"Скотство и чуть чуть о плохих грузинах" - читать интересную книгу автора (Лебедев Andrew)

ГЛАВА ШЕСТАЯ


Макс негодовал.

– Ты знал? – орал он на Золотникова, – скажи, ты знал? Вы специально это затеяли?

– Успокойся и не шуми, – выставив обе ладони в виде символического блока против бурно изливающихся эмоций, морщась, сказал Золотников, ты не настоящий шоумэн, если обижаешься, она тебе в своей программе бесплатную рекламу сделала, ты ей спасибо сказать должен.

Они сидели в Питерском офисе Золотникова и пили принесенный Севой Карповым коньяк.

– Гриша, он за мать журится, – сказал Сева, разливая уже по третьей.

– На мать мне насрать, мне обидно, что они меня выставили полным кретином, – продолжал размахивать руками и брызгать слюной обиженный Максим.

– Был бы ты шоумэном, Макс, ты бы так не пылил, а думал бы о том, как развить и еще более раздуть скандал, чтобы поддерживать внимание трудящихся к своей персоне, внимание, кстати говоря, бесплатно привлеченное к тебе засранцу, без наших денег, – назидательно втолковывал Максу Золотников, – подай на Алиску в суд за оскорбление достоинства твоего и твоей маман.

– Суд мы проиграем, – безнадежно махнул рукой Максим, – Тинка сука таких бумаг матери всучила, а мамаша гребаная дура подписала неглядя, что маман теперь по этим бумагам на все согласная и все что в передаче делалось и говорилось подтверждает, как свои собственные добровольные волеизъявления, включая и те слова, что касались меня.

– А ты все равно подай в суд, – настаивал Золотников, – проиграешь суд, но выиграешь в прессе и в пи-ар.

– Это Тинка сучка, это ее манера одним каким-то действием сразу целой плеяде своих клиентов рекламу сделать, – восхищенно произнес Сева, – она одним выстрелом всегда двух фазанов заваливает.

– Кто бы ее саму завалил, – вздохнул Максим, – я бы тому денег дал и свечку бы за того в церкви поставил.

– А давайте мы Тинкину мамашу или Алиски Хованской мать на шоу к Максимке вытащим и тоже что-нибудь такое с ними сотворим! – отхлебнув коньяка, предложил Сева.

– А что? Мысль! – хлопнув себя по ляжке, воскликнул Золотников.

– Я ведь с Алиской на десять котлет забился, что к Новому Году ее по рейтингам опережу, – сказал Максим, – не хотите нас с ней разбить?

– На миллион рублей? – переспросил Золотников и призадумался…


***

А призадумался он потому, что сам забился с Зурабом Ахметовичем… На тоже самое.

Но только не на десять котлет, а на сто.


***

Вероника Антоновна теперь стала в Тосно женщиною знаменитой. Да что там в Тосно ? Бери выше, в Кисловодске, куда Вероника Антоновна поехала со своим Степаном Тарасовичем, ее тоже узнавали и везде поздравляли.

– Это же вы в программе "Бабе 45 баба ягодка опять" выступали? Это же вас с вашим любовником показывали? – спрашивали все и повсюду, от администраторши в рисепшн и до медсестры в грязелечебнице, все ее видели и все ее запомнили.

– Нам так нравятся передачи вашего сына, – хватая счастливую Веронику Антоновну за руки, говорили все знакомые и незнакомые отдыхающие санатория.

Даже ее отношения со Степенном Тарасовичем изменились теперь в лучшую сторону и сильно окрепли. Степану Трасовичу было приятно, что у него такая знаменитая баба, которую везде узнают и которой везде улыбаются. Значит и он – мужик что надо, если такую бабенку сумел отхватить себе.

И мужики, с которыми он пил теперь пиво, покуда его Вероника лежала в грязелечебнице или на столе у массажиста, подобострастно заглядывая ему в рот, задавали свои глупые вопросы, вроде, – а как она вообще, как баба? Ну а как у телезвезд с этим, в смысле секса? Делает ли она ему – Степану какие-нибудь необычные штучки?

И Степан Тарасович с высокомерной и снисходительной улыбкой, смахивая пивную пену со своих украинских усов, отвечал, что мол, не обо всем можно болтать, намекая своим корешам на то, что само собой разумеется, бабенка у него не такая как у всех, и что он получает удовольствий гораздо более того, что имеет обычный мужик – пивное брюхо.

С положением телезвезд и Вероника Антоновна и Степан Тарасович очень быстро свыклись, и теперь даже не удивлялись, когда какая-нибудь женщина из Сургута или старичок из Тюмени просили у них автограф. И когда телевизионной программки с изображением Максимки Тушникова у просящих не было, за неимением, Вероника Антоновна расписывалась даже и на журнале с фоткой Дженифер Лопез, а Степан Тарасович подмахивал шариковой ручкой на глянце с портретом Джорджа Клуни.

– Хорошо мы с тобой, Степа, отдохнули, – в конце второй недели подвела итог пребыванию в санатории Вероника Антоновна, – лучше чем в Турции.

– Ясное дело, лучше чем в Турции, – согласился Степан Тарасович, помятуя, сколько пива нахаляву ему выставили его пивные дружки только за честь посидеть с ним, с таким великим человеком, у которого бабу по телевизору показывают…

– Да, турки все-таки хуже наших русских людей, – подытожил Степан Тарасович.

Он помнил, что за неделю его отдыха в Анталии ни один турок ни разу не предложил ему пива нахаляву.

– Турки однозначно хуже, – еще раз сказал Степан Тарасович.

А Вероника Антоновна подумала, что вот за эти две недели ее Степан ни разу не ударил ее. А вот в той же Анталии он каждый денек ее побивал.

