"Бумер-2: Клетка для кота" - читать интересную книгу автора (Троицкий Андрей Борисович)

Глава вторая

Когда на темном небе загорелись первые звезды, Чугур подъехал к дому своей любовницы. Он загнал служебный уазик во двор, сполоснул руки в бочке с водой. Сел за накрытый стол и, хлопнув стакан коньяка, поужинал. Ирина Бударина молча наблюдала за тем, как любовник расправляется с вареным мясом и картошкой, а потом пьет чай с вишневым вареньем.

– Слышала, что у нас творится? – спросил Чугур, почувствовав, что ужин удался, и теперь можно переброситься словом.

Разумеется, Ирина Степановна в курсе всех дел: продавщицы первыми узнают новости.

– Ужас какой, – сказала она. – Эти заключенные хуже бешеных собак. Готовы друг другу глотки перегрызть.

– Это точно, хуже собак.

– А зарезали кого?

– Двух неплохих людей кончили, – вздохнул кум. – Да что там неплохих... Хорошие были парни. Оба – активисты. Ни одного замечания в личных делах. Хотели навсегда покончить с преступным прошлым. Мечтали выйти на волю честными людьми. У одного мать – слепая старуха. Другой – единственный сын в семье. И вот как все обернулось. Жалко людей. Все этот проклятый воровской мир. Он от себя далеко не отпускает. Как говорится, рупь за вход, два за выход. Или заточку в сердце.

Чугур пригубил второй стакан чая. В доме Ирины Степановны он чувствовал себя хозяином. Одинокая женщина, хоть по здешним понятиям у Ирины приличная работа, никогда бы не наскребла денег, чтобы отремонтировать и перестроить старый дом. Чугур помог обшить избу вагонкой, пристроить просторную веранду с отоплением, где они сейчас сидели. Да еще крышу справил из оцинкованного железа. В доме все городские удобства. А в спальне – импортный гарнитур, трехстворчатый полированный шкаф и кровать, широкая, как аэродром. На нее приятно совершить посадку после напряженного трудового дня.

Все бы хорошо, но настроение кума вечно портил белый попугай Борхес – крупная особь неизвестной породы. Мало того, что бестолковая птица плевалась шелухой от семечек, она еще умела говорить. Когда-то клетка с попугаем была собственностью ИТУ, стояла в красном уголке клуба. Чугур, поразмыслив, решил, что попугай на зоне – это как-то несерьезно, баловство одно. И привез клетку Ирине Степановне, так, забавы ради. Теперь кум ругал себя за это, жалел, что просто не открутил птице голову.

Борхес научился передразнивать интонации своего благодетеля, кроме того, на зоне он нахватался грубых нецензурных словечек. И продолжал обогащать свой словарный запас. Клетка с попугаем стояла на высоком круглом столике. Сейчас Борхес из своего угла внимательно наблюдал за Чугуром и, кажется, собирался сказать какую-то очередную непристойность.

– Из района два прокурора приехали, – пожаловался Чугур. – Медицинский эксперт, врачи и еще какие-то хмыри на двух машинах. Замордовали меня. За целый день не пожрал, не присел ни разу.

– Говорили, убийца жив остался, да?

– Жив, – ответил Чугур и поправил себя. – Пока жив.

– А кто он?

– Как это: кто? Обычный зэк. Наркоман и отморозок. За дозу дури родной матери глотку перережет.

Пыжа хотели везти в районную больницу, но кум приказал поместить его в лазарет. А то, чего доброго, Паша Бурмистров, не помня себя, скажет то, о чем нужно молчать даже на страшном суде. Опытный врач, приехавший из района, настаивал на своем, убеждал Чугура, что без операции и переливания крови пострадавший не выживет. Но кум заявил, что в районе нет тюремной больницы, а помещать Пыжа в обычную палату никак нельзя. Это особо опасный рецидивист, сколько душ он загубил, сам не помнит. Да и кум не возьмет на себя такой ответственности, он в ответе за каждого зэка.

Врач пообещал завтра направить на зону хорошего хирурга. Только это напрасные хлопоты. Эту ночь Пыж не переживет, к утру приберется. Тут, как говорится, и к бабке не ходи, потому что слишком большая потеря крови. На всякий случай кум отдал приказ лепиле облегчить страдания Бурмистрова, если тот все же доживет до побудки.

