еще два дополнительных нуклеотида.

— Это точно?

— Нет, конечно. Что вы, точный анализ потребует… полгода, может быть. Если не больше. Это чрезвычайно трудоемкая операция. Но она стоит свеч. Видите ли, единственное, на мой взгляд, объяснение происхождения этой ДНК может быть одно — внеземное. Хотя говорить так почти неприлично…

Скалли смотрела на нее почти в ужасе.

Глаза доктора Карпентер азартно поблескивали.

Молдер аккуратно запер дверь. Прислушался. Тишина. Вернее — нормальные звуки старого пустого дома. Он пошел к выходу. Мягкие подошвы казались подковами.

Так… На улице тихо.

Он закрыл и входную дверь. Замок слегка заедало, он наклонился — и вдруг боковым зрением уловил некую белую тень.

Тихо, с погашенными огнями и выключенным мотором, к тротуару подъезжал белый — микроавтобус «фольксваген». Он остановился бампер в бампер с машиной Молдера, блокируя ей дорогу. Тут же двери распахнулись, и выскочили двое…

Молдер неторопливо повернулся и пошел в другую сторону. И тут же с противоположной стороны улицы наперерез ему метну лея еще один тип.

В свете фонарей тускло блеснул пистолет…

Если за углом не будет засады, подумал Молдер уже на бегу, я оторвусь.

За углом был тупик. Высокий дощатый забор.

Ну!!!

Если бы проводились забеги на десять шагов, Молдер имел все шансы стать чемпионом мира. Он умел спрессовать все силы и выплеснуть их в одну секунду.

Набранной скорости хватило, чтобы еще один шаг, и не маленький шаг, сделать по вертикальной стене. Доски были шершавыми, нога не соскользнула, пальцы как раз дотянулись до верхнего края забора. Молдер перебросил тело на ту сторону и судорожно подумал: ой, высоко-то как!..

Впрочем, прыгать со второго этажа ему приходилось и раньше.

Здесь было царство мусорных баков. Молдер чудом не попал ни в один из них, выбрался на чистое место и вновь побежал. У него было две-три секунды, чтобы убраться с дирекриссы прицельного выстрела в спину.

Шагов через сорок обнаружился боковой переулок, но он туда не побежал, а свернул к стене, под какой-то навес, и там затаился.

Преследователи — двое — как раз перелезали через забор. Надо полагать, они использовали в качестве лестницы своего третьего.

Молдер достал пистолет и дослал патрон.

Но погоня двигалась медленно и осторожно. Дошла до перекрестка, пошепталась и повернула обратно…

Он дождался, когда они исчезнут за забором, и тихо, вдоль стен, побежал в противоположном направлении.

— Молдер? Это Скалли. Я звоню тебе всю ночь. Где ты пропадал?

— Оставил сотовый телефон в машине. Домой только что вошел…

— Так вот, эта культура, которую ты нашел, — у нее удивительные свойства. Сначала мы решили, что бактерии поражены бактериофагом. Так вот, это была ошибка. Это вирус, имеющий свойства бактериофага. То есть он поражает и клетки высших организмов. Понимаешь, сами кокки свободно преодолевают иммунную защиту организма, а затем вирус внедряет в ядро клетки новый ген, и в клетке, в животной клетке! — начинает вырабатываться хлорофилл! И она при этом остается живой и…

— Скалли, — очень тихо сказал Молдер. — Заезжай сейчас за мной — я дома и я тебе покажу такое…

Было семь утра, когда они подкатили к «Камерам хранения „Зевс“».

Бог ты мой, подумал Секара, как всё плывет… Трудно было переводить взгляд с предмета на предмет, потому что все эти предметы тут же расплывались. Будто они и вправду дробились на мелкие части, чтобы потом — с задержкой на полсекунды — собраться уже в другую картину.

И еще безумие цвета…

Он все-таки оглянулся — не видит ли кто — и только после этого скользнул за дверь. Вынул ключ из двери, закрыл ее за собой, повернул вороток замка. Прислонился к стене.

Это было, конечно, неправдой — но он ощутил себя в безопасности.

Где же Терри? И вообще — который час?

— Терри, — позвал он негромко. — Терри!

Молчание.

— Терри!

Уже зная, что ответа не будет, Секара прошел на кухню. Над столом висели старинные часы. Четверть восьмого… С каких это пор Терри не ночует дома?

