"Бумер-2: Клетка для кота" - читать интересную книгу автора (Троицкий Андрей Борисович)

Глава четвертая

Время близилось к шести вечера. Колька, стоя на верхней ступеньке стремянки, обрабатывал белой эмалью потолок барака номер восемь.

– Слышь, – крикнул снизу Костян, – надо валик поменять.

– Пока этот сойдет, – возразил Шубин.

Костян только что подал ему очередное ведро с белой эмалью. Колька, подхватив его, поставил на верхнюю площадку стремянки. Осторожно, чтобы не набрать лишней краски, он коснулся поверхности эмали надетым на длинную палку валиком. Задрав голову кверху, принялся водить им по доскам потолка.

Паршивая краска пузырилась, никак не хотела ровно ложиться на поверхность. Чтобы получился однородный слой, одно место приходилось прокатывать по пять, а то и по шесть раз. Костян, вооружившись сухой тряпкой, протирал железные спинки шконок, если на них сверху падали белые капли. Пол барака был застелен целлофановой пленкой, а койки газетами. Костян подумал, что они с Шубиным работают не слишком быстро, зато аккуратно, если придет бугор, придраться будет не к чему.

– Эй, Кот, хватит там пятна вытирать, – кричал сверху Колька. – С этим успеется. Ты держи стремянку. Она ходуном ходит. Иначе я грохнусь, блин, и костей не соберу.

Колька, чтобы сохранять равновесие, расставил ноги на всю ширину ступеньки. Но старая стремянка скрипела и шаталась на неровном полу, будто собиралась рассыпаться на запчасти. Костян вцепился в нее руками, чтобы удержать от падения, но тут в барак вбежал дежурный и гаркнул так, что уши заложило:

– Всем построиться. Чугур идет.

Колька опустил валик вниз, поправил на площадке ведро с краской. Огородников отступил в сторону, одернул куртку и, сорвав с головы шапку, крепко сжал ее в кулаке. Вытянулся в струнку и сделал морду ящиком. Колька замешкался наверху. Он не знал, куда положить палку с валиком, чтобы не запачкать краской спинки коек. Наконец пристроил свой инструмент на площадке рядом с ведром, стянул брезентовые рукавицы.

Чугур быстро вошел в барак, бросил взгляд на потолок, на Кольку, замершего на стремянке с испуганным видом. Дежурный и Костян застыли по стойке смирно.

– Ты чего там, Шубин, замерз? – крикнул Чугур, подходя вплотную к лестнице. – Особое приглашение нужно?

Колька, балансируя, как циркач, стал спускаться вниз, следя за тем, чтобы ведро не опрокинулось. Стремянка дрожала, как живая. У Кольки нога съехала со скользкой от краски ступеньки. Чтобы удержать равновесие, парень крепче ухватился за лестницу, дернул ее на себя. Ведро краски, сорвавшись с платформы, полетело вниз, подскочило, ударившись о пол, снова упало, покатилось под койку. Колька, не удержавшись наверху, грохнулся на пол и остался сидеть в белой луже, забыв закрыть рот.

Чугур не сразу понял, что произошло: белая эмаль залила его форменный мундир, брюки и надраенные ботинки. Выражение лица кума не изменилось. Лишь в глазах вспыхнули и погасли черные огоньки ярости. Чугур молча снял фуражку, рукавом мундира вытер с лица брызги краски. И встретился взглядом с Огородниковым. Тот смотрел на него серьезно, без тени насмешки. Некоторое время они ели друг друга глазами, как боксеры перед боем. Первым отвел глаза кум. Повернулся и пошел к выходу, будто ничего не случилось.

Чугур отлично понимал: рассказ о том, как его обдало краской, как эмаль испортила шикарный китель и штаны, даже на морду попала, а он утирался, словно простой смертный, станут передавать из уст в уста. Этой историей вся зона будет жить неделю, а то и месяц. Всяк на свой лад перескажет события, свидетелем которых не был, и добавит все новые уморительные подробности. Зэки будут посмеиваться ему в спину, прилепят какую-нибудь позорную кликуху. С этими тварями только дай слабину, все, спекся.

Чугур был готов к любому повороту событий. Он знал, что самое главное в этой паскудной истории – не испорченные мундир, штаны и ботинки. Китель можно новый пошить. Главное – достойно выйти из положения, не сделаться клоуном, всеобщим посмешищем зэковского быдла. Он дошагал до административного здания, увидел растерянное и смущенное лицо дежурного офицера. Кивнул в ответ на приветствие, быстро поднялся по лестнице наверх и закрылся у себя.