– Борхес хороший, – громко и внятно сказал попугай. Он картавил, и голос у него был неприятный, с железной ноткой. Будто говорила не птица, а вокзальный репродуктор. – Хороший... Хороший... Борхес... Хороший...

– Заткнись, – сказал кум, злобно глядя на птицу.

– Умри, мусор, – ответил Борхес. – Умри... Мусор... Умри...

– Заткнись, – повторил кум.

– Позор мусорам, – прокричал попугай. – Гони рубли. Статья сто пять, прим...

– Вот же тварь какая, – покачал головой кум. – Все тюремные университеты прошел.

Борхес взмахнул крыльями, крепче вцепился в жердочку и замолчал. Ирина, сколько ни уговаривал ее Чугур, не соглашалась отдать птицу в чужие руки. Сейчас кум прикидывал, не подсыпать ли строптивой птице зерна с крысиным ядом.

Когда хозяйка убрала со стола и протерла клеенку тряпочкой, Кум выложил из портфеля планшет с журналом "Недвижимость за рубежом" и личное дело Кота, которое забрал из сейфа оперчасти. Подшитые бумажки он уже изучил, но надо бы еще раз взглянуть на них. Чугур должен досконально знать, что за личность он выпускает на волю. И каких фокусов можно ожидать от Кота, когда тот выйдет на свободу. Чугур положил дело на край стола – он посмотрит его позже, раскрыл журнал на нужной странице и позвал Ирину, которая ушла в спальню стелить постель.

Наверное, сейчас не лучший момент, чтобы заводить серьезный разговор, но когда-то он должен состояться. В ближайшее время, как только Чугур утрясет все дела, он напишет рапорт об отставке. Это решено. Куму быстро подберут замену, и все – свободен. Тогда начнется настоящая жизнь, а не то убогое существование, которое он влачит до сих пор. Останутся в прошлом и скроются в тумане жена Антонина с ее свиньями, сын, великовозрастный оболтус. Дочь Лера, которая не сумела удачно выскочить замуж, а теперь подала на развод.

Дочь сидит в бухгалтерии какого-то строительного треста и все ждет прекрасного принца, будто принцы по ней очень соскучились, но пока не узнали дорогу в эту чертову шарашку. Хорошо хоть у отца денег не просит.

Ирина Степановна в шелковом халатике встала у стола и сказала, что пора бы ложиться, ей завтра ехать на базу в район, вставать ни свет ни заря. Потом неожиданно потянулась к папке с личным делом Кота, раскрыла ее. Посмотрела на фотографии и прочитала имя и фамилию заключенного.

– Огородников Константин Андреевич, – и сделала неожиданное и обидное для кума заключение. – А он ничего, Огородников этот. Мужик хоть куда.

– Хоть куда, – передразнил Чугур и закрыл папку. – Обыкновенная уголовная рожа. Патологический тип. Мокрушник и быдло.

– Я уж не знаю, мокрушник он или кто. Только внешне симпатичный. Приятный молодой человек.

– Он двух ментов замочил.

– Моя бы воля, я их всех замочила.

Чугур подумал, что смерть мента вряд ли вызовет сострадание в душе Ирины. Ее муж Леонид, бывший милиционер, издевался над женщиной, как хотел, бил ее смертным боем, а когда совсем слетел с катушек да еще с позором был изгнан из органов, уехал на шабашку и сгинул неизвестно где. Месяца три назад прислал Ирине покаянное письмо, умолял простить его, дескать, готов начать новую жизнь, капли в рот не возьму... Он писал, что приедет, но след его снова потерялся, и где теперь блуждает Леонид, никто не знает. "Когда этот гад ступит на порог, я его из ружья кончу", – пообещал тогда кум и порвал письмо.

– Если бы ты встретилась с Костей Огородниковым в темном переулке, он тебя для начала пером пощекотал, – выпалил кум. – А потом отодрал во все дырки.

– А чего... Я не против, – Ирина засмеялась, будто сказала что-то остроумное.

– Ладно, хватит, – Чугур, начиная всерьез сердиться, стукнул кулаком по столу. – Сядь, не маячь перед глазами.

Ирина зевнула, давая понять, что пустые разговоры сейчас ее мало интересуют, и пристроилась рядом с кумом.

– Мне вот тут журнальчик попался, – начал тот, когда любовница присела к столу. – Оказывается, цены на такие хоромы за границей почти такие же, как на квартиры в Москве. Ты вот взгляни.