Страшная догадка кольнула в горло — кольнула и убралась. Нет. Терри слишком ценен для них…

Он открыл холодильник и стал выгребать пакеты с замороженными овощами.

У входа в «Камеры хранения „Зевс“» Скалли вдруг задержалась.

— Молдер! Постой секунду. Я хочу тебе кое-что сказать… В общем, я ошибалась. Да.

— Ничего страшного. Не волнуйся так.

— Я не волнуюсь. И вообще ты не понял. Если бы ты тогда послушался меня, мы бы здесь сейчас не стояли. Теперь я знаю, что нужно доверять твоему чутью.

— С чего бы вдруг? — Молдер усмехнулся. — Никто же больше ему не доверяет, так что ты лишена статистической базы для проверки…

— Не смейся. Я относилась к научным данным как к святыне, понимаешь? Я преклонялась перед общепринятыми истинами. Но то, что я увидела этой ночью в лаборатории… я впервые в жизни… в общем, я теперь просто не знаю, во что мне верить.

— Сочувствую. Но приготовься: когда мы войдем и ты кое-что увидишь здесь, у тебя не останется вообще ничего, во что можно будет верить. Все твои святыни попадают одна за другой, как кости домино.

Он отпер входную дверь, а потом и дверь хранилища номер 1056.

Гулкий отзвук отпираемой двери, дыхания, шагов. Молдер уже знал, что и взгляд его упрется в пустоту.

Пахло свежевымытым полом и дезинфекцией.

Он медленно прошел до середины хранилища и остановился. Если присмотреться, на полу видны вдавления от ножек стеллажей…

— Здесь были контейнеры. Прозрачные, как аквариумы. В пяти из них находились люди. Живые люди. Они дышали под водой… дышали водой…

— И куда же они делись?..

— Боюсь, мы этого уже не узнаем, — сказал кто-то. Молдер стремительно обернулся. В дверях стоял Б. Г. — Скорее всего, их уничтожили. Мисс Скалли, поклонился он. — Мы с вами уже встречались, но имя мое вам ни к чему…

— Кто их уничтожил? — спросил Молдер.

— Группа зачистки.

— Не понял?

— Я тоже не знаю всего. Внутри системы разведки существуют перекрестно законспирированные группы, действующие как бы нелегально. Или полулегально. При этом весьма автономно. Их деятельность закрыта даже для правительства…

— Но это же преступление, — сказала Скалли.

Мужчины посмотрели на нее молча. Они думают, что я дура, решила она.

— За мной гнались трое, — сказал Молдер.

— О, если бы за вами действительно гнались, вас бы убили. Там работают специалисты. Но, насколько мне известно, за порчу вашей шкуры назначено очень серьезное наказание…

— Почему вдруг?

— Без мотивировки.

— Это те, кто убил доктора Беруби? — спросила Скалли.

— Вероятно, да.

— Но за что?

— О Господи. Вы работали, работали — и так ничего и не поняли? Доктор Беруби участвовал в секретнейшем проекте…

— Он проводил опыты над людьми, Скалли, — сказал Молдер. — С помощью этих самых вирусов…

— Мне сказали, что на Земле не может быть такой ДНК и что это внеземная жизнь, — сказала Скалли тихо.

— Да. Именно так, — Б. Г. посмотрел на нее внимательно, покачал головой. Работы эти ведутся уже многие годы. Сама ткань внеземных организмов появилась у нас в сорок седьмом, но не было технологии. Доктор Беруби был убит потому, что работа его оказалась слишком успешной. Вы находитесь в помещении, где впервые в истории была произведена подсадка инопланетного гена человеку, создан гибрид человека и пришельца. В проекте участвовали шестеро добровольцев, все — смертельно больные. Среди них был и доктор Уильям Секара, близкий друг доктора Беруби. Меланома, четвертая стадия. С помощью генной терапии он начал быстро выздоравливать, последние тесты показали, что опухолевая ткань практически исчезла. Стали выздоравливать и остальные. Доктор Секара мог вести практически нормальную жизнь — насколько это возможно для человека, наделенного нечеловеческими способностями: дышать в воде, например…

— Так вот как он удрал от погони… А почему, собственно, ему пришлось удирать?