Чугур вошел в ванную комнату, совмещенную с кабинетом, снял китель, рубашку и штаны. Затолкал все это никчемное барахло в пластиковый пакет. И, оставшись в голубой майке и трусах, тщательно вымыл с мылом лицо и руки. Чтобы ни пятнышка краски не осталось. Вернувшись в кабинет, достал из стенного шкафа старую рубашку и брюки, стоптанные ботинки. Надел галстук на резиночке. Присев за стол, сделал глоток коньяка из плоской фляжки и, не торопясь, выкурил сигарету. Только после этого снял телефонную трубку и, услышав голос дежурного офицера, приказал:

– Возьми прапора и живо в восьмой барак. Шубина – в наручники. И в козлодерку. Выполнять немедленно.

Было уже темно, когда Димон Ошпаренный подъехал к высотному дому на Ленинском проспекте и загнал джип БМВ в подземный гараж. Он кивнул дежурившим возле лифтов охранникам, одетым в темно-серые форменные брюки и черные рубашки с нашивками на груди. На них какая-то зверюга, то ли тигр, то ли пантера, оскалив зубастую пасть, готовилась вцепиться первому встречному-поперечному в соответствующее место.

Димон поднялся лифтом на восемнадцатый этаж, нашарил на дне кармана электронный чип от входной двери, похожий на кредитную карточку, вставил его в прорезь замка. Бронированная дверь приоткрылась, в ту же секунду загорелся свет в коридоре и холле. Включилась нижняя подсветка стен, облицованных панелями цвета гевеи. Переступив порог, Димон скинул ботинки, сунул ноги в домашние тапочки. И подумал, что идти на половину жены слишком поздно, он обещал вернуться к девяти, а сейчас четверть двенадцатого. Домработница и няня ушли, как всегда, в восемь, дети спят и Ленка, наверняка, спит.

Он прямо в холле снял пиджак, бросил его на кресло, через голову стянул с себя галстук и до конца расстегнул белую сорочку. На внутреннем переговорном устройстве мигала красная лампочка, Димон нажал кнопку и услышал голос кастелянши строгой костлявой бабы в очках, дежурившей за стойкой в нижнем холле. Ее имя и отчество Ошпаренный никак не мог запомнить.

– Дмитрий Олегович, добрый вечер, – сказала женщина. – Простите за беспокойство. Но тут вас человек дожидается. У него какое-то дело. В семь вечера пришел. Я разрешила ему посидеть в холле.

– Что за человек? – Димон не любил, когда его беспокоят дома, да еще в неурочное время, все дела он оставляет за порогом своей квартиры.

– Он плохо одет и пахнет от него как-то, – кастелянша замялась, подыскивая определение, но не нашла. – Короче, он похож на какого-то работягу.

– Я говорю, что за человек? У него имя есть?

– Да, я записала. Некто Финогенов Николай Иванович.

– Так бы сразу и сказали. Пропустите, пусть проходит.

Димон дал отбой, снова открыл дверь, дожидаясь, когда лифт поднимется на этаж. Через минуту из него вышел высокий дочерна загорелый мужик, одетый в застиранную клетчатую рубаху и поношенные штаны, вздувшиеся на коленях. Он с затравленным видом переступил порог квартиры, дико озираясь по сторонам, как попавшая во дворец лошадь. Дорогая отделка стен, огромный холл с зеркальным потолком и множеством встроенных шкафов произвели на него впечатление. Димона про себя он сразу окрестил барином.

– Я хотел позвонить, – мужик проворно стащил с ног пыльные сандали. – Но Костян велел сразу ехать к вам, без предупреждения. Вы извините, что так поздно.

– Это ты меня извини, припозднился, – сказал Димон. – И спасибо, что дождался. Пошли.

Бесконечным коридором он провел гостя на свою половину квартиры, в огромный светлый кабинет с шикарным видом на ночной город. Финогенов вслух заметил, что по такому кабинету можно на велосипеде кататься или даже на машине.

– Да-да, – рассеяно кивнул Димон.

Кабинет и вправду велик, слишком велик. И чувствуешь себя здесь как-то неуютно. Возможно потому, что сделанные на заказ книжные шкафы и полки пустуют, вид у кабинета какой-то нежилой. Все не хватает времени распаковать ящики и коробки с книгами и сувенирами. Кабинет оборудован новейшей системой вентиляции и кондиционирования, но едва заметный запах свежей краски и обойного клея еще до конца не выветрился. Димон с семьей перебрался в эти апартаменты несколько месяцев назад, когда закончился ремонт, но еще не успел здесь как следует обжиться.

