"Загадка смерти генерала Скобелева" - читать интересную книгу автора (Шолохов Андрей Борисович)

«Господин первый консул»

В начале февраля произошла восторженная встреча М. Д. Скобелева с жившими в Париже сербскими студентами, которые 5 числа преподнесли ему благодарственный адрес. Обращаясь к ним с ответной речью, Михаил Дмитриевич, в частности, заявил: «Мне незачем говорить вам, друзья мои, как я взволнован, как я глубоко тронут вашим горячим приветствием. Клянусь вам, я подлинно счастлив, находясь среди юных представителей сербского народа, который первый развернул на славянском востоке знамя славянской вольности. Я должен откровенно высказаться перед вами – я это сделаю.

Я вам скажу, я открою вам, почему Россия не всегда на высоте своих патриотических обязанностей вообще и своей славянской миссии в частности. Это происходит потому, что как во внутренних, так и во внешних своих делах она в зависимости от иностранного влияния. У себя мы не у себя. Да! Чужестранец проник всюду! Во всем его рука! Он одурачивает нас своей политикой, мы жертва его интриг, рабы его могущества. Мы настолько подчинены и парализованы его бесконечным, гибельным влиянием, что если когда-нибудь, рано или поздно, мы освободимся от него, – на что я надеюсь, – мы сможем это сделать не иначе как с оружием в руках!

Если вы хотите, чтобы я назвал вам этого чужака, этого самозванца, этого интригана, этого врага, столь опасного для России и для славян… я назову вам его.

Это автор „натиска на Восток“ – он всем вам знаком – это Германия. Повторяю вам и прошу не забыть этого: враг – это Германия. Борьба между славянством и тевтонами неизбежна».[16]

На другой день Скобелев принял в своей квартире корреспондента одной из французских газет Поля Френсэ, в беседе с которым он вновь подтвердил свою политическую позицию, сказав: «Я действительно произнес речь, вызвавшую некоторую сенсацию, и вот я только что получил от моего адъютанта следующую выдержку из газеты:

Речь перед сербскими студентами вызвала отклик во всей Европе, быстро докатившийся до берегов Невы. После ее появления в печати русский посол в Париже князь Орлов тут же отправил донесение министру иностранных дел Гирсу «Посылаю вам почтой речь генерала Скобелева с кратким донесением, – писал посол – Генерал тот в своих выступлениях открыто изображает из себя Гарибальди. Необходимо строгое воздействие, доказать, что за пределами России генерал не может безнаказанно произносить подобные речи и что один лишь государь волен вести войну или сохранить мир. Двойная игра во всех отношениях была бы гибельна. Московская (тут явная ошибка, надо петербургская. – Авт.) его речь не была столь определенна, как обращение к сербским студентам в Париже».[18]

Находившийся в Крыму бывший военный министр Д. А Милютин отмечал в эти дни в своем дневнике «Газеты всей Европы наполнены толками по поводу неудачных и странных речей Скобелева – петербургской и парижской Не могу себе объяснить что побудило нашего героя к такой выходке Трудно допустить, чтобы тут была простая невоздержанность на язык, необдуманная, безрассудная болтовня, с другой стороны, неужели он намеренно поднял такой перепрлох во всей Европе только ради ребяческого желания занять собою внимание на несколько дней? Конечно, подобная эксцентрическая выходка не может не встревожить и берлинское, и венское правительство при существующих отношениях между тремя империями. Тем не менее самое возбуждение общественного мнения такими речами, какие произнесены Скобелевым, выявляет больное место в настоящем политическом положении Европы и те черные точки, которых надобно опасаться в будущем. Любопытно знать, как отнесутся к выходкам Скобелева в Петербурге»[19]

Официальный Петербург был чрезвычайно встревожен парижскими событиями, или, точнее говоря, откликом на них в Германии и Австро-Венгрии. 8 февраля 1882 года государственный секретарь Е. А. Перетц отмечал: «Речь Скобелева к парижским студентам, произнесенная против Германии, волнует петербургское общество».[20] Примерно в эти же дни граф Валуев записал в дневнике «Невозможное множится… После речи здесь ген. Скобелев сервировал новую поджигательную речь в Париже, выбрав слушателями сербских студентов».[21]