— Доктор Секара не мог остаться в живых ни при каких обстоятельствах. Исследования доктора Беруби — это часть совершенно секретного проекта, которым руководят из Лос-Аламоса. Но там их интересует только технология… а чтобы гибрид просто жил среди людей — нет, для них это слишком большая ответственность. Простейший несчастный случай, обращение в «скорую» — и обнаруживается, что у человека совершенно нечеловеческий обмен веществ, что кровь у него зеленого цвета… нет, совершенно невозможно!

— То есть доктора Секара было проще убить, чем содержать, — пояснил Молдер.

— Именно так. Была одна проблема: он был старым другом доктора Беруби, и доктор Беруби мог его предупредить… что, собственно, и произошло.

— Одного я не пойму… — ощущая закипающее бешенство, начала Скалли, но сдержалась и круто повернула руль: — Почему вначале вы дали нам лишь крошки пирожка, а теперь положили кусочек? Потому что он зачерствел?

— Я дал вам всё, что имел тогда, и даю всё, что имею сейчас, — сказал Б. Г., и Скалли ему не поверила. — А главное, я не ожидал от них такой скорости и такого напора… Они уничтожили биологический материал, экспериментатора, изъяли документы. Больше я по этому делу ничего не смогу дать. Постарайтесь свести воедино хотя бы те крупицы, которые вы имеете, и найдите доктора Секара. Без него вы никому ничего не докажете…

Б. Г. повернулся и ушел понуро.

— Я ему не верю, — сказала Скалли. Молдер помолчал. Потом предложил:

— Сделаем так: ты поедешь в лабораторию и… в общем, ты меня понимаешь. А я попробую поискать этого подводного доктора…

— Как?

— По запаху… Посредством чутья.

Скалли поймала за рукав пробегавшего по коридору лаборанта в синем халате.

— Извините, я ищу доктора Энн Карпентер…

— Не знаю. Спросите вон в той комнате, там всегда знают всё.

Стеклянная дверь без надписи, и за нею — несколько женщин в белых халатах.

— Здравствуйте. Я ищу доктора Карпентер, у нее не отвечает телефон, и в лаборатории…

— Ox, — сказала пожилая негритянка, сидевшая у самой двери. — Мы сами только что узнали. Ужасно, просто ужасно.

— Что?!

— Бедняжка Энн и всё ее семейство… они ехали сегодня утром, и этот грузовик… Погибли все.

Скалли почувствовала, что бледнеет. Ей еще что-то говорили. Она слышала, понимала — и забывала сразу.

В каком-то смысле Молдер оказался прав. Все, во что она верила, рушилось, рушилось, как карточный домик…

Теперь можно было хотя бы не влезать через окно…

Молдер вошел — и тут же почувствовал тот самый запах. Затхлый запах давно не чищенного аквариума.

Он посмотрел на пол, будто рассчитывал увидеть мокрые следы. Пол был подозрительно чист.

И тут наверху упало что-то легкое. Совсем легкое: пачка сигарет или пустой бумажный стаканчик.

— Доктор Секара! — позвал Молдер.

Ответа нет. Да он и не надеялся…

Может быть, это и не он, подумал Молдер. Может быть, это мыши. Или не мыши…

Он достал пистолет и, ступая по-индейски, косолапо, но бесшумно, стал подниматься на второй, этаж.

Потолочный люк, ведущий на чердак, как раз кончил закрываться. Это было медленное вкрадчивое движение, десятая доля дюйма, и ни звука… просто Молдер как раз смотрел на него, и не было ли это тем самым чутьем?

Вот и все, подумал Секара. Вот и конец пути. Они пришли. Странно, что пришел один… а может, и не один. Кажется, подъехала еще машина. Со слухом делалось то же, что и со зрением: слух был очень чувствительный, но невнятный. Он слышал звуки, но не различал их.

Человек погони поднялся по лестнице, открыл люк и мягко перелился на чердак. Он был зелено-фиолетовый и как бы бескостный. Секара с сомнением посмотрел на свою руку. Его рука была совсем как раньше, разве что темнее — но ведь и на чердаке темно…

— Доктор Се…

— Мисс Скалли!

— Кто это?

— Не надо дурацких вопросов, вы меня узнали. Где наш друг?

— Не знаю. Правда, не знаю. Что-то случилось?

