"Чего не хочет женщина" - читать интересную книгу автора (Дышев Андрей)
Приколист Глава 1
- …а второй врач, который покрепче, говорит: зачем, мол, на него анестетик переводить, давай так резать. А я на животе лежу, руки и ноги связаны, в рот рулон бинта вставлен, только мычать могу. Чувствую, они мне всю нижнюю часть спины йодом смазывают.
- А йодом-то зачем?
- Для обеззараживания, наверное. Страшно - жуть! Первый берет скальпель, подносит его к свету и морщится. Маловат, говорит. И берет он другой - вот такой ножище, мой дядька в деревне таким кабанов одним взмахом заваливает. А тут еще из двери мужик в черных очках высовывается и спрашивает: скоро, мол? А то клиент уже заждался, надоел ему гемодиализ, и самолет на всех парах стоит. А врачи ему хором: дверь закрой, здесь стерильность! И друг с другом советуются, может, не одну, а обе почки вырезать, так сказать, на всякий случай, потому что донор уж больно удачный - и молодой, и непьющий, и никакой наследственной отягощенности не выявлено.
- А кто донор?
- Да я и есть донор! Представляете, каково мне это слышать? Но что я могу поделать? Только зубами скриплю. И тут чувствую, как лезвие к коже прикасается. Боль адская, терпеть ее никаких сил нету. А я даже по-человечески орать не могу, рот ведь забит. И начал как червь на крючке дергаться всем телом. А они - один надрез неверный, другой. По мне кровь льется, щекочет бока. Можно сказать, у меня агония началась, только жизнь на уме, каждая клеточка тела вопит о пощаде, жить хочет. Не знаю, как мне удалось вытолкнуть кляп языком, и я как взвою: «Садисты! Вы хоть одну почку мне оставьте!» А этот, который здоровый, бац меня кулаком по затылку и отвечает: заткнись, мол, гусь рождественский, пока мы тебе еще и сердце не вырезали; сам пожил, дай другим пожить, вон какая очередь за свежими человеческими потрохами выстроилась - кому почки нужны, кому селезенка, кому желудок, кому сердце, кому кожа…
- Ужас, - пробормотал водитель, невольно сбавляя скорость. Ему расхотелось лихачить. Он вдруг представил себя лежащим на операционном столе.
- Не то слово, - покачал головой Клим. - И таких случаев сотни и тысячи! Приходишь на обычную диспансеризацию, тебя отводят якобы на УЗИ, там делают якобы обезболивающий укол, после чего вырубаешься и спишь несколько часов крепким сном. А просыпаешься в реанимации и с одной почкой. Что? Как? Почему? А какая-нибудь смазливая медсестра, поправляя тебе подушечку, тихо мурлычет: «Ах, как вам повезло! Мы обнаружили у вас инсуломигематолический нефрит в последней, разлагающейся стадии, и только экстренное удаление почки спасло вам жизнь». И выходит, что ты еще им должен «штуку» баксов… Нет, я после того случая зарекся в больницы и поликлиники ходить. И квасить начал, как последний сапожник, чтобы никто не смотрел на меня как на потенциального донора, не отягощенного пороками.
- А чем кончилось-то все? - нетерпеливо произнес водитель, прижимая «КамАЗ» к обочине, чтобы желтая, как лимон, «Ока» смогла его обогнать.
- Чем-чем, - безрадостно ответил Клим. - А фиг его знает чем. Очнулся я уже в палате. Под ребром шрам. Через два дня меня выписали.
- А почка на месте?
- А кто ее знает! Я ж посмотреть не могу. Плохо, что когда эти эскулапы меня резали, то задели какой-то блуждающий нерв, и теперь меня постоянно мучает энурез. Матрацев и простыней не напасешься. Пробовал памперсами пользоваться, так только за месяц у меня двести баксов на это удовольствие ушло. Теперь сплю над ванной в гамаке. А что еще делать? Вся жизнь наперекосяк…
- Вот и приехали, - сказал водитель, сбавляя скорость и сворачивая к голубой будке под треугольной крышей, на которой было написано: «Автостанция». - За разговором время незаметно пролетело. Жаль, что мне в обратную сторону надо.