Александр III выразил недовольствие случившимся. В «Правительственном вестнике» было опубликовано специальное заявление правительства, в котором оно осуждало выступление Скобелева. «По поводу слов, сказанных генерал-адъютантом Скобелевым в Париже посетившим его студентам, – сообщалось в заявлении, – распространяются тревожные слухи, лишенные всякого основания. Подобные частные заявления от лица, не уполномоченного правительством, не могут, конечно, ни влиять на общий ход нашей политики, ни изменить наших добрых отношений с соседними государствами, основанных столь же на дружественных узах венценосцев, сколько и на ясном понимании народных интересов, а также и на взаимном строгом выполнении существующих трактатов».[22]

В Париж ушло распоряжение, приказывающее Скобелеву немедленно вернуться в Россию. 10 февраля князь Орлов докладывал: «Я сообщил генералу Скобелеву высочайшее повеление возвратиться в Петербург. Несмотря на лихорадку, которой он болен, он выедет завтра и поедет, минуя Берлин, о чем я предупредил нашего посланника». Через два дня последовало новое донесение: «Генерал Скобелев выехал вчера вечером. Ему указана дорога через Голландию и Швецию, дабы избежать проезда через Германию».[23]

Опасения русских дипломатов имели основание, поскольку общественное мнение Германии было настроено против Скобелева. Беспристрастный наблюдатель, англичанин Марвин, посетивший в эти дни Петербург и бывший, проездом в Берлине, свидетельствовал: «По всему пути в разговорах только и слышалось, что имя Скобелева. В Берлине имя его повторялось в речах и беседах всех классов общества».

Иначе, естественно, отнеслась к Скобелеву французская общественность, представители которой откровенно радовались смелым словам «белого генерала». Скобелев несколько раз уверял: происшедшее не входило в его планы, что он стал жертвой газетной сенсации, что якобы, когда утром он прочитал свою речь в газете, то немедленно пошел в редакцию «Нувель ревю», но там его встретили словами: «Простите, но умоляем вас: не отказывайтесь от ваших слов».

Высоко оценил высказывания Скобелева и французский премьер-министр Гамбетта. В беседе с Михаилом Дмитриевичем он сказал, что эта речь «уже оказала им, французам, великую пользу, воспламенив сердца патриотическим жаром и возбудив надежды на союз с Россией». Правда, при этом он отметил, что в своей газете был вынужден ради политической осторожности «осуждать бестактность генерала».

Вероятно, Гамбетта был не прочь использовать Скобелева в своей политической игре. Он рассчитывал втянуть Россию в войну с Германией, а затем потребовать от последней территориальных уступок для Франции. Напомним, что в 1871 году Франция проиграла войну Германии и от нее были отторгнуты некоторые области.

Интересно, что в России политические единомышленники Скобелева не поддержали. Игнатьев и Аксаков поспешили обратиться с личными посланиями к всесильному обер-прокурору Святейшего синода Победоносцеву, в которых заверяли его в отрицательном отношении к происшедшим во Франции событиям.

«Душевно уважаемый Константин Петрович, – писал граф Н. П. Игнатьев, – Скобелев меня глубоко огорчил, сказав непозволительную речь в Париже каким-то сербским студентам. Он ставит правительство в затруднение своим бестактным поведением».[24] Ему вторил Аксаков: «Спасибо тебе за письмо, которое дышит искреннею патриотическою тревогою, но ты напрасно тревожишься. Я вовсе не одобряю парижской речи или несколько слов, сказанных Скобелевым в Париже студентам…»[25]

Недовольство Петербурга и отступничество единомышленников не поколебали решимости Михаила Дмитриевича любым путем повлиять на внешнюю политику российского правительства. Во время пребывания в Париже он пытается установить связь с руководителями русской революционной эмиграции.