— Не дай Бог, если он в доме Беруби! Туда поехали чистильщики…

Внизу зазвонил телефон. И тут же замурлыкал в кармане сотовый. Молдер сунул за ним руку…

Хороший удар в челюсть человек начинает чувствовать не сразу, а только когда приходит в себя. Так что этот пропущенный им удар Молдер не назвал бы хорошим: было больно даже в момент короткого полета к стене. Сознание ни на миг не отключалось, и желай он того, противник бы получил пулю тут же, как только возник из мрака. Но Молдер, разумеется, этого не желал, так что он позволил доктору Секара схватить себя за отвороты плаща и приподнять…

Он смог даже улыбнуться ему, хотя щека и занемела.

— Доктор, — сказал он. — Я же хочу только помочь вам… Тут мне кто-то звонит.

Секара смотрел на него в упор, и в сумраке глаза его казались сплошь черными, без белков и радужки. Это не были глаза человека.

— Отпустите же меня, — продолжал Молдер.

Он не врет, понял Секара. Он действительно пришел помочь мне! Надежда, уже оставленная, забытая надежда вспыхнула в нем…

Он разжал руки. И тут же в затылке полыхнуло белое пламя.

Молдер увидел, как изменилось лицо Секара. Переход от отчаяния к надежде и к величайшему изумлению. Потом он ткнулся Молдеру в плечо. И упал — сразу, как будто был сложен из неровных кубиков.

На фоне чердачного окна Молдер увидел человека. Или не человека. У него были огромные выпуклые глаза. Чуть позже он распознал: это противогазная маска. В руках человека в маске был пистолет. Он опускал пистолет. Он не хотел стрелять в Молдера…

Что-то невозможное попало в глаза. В голову. Окно и силуэт потемнели, перекосились, взлетели вверх. Исчез воздух. Нет — стал твердым. Молдер куда-то падал, беспомощно перебирая руками.

Скалли выключила телевизор. Поехать туда?.. А смысл?.. Пожар был неслучаен, это ясно. Значит, следов не найти. Она еще раз набрала номер Молдера, дала пять звонков, бросила трубку. Или опять оставил телефон в машине, или…

…вследствие короткого замыкания кондиционера. Сам доктор Беруби покончил с собой два дня назад, и дом оставался без присмотра…

Как же, без присмотра.

Она бросила взгляд на часы. Время текло непонятно.

Надо ехать.

Она поднесла руку к кнопке звонка, когда услышала за спиной знакомый голос:

— Его нет дома.

— Где же он? — спросила она, не оглядываясь. Ей не хотелось, чтобы кто-то видел сейчас ее лицо.

— Боюсь, его прихватили чистильщики.

— Он жив?

— Думаю, да.

Теперь она обернулась. Б. Г. стоял на ступеньке внизу, очень маленький и грустный.

— Молдер с какого-то момента стал чем-то вроде священной коровы, продолжал он. — Он всем мешает, но его нельзя даже прогнать палкой. Странным образом он оказался где-то около оси, на которой балансируют интересы сторон…

— То есть ему ничто не угрожает?

— Не совсем так… В конце концов кто-то может плюнуть на этот самый баланс интересов. У кого-то могут не выдержать нервы. И священные коровы время от времени попадают под грузовики…

— И тогда его могут убить?

— Могут убить. Могут сделать инвалидом. Боюсь, что он никогда еще не подходил так близко к опасной черте. Но в настоящее время он, скорее всего, жив.

— И что мы можем сделать?

— Молдер опасен для них, поскольку почти добыл неопровержимые улики. Почти, подчеркиваю это. Я знаю, где можно добыть действительно неопровержимую улику…

— Продолжайте.

— И — обменять ее на жизнь Молдера.

— Продолжайте же!

— Существует так называемый Центр биологических исследований, работающий под прикрытием Министерства сельского хозяйства. Высшая степень секретности. Форт-Марлин, Мэриленд. Там хранятся образцы первичной ткани.

— Первичной?..

— Инопланетная биологическая ткань. И перестаньте меня перебивать.

— Я не перебиваю. Вы просто так медленно и непонятно говорите…

— Успокойтесь. Для агента ФБР вы слишком эмоциональны.

— Я спокойна. Итак?..

— Вы забираете там эти образцы…

— Почему я?

— Потому что меня пристрелят на дальних подступах.

— Я забрала. Дальше?