Он повернул журнал цветной фотографией желтенького особняка к Ирине и пояснил, что на задах дома имеется бассейн, а до моря доплюнуть можно. Есть в доме несколько спален, бильярдная, даже винный погреб.

– Вот сколько он стоит, – кум ногтем провел черточку под обозначенной ценой дома. – По-божески.

– А это что написано? – Ирина показала на циферку, нарисованную Димоном Ошпаренным.

– Это я так, ну, для себя черкнул. Уж не помню. К делу не относится.

Закончив лирическое вступление, Чугур помрачнел и веско заявил, что последнее время стал чувствовать тяжесть прожитых лет. Надо оставаться честным с самим собой: старость уже не за горами. Эта жизнь возле зоны давно опостылела ему до колик в печени, до зубной боли, пора уйти со службы. И вместе с Ириной переехать в теплые края, хоть на тот же Кипр. За свою жизнь Чугур сделал немало добрых дел, помогал бедолагам, оказавшимся на зоне по вине злого случая, облегчал жизнь доходяг, которых с воли никто не греет. Всего и не перечесть.

Помощь эта бескорыстная, за спасибо. Получить за свое добро хоть копейку Чугур и не помышлял, потому что все люди – свиньи, хуже свиней. Но нашлись среди этого быдла создания, которые помнят добро. Коротко говоря, в ближайшие дни на книжку Ирины Степановны бывший подопечный Чугура, а ныне успешный бизнесмен, потерявший счет своим миллионам, переведет весьма значительную сумму. Обналичив эти деньги, можно будет сняться с якоря и отчалить на Кипр, поселиться в этом самом особняке. Машину купить и все, что полагается небедному человеку.

– Вот такие дела, Ирочка, – Чугур расстегнул пуговицы форменной рубахи и подумал, что соврал не слишком убедительно. Надо это делать тонко и гладко, как романы пишут: с прологом и эпилогом. Да, травить байки он не мастак, но ведь его слова не проверишь. – Выпала и нам счастливая карта. Теперь, как в казино, пора менять фишки на наличные.

Пораженная новостью в самое сердце, Ирина Степановна, прижав ладони к румяным щекам, минуту молча переваривала известие, наблюдая, как Сергей Петрович закуривает сигарету и пускает дым. В сказку о бывшем зэке, а ныне добром бизнесмене, который по доброте душевной кидает на чужую книжку бешеные деньги, она не поверила. Только подумала, что между убийством, случившимся сегодня на зоне, и деньгами, которые свалятся ее банковский счет, возможно, есть некая связь. Только какая, разве угадаешь? Ирина изобразила на лице счастливую улыбку.

Конечно, она готова подыграть своему любовнику, готова поверить в то, что белое – это черное, лишь бы навсегда уехать из этих краев, поселиться в теплой стране, в особняке у моря и хоть немного пожить по-человечески.

– Надо твой дом продавать, – сказал Чугур. Он был доволен эффектом, которое произвело его сообщение. – Покупателя быстро найду. Хоть тот же Слава Мамаев. Деньги у него водятся. Человек два года как с зоны вышел, а все трется по чужим углам.

– Резак что ли? – удивилась Ирина. Ей было неприятно, что в этих стенах поселится убийца и насильник. – Тоже мне, покупатель... Сволочь последняя.

– Какая разница, кто купит? Лишь бы деньги получить. Ох, даже не верится. Поедем на Кипр. Увидим море... На Кипр...

Слова звучали, как музыка. Кум мечтательно закатал глаза, похлопал себя по груди и сладко зевнул. Главное сказано. Все остальные мелкие вопросы они утрясут по ходу дела.

– На Кипр, – повторил за кумом бывший зэк, а ныне поселенец Борхес. – На Кипр... Море... Мусор... Падла, умри...

– Это ты его этим словам научила, – Чугур готов был разорвать попугая на куски, но ему не хотелось ссориться с Иркой: Борхес был ее любимцем. – Как ни придешь, только и слышно: умри, мусор, умри. Все настроение изгадит.

– Еб твою мать коромыслом, – сказал попугай, словно издеваясь гостем.

Ирина с непонятной улыбкой встала из-за стола, накрыла клетку с попугаем черной плюшевой накидкой.

Ранним утром дядя Миша Шубин на своем жигуленке подъехал к автосервису "Динамит", но не стал загонять машину в ворота, оставил на обочине дороги, через проходную, мимо сонного вахтера, пускавшего всех подряд, прошел на территорию и поднялся на второй этаж административного корпуса.