Вот как телевидение людей меняет!


***

А Сережа с Кирой тоже были счастливы.

– Слушай, а я ведь хотел тогда ту тысячу баксов на новую машину потратить, – признался Сережа Кире, – я то хотел "девятку" продать, мне за нее полторы тысячи давали однозначно, потом тысячу добавить и купить Фольксвагена-гольфа не старого, лет десять которому.

Они лежали на софе в Кириной однокомнатной квартире и на большом экране плазмы смотрели фигурное катание со звездами, эту любимую программу Киры.

– И правильно я сделал, что телевизор купил, – подытожил Сережа, – а то что эта машина? Какая разница, на чем ездить? А так, мы с тобой такие счастливые, правда?

– Правда, любимый, – отвечала Кира, целуя своего избранника, – я с тобой такая счастливая.

И после того, как откатался ее любимый фигурист Авербух в паре с Сережиной любимой актрисой Валей Малаевой, Кира решилась и сделала признание, – а ведь у нас с тобой будет ребеночек, – сказала Кира.

– Правда? – восторженно воскликнул Сережа.

– Да, ребеночек, а может и сразу два…


***

Родителей Алиски – Лену Кругловскую с Василием Александровым снимать поехали в Хельсинки. В Финляндию.

– Вообще, Финляндия это что-то вроде филиала Ленинградской области,- объяснял Максиму Сева Карпов, которому Золотников поручил быть старшим в их телевизионной экспедиции, – я раньше, при советах занимался бизнесом, водка-сигареты-шампанское…

Продавал финнам, что ездили в Ленинград…

– Проезжая теперь по Выборгскому шоссе, где оно льнет к береговой линии и вьется бесконечной чередою плавных перегибов, ты не обращал раньше внимания, что от Солнечного и до Зеленогорска почти что в каждом повороте на дереве или столбе висели кладбищенские венки? – Сева задумчиво спрашивал дремавшего Максима, – это же все в основном бывшие друганы и братаны мои по бизнесу, фарца зеленогорская, мафия выборгская, эх! Сколько их тут полегло, – вздыхал Сева, глядя в окно микроавтобуса, – а ведь именно здесь и зарождался наш питерский капитализм!

– Как же плохо еще умеют рулить наши люди, – сказал вдруг очнувшийся от дремы Макс, – ну что ни поворот, то венок и траур! Надо что ли шоссе спрямить, или людей подучить…

– Э-э-э, нет, братан, это жизнь такая, это так сказать зеленогорский менталитет фарцовский в этом весь тут такой у нас, – вздохнул Сева и принялся рассказывать.

Сам я выборгский. И Были у меня кореша Геша Турмалай и Петя Чухонец. К письму и счету, равно как и к ботанике с географией все мы испытывали жгучую ненависть.

Зато с восьми лет полюбили, мы разглядывая порнографические картинки, "чистить морковку", а с девяти уже пристрастились к пиву и сигареткам, сам понимаешь, ну, а едва справили мы свои первые по жизни юбилеи, типа исполнилось нам по десяти, все дни стали мы проводить на Выборгском рынке возле продавцов матрешек и командирских часов. Здесь по нашему с корешами моими мнению и протекала самая настоящая жизнь. А за пределами же рынка, за исключением, разумеется ресторанов и казино, по нашему разумению жизни никакой не было, а было какое то скучнейшее прозябание.

Максим слушал приоткрыв один глаз, а Сева рассказывал.

– Именно на рынке по нашему с Гешей Турмалаем и Петькой Чухонцем убеждению, толкались носители истинных знаний, это продавцы армейских шапок – ушанок, понимавшие два десятка слов по фински, именно здесь играли накаченными плечиками "бычары" из бригады Семена-Бомбилы, что пасли здешние торговые ряды и проституток, именно здесь расхаживали фирмачи – финны и шведы, остановившиеся на пару часов в первом большом российском городе перед последним авто-броском на Ленинград.

Впрочем, к финнам у нас было двоякое отношение. С одной стороны это были господа в дорогих одеждах, располагавшие деньгами в иностранной валюте, одним словом люди приличные и достойные уважения, а с другой стороны это была "чухна белоглазая", в спину которым продавцы, понимавшие пару десятков слов по иностранному – а для нас с пацанами – просто академики, всегда хохотали и выкрикивали по- русски разные обидные слова… Я никогда не мог для себя взять в голову, почему такие от природы глупые финны – ну не мог же я не верить умным ребятам – продавцам, живут так богато и более того, дают жить и тем же самым продавцам, и "бычарам" и проституткам… Однако мы в пацанами по нашим тогдашним свойствам наших мозгов не могли надолго загружать голову какими бы то ни было размышлениями и поэтому приняли существующее положение вещей как данность. С десяти лет в наших головах устоялась такая космогоническая система мира где глупые финны покупали у умных выборжан шапки – ушанки и матрешек, а сильные и красивые "бычары" Семена – Бомбилы отнимали потом у продавцов часть наторгованного и ехали вечером в казино, где до утра пили с проститутками алкогольные напитки иностранного производства, и нам – пацанам, предстояло в этом мире найти себе место, достойное наших желаний и образования.

Гешу Турмалая заметил "сам" Сеня-Бомбила. Ему нужен был менеджер – администратор для нового вида предпринимательской деятельности. И Сеня сделал Геше предложение.

Суть бизнеса была проста. На все значимые, снабженные светофорами перекрестки и бензоколонки необходимо было расставить безногих алкашей. Алкашей таких было навалом, каждую зиму все большее и большее количество пьющих мужчин валяясь по пьяне на снегу, отмораживало себе нижние конечности, которые им бесплатно ампутировали потом в городской больнице. Так что кадровый вопрос в новом бизнесе решался весьма просто. Но этих алкашей было необходимо одеть и обуть в военную камуфляжную одежду, усадить их всех на инвалидные кресла – каталки и самое главное следить, что бы алкаш сидел на своем перекрестке все шестнадцать часов рабочего дня, и выполнял план… Триста финских марок в день с одного перекрестка.

