"Не путай клад с могилой" - читать интересную книгу автора (Дышев Андрей)Глава 8Ну и денек! Да это не просто черная полоса. Это Черное море, и плыть мне через него, не переплыть. Сашка чувствовал себя виноватым. Он часто моргал своими поросячьими глазками и мучительно думал, чем бы меня успокоить. – Может быть, их забрали ребята со спасстанции? – наконец выдал он. Я махнул рукой. – Никогда такого не было. Все наши с набережной знают мою лодку. – Значит, курортники сперли. Больше некому. Вот, блин, народ пошел! И в море на халяву искупаться хочет, и еще прихватить с собой, что плохо лежит. Молодоженов на пляже обокрали, теперь вот акваланги прикарманили. Куда, кстати, подевалась наша сладкая парочка? – Отдыхающие у старого причала не ходят, – ответил я, пропустив опасный вопрос о молодоженах. – А кто ж тогда? – вытянул лицо Сашка. – Больше некому. Он по-своему был прав, потому что многого не знал. Пара аквалангов с подрезанными мембранами была уликой для злоумышленника и алиби для меня. Об этом я должен был подумать еще тогда, как только мы с Мариной причалили к берегу. Но я был слишком взволнован, чтобы учесть эту немаловажную деталь. В том, что акваланги исчезли, не было ничего странного. Напротив, было бы странно, если бы они по-прежнему лежали в моторке. – Шляпа! – высказался я про себя и от досады грохнул кулаком по столу. Сашка воспринял это слово в свой адрес, втянул голову в плечи и потупил взгляд. Ну как тут завяжешь с сыском? Как можно в такой гадкой жизни спокойно заниматься собой? Хочешь не хочешь, а приходится распутывать узелки, которые плетут мерзавцы. В наше дурное время весь народ должен быть поделен на две части: на преступников и сыщиков. Иных быть не должно, они попросту не выживут. Я долгим взглядом уставился на официанта. Без очков он не умел смотреть мне в глаза. – Ты вчера вечером поднимался сюда? – Вчера вечером? – медленно проговорил Сашка, неестественно морща лоб, и я понял, что он здесь был. – Кажется, поднимался… Ну да! Я ужин заносил в люкс, а потом еще раз поднялся, чтобы забрать тарелки. – Акваланги видел в коридоре? Сашка даже вздохнул с облегчением – речь шла не о профессорском номере. – Конечно, видел! – почти радостно ответил он. – Стояли на полу под окном. Их было… – Он поднял глаза к потолку. – Раз, два, три… – Ну ладно, я знаю, сколько их было, – прервал я его подсчеты. – Ты мне другое скажи: рядом с ними никто не крутился? – Рядом? – На этот раз он призадумался натурально, но думал слишком долго, чем могло потребоваться для ответа. – Вы знаете, когда я заходил к Валерию Петровичу, там как будто кто-то стоял. – «Как будто», «кто-то»! – передразнил я нервно. – Конкретнее сказать можешь? Сашка начал покусывать губы, глядя на свои туфли. – Ну! – поторопил я его. – Не могу вспомнить, – наконец выдавил он из себя. Он лгал. Он не хотел или не мог сказать правду. Мне показалось, что в кабинете стало невыносимо душно. Я встал и подошел к окну, высунул голову наружу, глянул на крепость, тающую в сумерках, черное пятно моря с огоньками траулеров. Что произошло? Почему я вдруг перестал понимать происходящее? Почему меня обступили неприступные стены и я весь день бодаю их, пытаясь пробиться на волю, и у меня ничего не получается? Я подошел к официанту, взял его за плечи, слегка встряхнул, словно это могло помочь парню избавиться от лжи. – Саша, – тихо сказал я. – Ты должен мне помочь. Это очень важно для меня. Я повторяю – очень важно. Постарайся вспомнить, кто стоял рядом с аквалангами вчера вечером, когда ты принес ужин в пятый номер. Парень молчал. – Вспомнил? – Я не знаю! – жестко, с вызовом ответил он. – Ты ведь говоришь неправду, так? – Я не понимаю, что вы от меня хотите! – Ну ладно, – ответил я, отпуская его плечи. – За тебя просил мой давний приятель, с которым мы вместе служили. Я не хотел брать тебя на работу, но он меня уговорил. Теперь я окончательно понял, что сделал это зря. – Можете уволить, – проворчал Сашка и насупился. – Я не помню, кто там стоял. Оставьте меня в покое! Я повернулся к нему спиной, чтобы не видеть этих лживых поросячьих глаз, и процедил: – Иди! Зубчатая корона торцевой башни, вросшей в узкий и тонкий жилой корпус; горящие густым, плотным разноцветьем витражные окна; блестящая чешуя красной черепицы; высокий, гладкий, без единой трещины дувал, ограждающий мое хозяйство, – вся эта дорогостоящая конструкция, напоминающая бутафорскую копию генуэзской крепости, впервые показалась мне зловещей. Я пятился спиной к ступеням, ведущим на грохочущую музыкой набережную, глядя на дом-гостиницу, построенную с Анной на деньги, заработанные криминальными расследованиями, и думал о том, что никакие священники не изгонят из этих стен черный дух преступлений. – Добрый вечер, господин директор! Я поднял глаза и увидел в мансардном окне блестящую лысину профессора Курахова. – Добрый вечер, – ответил я. – Прекрасно на улице, не правда ли? – Вы