"Все голубые фишки" - читать интересную книгу автора (Лебедев Andrew)2.Ноль-второй борт авиаотряда "Россия" администрации президента работал сегодня по чартеру. Зарабатывал деньги. Впрочем, работал президентский экипаж не столько ради денег, сколько для практики, для налёта. Чтобы руки пилотов штурвала не забыли. Летчикам практика нужна, и летать надо не только когда премьеру или министру иностранных дел за рубеж понадобится. Летать надо как можно чаще, а то отвыкнут от неба соколы. Так пускай уж тогда с пользой летают, возят заодно и людей… Большой президентский Ил летел почти пустой, вез в этот уральский город команду спортсменов на соревнования. Ви-ай-пи салон был, как обычно в подобных случаях – закрыт, а в середине фюзеляжа в расслабленных непринужденных позах расположилось десятка три молодых людей в одинаковой командной спортивной форме, и с ними дюжина менеджеров, тренеров и массажистов. Работы у бортпроводниц было немного. Хватало только приставаний. Что с этих безбашенных спортсменов возьмешь? У них все хи-хи, да ха-ха. – Нагнитесь ко мне, девушка, мне с сердцем плохо, я в вас влюбился. – Принесите мне плед поспать и прилягте со мной. – Бросайте своих летчиков, когда прилетим, айда с нами на базу, у нас весело. На такой тип самолета положено шесть бортпроводниц. Не зависимо от количества пассажиров. Сколько аварийных выходов, столько и стюардесс. Подать еду и напитки для сорока человек можно было управиться сегодня и вдвоем, поэтому работу девушки распределили полюбовно. Туда, то есть из Быково в Краснокаменск с пассажирами в салоне были Лена Булавина с Майей Сорокиной, а обратно – Аня с Олей. Аня Гордеева и Оля Зайдлиц, поэтому, даже и не вставали после взлета со своих кресел. Дремали кто где. Аня с Олей в хвостовом салоне, а старшая – Вера Дымшиц на кухне, возле кофеварки телевизор смотрела. В шестнадцать тридцать командир экипажа летчик первого класса Леонид Максимович Островой вывел машину на точку начала снижения по глиссаде. Аэропорт в Краснокаменске был оборудован новыми навигационными системами, позволявшими сажать машину в автоматическом режиме, но был световой день, видимость была отличная, и командир решил сажать машину вручную. – Урал сорок семь, я ноль второй, я ноль второй, – вызвал вышку командир. – Ноль первый, я "Урал сорок семь", слышу вас хорошо, – ответил КДП. – "Урал сорок семь, я ноль первый, подтвердите 1001, подтвердите 1001" – запросил Островой.. Подтверждение кодом "1001" означало, что вышка видит их на своем локаторе. – Ноль второй, я Урал 47, "1001" подтверждаю. Курс в расчетную 160 градусов, по давлению аэродрома 763 занимайте 2700. – Урал 47, я 02, вас понял, в расчетную с курсом 160, занимаю 2700 по давлению 763, – ответил Островой. – Что-то не производит полоса впечатления, что она у них две пятьсот, – сказал командир, обращаясь уже к своему правачу* – Анатолию Екимову. – Говорят, что совсем новая полоса, только месяц как в эксплуатацию сдали, – ответил Екимов. Оба пилота внимательно глядели на проекции ИЛС – на индикаторе лобового стекла. Вертикальная линия показывала точность захода на полосу по курсу, а горизонтальная линия – показывала точность снижения по глиссаде. Пересечение же двух линий в пределах центрального кружка ИЛС свидетельствовало о нахождении самолета в равносигнальных зонах курсового и глисадного радиомаяков с точностью до трех метров… – Ноль второй, я Урал 47, ноль первый, я Урал 47, – на полосе ветер встречный пятнадцать, на полосе ветер встречный пятнадцать. Порывами. – Урал 47, я 02, понял тебя, ветер встречный, пятнадцать, вижу огни полосы, вижу огни полосы. – Правач* – второй пилот (жаргон) сидит справа от командира Сажал Островой мастерски. Не даром он был вторым пилотом страны. Командиром второго президентского борта. Но каким бы ни было высоким мастерство пилота, в авиации никогда не застрахуешься от случайности. Ведь воздух, на который опираются крылья, это не твёрдая суша. Тяжелый Ил уже казалось почти завис над полосой, как вдруг от налетевшего порыва ветра, у самой земли образовался какой-то вихревый поток, и какая-то местная потеря давления под крыльями заставила самолет буквально провалиться и с высоты шести или семи метров. Ил бухнулся о полосу обеими стойками шасси… Сто пятьдесят тонн самолетной массы с высоты третьего этажа вертикально обрушились на бетонную плиту. И плиты проломились… Бывало… Всякое бывало. Бывали и более жесткие посадки. Но здесь было что-то явное не то. Что то с визгом хрустнуло, самолет как хлыстом гулко ударило снизу… Тяжелую, несущуюся по полосе машину стало заносить. Стало сносить вправо. – Толя, держи! Толя, тормоза, реверс. – Командир, правую стойку сломало. – Что? Дай газу правым, выравнивай, выравнивай… – Смотри, там гаражи какие-то. – Реверс, Толя, реверс… Самолет с каким-то неповторимым и неподражаемым воем и скрежетом на всей скорости разворачивало поперек полосы. Ил сворачивал с полосы вправо. И теперь со скоростью двухсот километров в час он несся на белую железобетонную стену. – Гаражи, гаражи… – крикнул Леонид. На этом запись в бортовом самописце, записывавшем все переговоры экипажа, обрывалась. Следствие, начавшееся сразу же после возбуждения уголовного дела по факту катастрофы самолета Первого авиаотряда администрации президента сразу присвоило делу гриф "строго секретно"… |
|
|