Подняв пыль, «КамАЗ» затормозил посреди небольшой, вытянутой как яйцо площади. Темными пятнами угадывались недавно высохшие лужи. В жидкой тени чахлой акации лежала старая автомобильная покрышка, гладкая, как баранка. Два мужичка, используя ее в качестве дивана, расстелили на земле газету, выставили на нее бутылку, стаканчики и несколько вялых стрелок лука. На противоположной стороне площади, как бы подпирая ее, чтобы не растеклась, подобно гороховому супу, тянулся ряд прилавков под железной крышей. На прилавках, кроме мусора, ничего не было, только с краю скучковались старушки, сонно выглядывая из-за ведер с яблоками. Клим вынул из кармана кошелек, хотя знал, что тот пустой. Водитель, увидев это, махнул рукой:
- Да ты об этом даже не думай! Не надо денег! Иди, парень, иди!
- Спасибо вам, - сказал Клим и приложил ладонь к груди. - Редко когда встретишь такого бескорыстного человека.
Он открыл дверь и спрыгнул на землю.
- Эй, парень! - крикнул водитель и, свесившись, протянул ему несколько купюр. - Возьми! Пригодится…
«КамАЗ» пшикнул, как огнедышащий дракон, и покатил на бензозаправку, сотрясая своей тяжестью землю. Молодой человек глянул на купюры. Два раза по полста. Ого, какая удача! А солнце-то как жарит! Вроде вечер, а облегчения никакого. Летний зной, о котором он так долго мечтал в прохладном Кирове, здесь был все равно что горячая картофелина в кармане. Зной должен идти только в сочетании с морем, как колбаса с хлебом или пиво с таранкой. С высушенной степью зной не катит… Кстати, пиво! У девушки, которая наполняла пластиковые бокалы пеной, были какие-то странные глаза. Она смотрела только на руки покупателей.
- А как ваш город называется? - спросил Клим.
Этот вопрос был сродни тому, как если бы назвать пожилую женщину девушкой. Какой же это город, раз со всех сторон сквозь деревья просвечивается степь и всех жителей вместе с собаками в одну школьную тетрадь переписать можно? Вопрос прозвучал бы оскорбительно, если бы в интонации молодого человека была заметна насмешка. Но Клим задал его с правдоподобным заблуждением, в результате получился очень недурной комплимент. Продавщица долго не отвечала, раздумывая, признаться, что это не город, а ПГТ, или же пускай этот лопух так и пребывает в неведении.
- Десять копеек поищите! - сказала она, так и не придя ни к какому решению, но ее голос при этом был полон столичного достоинства.
- И все же, как город-то называется?
На этот раз продавщица уловила иронию.
- Если не слепой, то читайте на автостанции, - ответила она в своей обычной манере.
Но Клим любил продавцов, которые хамят. По его мнению, они намного искреннее и честнее улыбающихся. Их забрало всегда поднято, и человека видно насквозь. А что творится в больших городах! Как-то Клим был проездом в Москве. От растянутых, как эспандер, улыбок его вскоре стало тошнить. «Здра-а-а-вствуйте! Чем могу вам помочь?» Шизуха! Он толкался в галантерейном отделе у прилавка с носками, а девушка спрашивала, чем может ему помочь. Носок на голову натянуть!..
Пиво холодное, зубы сводит. Вокруг пыль. Один за другим подкатывают автобусы. Горячие, как утюги. За мутными стеклами с трудом можно было разглядеть таблички с названиями конечных станций. Все однотипные, оканчиваются на «о»: «Акилово», «Гидаево», «Головино», «Шумайлово».
У кассового окошка автостанции ему пришлось так согнуться, что задница оказалась выше головы. Но все равно Клим не увидел ничего, кроме двух пухлых ладоней, лежащих друг на друге, как спаривающиеся камбалы.
- А в сторону моря каким автобусом лучше поехать?
Долгая пауза. Кассиршу переклинило от такого вопроса, словно компьютер, клавиатуру которого использовали в качестве разделочной доски.
- Все в расписании! - вышла она из клинча и нетерпеливо пошлепала камбалой по столу. - Следующий!