правы. – Далеко собрались на ночь глядя? Профессору хотелось либо потрепаться, либо потрепать мне нервы. Я предпочел молча удалиться в темноту. Меня потянуло к крепостным стенам. По тропе, которая представляла собой отшлифованную на камнях дорожку, я прошел вдоль главного бастиона, спустился ниже, на покатый луг, щедро нашпигованный белыми камнями и местами поросший горным боярышником. В этом месте иногда разбивали свой лагерь туристы, и тогда по вечерам склон освещали всполохи костров, слышались песни и на море сползал головокружительный запах каши с тушенкой. Сейчас здесь было безлюдно и темно, и я продвигался между раскиданных, словно кости на древнем могильнике, камней почти на ощупь. Огни набережной слепили глаза, а музыка забивала шум прибоя, и не было ничего странного в том, что я едва не прошелся по человеку, который сидел на пирамидальном камне, нависающем над склоном, как нос корабля над морем. – Эй-ей! Поосторожнее! – услышал я знакомый голос. – Это вы, отец Агап? Какого черта вы сидите в темноте? – Думаю. Священник привстал, где-то под его ногами звякнула бутылка. В свете набережной блеснули глаза моего первого постояльца. – Я ничего не отдавил вам? – Нет, Кирилл, обошлось. Вы всего лишь наступили мне на руку… А вы что делаете здесь в такое позднее время? Я не ответил и присел рядом с ним на камень, еще хранящий тепло солнца. Некоторое время мы оба молча смотрели в огромный черный мир, состоящий из слившегося неба и моря, и казалось, что огоньки траулеров медленно переползают на небо, превращаясь в звезды. – Мне показалось, что вы сегодня чем-то удручены, – сказал отец Агап. – Вам не показалось, – с удивительной легкостью честно ответил я. – Тяжело на душе. – И что тяготит вашу душу? – Наверное, ощущение греха. – Что ж вы молчали! – воскликнул священник. – Вам обязательно надо исповедаться! – И что от этого изменится? – Вы облегчите свою душу! – Вы искренне думаете, что душу так легко облегчить? Лишь одной исповедью?.. Кстати, а что вы пьете? Отец Агап смутился, кашлянул, покряхтел, шаря у себя под ногами, и, явно стыдясь, ответил: – Портвейн. Массандровский портвейн. На редкость хороший, между прочим. Не желаете выпить? – С удовольствием. Это иной раз очень даже полезно. – Вот только стаканчика у меня нет. – А я из горла. Я приложился к бутылке. Отец Агап оживился: – Скажите откровенно, Кирилл, я вам не слишком надоел? Я не стесняю вас своим присутствием? – Живите сколько хотите, – ответил я. – Мне вы не мешаете. Пусть всякой нечисти в моей гостинице будет неуютно. Священник с облегчением рассмеялся. – О да! Это я вам обещаю! Тем более что у меня появилась помощница. – Кстати! Вы с Мариной раньше знакомы не были? – Увы! Если бы я встретил ее раньше, то, может быть, меньше было бы работы. – В каком смысле? – не понял я. Священник вздохнул и тоже сделал глоток портвейна. – Видите ли, Кирилл, Марина идет по правильному пути, но в связи с тем, что мое воздействие на нее как врачевателя души слишком эпизодично, быстротечно и вскоре прекратится, то у Марины могут снова возникнуть проблемы… – О каких проблемах вы говорите? – Не спрашивайте, Кирилл, – сразу же ответил отец Агап. – Это была почти что исповедь. Я не смею выдавать чужие тайны. – Я не о тайнах спрашиваю, – поспешил я оправдать свой вопрос. – Но если у моих клиентов возникают проблемы, то я всегда стараюсь решить их. – Нет-нет! Вы эту проблему не решите. Здесь поле деятельности не для мирского администратора. – Значит, речь идет о нравственности? – Да, пожалуй, это так. – Отец Агап помолчал минуту, потом схватил меня за руку и с жаром заговорил: – Только ради бога не думайте об этой девушке плохо! То, что произошло с ней, увы, сегодня не редкость. Путь к господу тернист. Ей надо помочь, и мне это по силам. – Что ж, желаю вам успеха, – сказал я, вставая с камня, и, как бы к слову, добавил: – Кстати, я знаю, что после захода солнца вы любите постоять у окна и полюбоваться ночным морем. – Да! Каюсь! Люблю! Но если вы запрещаете мне подниматься на второй этаж… – Нет-нет! – прервал я священника. – Стойте у окна сколько хотите. – Это огромное наслаждение для души, – сказал отец Агап. – Представьте: море, полная луна, серебристая дорожка… Кстати, я и здесь читал, пока буквы различить можно было. Вот Псалтырь с собой прихватил. – Ну и читайте на здоровье! – порадовался я за своего постояльца. – Правда, вчера я поставил у окна акваланги. Не мешали они вам? – Что вы, Кирилл! Конечно же, не мешали! Я к ним и не прикасался вовсе! – Что ж, спокойной ночи! – И вам доброй ночи! Я был уверен, что отцу Агапу известно то, что позволило бы мне с необыкновенной легкостью распутать клубок странных и неприятных событий безумно длинного сегодняшнего дня и тем более уберечь меня от ошибок в будущем. В общем-то, я был недалек от истины. Но сколько людей тонуло в пучине, будучи совсем рядом со спасительным берегом, именуемым истиной! |
||
|