Финогенов присел у письменного стола на краешек кресла, обитого тонкой кожей, вытащил из-за пазухи листок тетрадной бумаги, исписанный бисерным почерком, и передал хозяину. Последний год Финогенов работал водителем грузовика, доставлявшего на строительство склада в производственной зоне щебенку и песок. Когда машина стояла под разгрузкой, у него была возможность выйти из кабины и беспрепятственно поговорить с любым зэком, передать письмо, привезти на продажу водку или чай. Письма Коту от Димона Ошпаренного он доставлял два раза, получая за это хорошие премиальные.

Упав в кресло, Ошпаренный положил ноги на стол и пробежал взглядом ровные строчки. Кот писал, что его вызывал начальник. Разговор получился хорошим, и теперь настроение у него поднялось выше крыши. Потому что дело идет к развязке, и мыкать горе ему, судя по всему, недолго осталось. А через день начальник вызвал снова. На этот раз разговор оказался коротким. Начальник прямым текстом объявил, что Костю выписывают из санатория через пять дней.

"Что было между нами, – писал Кот об их с Димоном отношениях, – забыто, точнее, я стараюсь это забыть. Потому что ничего уже не поправишь, а пацанов не вернешь". Еще он просил встретить его у вахты, когда он будет выходить. Шмоток у него нет никаких. Конечно, голяком его за ворота не выпихнут. Но хорошо бы обеспечить хоть какой-нибудь прикид.

– Все срастается, – сказал вслух Димон. – У тебя когда следующий рейс на зону?

– Послезавтра.

– Найдешь Кота, передашь ему на словах, что встретить его не смогу. Пусть приезжает в Москву поездом. И дует по адресу. Или позвонит, я его подхвачу у вокзала. И деньги ему передай.

Димон полез в брючный карман, но водила взмахнул руками.

– Этого не надо. Деньги у него с того раза остались. Лучше не давать. Найдут при шмоне и... На хрена нужны лишние неприятности.

– Логично, – согласился Димон.

Он весело посмотрел на Финогенова. Водитель явно чувствовал себя не в своей тарелке. Такие квартиры он видел на картинках в журналах. А вот теперь сам попал в зазеркалье, где живут богатеи вроде этого Димона. Почесывая затылок, Финогенов, прикидывал про себя стоимость вещей, стоявших в комнате. Переводил взгляд с богатой люстры на стены кабинета, обитые гобеленовой тканью, со стен на картины, с картин на богатые шкафы, инкрустированные медью и украшенные ручной резьбой.

– Ты кури, – сказал Димон, – не стесняйся. Тебе эта картина понравилась? – он показал пальцем на полотно в золоченой раме, висевшее у него за спиной. – Это Поль Сезанн. – Димон задумался на секунду и пояснил: – То есть это не сам Сезанн нарисовал. Это копия. Очень хорошая дорогая копия. Написана почти сто лет назад. На подлинник у меня денег не хватает. Пока не хватает.

– Сазан? – переспросил Финогенов, так и не рискнувший закурить. – Похоже на кликуху.

– Это фамилия. Ну, художник такой был, французский. Картина называется "Дом повешенного". То есть натурально в этом самом доме удавился мужик. А Сезанн нарисовал дом.

– А на фиг его рисовать, если там человек руки на себя наложил? И дом так себе. Ни красоты, ни радости.

– Ну, не знаю, – ответил Димон. – У Сезанна ведь не спросишь. Потому что он того... Сам давно в ящик сыграл. И закопали. Значит, не нравится?

Финогенов пожал плечами, мол, у богатых свои причуды и мозговые завихрения. В своей квартире, даже в щитовом дачном домике эту мазню он никогда бы не повесил. Сколько бы она ни стоила, хоть тысячу долларов. А Димон, видать, большие бабки вбухал в "Дом повешенного".

– Не то, чтобы не нравится, – Финогенов боялся оскорбить художественный вкус Ошпаренного. – Мрачная картина. На любителя. А вот кабинет у вас хороший. Как в Третьяковской галерее побывал. Тут посидишь, сам художником заделаешься.

– Ладно, – махнул рукой Димон, заканчивая дискуссию на высокие темы. – Чего он велел на словах передать?

– Ничего такого, – помотал головой Финогенов. – Сказал, что в письме всего не напишешь. Мол, встретитесь и потолкуете. И просил напомнить насчет вещей. Чтобы вы не забыли.