Робко заглянул в приемную начальника. Секретарь Марина, не скрывая любопытства, разглядывала физиономию Шубина. Тут было на что посмотреть. Под левым глазом расплылся фиолетовый овал синяка, правый глаз выглядел немного лучше. Отек уже спал, но хорошо видно рассечение над бровью, намазанное зеленкой. Над верхней губой, точно под носом, засохшая болячка, а на правой скуле, залепленная лейкопластырем, образовалась водянистая шишка, похожая на огромный фурункул. Эта клятая шишка никак не спадала.

– Моя фамилия...

Дядя Миша, стремясь побороть робость и чувство неловкости, стоял на пороге, зажав под мышкой папку с документами и деньгами. Ему было неловко появляться в таком виде в приличном месте. С его рожей можно гулять по ночам где-нибудь на безлюдном пустыре, чтобы не напугать своим видом случайных прохожих. Но другого выхода не было. Он сам попросил Постникова о встрече, надо было объясниться, утрясти вопрос с долгами.

– Короче, Павел Митрофанович назначил мне на утро. Ну, вот я и прибыл.

– На утро? – переспросила секретарь. Шеф еще носа не показывал, о назначенной встрече Марина знала, но сейчас ей хотелось во всех деталях рассмотреть испорченную физиономию посетителя. – А вы, кажется, Шубин? Правильно?

– Он самый, – кивнул дядя Миша.

– Ой, надо же... А я вас сразу и не узнала, – Марина покачала головой. – Смотрю на вас и думаю: вы это или не вы.

Шубину хотелось сказать, что это не он. Развернуться, уйти отсюда и навсегда забыть дорогу в "Динамит".

– Что у вас с лицом?

– Да вот... Ну, это долгая история.

– Кто же вас так обработал? С женой поцапались?

– Да вот обработали какие-то молодцы, – ответил дядя Миша. – Что б им пусто было. А жены у меня нет.

– Нету жены? – Марина сделала большие глаза, будто эта новость поразила ее в самое сердце. – А где же она? Уехала?

– Она умерла несколько лет назад.

– Ой, простите, – Марина уже во всех деталях рассмотрела Шубина, ей стало скучно и неинтересно продолжать разговор. – Постников еще не приехал. Вы посидите в коридоре, на стульчике. Дать газетку?

– Спасибо, но я буквы с трудом разбираю. Левый глаз что-то плохо видит. После той обработки.

Он вышел в пустой коридор, но не успел приземлиться на стул, как появился молодой мужчина в светлых штанах и клетчатой рубашке навыпуск. Постников, он же Постный, подошел к дяде Мише, тряхнул его руку и поманил за собой, но не в служебный кабинет, а в другую комнату в самом конце коридора. Закрыв дверь, усадил посетителя на стул и спросил про здоровье, хотя этот вопрос казался лишним. Все и так понятно: кажется, по физиономии Шубина прошли танковая дивизия, полк солдат и полевая кухня.

Постников уселся за конторский стол у окна, положил ноги на подоконник и, расстегнув молнию барсетки, вытащил толстую записную книжку.

– Я знаю тех парней, которые на тебя наехали, – сказал он. – Это пацаны Толи Гребня. Короче, серьезные парни. Очень серьезные. У меня с ними проблемы.

– Говорят, он еще на зоне, – вставил слово дядя Миша. – Вроде как сидит.

Бригаду беспредельщика Гребня, по слухам, давно разгромили. Пацанов его отстреляли, а бригадира запрятали в тьмутаракань, на далекую зону. Уж года два, как об этом парне ничего не слышно. И вот на тебе, нарисовался. И первым делом наехал на закусочную "Ветерок" Шубина.

– Говорят, что он не скоро вернется.

– А ты больше слушай, что там говорят, – процедил сквозь зубы Постников. – Я тебе отвечаю, что он здесь. И уже собрал новую команду. Скажи спасибо, что дело кончилось парой синяков. Тебя могли запросто замочить в закусочной. Фарш сделать и котлет налепить.