Геша вписался в бизнес безоговорочно. Причем не только успешно выполняя план, предписанный Сеней-Бомбилой, но и перевыполняя высокое задание.

Во-первых Геша сэкономил на креслах – каталках, заставив инвалидов где стоять на костылях, а где просто сидеть на принесенном из дому табурете. Для того что бы инвалиды не падали к концу смены, а могли бы передвигаться с протянутой кепочкой вдоль стоящих под красный свет машин, он поставил на каждый перекресток не по одному инвалиду, а по два, что бы они менялись каждые пол-часа, давая отдых натруженным культям. Геша был со своими подчиненными строг. Если он приезжая с обязательным ежедневным обходом не заставал инвалида на рабочем месте, он безжалостно увольнял работника без выходного пособия. Не сдавшего обязательный дневной план, он заставлял работать ночью. И горе было тем инвалидам, которых он заставал на работе в нетрезвом виде.

Геша проявил и другие организаторские способности, так он договорился о присмотре местными ГАИшниками за безопасностью его подчиненных в обмен на необременительную ренту.

Он облагородился, стал одеваться в костюмы и даже научился повязывать галстук.

Своим родственникам и знакомым девушкам Геша начал представляться предпринимателем, имеющим несколько цехов и торговых точек. Под цехами и точками подразумевая перекрестки и бензоколонки, где стояли его "ветераны" чеченской, афганской и Великой Отечественной – тут все возрасты годились!

Однако, в один печальный день, когда Геша только что поменял свою драную ржавую "девятку" на пятилетнюю "БМВ", с ним случилось то, что и должно по теории случиться с молодым и красивым бизнесменом. Выпив в шашлычной Гасана Акаева триста коньячку, он нажал на газ, забыв перед одним из поворотов шоссе нажать на тормоза… Гаишники так и нашли его под утро, уткнувшегося носом в торпедо…

Вместе с ним уткнувшись носом в окровавленное торпедо спала вечным сном его несовершеннолетняя подруга Анжелка, которая как и мой корифан Геша тоже ненавидела письмо и счет, и свято верила в то что настоящая жизнь вертится в трех измерениях – ресторан, казино и боулинг-бар…

Ну, братва, скинувшаяся по двадцать марок на похороны, повесила на повороте красно-зеленый жестяной венок, выпила в шашлычной у Гасана по триста коньячку и оседлав свои "ауди" и "БМВ", разъехалась по делам… …А на жестяном веночке, что висит теперь на одном из поворотов Выборгского шоссе, кто то написал:

Здесь сломал себе шею нормальный пацан. Он в своей жизни сделал много хороших дел – выкурил сто тысяч сигарет, выпил десять тысяч бутылок и банок пива, пятнадцать тысяч раз "дрочил морковку", трахнул сто баб… В общем нормальный был пацан…Жалко что рано помер. Сколько еще таких полезных дел он мог бы совершить!

Сева вздохнул.

– Горестная история, – сказал Макс.

– Но я и второго своего кореша также потерял, – сказал Сева, – ведь Петька Чухонец, который встал потом на Гешино место администратором инвалидной команды, он тоже в своем Мерседесе так-же разбился между Репиным и Комарово…

– Ну а ты как же живым остался? – спросил Макс.

– А тут, брат, свела меня судьба с Гришей Золотниковым и стали мы заниматься рекламой, переехал я в Питер и Бог миловал меня и от этого рокового шоссе и от пьяных турмалаев.


***

Лена Кругловская и Василий Александров сперва встретили их настороженно.

– Кто? Зачем? Для какой передачи? Для какого телеканала интервью?

Но заготовленный еще в Москве пакет из трех котлет русского нала – сделал свое дело, родители Алиски разговорились -таки на камеру, а когда Сева достал еще две котлеты, из тех, что дал ему Гриша, и Лена и Саша запели просто соловьями.

Сыграли роль и две литровых бутылки русской водки, что привезли с собою предусмотрительные телевизионщики.

– Значит, Алиса дочка настоящих политических эмигрантов? – Макс спросил на включенную камеру.

– Не, мы уехали из России в так называемую экономическую эмиграцию,- пояснял подвыпивший папаша, – когда с джинсами ливайс в магазинах Ленинграда была напряженка, мы тогда уехали, а теперь? Теперь бы мы никогда бы и не уехали, правда, Лена?

– А джинсов ливайс, особенно тогда – по студенческой молодости им обоим очень хотелось, – уже в студии, уже в монтажке, подписал свой авторский текст телеведущий Максим Тушников, – не меньше чем секса и прочих жизненных удовольствий этим людям хотелось американских джинсов.

– Первыми двумя парами ливайсов мы обзавелись еще до отъезда зарубеж, – говорил подвыпивший Вася, – я сменял на них бабушкину икону. Сменял глупому лупоглазому турмалаю возле финского автобуса, что остановился возле Исаакиевского собора…

– Ну, это Вася думал про Пеку Пекканена, что тот глупый дурак – уже из студии, авторским текстом, пояснял потом Макс, – а вот Пека Пекканен в свою очередь про Васю думал, что как раз тот – является глупым русским дураком… Но, собственно, так ли это важно? Важно, что когда через год крайне аккуратной носки, джинсы на Васе и на Лене стали рассыпаться, оба молодых супруга с грустью призадумались, – Что же мы будем носить на следующее лето? Лена и Вася Стали по-хозяйски прикидывать, что еще можно продать? Провели, так сказать, небольшую ревизию хозяйства в результате которой обнаружили, что у Лены имеется роскошный бюст пятого размера, а у Васи имеется большой длинный двадцатипятисантиметровый болт…

И после такого открытия, позанимавшись сексом, молодожены решили, что не все еще в жизни потеряно, тем более, что Лена работала переводчицей в Интуристе и даже мозгами природной блондинки понимала, что ее бюст всегда и везде будет востребован. Вскоре на ее большущие груди нашелся и покупатель.