— Дальше вы передаете их мне, и я договариваюсь об освобождении нашего общего друга.

— Кто мне их выдаст? В лаборатории высшей степени секретности?

— У вас будут соответствующие полномочия.

— Какова вероятность того, что меня не пристрелят на дальних подступах?

Б. Г. внимательно посмотрел на нее, чуть наклонив голову.

— Процентов тридцать, я думаю. Может быть, тридцать пять.

— Когда будут готовы бумаги?

— Там не используют бумаг, — сказал он. — Только магнитные карты и устные пароли.

По вестибюлю Центра водили экскурсантов. Там экспонировалась какая-то выставка, посвященная выведению чистых линий скота. Экскурсанты были китайцы, и экскурсовод, похожий на викинга, бойко болтал по-китайски.

Скалли нужен был лифт. Но не тот, который вызывается кнопкой, а тот, который вызывается только магнитной картой. Она постояла, подождала. Лифт пришел абсолютно бесшумно.

Она вошла внутрь и нажала единственную кнопку. Дверь закрылась. Загорелось табло: «Скажите, пожалуйста, пароль». Разумно, подумала она, если шпион не знает пароля, его берут прямо в лифте.

— «Зеленый корабль, семь-пять-один», — проговорила она отчетливо.

«Пароль принят».

Лифт тронулся так мягко, что Скалли не сумела определить, куда он идет: вверх или вниз.

А можно шпиона и не брать, подумала она. Просто в полу открывается люк, и… и всё.

Ей захотелось за что-то уцепиться руками, но стенки лифта были отменно гладкие.

Еще более плавно, чем трогался, лифт остановился. Створки двери разъехались.

Вестибюль и два коридора: розовый и синий. Ей в розовый. Это она помнила.

Автоматические двойные двери, тамбур. На случай разгерметизации в том числе.

В тамбур впускают, похоже, всех — дверь открылась. Выпускают только по паролю…

— «Яблоко в день…»

«Пароль принят».

Дверь направо, дверь налево. Нам дальше.

Ага, вот.

«Гипотермическое хранение. Осторожно, сверхнизкие температуры! Вход только по специальным пропускам!»

Магнитная карта.

За дверью — живой охранник. Почему-то к этому Скалли оказалась не готова.

— Слушаю вас.

Скалли смотрела на него, не в силах даже моргнуть. Сверхнизкие температуры… Ее саму будто окунули в жидкий азот.

— Мисс…

— Да-да… — она очнулась. — «Настоящая власть».

— Прошу вас. Четвертый сектор…

Она кивнула и вошла.

Здесь действительно было холодно. Или казалось, что холодно. Сияние этих матовых металлических плоскостей…

Вот он, четвертый сектор.

Сто шесть ячеек. Ей нужна тридцать первая, или семьдесят первая, или семьдесят девятая.

Все остальное — мертвый лес.

Она надела толстые перчатки и потянула на себя ящик. Тут же хлынула волна настоящего, не воображаемого, холода. Дымящийся азот.

Скалли подняла из этого тумана металлический сосуд Дюара, сняла с байонетов крышку, потянула вверх рамку. В рамке, пронзенный спицами по всем трем осям, покоился эмбрион. Примерно семимесячный… на первый взгляд.

Потому что уже на второй взгляд было ясно, что это вообще не человек.

Б. Г. опоздал на четверть часа. Скалли ждала его в условленном месте, на мосту через Потомак. Дождь то припускал, то переставал. Дул липкий холодный ветер.

Сейчас, в четыре утра, движения через мост не было почти никакого.

Наконец в зеркале заднего вида появился темный «крайслер», дважды мигнул подфарниками и остановился в полусотне ярдов. Скалли подхватила коробку и вышла из машины. Я должна к нему идти… под дождем, почти под снегом…

Она чувствовала, что устала до последней степени и может наделать глупостей. Держись, Старбак, вспомнила она отца.

— Вы опоздали, — сказала она Б. Г. Он смотрел на нее из темноты салона. - Принесли?

— Да.

— Они согласны произвести обмен. Я отнесу им… посылку. Давайте.

— Нет, сэр. Я сама… — она сглотнула, — произведу обмен.

Он включил маленькую лампочку-подсветку. Теперь она видела его лицо.