– Не забуду. Еще что?

– Ничего. Благодарил за деньги и харчи. У него все пучком.

Димон, не скупясь, сунул водителю в лапу несколько крупных купюр и проводил его до лифта.

Вернувшись в кабинет, он долго шарил по выдвижным ящикам шкафов, распаковал пыльную коробку, забитую всякой мелочью, пока не нашел, что искал. Застекленную фотографию двадцать на пятнадцать в самодельной рамочке. Темный лак на ней облупился, а стеклышко треснуло в углу. Димон протер свою находку салфеткой, поставил на стол, включил лампу.

На фото – четверо старых друзей. За ними открывается вид на ровную, как зеленая скатерть, поляну, дальше – река, на другом берегу темнеет хвойный лес. Леха Килла держит биту, положив ее на плечо, как винтовку. Словно готовится кого-то треснуть по репе. Рядом Петя Рама, накрыл влажные плечи махровым полотенцем и сжимает в ладони пивную банку. Он улыбается. Улыбка глупая, похоже, что Рама оприходовал не один литр пива и, чтобы согреться после купания, добавил кое-чего покрепче. Следующим стоит Костян-Кот, он, как всегда, серьезен, морщит лоб, словно думает о чем-то важном, наверное, о делах. Или предчувствует близкую беду. Черт знает, о чем он тогда думал. Последний в ряду – сам Ошпаренный. Позируя фотографу, распахнул полы ветровки и с шутовской улыбкой демонстрирует полосатый тельник.

Они фотографировались, когда ездили за город на шашлыки. Расставили на огромном пне пустые бутылки и банки, стреляли по ним из пистолета, извели кучу патронов. А потом... Удочек с собой не захватили, и Димон спьяну предложил половить раков, засучив штаны, залез в мелководную речку. Вода была прохладной, а течение быстрым. Он поранил ногу о корягу, выбрался на берег на карачках. Кто-то из парней наскоро перевязал ступню носовым платком, обломал молодую осинку и сделал Димону что-то вроде посоха или костыля, чтобы тот спокойно дошагал до машины. Но идти он не смог, потому что кровотечение долго не останавливалось. Рама подогнал тачку ближе, принес аптечку. Хотели даже в больницу везти, но все обошлось.

В компании были еще две девчонки, только имена их стерлись из памяти. Одна из них при виде крови чуть в обморок не бухнулась. В общем и целом, несмотря на травму, все получилось весело и прикольно. Как всегда. Помнится, был самый конец лета. Это было последнее купание в речке, последние шашлыки в жизни Лехи Киллы и Петьки Рамы.

Телефон на столе зазвонил так неожиданно, что Димон, погруженный в воспоминания, вздрогнул от неожиданности. Голос заместителя начальника колонии по режиму казался очень близким, будто Чугур звонил из соседней квартиры.

– Дмитрий? Здравствуйте, я не очень поздно? – кум говорил нараспев, сладким голосом. Так разговаривают с избалованными детьми или высоким начальством. – Решил, что мое сообщение вас обрадует.

Димон ответил в том смысле, что готов выслушать приятные известия в любое время дня и ночи.

– По этому каналу говорить можно? – на всякий случай осведомился кум, хотя звонил сюда уже не первый раз, этот вопрос уже задавал и ответ слышал: линия защищена от прослушки самым современным скремблером. – И слава богу. На всякий случай буду краток. Ваша, то есть, наша проблема, решена полностью. Через четыре дня ваш друг... Ну, сами понимаете.

– Вот как? – Димон сделал вид, что действительно рад, хотя это же известие полчаса назад получил от водилы. – Никаких осложнений?

– Абсолютно никаких, – отрапортовал кум и спохватился. – То есть, я хотел сказать, что трудности были очень серьезные. Просто очень. Потому что иначе такие дела не делаются. Я пустил в ход все свои связи, свой авторитет и другие возможности. Если доведется, расскажу при встрече. Все-таки это не для телефона. Короче, все прошло гладко, как я обещал.

– Что ж, спасибо за проделанную работу, – ответил Димон. Притворно-ласковый голос кума действовал ему на нервы. – Только есть одна небольшая просьба. Я не смогу встретить гостя. И привезти ему вещи. Вы подберите ему что-нибудь, чтобы он не выглядел как бомж.

– Конечно, само собой, – сказал нараспев Чугур, продолжая изображать слугу царю, отца солдатам. – Я сам об этом догадался. Оденем с ног до головы, в лучшем виде... А вы уж не забудьте там перечислить... Ну, что обещали.