– Моим мужем стал финский пенсионер, – сказала Лена, – сперва мы с Васей развелись, потом мы быстро расписались с моим фиником, и я поменяла гражданство.

– Ну, а вы остались в Ленинграде? – обращаясь к подвыпившему Васе, спросил Макс.

– Лена вскоре уехала в город Хельсинки, а я до поры остался в Ленинграде, – подтвердил Вася, – но Лена мне звонила и писала, чтобы я не горевал, так как Лена там мне нашла шведскую алкоголичку, на которой я вскоре за полторы тысячи шведских крон тоже женился и тоже получил гражданство.

– Я ему все время звонила и поддерживала его, – подтвердила Лена.

– И вышла такая штука, что Лена Васю не обманула, – авторским резонерским текстом, вставил потом в студии Макс, – менее чем через год старичок финский пенсионер помер прям на Леночкиных грудях – от сердечной, видать, перегрузки.

Лена получила за старичка пенсию и осталась жить в его хельсинкской квартире.

Можно было бы теперь объединяться с Васей, но не тут то было! Глупый народ эти финны, и законы у них глупые. Оказывается, если Лена с Васей снова бы поженились, глупое финское правительство тут же перестало бы платить Лене пенсию за умершего на ее сиськах старичка. А на что же тогда существовать?

Нашла Лена в городе Стокгольме ихнюю шведскую алкоголичку-бомжиху, которые, оказывается, в изобилии водятся не только на Руси, и за десяток поллитровок договорилась с той, что алкоголичка распишется с ее Васей и даст ему тем самым право на шведскую прописку…

Ну? И что дальше?

А дальше – восемнадцать лет прожили потом Вася с Леной в квартире помершего на Лене старичка, причем оба не работали, а жили на пенсию, что Лена получала за своего безвременно скончавшегося финского пенсионера.

И родилась у них дочка.

Алиска…


***

– Все это пошло бы в эфир, родной мой, если бы в этом был скандал, – с некоторым ленивым сомнением в голосе сказал Гриша Золотников, – понимаешь, – задумчиво протянул он, обращаясь к напряженно ждавшему Гришиного мнения Максиму, – понимаешь, подробностями некрасивого и неэтичного с точки зрения советского периода поведения этих стариков, сейчас рейтинга не соберешь, это не скандал.

Этим можно было у того, у Комисарова в его программе десять лет назад кого-то удивить, но только не теперь.

Сева Карпов с бесстрастным лицом сидел и выжидал оценки шефа, чтобы сразу подхватить и начать развивать эту оценку, одновременно восхищаясь умом Гриши, с какой бы стороны она ни оказалась по отношению к работе Максимки, с хвалебной или наоборот с критической.

– Ну, не вытягивают эти турмалайские родичи Алиски на скандал, не вытягивают, – укоризненно скорчив рожицу, сказал Гриша.- Верно, материал полное говно, – кивнул Сева, – в корзину твой материал.

Максим поморщился. Он ничего не сказал, но про себя подумал, до чего же подлец Сева, как будто он не ездил на съемки и как будто не кричал и не размахивал руками, – какая суперская идея! Какой классный сюжет! Хамелеон и только!

– Ну, не совсем уж и такое полное говно, – придержал Гриша своего верного Севу, – было бы полное говно, мы бы из Максимкиных гонораров удержали бы за командировку, так ведь?

Гриша и Сева оба довольно заржали.

Максим натужно улыбнулся, подумав, – с них бы сталось, они бы удержали.

– А какой скандал ты бы хотел? – спросил Максим, сам испугавшись своего вопроса, как бы Гриша не счел это вызовом, этаким полезанием в бутылку и как бы не обрезал его грубым окриком, типа, – за это мы тебе зарплату платим, чтобы ты скандалы выдумывал.

Но нет, не обрезал и не оборвал, а наоборот, очень добродушно принялся излагать свою теорию рейтинга.

– Понимаешь, Максимка, технология скандала такова, что ты показываешь сюжет, как обосрался некий дядя или обосралась некая тётя. Но если ты покажешь простого обосравшегося дядю, то это не будет скандалом, для этого не надо было и телевизор дорогой плазменный покупать, а просто иди на площадь трех вокзалов да гляди на обосранных бомжей задаром.

Сева восторженно кивал и поучительно поглядывал на Максима, дескать, записывай, учись студент.

– Скандал, это когда ты показываешь не просто обосравшегося дядю, а когда ты показываешь знаменитого дядю, дядю известного всей стране, звезду эстрады или политика, показываешь его со всем его говном и во всей его неприглядности, вот тогда ты будешь иметь скандал, – сказал Гриша, и довольный сказанным, откинулся на спинку кресла.

– Но мы же не просто бомжей отсняли, – начал оправдываться Максим, – мы же отца и мать Алиски Хованской отсняли, они же знаменитость, вернее Алиска у нас супер-знаменитость.

– Мало говна надыбали, – подытожил за шефа Сева, – надо какую-то более скандальную историю про них придумать.

– Покуда они нас не опередили, – хмыкнул Гриша.

– А этот материал что? В корзину? – на всякий случай поинтересовался Сева.