Сказать спасибо было некому и не за что, поэтому Шубин промолчал. Четвертый год он ежемесячно платил Постному деньги за то, что тот позволял работать на трассе и якобы обеспечивал защиту бизнеса. Местечковый авторитет Постный окучивал всех здешних предпринимателей, собирал деньги и организовывал наезды на тех, кто не хотел платить по его счетам. Кроме того, у Постного был свой легальный бизнес. Пара крупных магазинов в городе, несколько торговых точек на трассе, пакет акций асфальтового заводика и автосервис "Динамит", где авторитет разместил свою штаб-квартиру.

Дядя Миша ехал сюда, чтобы в самой деликатной форме высказать Постному свои претензии: раз хозяин "Ветерка" платит за свою защиту, а взамен получает зуботычины и пинки от залетных мордоворотов, то получается, что никакой защиты нет. Значит, и платить не за что. Конечно, о том, что он перестает отстегивать бабки, Шубин заикнуться не смел. Но можно поговорить о другом. Дядя Миша просрочил выплаты, он только закончил ремонт закусочной, поменял кровлю, сделал подвесной потолок, купил кое-что для кухни. Короче, капитально вложился. Однако теперь с учетом набежавших процентов он должен Постному четыре тысячи долларов. Шубин вправе попросить об отсрочке по выплатам долга. Если Постный даст ему передых хотя бы месяца в два, можно будет перекрутиться.

– Я понес убытки, – начал дядя Миша. – Мало того, что меня расписали, чуть насмерть не убили. Черт с ним, у меня шкура дубленая. Потерплю. Так они повара огнетушителем так огрели, что Рифату в больнице семь швов наложили. Он отказывается работать, грозится уйти. Рифат боится, что в следующий раз его убьют, тогда дети останутся сиротами. Кто их будет поднимать? Он хороший повар. Пришлось прибавить ему зарплату...

– Ладно, не гони порожняк, – махнул рукой Постный. – Семь швов. Дети. Подумаешь, какое дело. У меня намечается большая война с Гребнем. Он претендует на мою территорию. И настроен очень серьезно. Теперь конфликта не избежать. А где война, там и жертвы. Понимаешь?

– Понимаю, – кивнул дядя Миша. С этим утверждением трудно спорить. – Чего тут не понять.

Постный считал себя человеком с развитым чувством юмора. Добрая шутка, хороший розыгрыш для него дороже денег. На встречу с Шубиным он согласился, чтобы вернуть часть долга, а заодно уж немного поразвлечься, пугнуть мужика и поднять настроение себе и парням, которые сидели в смежной комнате. Через тонкую фанерную дверь Витя Желабовский и Дима Кубиков слышат каждое слово. И ловят кайф...

Куба и Жлоб с другой стороны двери с трудом подавляли приступы смеха. Жлоб, сидя на краю стула, согнулся пополам и, чтобы не заржать в голос, обхватил ладонями подбородок, зажал себе рот. Куба умел смеяться беззвучно. Он откинулся на спинку кожаного кресла и выдавливал из себя звуки, похожие на кваканье лягушки. Отсмеявшись, прошептал, подражая интонациям своего босса:

– Начинается война с Гребнем. Он претендует на мою территорию. Ни фига себе? А ты хотел старика замочить. Балда. Его еще долго доить можно таким макаром. И шуток он совсем не понимает.

– Я его только на словах хотел мочить, – прошептал в ответ Жлоб. – Только на словах. А ты в натуре едва не замочил.

Жлоб прислушался к разговору за дверью и снова беззвучно затрясся, схватившись руками за живот, который словно судорога свела.

Постников полистал записную книжку, хотя помнил все цифры назубок.

– Ты привез деньги? Ну, которые задолжал?

– У меня с собой две тысячи, – Шубин шлепнул ладонью по папке, лежавшей на коленях.

– Всего две?

– Но я хотел на эти деньги... Я хотел попросить об отсрочке.

– Какая к черту отсрочка? – изобразил на лице негодование Постный. – Моей бригаде нужны новые люди. Нужно оружие, чтобы защищать таких, как ты. А ты говоришь: отсрочка. По-твоему кровь моих пацанов – это клюквенный морс, которым ты торгуешь в своей харчевне? Кровь молодых парней, которую они за тебя проливают, не стоит жалких денег? А?

– Стоит, конечно, стоит, – дал задний ход Шубин. – Но у меня безвыходное положение. После того, как построили столовку в пяти верстах от "Ветерка", выручка упала. На эти две штуки я хотел выставить столики перед закусочной, натянуть цветной тент. И на воздухе готовить шашлыки. Тогда бы доходы увеличились и...