Пиво, превратившись в пот, принялось выбираться наружу через кожу на затылке. Удивительно неприятное чувство. Кажется, будто в волосах шевелятся вши. Знала бы кассирша, как Климу хотелось на море! Как перелетной птице осенью на юг. Он закрывал глаза и видел себя валяющимся на горячих камешках, словно забытое кем-то пляжное полотенце, где так вкусно пахнет прелыми водорослями, где тихо шепчут волны и бродят задумчивые крабы. Клим проверил карманы джинсов в поисках платка. Какая духота! Расписание ему ни о чем не говорит. Одни «Акиловы» и «Гидаевы».
- Тебе в Ростов надо, - сказал мужчина неопределенного возраста с разреженным строем кривых зубов. - А там сядешь на любой поезд, идущий до Адлера.
Он оценивающе рассматривал Клима, как если бы собирался драться или просить денег. Климу не хотелось знакомиться с местным аборигеном, и он вставил в уши кнопочки-наушники от плеера, который висел у него на поясе. Включил воспроизведение, прибавил звук. Бумц-бумц-бумц! Эта музыка ему уже осточертела, но другой кассеты не было. «Сядешь на любой поезд…» На поезд Клим давно бы сел, будь у него достаточно денег. Весь фокус состоял в том, что он путешествовал по стране бесплатно. Опять придется торчать столбом на обочине шоссе с протянутой рукой, словно семафор? Кто бы знал, как ему надоели «КамАЗы»! Они, словно шахматные кони, никогда не ходят прямо, но все с какими-то вывертами. Говоришь водителю русским языком, что тебе надо на юг, к морю. Он кивает, но везет куда-то на запад или восток. Ему с попутчиком веселее. «Да ты не переживай, - говорит, высаживая у какой-нибудь бензоколонки. - Отсюда к морю все машины без исключения идут». Но Клим всякий раз почему-то нарывался только на исключения, которые везли его в противоположную сторону.
Он сел на лавочку, испещренную резными надписями, как раз на утверждение «Боря фуфел», и достал всю имеющуюся у него наличность. Каждую купюру он тщательно разровнял на колене, а затем сложил в студенческий билет, словно вырванные из него страницы. Как символично! Вся группа скинулась на взятку преподу по сопромату, а Клим отказался. Пошел на принцип. Денег, которых у него не было, он не жалел. Он искренне верил, что знает предмет в достаточной мере, чтобы сдать экзамен. В итоге получил два балла. Чтобы пересдать, надо было отстегнуть уже сто баксов. Климу ничего не оставалось, как твердолобо следовать прежним курсом, и он завалил экзамен во второй раз. Тут еще выяснилось, что он был организатором безобразных оргий в общежитии. Короче, турнули его из института. Что делать? Домой с такой новостью возвращаться нельзя.
Опять грустные мысли лезут в голову! Долой их! Клим выключил плеер и выдернул из ушей кнопочки. Пошел вдоль ржавого прилавка. Торговки яблоками не обращали на него внимания. У них никто никогда и ничего не покупал, и они просто изображали деятельность. Белый налив, вопреки утверждению дебелой тетки, оказался кислым. Клим откусывал от него по кусочку до тех пор, пока не добрался до семечек.
- Так будете брать или нет? - проворчала тетка, глядя на то, как у Клима во рту исчезает огрызок.
Ей было лет шестьдесят. Она упиралась в прилавок обеими руками, увесистыми в предплечьях, почти как у Арнольда Шварценеггера. Клим представил, как тетка бьет своего пьяного мужа этими могучими руками. Старый посылочный ящик, заполненный яблоками, со всех боков, как плевками, был усеян сколотыми сургучными печатями.
- Вы здешняя?
Тетка молча усмехнулась, мол, глупый вопрос, и стала обмахиваться рекламным журналом. Как покупатель Клим ее не интересовал. А просто трепаться с незнакомым молодым человеком ей было скучно.
- Я ищу людей, которые могли бы знать моего деда.
- А я здесь при чем? - Она пожала толстыми плечами, похожими на арбузы.
Клим потянулся к ящику, взял еще одно яблоко и потер его о футболку.
- Положь на место, если покупать не собираешься, - сердито сказала тетка, но только Клим вернул яблоко на место, как тотчас смилостивилась: - Ладно, ешь, раз уж взял.
Клим с хрустом надкусил.