Вот что об этом рассказывал народоволец С. Иванов: «Вскоре по приезде Скобелева в Париж к П. Л. Лаврову явился спутник Скобелева, состоявший при нем в звании официального или приватного адъютанта, и передал Лаврову следующее от имени своего патрона: генералу Скобелеву крайне нужно повидаться с Петром Лавровичем для переговоров о некоторых важных вопросах. Но ввиду служебного и общественного положения Скобелева ему очень неудобно прибыть самолично к Лаврову. Это слишком афишировало бы их свидание, укрыть которое при подобной обстановке было бы очень трудно от многочисленных глаз, наблюдающих за ними обоими. Поэтому он просит Лаврова назначить ему свидание в укромном нейтральном месте, где они могли бы обсудить на свободе все то, что имеет сказать ему Скобелев. Петр Лавров, этот крупный философский ум и теоретик революции, в делах практики и революционной политики оказывался очень часто настоящим ребенком. Он наотрез отказался от предлагавшегося ему свидания, и так как в ту минуту в Париже не оказалось никого из достаточно компетентных и осведомленных революционеров (народовольцев), которым он мог бы сообщить о полученном им предложении, на этом и кончилось дело».[26]

Попытка Скобелева установить контакт с одним из известных идеологов народовольцев, видимо, была вызвана начавшимся сближением некоторых офицеров с членами военной организации партии «Народная воля». В частности, известно, что в 1882 году «майором Тихоцким велись в Петербурге беседы на политические темы с генералом Драгомировым, занимавшим тогда пост начальника Николаевской академии Генерального штаба. Разговоры эти, которые касались, между прочим, вопроса о задачах военной революционной организации, Драгомиров заключил, по словам Тихоцкого, следующею дословною фразою: „Что же, господа, если будете иметь успех – я ваш“».[27]

Но Драгомиров еще со времен русско-турецкой войны был одним из наиболее близких к Скобелеву людей. Советский историк В. Б. Велинбахов считает, что предпринятые «белым генералом» шаги в отношении Лаврова в значительной степени связаны с теми переговорами, которые велись Драгомировым в Петербурге.[28]

Конечно, Скобелев не был революционером и, безусловно, ни в коей мере не сочувствовал идеалам «Народной воли». Его попытки установить отношения с подпольем диктовались совершенно иными соображениями, ведь не зря друзья называли Михаила Дмитриевича «господин первый консул».

Хорошо знавший Скобелева, В. И. Немирович-Данченко так объяснял его поведение: «Я только из вашей статьи узнал, что в 1882 г. Скобелев искал в Париже свидания с Лавровым. В половине 80-х годов я, однако, слышал в Петербурге, что он через генерала… (похоже, что речь идет о М. И. Драгомирове. – Авт.) пробовал закинуть ниточку в революционные кружки. Это тогда меня не особенно удивило. Чтобы понять Скобелева, надо помнить, что это был не только человек огромного честолюбия, но, когда надо было, и политик – политик даже в тех случаях, когда могло казаться, что он совершает политические бестактности. В последние годы он, несомненно, создал себе такое кредо: правительство (в смысле старого режима) отжило свой век, оно бессильно извне, оно также бессильно и внутри. Революционеры? Они тоже не имеют корней в широких массах. В России есть только одна организованная сила – это армия, и в ее руках судьбы России. Но армия может подняться лишь как масса, и на это может ее подвинуть лишь такая личность, которая известна всякому солдату, которая окружена славой сверхгероя. Но одной популярной личности мало, нужен лозунг, понятный не только армии, но и широким массам. Таким лозунгом может быть провозглашение войны немцам за освобождение и объединение славян. Этот лозунг сделает войну популярною в обществе. Но как ни слабы революционные элементы, и их, однако, игнорировать не следует – по меньшей мере как отрицательная сила они могут создать известные затруднения, а это нежелательно».[29]

Скорее всего так оно и было. «Цель оправдывает средства!» – лозунг вполне приемлемый для «белого генерала», любившего повторять: «Всякая гадина может когда-нибудь пригодиться. Гадину держи в решпекте, не давай ей много артачиться, а придет момент – пусти ее в дело и воспользуйся ею в полной мере… Потом, коли она не упорядочилась, выбрось ее за борт!.. И пускай себе захлебывается в собственной мерзости… Лишь бы дело сделала!»[30]

Можно не сомневаться, если бы Скобелеву удалось подольше пробыть за границей, то он наладил бы связи с политической эмиграцией. Но его поездка в Париж прервалась грозным окриком из Петербурга, и он был вынужден срочно выехать в Россию.