"Чего не хочет женщина" - читать интересную книгу автора (Дышев Андрей)

Глава 21

Повалили пригласительные. Каждое утро Клим вынимал из почтового ящика стопку конвертов, за чашкой кофе вскрывал их и с удовольствием читал умилительные тексты о себе, исполненные в самых торжественных, с завитушками и хвостиками, шрифтах: «Многоуважаемый Клим Нелипов! Коллектив ткацко-прядильной фабрики № 6 зачитывается Вашими очаровательными книгами, по достоинству считая их ярчайшим образчиком душевной и проникновенной литературы…» Или так: «Господин Писатель Клим Нелипов! Позвольте величать Вас только так, ибо из современных писателей личный состав нашей гвардейской, дважды орденоносной танковой роты знает и признает только Вас! Ваши книги бойцы прославленной, гвардейской, дважды орденоносной танковой роты читают по ночам запоем и вслух, что даже негативно сказывается на уровне боеготовности (шутка)…» А самое трогательное письмо пришло из роддома: «Дорогой наш, единственный, горячо любимый, обожаемый Клим Нелипов! Ваши книги так полюбились нашим роженицам, что только на прошлой неделе из семерых родившихся мальчиков пятерых назвали Климами, а одну девочку – Климентиной. От чтения Ваших замечательных произведений у молодых мамочек увеличивается количество молока, а младенцы лучше сосут и крепче спят…» Все подобные письма заканчивались приглашениями на посиделки или литературные вечера.

С Кабаном Клим встречался все реже, потому как Кабан до обеда обычно спал, а ближе к вечеру уходил в психиатрическую лечебницу записывать бредни для «Харри Фоттера», а Клим до вечера был занят либо в фитнес-центре, либо на посиделках в женских коллективах. Тем не менее Клим аккуратно и своевременно выплачивал Кабану жалованье, оставляя деньги на столе в гостиной. Кабан не успевал тратить столь огромные, по его понятиям, суммы, и пачка купюр на его подоконнике росла изо дня в день. Чем больше становилась пачка, тем более опасливо и недоверчиво поглядывал на нее Кабан. Клим не мог понять, что именно пугает телохранителя, потому как никаких претензий или комментариев не было, лишь однажды Кабан мрачным голосом произнес:

– За три дня я получаю столько, сколько моей тетке три месяца на фабрике горбатиться надо.

В его голосе было столько злобного упрека, что Клим подумал, а не урезать ли Кабану зарплату. В прежней двухкомнатной квартире Клим почти не появлялся, в отличие от Кабана, который каждый вечер относил туда набитые параноидальным бредом диктофоны. Штат наборщиц увеличился до четырех человек, а позже туда же въехали верстальщик и художник с громоздкими компьютерами, и квартира стала называться не иначе, как «Центральный офис Нелипова».

Вечерами, когда Клим оставался один и ему становилось скучно, он развлекался тем, что влезал в Интернет, открывал свой новенький сайт, изобилующий его фотопортретами, и отвечал на многочисленные письма читателей. Все, что он писал, оставалось на сайте и напоминало бесконечную пресс-конференцию. Полет его фантазии был неудержимым и бесконтрольным, а потому Клим нередко противоречил сам себе. Описывая свою незаурядную жизнь, он указал, что в восемнадцатилетнем возрасте он принимал участие в ликвидации аварии на химическом заводе, где по колени вляпался в жидкий азот, после чего перенес ампутацию обеих ног. А в другом ответе он поведал о том, как в двадцать лет, во время службы в миротворческом подразделении воздушно-десантных войск, с отрядом спецназа был заброшен к талибам, где в одиночку разгромил базу террористов. Особенно пространным, на дюжину страниц, получился рассказ о том, как банда врачей-оборотней вырезала ему почку и отправила ее в холодильном контейнере нидерландскому миллионеру и как Клим, истекая кровью, гонялся за этим контейнером по всей Европе, да так и не догнал, потому что впал в кому и услышал божественное повеление взять гусиное перо и начать творить. Затем Клим подробно расписал, как он трудится, как черпает сюжеты из сновидений, которые приходят к нему еженощно, как пишет исключительно рукой, исключительно гусиным пером и исключительно на туалетной бумаге, разматывая ее подобно рулону папируса. Не забыл Клим упомянуть, что является потомственным дворянином, что на его генеалогическом древе, подобно яблокам, висят французские вельможи, видные государственные деятели, графы и князья, и, по преданиям, его прапрапрапрадедушкой был сам король Франции Людовик Четырнадцатый.