– Так уж сразу и в корзину, – укоризненно покачал головою Гриша, – думайте, ребята, как использовать, может вы этих ее предков сюда в Москву или в Питер за каким-нибудь делом выпишите?

– За скандальным делом, – уточнил Сева.

– За смертельно-убийственно-скандально делом, – подытожил Гриша, – давайте, ребята, думайте, за это нам денег дают… – здесь Золотников сделал паузу и повращав глазами, добавил, – пока дают.


***

Было решено, что родителей Алиски вытащат поближе в Питер. И снимут с ними материал прямо в клубе Максим Деголяс.

– Как изолировать их от Алиски? – задумчиво глядя на статую шоколадного негра с некогда откусанным гениталием, что стоял теперь при входе в клуб в качестве исторического экспоната, спросил Максим.

– Что, вспоминаешь, как Алиска этот шоколад тебе в зад засунула? – хохотнул Сева.

– Я тебя по делу спрашиваю, – раздраженно дернув плечом, ответил Максим, – мы их сюда выпишем, а они Алиске отзвонятся, она нас сразу раскусит.

– Не отзвонятся, – успокоил Сева, – Алиска сейчас со свитой Полугаева в Страсбург на неделю улетела.

– Того самого Полугаева? – вздрогнул Максим, – Ивана Ивановича что ли?

– Его, – кивнул Сева, – а что?

– А ты откуда знаешь? – нервически отворачиваясь, чтобы скрыть волнение, переспросил Максим.

– В Шереметьево с ними в ВИП-зоне давеча пересекался, они в Европу улетали, а я Лагутина провожал, надо было ему от Гриши кое-чего передать, – сказал Сева, не преминув при этом намекнуть на свои высокие связи.

– Кое-что, это коробка с котлетами евриков? – хмыкнул Максим, и спохватившись, что лезет не в свое дело, еще раз уточнил, – а что, Алиска с самим Иван Иванычем на коротке?

– Да нет, куда ей, – отмахнулся Сева, – она с этой, с дылдой Полугаевской закорешилась, с Зинкой, она теперь при этой Зинке навроде наперсницы и пресс-секретаря.

– Эвон! – задумчиво пригорюнился Максим, – и давно ли?

– А чего тебе? – фыркнул Сева, – завидуешь что ли? Или запал на эту оглоблю трехметровую?

– Да нет, – неопределенно покачал головою Максим, – я не ревную, просто от Алиски можно всего ожидать.


***

В принципе, Максим был прав, Алиска не даром прокатилась в этот Стасбург.

– У моего шофера приятель, тоже шофер, работает у одного мудака типа секретаря для щепетильных поручений, – лениво куря длинную сигаретку, начала Зинка, – сегодня заехал к нам в офис, я так поняла, что что-то секретное привез от своего шефа Иван Иванычу моему, ну и потом зашел за моим водилой, они всегда потом идут в кафетерий, курят, говорят обычно о машинах. Шоферишке этому слабо купить как у своего хозяина – АУДИ цельноалюминиевый с двигателем v-8 за полмиллиона грюников, но мечтает о новой тойоте – камри и все с моим водилой об этом разговаривает.

– А ты чё, с ними тусуешься, Зина? – удивилась Алиса, – кофе с рабами и прислугой пьёшь? С народом смешиваешься? Думаешь, когда революция грянет, тебя пощадят за это?

– Ну, смейся-смейся, устало улыбнулась Зинаида, – я иногда тоже поболтать с простыми люблю, не все же с Иваном про судьбы отечества!

– Ну ладно, гутарь дальше, – примирительно махнула ладошкой Алиса.

– Ну, вобщем пошла я с ними до кафетерия за компанию…

– За компанию одна повесилась, – хмыкнула Алиска.

– Да ну тебя, – закашлялась дымом Зинаида, – вобщем, пошла я только сегодня разговор у моих водил пошел странный. Один мне говорит, "вот сейчас есть бабы, которые вынашивают беременные чужую яйцеклетку, вынашивают до состояния ребенка, а потом рожают, получают бабло и по новой – беременей и рожай – ни хрена делать не надо" Я ему на это, – дескать тебе чего, завидно чтоли? А он мне дальше тему грузит: – "а есть бабы и своих детей продают"… А я ему, ну и дальше то чего?

А он говорит, – "жалко мне, что мне продать некого, детей нет, родителей если вот только, но они старые, они даже на органы не пойдут". Я сему посочувствовал.

И правда, вот жаль то какая! Старики товар не ходовой, хрен их продашь!

– Да, моих точно не продашь, – вздохнула Алиска.

– Чего? Совсем старые? – сочувственно спросила Зинаида.

– НЕ то чтобы старые, но сильно мудаковатые, – поджав губы, ответила Алиска.


***

Сговорились выманить финских предков Алисы большим призом. Денег на это дополнительный расход Гриша дал. Поскрипел креслом-качалкой, поморщился, но дал.

– Расскажу анекдот, – едва войдя к Грише Золотникову в кабинет, затравки ради, начал Максим, – вопрос: как сманить молдаванина чтобы он слез с дерева?

– Ну, – нетерпеливо моргнул Золотников.

– Надо просто помахать молдаванину рукой, – прыснул Максим, – разве не смешно?

– Смешно, – согласился Золотников, – только твои финские родичи не такие простаки, они так просто с Финляндии не слезут, им рукой маши -не маши, будут упорно в своем Хельсинки сидеть.

– Тогда надо помахать им не рукой, а пачкой денег, – вставил Сева.

– Правильно мыслишь, – кивнул Золотников, – денег я дам, только и вы с Максимом, дайте мне сценарий, для отчетности, я его Зурабу Ахметовичу к расходному ордеру прикреплю.