– Я такие вещи не забываю, – заверил его Димон, – вам не о чем беспокоиться. Все оформлю день в день.

Он хотел задать куму несколько вопросов, но подумал, что идеальной защиты от прослушки еще не создано, и положил трубку...

Димон поднял глаза, на пороге стояла жена Маша. Она теребила пояс длинного шелкового халата цвета морской волны. Светлые волосы растрепались, видно, она вышла из спальни, увидела полоску света под его дверью и заглянула сюда. Маша подошла к столу, наклонившись, чмокнула Димона в щеку.

– А ты чего тут дожидаешься? – спросила она. – Пойдем спать.

– Пожалуй, так и сделаю.

Димон протянул руку, чтобы выключить настольную лампу, но Маша уже заметила фотографию.

– Интересно, почему я этой карточки раньше не видела? – сказала она. – Какой ты тут...

– Какой?

– Вид у тебя уркаганистый, блатной.

– Да это мы так, ну, шутили. Прикалывались.

Димону не хотелось ничего рассказывать, но теперь Ленка с ее патологическим любопытством не отстанет. Склонившись над столом, она, прищурив глаза, внимательно разглядывала карточку.

– А кто это рядом с тобой? – спросил жена. – Что за парни?

– Ну, вот это – Петя Рама. Эта кликуха такая у него была... То есть, прозвище... Ну, не важно. А этот с бейсбольной битой – Леша Килла. Друзья моей молодости. В прежние годы мы неплохо веселились. Проводили вместе много времени.

– И чем же вы занимались?

– Ну, чем люди занимаются? – пожал плечами Ошпаренный. – Так, дурака валяли. Шашлыки, поездки на машине...

– И девочки?

– Это же было до нашего знакомства. Тогда я и не предполагал, что встречу тебя, такую красивую. И даже умную.

– А это кто? Такой мрачный. Рядом с тобой стоит?

– Это Костя Огородников, для краткости Кот.

– А почему ты никогда не рассказывал мне об этих ребятах?

Разглядев фотографию во всех деталях, Машка отошла от стола и присела на диванчик. Закинув ногу на ногу, она пристально смотрела на Димона, словно ждала от него дальнейших объяснений или внятного рассказа о друзьях его молодости, о симпатичных ребятах, существование которых до сего времени он тщательно скрывал.

Интересно знать: почему? Женское сердце подсказывало Машке, что здесь есть какая-то тайна, на худой конец, интрига. Какая кошка пробежала между друзьями юности? Почему никто из них ни разу не приехал к мужу, даже не позвонил? Они не поделили девушку? Или разгадка кроется в иной плоскости, куда более прозаичной: денежные счеты, спорные долги. Или все-таки женщина?

– Пойдем спать, – Димон погасил настольную лампу. – Вставать завтра...

– Нет, ты скажи, – заупрямилась Машка. – Почему ты скрывал от меня своих друзей?

– Ну, потому что пригласить их в гости затруднительно, – Ошпаренный искал какие-то убедительные слова, но ничего путного в голову не приходило. Он постучал пальцами по столешнице, чтобы выиграть время, прикурил сигарету и, кажется, придумал что-то складное. – Леха Килла и Петька живут за границей, сюда не приезжают. Дела и все такое. А телефонные звонки оттуда... Это дорогое удовольствие. Не каждый может позволить.

– А твой Костя?

– Он сейчас заканчивает работу по контракту на одну контору и возвращается в Москву. В этой шарашке ему платят мало. И он не доволен условиями работы. Короче, кабальный контракт.

– Он тоже за границей работает?

– Нет, он просто в другом городе, даже не городе, в одном поселке, – Димон подумал, что соврал удачно. Ленку трудно обмануть, но на это вранье она купилась. Но зачем надо было врать, не лучше ли все объяснить открытым текстом? Надо хотя бы про Кота сказать, раскрыть свои планы. И плевать ему, как жена отнесется к этой затее.

– Я не видел Кота несколько лет. Так вот, насчет Огородникова у меня есть кое-какие задумки. Хочу взять его в свой бизнес.

– Он тоже как-то связан с бензозаправочными станциями? Или с оптовой торговлей бензином?

– Ты задаешь слишком много вопросов, как журналюги на пресс-конференциях. Кот ничего такого не знает. Но я ведь тоже ни фига не петрил в этом, когда входил в дело. У Кота все получится. Хватка у него есть. С головой все в порядке. Короче, он дельный человек.