— Послушайте. — Сказал он. — Я. Договаривался. С ними. Они ждут меня. Вас они не ждут. Не усложняйте ситуацию…

— Я вам не доверяю…

— Вам больше некому доверять!

Это была паника, она осознавала, что это паника, но ничего не могла с собой поделать:

— Я не знаю даже вашего имени, я ничего о вас не знаю…

Б. Г. молчал. Было холодно, но Скалли видела, что по лицу его катятся крупные капли пота.

— Давайте сюда… эту штуку. И слушайте внимательно. В августе прошлого года группе детей из южных штатов была сделана якобы обычная прививка. Так сказали родителям. На самом же деле им ввели фрагменты ДНК именно из этого образца, что у вас в руках. Вы поняли, с кем мы имеем дело? Поняли наконец?!

— Тогда зачем же… мы это возвращаем?

— Потому что таких образцов… Они разбросаны по десяткам хранилищ, и собрать их все, чтобы уничтожить… вы же об этом подумали?

— Нет. Я вообще ни о чем не думала…

В поле зрения — сбоку — что-то шевельнулось. Скалли повернула голову: на мост с набережной въезжал светлый микроавтобус.

— Давайте скорее! И в машину.

Скалли сама не знала, чему поверила: голосу, в котором сквозили отчаяние и предельная усталость, или же выражению лица…

Она просунула в окно коробку с контейнером.

Б. Г. кивнул.

— Черт его знает, — сказал он, — может быть, у вас когда-нибудь что-нибудь да получится…

Скалли вернулась. Микроавтобус ехал очень медленно, и она успела дойти до своей машины, сесть, опустить стекло…

Человек, сидевший за рулем автобуса, пристально посмотрел на нее, как бы запоминая. Почему-то от этого взгляда ей захотелось съежиться, спрятаться на самое дно… на дно самой себя.

Автобус остановился напротив «крайслера». Б. Г. вышел. Навстречу ему вышел водитель автобуса. Они встретились на разделительной полосе. Скалли не могла ничего слышать, но и так все было понятно. Б. Г. кивнул на вопрос, вернулся к машине, вынул коробку. Водитель автобуса принял ее, отнес в кабину, задержался на две-три секунды — видимо, там проверяли содержимое. Б. Г. ждал. Потом водитель автобуса повернулся, поднял руку и выстрелил Б. Г. в грудь. Сел за руль, автобус рванул с места — Скалли закричала — задняя его дверь распахнулась, и на дорогу выбросили Молдера…

Она бежала очень долго. Бежала и никак не могла добежать.

Молдер был жив. Пульс был, нормальный пульс… И Б. Г. был жив, еще жив!.. Она наклонилась над ним, свист пробитого легкого, жизнь улетала из тела, он захлебывался кровью, но пробормотал что-то, и Скалли поняла его.

«Не доверяй никому…»

Он сказал это и умер. Глаза его приоткрылись, но уже не видели ничего.

Молдер сел на дороге, держась за голову. Лицо было разбито и исцарапано. Его покачивало даже сидя.

Две недели прошло в какой-то мелочной суете. Похищение Молдера и гибель Б. Г., опознанного как Дэйл Такуэр, сотрудник аппарата Министерства сельского хозяйства, отнесли на счет русской мафии. Молдер девять дней провалялся в госпитале, потом получил пять дней отпуска и куда-то исчез.

…Скалли вздрогнула и проснулась. Первый час ночи. Полная луна в лицо. Она посмотрела на телефон, ожидая звонка. Такое уже случалось: она знала, что позвонят, за минуту-две до того.

Вот.

— Скалли?

— Да. Ты где?

Пауза.

— Нас закрывают, Скалли.

— Что?!

— Я вернулся, мне тут же позвонили и вызвали в дирекцию. И сказали, что проект закрывается, а нас тобой переводят в другие отделы. В разные отделы.

— Кто это сказал?

— Скиннер. Ему приказали. С самого верха.

— Молдер…

— Все кончено, Скалли.

— Но можно же подать протест… они не имеют права…

— Имеют. Они имеют все права и все возможности заткнуть нам глотки.

— Что же ты будешь делать?

— Я? Буду что-нибудь делать. Не думаешь же ты, что я сдамся. Пока «истина где-то там»… Я не успокоюсь.

Скалли долго смотрела на телефонную трубку. Даже когда из нее шли уже только короткие гудки.