Гриша долго вертел в руках сценарий, мычал, тужился что-то сказать, открывал рот, как рыба вытащенная из воды, и наконец родил:

– За триста тысяч рублей они снимут трусы?

– В том, что снимут, ни на минуту не сомневаюсь, – ответил Максим не мигая, – вопрос в том, за сколько они согласятся это сделать.

– Ну, и почему ты решил, что они согласятся снимать на камере трусы за триста тысяч? – неожиданно нервически зевнув, – спросил Гриша.

– Потому что я снял бы трусы за пятьсот, но я это я, а они не такие знаменитые, снимут и за триста, – простодушно признался Максим.

– Хорошо, денег достану, вызывай, – подвел итог Гриша. И подумав, добавил, – забавно должно получиться, покажут голые задницы, хм, смешно!

– И трусы раскрашенные под цвет национальных флагов России и Финляндии хорошая придумка, – заметил Сева, – это ведь я предложил.

– Молодец, возьми с полки пирожок, – сказал Гриша и дружески похлопал Севу по плечу.


***

То что Зина была с Максимом, Алиску привело в состояние бешено-иступленного восторга.

– Давай о нем мою следующую программу снимем, – повизгивая от еле сдерживаемых счастливых рыданий, крикнула она, когда Зина рассказала, как будучи у нее в гостях, Максим имел секс с горничной и мочился в этрусскую вазу из Эрмитажа.

– Давай мы твою горничную ко мне на передачу привезем в студию и она…

– Она вообще-то беременная сейчас, – покашляв в кулачок, заметила Зинаида.

– Как беременная? От него? – вздрогнула Алиса.

– Да нет, вроде как от моего Ивана Ивановича Полугаева, но он вообще-то признавать ребенка не собирается.

– Так это и замечательно, что не собирается, – всплеснула руками Алиска, – мы привезем ее в студию с животом, соберем массовку, она расскажет, как трахалась с Максимкой и как он клялся ей в любви, обещая увезти в свой Питер-Ленинград, и как потом бросил несчастную девушку…

– Да к тому же заразил непристойной венерической болезнью, – вставила Зинаида, раскуривая очередную свою длинную сигаретку, – у меня и справки от венеролога имеются.

– Это то что надо, – едва не рыдая, воскликнула Алиса, – это высший класс, ни один сценарист такого не придумает.

Сёма Израйлович за ночь сбацал сценарий.

Поглядев бумажки, Тина Демарская куда-то позвонила и ухватив Алиску за штрипку дорогих джинсиков сказала, – тут спонсор нарисовался, если тему программы слегка изменить, и пригласить не одну беременную и заболевшую от Максима, а три и больше, то Интер- медиа – группа подтянет Лайф Стайл и других производителей презервативов, а это миллиона три только на одну передачу.

– Трех беременных и трех заболевших? – задумавшись переспросила Алиска, – говно вопрос, наберем и больше, надо только свистнуть.

Горничная Полугаевых Анна была на шестом месяце.

В гримерке над ней поколдовали, сделали сиротское личико обиженной судьбою молодой Кати Масловой из толстовского Воскресения.

– Ты плачь, ты больше плачь, – напутствовала Аню Тина Демарская, – ты когда начнешь про Максима рассказывать, ты срывайся на рыдания, платочек к глазам и хлюпай носом, а массовка в это время должна издавать возмущенный ропот и гневные крики, – уже обращаясь к ассистенту Коле, сказала Тина, – пусть Сема напишет несколько выкриков, типа "позор Максиму" или "как долго можно измываться над нашими женщинами", и порепитируем.

Алиску к этой передаче одели в эффектно черное с серебром. Длинное узкое платье, открытое вверху и закрытое снизу. Плечи, шею и лицо сильно напудрили, чтобы контрастировали с черным платьем, чтобы Алиска выглядела как воплощенная разгневанная женская совесть, которая должна призвать к ответу бессовестных мужчин вроде Максима.

Волосы Алиске гладко зачесали назад и теперь она стала похожа на последнюю кинозвезду черно-белого американского кино.

– Вы только что слышали трогательное признание Анны, этой бедной и несчастной горничной господ Полугаевых, – сказала Алиса, картинно откинув руку в сторону, где сидела и прикладывала к носику платок понурая new Катя Маслова, – мы все тронуты искренностью Анны, и все удивлены, какой безнравственною и мелкотою бесчувственной души надо обладать, чтобы пользуясь высотой своего общественного статуса, обманывать бедных девушек, таких как наша Аня, приехавших в Москву их провинции, чтобы заработать на пропитание, а теперь, вместо этого пропитания, вынужденных тратиться на лечение и ждать ребенка, судьба которого еще неизвестно как сложится.

– Позор, позор соблазнителям, – послышалось с трибун, где сидела массовка.

– А сейчас мы вам покажем кадры, заснятые камерами внутреннего наблюдения, которые нам любезно предоставило охранное предприятие "Гард Мезон", с которым у господ Полугаевых был подписан договор об охране их жилища, на этих уникальных кадрах вы увидите, как наш в ковычках герой в пьяном безобразии гулял по помещениям и домогался девушки Ани, посягнув на самое дорогое, чем она тогда располагала, на ее честь.

Камеры взяли ракурс на экран, где в режиме раскадровки началась демонстрация кассеты снятой с камер наружного и внутреннего наблюдения.

– Вы видите, как наш герой…

– Ой, – крикнула какая-то женщина из второго ряда, – дывытися, тож Максимка голый, як ув бани!

– Это не баня, милая дама, – отреагировала на реплику ведущая, – это внутренние покои господ Полугаевых, куда Максима Тушникова, как человека пригласила в гости мадам Зинаида, она у нас в гостях и она сейчас расскажет нам и прокомментирует.