- Его ранило где-то в этих местах, когда наши гнали немцев из Новороссийска, - сказал он, выискивая в белой яблочной мякоти червя. - Боевые порядки прошли, а он остался лежать на пшеничном поле. Утром его молодая женщина нашла. Подумала, что убит, сходила домой за лопатой, вырыла могилу, скинула его туда и стала закапывать. А он вдруг как заорет! У женщины обморок. Очнулась оттого, что боец нежно ее по щечке гладил. Она приволокла его к себе и до самой зимы выхаживала. Дед был жутко изранен, тем не менее женщина от него забеременела и родила тройню.
- Так уж сразу тройню? - усмехнулась торговка.
- Нет, не сразу, - возразил он. - А одного ребенка за другим. Ну а потом дед поправился и вернулся в строй. А та женщина вскорости умерла. Как-никак, это моя бабушка, получается. Вот я ее могилу и разыскиваю.
- Мало ли кто когда здесь умер, - снова пожала арбузами торговка. - А как фамилия деда-то?
Клим вынул студенческий билет, не забыв оставить деньги в кармане, и раскрыл его на том месте, где была фамилия.
- Да я без очков ничего не вижу! - отмахнулась женщина.
Клим глянул в билет и почему-то прочитал свою фамилию Вопилин с конца. Получилось Нилипов.
- Нелипов? - повторила тоговка и наморщила блестящий лоб. - Нет, никогда не слышала.
- Что ж, спасибо и на этом, - сказал Клим, не сводя глаз с яблок. - Отрицательный результат - тоже результат. Пойду опрошу других. Людей в вашем городе много, на неделю работы.
Другие торговки яблоками, подсмотрев, что общение молодого человека с теткой не закончилось актом купли-продажи, вовсе не стали на него глядеть. Куда же пойти? Переночевать на автостанции? Скучно и грустно. Страшно подумать о том, что будет, когда папа узнает об исключении сына из института. Папа у Клима - человек резкий, всю жизнь проработал мясником в гастрономе. Чуть что не так - бьет наотмашь, как Виталий Кличко. Чтобы устроить непутевого сыночка в институт, ему пришлось продать свой мотоцикл «Иж». Теперь на мясокомбинат он пешком ходит.
Клим сделал круг по площади, остановился недалеко от автомобильного колеса и стал отряхивать джинсы от пыли. Может, мужички пригласят его, нальют глоток водки и что-нибудь умное посоветуют. Например, где раздобыть деньжат на железнодорожный билет до Адлера. На море хочется. Там живет его друг Ашот Вартанян. Работает шашлычником в открытом кафе. Несколько раз приглашал в гости, только с одной оговоркой: чтобы денег взял побольше. Это условие Климу было труднее всего выполнить.
Мужички его не пригласили. Наоборот, пересели так, чтобы быть к нему спиной. Клим заглянул внутрь автостанции. Там было сумрачно, душно и пахло мочой. Припылил еще один автобус: «Долиновка - Еременское». Из его дверей стали вываливаться мешки вперемешку с людьми. В этой потной мешанине пронзительно верещал поросенок. Клим судорожно сглотнул. Вот уже несколько дней он питался тем, чем угощали его дальнобойщики: хлеб, кефир.
- Эй, парень! - Дебелая тетка с ящиком яблок под мышкой тормошила его за плечо. - А ты, вообще, сам откуда?
- Из Москвы, откуда ж еще… - почесывая шею, которую кусал какой-то клоп, ответил Клим. - Моя мама - депутат Государственной думы Людмила Аристарховна Нелипова. Наверное, ее лицо в телевизоре вам уже глаза намозолило?
Тетке было стыдно признаться, что из всех депутатов она знает в лицо только Жириновского, но на всякий случай кивнула и стала с интересом рассматривать джинсы и кроссовки Клима.
- Надо же, - пробормотала она. - Депутат Государственной думы!
Пребывая в некотором смятении, она посмотрела по сторонам, как если бы нашла валяющийся на земле кошелек, и заговорщицки пробормотала:
- Знаешь-ка что, парень. Пойдем ко мне. Нечего тебе тут болтаться, всякую пьянь к себе притягивать. Поможешь мне яблоки снять, а я тебя борщом накормлю.