– Подумай, а это тебе нужно? – лицо Маши сделалось напряженным. – Брать в свой бизнес постороннего мужика? Пусть он твой друг. Бывший друг.

– Не бывший. Он просто друг. С чего это ты так завелась?

– Пусть так, – кивнула жена, – но он полный дилетант. Кроме того, ты сам сказал, что давно его не видел. Возможно, твой Кот очень изменился и не в лучшую сторону. Время меняет людей. Ты ведь понимаешь, о чем я?

– Он не изменился, все такой же. Это я изменился, – грустно сказал Димон и помрачнел.

Не мог же он в самом деле признаться жене, что когда-то предал друзей и теперь его гложет совесть. Так гложет, что только Костян может вылечить его, уврачевать эти раны, избавить от душевной боли.

Маша, как обычно в минуты волнения, порывисто вскочила и стала расхаживать по кабинету, заложив руки за спину. Как заключенный на прогулке в тюремном дворике.

– Значит, у него ни опыта, ни знаний... Хорошо. Надеюсь, у этого Кости есть достаточно денег, чтобы войти в бизнес?

– Ну, если тебя интересует именно это, я отвечу. У него нет ничего. Ни копейки, ни гроша за душой.

– Очень мило, – Маша поправила прядь волос, упавшую на глаза. Видимо, эти слова она и рассчитывала услышать: нет ни копейки. – Если ты станешь превращать свой бизнес в синекуру, кормушку для друзей юности, то скоро сам по миру пойдешь. Но никто такому дураку не подаст.

– Говори тише, ты детей разбудишь.

Димон прикурил новую сигарету. Черт дернул Машу проснуться, завернуть сюда и увидеть на его столе старую карточку. Он открыл верхний ящик стола, убрал туда фотографию и сверху прикрыл ее газетой.

– У меня душа кричит, а говорю я тихо, – Маша потуже затянула поясок халата. – И позволь мне узнать, какую долю в своем деле ты собираешься подарить этому приятелю? Два процента? Три? Или больше?

– У меня не акционерное общество открытого типа, – Димон взял со стола старую бейсболку и помахал ей в воздухе. – Нет ни акций, ни облигаций, ни других ценных бумаг. Нет собрания пайщиков. Моя фирма – это я. Вот через эту кепку я ежедневно процеживаю тонны левого бензина, которым торгуют на АЗС от Москвы до Урюпинска. И получаю в сухом остатке наволочки, набитые черным налом. Грязные деньги я отмываю. И плачу прачечной от пяти до пятнадцати процентов с отмытых денег. В зависимости от ее величины. Остальное сливается в мой карман.

– И что? – Маша встала посередине комнаты, уперев руки в бока. Свет торшера падал сзади на ее светлые волосы, которые сейчас казались рыжими. А сама Машка напоминала дикую кошку. – Что ты хочешь сказать?

– Все мы вместе взятые, ты, дети и я, никогда не пропьем и не проедим эти деньги. Поэтому Кот получит ровно половину бизнеса, то есть половину моих доходов. Я давно хотел сказать тебе это, но все не складывалось. Повода не было. И я не был уверен, что Кот вернется. Но он возвращается.

– Он сидит в тюрьме?

– В колонии строгого режима, – уточнил Димон.

– Отлично. Ты так вот за здорово живешь хочешь отдать половину доходов первому встречному уголовнику. Только потому, что у вас есть общие воспоминания о разгульной молодости. А те двое других парней, как там их... Килла и Рама, они не знают, что ты здорово раскрутился? Не собираются подъехать? Ты бы отдал им вторую часть своих доходов. Это же просто гениальная идея. Раз ты такой добрый, пусть все приезжают.

– Не волнуйся, эти парни не попросят ни копейки, – Димон вздохнул. – Они погибли. А Костян один парится на зоне, потому что не назвал моего имени ни на предварительном следствии, ни в суде.

Маша без сил опустилась на диван. Энергия, распиравшая ее, улетучилась, выдохлась, как вчерашнее шампанское.

– Ты не передумаешь? – тихо спросила она.

– Это вопрос решенный. Кот получит половину бизнеса. Он будет здесь через четыре дня. Придет к нам в дом, и ты встретишь его, как полагается. Как самого дорогого гостя. Поняла?

– Поняла, – кивнула Маша. – Хотя ни черта я не поняла.

– Может быть, тебе не надо всего понимать, – сказал Димон. – А теперь на боковую. Или я засну прямо тут, за столом.