– У всех безвыходное положение, – не дал договорить Постный и снова стал листать записную книжку. – Значит, Гребень хотел увеличить твою аренду на пятьдесят процентов? Так? Очень хорошо. В смысле шиш ему. С этого дня будешь отстегивать мне на двадцать процентов больше с оговоренной суммы. Только двадцать, а не пятьдесят. Усек?

Дядя Миша повздыхал, понимая, что все разговоры бесполезны. Напрасно он только приехал. За своими деньгами Постный гонцов прислал бы. Шубин расстегнул папку, выложил на стол две штуки баксов, завернутые в кусок газеты. Постников пересчитал деньги и напомнил, что на дяде Мише висят еще два штукаря. Если не вернет деньги к началу следующей недели, пойдут ежедневные штрафные проценты и проценты на проценты.

– Заманаешься отдавать, – мрачно пообещал Постный и, чтобы повеселить ребят в соседней комнате, добавил. – А если мне надоест сдерживать Гребня и его отморозков, пеняй на себя. Боюсь, что все может плохо кончиться. Будет очень больно.

Во время получасового обеденного перерыва Дашка протирала столы, а Рифат по своему обыкновению баловался гранатовым соком. Он не снимал с бритой головы поварской колпак, чтобы не показывать всем подряд рваную рану, кое-как заштопанную хирургом. Дядя Миша вышел в зал, поманил племянницу рукой, когда Дашка подошла, взял ее под локоть и увел в подсобку.

– Даша, я был сегодня у Постникова, – начал дядя Миша. – Просил его об отсрочке долга, но ничего не получилось.

– Я так и знала, – Дашка перекладывала из руки в руку мокрую тряпку. Смена кончилась, и она, как всегда, спешила отчалить и смотаться в город по своим делам. – Говорить с ним бесполезно. Только унижаться.

– Ну, я две штуки отдал, это почти все, что у меня было, – сказал дядя Миша. – Денег остались только на закупку мяса и овощей. И зарплату вам выдать. Одним словом, на кармане у меня гроши...

Дашка уже поняла, куда клонит дядя Миша. Он подозревает, просто носом чует, что у Дашки где-то заначены деньги. И это не какая-то мелочь, а довольно крупная сумма. Дядька мнется, как барышня на первом свидании, стесняется сказать прямо, что нужны деньги. Ему неловко просить у девчонки, но больше не у кого. Только напрасно он губы раскатал, Коля дал дядьке денег, чтобы начать бизнес. Дашка пашет тут каждый день за чисто символическую плату.

Да, деньги у нее есть, но отдать их Шубину все равно, что спустить в унитаз. Он вернет долг Постникову, который наверняка и организовал наезд на "Ветерок", дядьку и Рифата чуть на тот свет не отправили. А Постный снова станет тянуть деньги и не успокоится, пока не оберет Шубина до нитки. Шиш им под нос. И тому и другому.

– Даша, я хотел что попросить, – дядька с трудом подбирал слова. – Может быть, ты сможешь у кого денег занять. В начале следующей недели надо рассчитаться за крышу. Кровь из носа. Мне и нужно-то всего две штуки.

– Рублей? – усмехнулась Дашка. – Тогда можешь не платить мне зарплату.

– Каких рублей. Долларов. Очень надо.

– Господи, да я не помню, когда такие деньги в руках держала, – фыркнула Дашка. – Ты, дядя Миш, совсем с головой перестал дружить. С того самого дня, когда тебя малость зашибли.

– Может и перестал, – сокрушенно покачал головой дядька. – Тут все мозги перевернутся, когда такие дела. Все деньги, деньги... Все они...

Деньги Дашка держала в руках сегодняшним утром, когда первой пришла в "Ветерок", открыв служебную дверь своим ключом.

Дашка долго думала, где спрятать свои накопления. Сумма уже собралась крупная: около семидесяти тысяч баксов. Положить деньги на книжку? Мороки много и стремно. Могут заинтересоваться личностью вкладчицы: откуда у молодой девушки, брат которой отбывает срок на зоне, эта астрономическая, по здешним меркам, сумма. Наверняка, бабки ворованные. Поэтому на книжку нельзя. Да и доллары должны находиться под рукой.