– Вы знаете, – начала Зинаида, – вы знаете, Максим сперва показался мне очень интересным человеком, когда я рассказала ему, что у нас с Иваном Ивановичем сейчас случайно оказались несколько этрусских ваз из Эрмитажа, Максим выразил желание познакомиться с коллекцией, и я как истинная интеллигентка не могла отказать настоящему ценителю в общении с прекрасным.

Зинаида на этот раз была одета не так, как разряжал ее в театры ее супруг Иван Иванович, но на ней были демократические джинсы черного вельвета, туфли без каблука и красная курточка из мягкой синтетики, выгодно оттенявшая ее разметанные по плечам волосы цвета пляжного песка в Ницце.

– Да! – воскликнула Алиса, – а теперь посмотрите на эти кадры, посмотрите, как этот с позволения сказать ценитель, мочится в вазу, стоимостью сто пятьдесят тысяч долларов.

– Нет, не этот кадр, этот кадр не показывайте, его надо вырезать, – крикнула Алиса… На экране, вместо писающего в вазу голого Максима пошли кадры того, как Зинаида вытаскивает Максима из своего хаммера.

– Это промотайте и отсюда снимаем заново, – скомандовала Тина Демарская с укоризной посмотрев на ассистента Колю, – гнать тебя надо в три шеи за такие проколы.

– Мы сегодня собрали у нас в студии несколько так сказать жертв любвеобильности нашего секс-символа современности, каким себя наверное не без оснований, мнит сам Максим Тушников, – сказала Алиса, – просим в студию Марину Иванову и Марину Сидорову, просим!

Под аплодисменты зала в студию проследовали две девицы с девятимесячными животами, что тем не менее не мешало им шагать на семнадцатисантиметровых каблуках…

– Марина Сидорова, простая московская школьница, скажите, где вы познакомились с Максимом Тушниковым?

– Я познакомилась с Максимом в библиотеке, в доме Пашкова куда я пришла писать реферат по литературе по теме женского общественного сознания в романах Тургенева.

– Скажите, а что там делал Максим Тушников? – поинтересовалась Алиса.

– Он сидел за соседним столом и листал какие-то порнографические журналы, а потом он предложил мне сниматься в кино в роли Аси из Дворянского гнезда.

– И вы поверили этому человеку? – патетически воскликнула Алиса, – и вы поехали с ним?

– Да, и я поехала с ним на этот, как он сказал, на кастинг, – всхлипывая и оглаживая свой арбузообразный живот, сказала Марина номер один.

– А вы где и как познакомились с отцом вашего будущего ребенка? – обратилась Алиска к Марине номер два.

– А я гуляла в парке и собирала гербарий для урока ботаники, – сказала Марина номер два, – а Максим в это время распивая спиртные напитки подошел ко мне, взял меня вот тут и вот тут, – Марина показала руками, как Максим взял ее за грудь, – и когда он меня взял вот тут и вот тут, он предложил мне поехать на кастинг, где якобы снималась программа посвященная вопросам садоводства и собирания гербариев…

Марина номер два заплакала, принявшись энергично мять и оглаживать свой выдающийся живот.

– Вот негодяй! – выкрикнул кто-то из массовки.

– Да, вот таких людей нам приходится терпеть на нашем телевидении, – резонерски заключила Алиска…


***

А программу с Алискиными родичами снимали в клубе Максим Деголяс.

Вести программу на этот раз пригласили известного питерского историка Льва Бурэ.

– Наша тема, это собрать здесь в этом клубе несколько поколений питерцев из так называемой экономической эмиграции, из тех, кто так или иначе в разные времена покинул нашу родину, дабы поселиться в тех краях, где лучше, – улыбчиво сказал интеллигентный Бурэ, – Сегодня у нас в гостях несколько наших бывших земляков ставших экономическими эмигрантами, которые в совершенно разные времена и периоды экономического развития нашей страны, решили, что если рыба ищет где поглубже, то человек ищет где получше и посытнее.

Кроме Лены с Васей в просторном холле клуба Максим Деголяс собралось несколько парочек совершенно разнообразного вида и возраста, причем Лена и Василий очевидно представляли здесь самое старшее поколение эмигрантов.

За одним столиком рядом с ними посадили парочку, приехавшую на съемки из Франции.

Их звали Ира и Володя. Ира была явно главной в этой парочке, – Володя программист, а я работала в интуристе переводчицей, – сказала Ира.

– И чем занимаетесь теперь там? – скорее из вежливости, чем из истинного любопытства поинтересовалась Лена. Ее давно уже не волновали судьбы бывших соотечественников, и находясь там, за кордоном, они с Василием всячески старались позабыть, что они по своему онтогенезу не европейцы.

И кабы не обещанные по договору триста тысяч рублей, хрена с два поехали бы они сюда.

– Мы имеем свой бизнес, – горделиво подернув прической сказала Ира, – Володя по вызовам чинит сантехнику, а я сижу с чужими детьми, десять евро в час.

– Очень мило, – бесстрастно сказала Лена.

– А сколько вам пообещали за съемки? – поинтересовалась Ира, – нам вот оплатили дорогу в оба конца и пообещали по пять тысяч рублей, а вам сколько?

– Примерно столько же, – еще бесстрастнее ответила Лена.

Тем временем на середине сцены, оформленной в традиционном для подобных случаев стиле с неким архитектурным салатом из местных Петропавловской крепости с Адмиралтейством, что должны были обозначать родину и Эйфелевой башней с Лондонским Биг Беном, что должны были означать чужбину, на фоне этого задника, приплясывал полу-голый кордебалет, а впереди кордебалета стояли Лев Бурэ и Максим Тушников.