Все вопросы были очень хорошие, предполагающие самовосхваляющий ответ. Вот только один вопрос несколько подпортил Климу настроение и заставил задуматься. Некая девушка Катя из Тулы писала, что в какой-то газете прошла информация, что писатель Клим Нелипов – гомосексуалист и зоофил, и в связи с этим Катя выражала сожаление, что такой симпатичный молодой человек пропадает почем зря и миллионы поклонниц теперь вынуждены выкинуть его из своих пылких сердец. Клим едва смог побороть в себе желание немедленно написать, что все это гнусные враки. «Как бы не навредить своей славе, – грызя ногти, думал Клим. – Пиарщики из «Престо» знают свое дело. Но что же ответить?» Он долго мучился, тупо глядя на экран монитора, а потом очень обтекаемо написал, что в какой-то степени это правда, ибо дыма без огня не бывает, но правда тоже бывает разной, и все намного сложнее, и есть тысяча нюансов, и вообще он не хотел бы говорить на эту тему.

Отработав очередную партию вопросов, Клим под конец работы просматривал диаграмму интерактивного опроса населения. На вопрос: «Каково Ваше отношение к писателю Климу Нелипову?» – было дано три варианта ответа: «1. Он самый лучший писатель эпохи», «2. Я не могу жить без его книг», «3. Никто и никогда не писал лучше его». Никаких иных вариантов ответа этот опрос не предусматривал, и потому читательские голоса распределялись почти равномерно.

Когда Клим накачивался флюидами всеобщего обожания под завязку, до одури, то отползал от компьютера, заходил в ванную и подолгу любовался своим отражением в зеркале. Он придумал для себя интересную и приятную игру: представлял, что смотрит не на собственное отражение, а на портрет великого писателя, и старался вызвать у себя чувство зависти к нему. «Какой у него высокий, благородный лоб, – думал он. – И очень интересный излом губ. А уши… Да, они несколько великоваты, но это уши незаурядного человека, а значит, их форма и размер – это признак избранности, штучности. А какие у него глаза! Ах, какие глубокие, проницательные глаза! В облике этого человека есть что-то божественное, угадывается тонкая, ювелирная рука Творца, потратившего на создание этой личности много времени и выдумки». И в тот момент, когда самовнушение достигало своей цели и Клим начинал едва ли не робеть перед зеркалом, он со взрывной радостью восклицал:

– А это я!! А это я!!

И принимался щипать себя за лицо, фамильярно шлепать себя по щекам и дергать за нос. За этим занятием его как-то застал Кабан.

– Что это ты делаешь? – спросил он, заглянув в ванную.

– Да вот, – смутился Клим, – прыщик выдавливаю…

Кабан постоял немного на пороге ванной, а затем сказал:

– Я гулял по центру и увидел кафе, которое называется «Клим Нелипов».

– Да ты что! – удивился Клим. – Правда? Не может быть! А какое оно? Народа много?

– Да так… – пожал плечами Кабан. – Красивое. Столы стоят, люди что-то пьют. На стенах твои книги в рамочках висят.

Климу показалось, что Кабан ему позавидовал. Он хлопнул его по плечу и приободрил:

– Я прикажу, чтобы туда повесили твои фотографии. Чтобы все знали в лицо моего личного телохранителя…

– А все уже и так знают, – каким-то странным голосом ответил Кабан и протянул Климу скрученную трубочкой газету. – Это мне врачи в психушке подарили.

Клим раскрыл газету. Весь центральный разворот был занят большой статьей под названием «Личный телохранитель писателя», а в середине текста была врезана фотография Кабана, сделанная в ресторане «Прямой эфир».

– Поздравляю, – не без усилия выдавил Клим, впервые испытывая обиду на Кабана за то, что тот примазался к его славе.

– Только здесь все неправда, – сказал Кабан. – Написано, что я воевал в Афгане, в Ираке и в Чечне, что у меня двенадцать пулевых ранений. Что нет одного глаза, а половину черепа заменяет титановая пластина.

– Ну и ладно, – махнул рукой Клим, возвращая Кабану газету. – Какая разница, половину или весь череп заменяет титановая пластина? Тебе-то от этого что?

– Так надо мной весь поселок смеяться будет! Там же меня все как облупленного знают!

– А разве ты собираешься когда-нибудь вернуться туда? – усмехнулся Клим.

Кабан то ли не захотел ответить на этот вопрос, то ли не успел, так как в этот момент в дверь позвонили. Кабан пошел открывать. Клим привык к вечерним визитам незнакомых людей. Обычно это были корреспонденты из журналов и газет. Они платили по сто, а иногда по двести долларов за интервью или за возможность снять Клима на фотокамеру. Клим никому не отказывал, и потому нередко на лестничной площадке перед квартирой выстраивалась очередь из журналистов. Но на этот визит Кабан отреагировал необычно.

– О-о-о! – раздался его удивленный голос из прихожей. – Это ты? Откуда? Ого! Вот это да! Глазам не верю!

Клим вышел в прихожую и увидел Таню. Он не сразу ее узнал и сначала принял за телеведущую, чье лицо примелькалось настолько, что перестало вызывать эмоции. И лишь когда девушка, глядя на Клима почти с ужасом, произнесла: «Вы… вы… ходите?», он вспомнил, что это излишне доверчивая и впечатлительная корреспондентка из газеты «Сельская новь».