Как только ей удастся собрать сто тысяч баксов, то при небольшом везении оставшиеся тридцать штук она достанет быстро, и можно будет отправляться в колонию, где сидит брат. Найти подходы к тамошнему начальнику ИТУ по режиму, некоему Сергею Петровичу Чугуру. Потолковать с кумом по душам. Парень, Володя Чуев, который чалился в том лагере, и, отбыв срок, прошлой весной приезжал сюда, привез письмо от брата, рассказал много интересного.

Чуев утверждал, что за деньги можно выкупить Кольку из ИТУ. Запросто. Надо только обо всем договориться с Чугуром, предложить ему такую сумму, от которой он не сможет отказаться. Какую именно? Сто тысяч баксов кум обязательно возьмет, за эти деньги он пойдет на любой риск, в лепешку расшибется, но Кольку отправят на волю. По словам Володьки Чуева, по лагерю ходили слухи, будто Чугур за добрый бакшиш выпустил на волю человека, которому оставалось чалиться аж полторы пятилетки. Конечно, это только слухи, но верить им можно. Вся зона знает, что за деньги кум способен на все. Теперь Дашке остается собрать недостающие тридцать тысяч зеленых и сохранить ту наличность, что она уже успела хапнуть.

Вопрос оставался открытым: где держать бабки? До вчерашнего дня Дашка хранила их в комнате коммуналки. Вырезала кусок плинтуса, вытащила несколько паркетин, расковыряла нишу в стене. Туда и складывала деньги, завернутые с целлофановый пакет. Когда к основной сумме добавились еще тринадцать тысяч баксов, которые она сумела выдоить из кандидата в мэры Воскресенского, на Дашку напал страх. Дверь в комнате совсем хлипкая, замок ненадежный, а соседи слишком любопытные и злые. Сунутся в комнату в ее отсутствие, не торопясь, пошарят по углам. Запросто могут обнаружить нехитрый тайник. И денежки тю-тю. Потом скажут: какие деньги, детка? Может быть, ты их во сне видела? Или в кино?

После долгих раздумий и бессонной ночи Дашка решила, что самое надежное место для хранения дензнаков – кафе "Ветерок". Можно спрятать бабки в кладовке, за полками, на которых хранятся банки с овощными консервами. Надежное место. Кроме дяди Миши туда никто не заходит. Но, может статься, что дядька сунется за полки, наткнется на деньги. И тогда... Захапает себе половину и скажет, что он всю жизнь растил и воспитывал Дашку и Кольку. А это – премия, что-то вроде благодарности за тяжкие труды.

Есть и другая опасность – голодные мыши. Они запросто сожрут деньги, если хранить их в простом пакете. Если же запрятать купюры в жестяную или стеклянную тару, мыши и туда доберутся. Таких случаев сколько хочешь. Люди хранят свои накопления в жестянках или стеклянных банках, потом достают... А вместо денег – бумажные ошметки и мышиный кал. Взгляд упал на допотопный красный огнетушитель, что висит на ржавом гвозде в подсобке, у двери. И Дашку осенило. Кому придет в голову искать тайник в огнетушителе? Человек с самым буйным воображением до такого не допрет. А уж дядя Миша и подавно.

Внутри огнетушитель полый, нет там никакой противопожарной смеси или пены. А днище – на резьбе, оно легко вывинчивается. Если даже в закусочную ворвутся грабители, снимут кассу, все перевернут вверх дном, ни одна сволочь не догадается, что в огнетушителе могут быть спрятаны деньги. Впрочем, это не просто деньги. Это – пропуск для брата, пропуск в вольную жизнь...

Расстроенный до глубины души, Шубин присел на ящик, засмолил сигарету и в задумчивости поскреб пальцами голову.

– Значит, нигде занять не можешь? – повторил он свой вопрос. – Может, все-таки попробуешь? Очень надо. Иначе бы я не просил.

– Не у кого мне деньги занимать, – отрезала Дашка. – Ведь ты просишь две тысячи баксов. Сумасшедшие деньги. Откуда такая сумма у простой официантки? И у кого прикажешь их одолжить?

– Ладно, иди, простая официантка, – махнул рукой дядька.

Когда Дашка вышла, он остался сидеть на ящике, погруженный в свои невеселые мысли. Дашка оглянулась, ей стало жалко дядьку – старого, больного и одинокого. Две тысячи, если разобраться, невелики деньги. Но тогда кто пожалеет Кольку, кто вытащит его на свободу? Дашка вышла в зал и с решительным видом принялась вытирать тряпкой столы.