– Здравствуйте дорогие гости, здравствуйте, дорогие телезрители, – накатанным и отработанным басом рокотал Максим, – сегодня в нашем клубе мы рады приветствовать экономических эмигрантов что в разные времена и по разным причинам покинули наш город-памятник, променяв его на другие города и веси стран Европы, Азии и Америки.

– Когда нас раздевать то будут? – наклонившись к жене, спросил Василий.

– Наверное самыми последними, – ответила Лена.

Но она ошиблась.

– Мы начнем сегодняшний праздник с пары самых старших экономических эмигрантов, которые уехали из тогдашнего еще не Питера, а из Ленинграда и уехали в соседнюю Финляндию, которая тогда казалась нам экономическим раем, а теперь кажется нам чем-то хуже Ленобласти, мы приветствуем Лену и Василия! – истошно крикнул Максим и захлопал, подавая массовке сигнал, чтобы хлопала тоже.

– По правилам нашего стрип-бара и нашего стрип-клуба, – обняв поднявшихся на сцену Лену и Василия, сказал Максим, – по правилам нашего клуба, самые почетные гости у нас всегда исполняют добровольный стрип-танец, но…

Тут Максим прервал свою речь и повернулся к своему визави историку Льву Бурэ.

– Но мы сегодня устроим не просто обычный стриптиз, это было бы просто недостойно наших сегодняшних гостей, – с хитрой улыбкой сказал Лев Бурэ, – мы попросим наших милых гостей не просто раздеться, а сыграть с нами в сценку, советская таможня, или как мы, то есть вы тогда в те времена уезжали из СССР и вывозили на себе то, на что собирались там на чужбине, или наоборот, на земле обетованной, пожить и пожить неплохо.

Вот вам задание, вы должны спрятать на себе вот эту пачку долларов, они кстати настоящие, – Бурэ для убедительности потряс над головою пачкой зеленых купюр, – вот эту икону в ризе, вот эту картину Шишкина или Айвазовского, и наконец, вот эту стопочку золотых николаевских червонцев, и я обещаю, что если наш таможенный досмотр клуба Максим Деголяс не найдет этих ценностей, то ценности останутся при вас.

– Итак! – Максим хлопнул в ладоши, – итак, начинаем!

Заиграла энергичная музыка, в зале погас свет и в сплохах стробоскопа, как в покадровой демонстрации кино, стало видно, как Лена и Вася, раздевшись до белья, принялись оборачивать друг дружку живописными холстами и засовывать лежавшие на столике свертки в разные места своего гардероба.

Через три минуты музыка внезапно стихла и в зале зажегся яркий свет.

У стриптизерского шеста, задекорированного теперь под пограничный столб с надписью СССР стоял Максим Деголяс в фуражке российского таможенника а рядом с ним стояли две голые девицы с бутафорскими автоматами Калашникова и в касках с красными звездами вместо привычных кокошников.

– Покажите ваш багаж, – распорядился Максим, обращаясь к Лене с Василием, – везете ли с собой оружие, наркотики, золото-валюту-драгоценности?

– Нет, ничего такого не везем, – за себя и за жену весело ответил Василий.

– А вот мы сейчас посмотрим, – тоже весело крикнул Максим и дал музыкантам знак, чтобы играли.

Оркестр грянул "семь-сорок".

Сперва Лена сняла с себя кофту и осталась в джинсах и огромном бюстгальтере на который пошло около пяти квадратных метров кружев и дорогостоящего батиста.

– В сиськах, в сиськах у нее поищи! – кричали из массовки.

Максим Деголяс не торопясь, по хозяйски обходил глыбу Лены и расстегивал то тут то там, то пуговичку, то крючечек.

– Сиськи, сиськи кажи! – не унималась массовка.

– Да, в таком бюстгальтере можно всю Третьяковку с Эрмитажем вывезти, – пошутил Максим.

Массовка благодарно рассмеялась.

Когда Лена осталась в одних шелковых трусиках, узенькими ладошками пытаясь прикрыть свои глобусообразные молочные железы, Максим занялся Василием.

– В жопе, в жопе у него червонцы спрятаны, – кричала массовка.

– А Айвазовского он на член намотал, – кричали уже сильно подвыпившие на дармовщинку гости.

– Мы везде посмотрим, от нашей таможни ничего не скроется, все тайное рано или поздно становится явным, – приговаривал Максим, раздевая теперь мужа Лены, покуда она привыкнув уже к роли порно-звезды, начала игриво покачивать бедрами и в такт музыке поигрывать своими голыми грудями.

– Вот это прибор! – восхищенно крикнула какая-то дамочка из глубины зала, дайте свет, хочу поглядеть.

– А я хочу потрогать! – крикнула другая подвыпившая дамочка.

– Наших стриптизеров можно приглашать на приват-танец к столику, – объявил Максим, – за индивидуальную плату, господа, за индивидуальную плату…


***

Программы Алисы и Максима вышли с разницей в один день.

Ее шоу "Шокирующий визит" было показана в субботу. В первой его части была программа "Раздень бабу 45", где звездой была мать Максима. А во второй части заочной звездой был сам Максим, где пять беременных Маринок вспоминали, где и когда он познакомился с ними…

А программа Максима Деголяса и Льва Бурэ прошла в эфире в воскресенье.

Все были очень довольны.

Но самое главное, довольны были спонсоры и учредители.

На Новый Год, подводя итоги рейтингов и подсчитывая зрительские аудитории по результатам исследований Гэллап-Группы и Медиа-Метрии-Групы, Зураб Ахметович был вынужден выплатить Золотникову 100 причитающихся ему котлет.

– Ай, хорошего парня ты мне дал, ай-молодца!


***