– Привет, – без особой радости сказал Клим.

Ее глаза были полны слез. Она смотрела на него и судорожно сглатывала. «Принесло же сюда эту поливную клумбу! – подумал Клим, изо всех сил улыбаясь. – Теперь она будет мурыжить меня расспросами, чтобы накалякать статейку в свою жалкую газетенку. И, уж конечно, ни копейки не заплатит».

– Да ты рассказывай, как там наши? – радостно гудел Кабан. – «Алик» еще не прикрыли? А пацаны как? Митевахин, наверное, опять пытался поросенка спереть? А менты без меня не скучают?

Таня Кабана не замечала. Не сводя глаз с Клима, она опустила тяжелую сумку на пол и сделала слабый шажок к нему.

– Клим, я столько думала про вас… я так боялась, что все уже напрасно… я… я…

Она не нашла в себе сил сказать что-либо еще и кинулась ему на шею, покрывая мокрыми поцелуями его лицо. «Во как ее прихватило, – сконфуженно подумал Клим. – И что я теперь должен делать?»

– Как ты нас нашла? – спросил он, чтобы как-то перекрыть этот поток нежности и слез, осторожно взял ее за руки и отстранился.

– Я бегала по всем больницам, – прошептала она и неловко пожала плечами. – Думала, что…

– А почему по больницам? – не понял Клим.

– Так вы… – не без труда произнесла она. – Ну как же… Двадцать восемь дней… И вот как раз…

– А-а! – вспомнил Клим и хлопнул себя по лбу. Он не знал, куда деть глаза. Но еще больше ему хотелось куда-то деть Таню. «Вцепилась в меня, как клещ!» Кабан, которому не терпелось узнать последние новости из родных мест, обнял Таню за плечо и повел в гостиную. Таня едва успела подхватить свою тяжелую сумку. Вытирая платком глаза, она торопливо говорила Климу, что привезла ему еще одну бутылку настойки женьшеня, масло лимонника, эликсир из сока алоэ и другие мощные иммуностимуляторы, а также свеженьких мясных деликатесов и грибочков собственной засолки.

Кабан продолжал засыпать Таню вопросами, она отвечала вяло и порой невпопад и выставляла на стол бутылки и банки, а Клим в это время ходил из угла в угол в своей комнате и думал, куда ему деть эту провинциалку вместе с ее обостренной чувствительностью и любовью. Как назло, в дверь снова позвонили, и на сей раз приперлась целая бригада с телевидения.

– Мы хотим снять фильм о вашем отрочестве, – сообщил маленький энергичный человечек в кепи с большим козырьком и принялся нагло осматривать прихожую. – Так, отлично, отлично, здесь мы отснимем первые кадры, как будто вы входите в эту дверь из далекого прошлого в настоящее…

«Ох, некстати Танька приперлась! – подумал Клим. – Сейчас она расскажет им, как потомственный дворянин и родственник Людовика Четырнадцатого мыл полы в отделении милиции поселка Таракановка и печатал свои нетленные произведения во вшивой районной газетенке. А если она ляпнет, что я болен СПИДом и дни мои сочтены, то будет вообще катастрофа. Артаусов меня убьет. Такой мощный пиар зарыть в землю!»

Он попросил телевизионщиков подождать на лестничной площадке, зашел в гостиную и сел на край стола перед Таней.

– Не плачь, – сказал он, жуя губы. – Я еще не умер. Тебе повезло. Редкая журналистская удача!

Таня подняла голову, с недоумением глядя на Клима. А Клим, разогревая сам себя, стал говорить громче и жестче:

– Ты рассчитала все точно. Ты не только возьмешь у меня последнее интервью, но и побываешь на моих похоронах. Замечательный материал получится!..

– Клим, что вы такое говорите… – прошептала Таня, но Клим не дал ей докончить.

– Весь поселок зальется горькими слезами, а областная газета обязательно даст перепечатку. Как ты назовешь свой материал? «Творец и Смерть»? Шикарный заголовок, не так ли? И тираж вашей газеты разойдется в считаные часы, и придется отпечатать дополнительные экземпляры. И ты получишь большой гонорар и станешь самой знаменитой журналисткой, и ваша тухлая газетенка снова всплывет с помойного дна и на некоторое время станет популярной.

– Клим, это неправда…

– Я готов! Доставай диктофон! Я отдаю свои последние часы жизни тебе! Давай, делай на мне свою карьеру!

– Я вас… умоляю…

Клим прижал ладони к лицу, делая вид, что плачет. Таня вышла так быстро и тихо, что он даже не услышал. И когда отнял ладони, то увидел перед собой бугристое лицо Кабана.

– Ты гад, – сказал Кабан. – Пойду провожу ее.

Он вышел. Клим нашел расческу и привел голову в порядок. «Нет, – думал он, глядя на себя в зеркало. – Я не гад. Я великий писатель Клим Нелипов».

Он вышел в прихожую и пригласил в квартиру телевизионщиков.