"Гаs" - читать интересную книгу автора (Лебедев Andrew)

Глава пятая

Здравствуй и прощай.

"С Алексеем отношения стали складываться как-то странно. Порой он меня просто пугает. Иной раз он каким то зверем становится, мне даже страшно. И прогнать его бы уже надо, но мне почему-то кажется, если это сделать резко, то он может просто убить.

Мне страшно.

А тут вдруг позвонил и говорит, давай поедем в Битцевский парк. Погулять".

"Я уже давно понял, что допрос в кабинете следователя никогда не кончается, и когда меня приводят назад в камеру, функцию следователя берет на себя смотрящий по хате. Пахана нашего кличут Чугуном. А Чугун он и есть Чугун. Никакого политеса, никакого притворства и никакой игры. Он мне напрямик говорит, – сознайся, что убил тех девок в Битцевском парке, или мы тебя тут в камере с пацанами медленно рвать на кусочки и крысам скармливать начнем"…

– Хочешь, я тебе про всех моих мужчин расскажу, как у меня с ними было? С подробностями! Хочешь?

На Веронику напал приступ пьяной бравады. Уже на регистрации она выглядела сильно осоловелой, видимо на вчерашние дрожжи, а потом, когда ждали посадки, Вероника еще приняла сто или все сто пятьдесят граммов коньяка на свою бритжит-бордоевскую грудь, когда Сухинин не успел приглядеть за ней в баре. А приглядывай-не приглядывай, неизвестно сколько она выпила, выходя в дамские комнаты! Кино про белокурую гитаристку из чикагского джаз-банда в исполнении Мерилин Монро для некоторых девочек бесследно не прошло, и они теперь научились прятать бутылочки в чулках или в колготках.

Вобщем, на борт "боинга" западно-сибирских авиалиний Веронику пришлось тащить.

Не бросать же ее! Хотя, соблазн был и Сухинина так и подмывало, назло Мирохину вызвать в зал ожидания еще не так далеко отъехавшего от аэропорта их шофера Колю, пусть забирает пьяное туловище вдовы. Но Сухинин обещал Митрохину, что приглядит за Вероникой. Значит, надо нести крест. Нес же он его почти всю свою сознательную жизнь!

Первый час полета измучил их обоих.

Наверное от перепада давления, когда самолет стал набирать высоту, Веронику стало тошнить. Она стала какой-то буквально зеленой и три раза пошатываясь, ходила в туалет. Хорошо, стюардесса в их бизнес-классе хорошая попалась, понимающая. Помогла Веронике, умыла ее, достала из аптечки таблетки активированного угля и цитрамона. Потом, попив минералки и укутавшись в заботливо поданный стюардессою плед, Вероника немного подремала. Но недолго. Пол-часика посопев с закрытыми глазками и похлюпав носиком, Вероника проснулась и, прильнув к уху Сухинина своим горячим ртом, вдруг истово принялась исповедоваться ему, как какая-нибудь старая грешница католичка в жарком маленьком мексиканском городке исповедуется молодому новенькому, только что присланному из епископата священнику.

– Хочешь, расскажу про всех моих мужчин? С самого начала и с подробностями?

Хочешь?

Еще какие-нибудь пол-года назад Сухинин сам бы дорого отдал за то, чтобы хоть чуть-чуть заглянуть в тайны сексуального прошлого Вероники. Ночами бывало, распаляя свое воображение, он представлял себе сцены, где волею его фантазии, его возлюбленная то отдавалась своему тренеру по гимнастике, когда на втором курсе сдавала зачет по физкультуре, то была изнасилована тремя попутчиками-бандитами в купе экспресса Адлер-Москва, когда одна возвращалась с каникул из Сочи, то в общежитии иностранных студентов вступала в какие-то совершенно немыслимые отношения с неграми из Мозамбика, что учились у них на курсе…

Но теперь, когда Сухинин выздоровел, ему это было уже не так интересно.

И ему даже захотелось как-то отомстить Веронике. Отомстить за те почти двадцать лет его душевного плена, которому она была и главной виновницей, и главным прокурором и главной надзирательницей.

– Не знаю, что ты там обо мне думал и думаешь, – придав своей мордашке решительное гордое выражение, начала Вероника, – но первым моим мужчиной был Игорь. Да, именно Игорь Пузачев. И для меня это было очень важно, первый раз с первым своим мужчиной быть обязательно по любви.

Сухинин автоматически притих и даже затаил биение собственного сердца.

– Это было на третьем курсе после стройотряда, когда вы ездили в Волгоград, помнишь?

– Помню, нас еще тогда едва не выперли из отряда за фарцовку, – улыбнулся Сухинин.

– Да, это тогда было, – Вероника задумчиво глядела мимо Сухинина, – я была такая глупая, я так влюбилась.

– Почему глупая? – Сухинин пожал плечами.

– Наверное, надо было выходить замуж за другого, – ответила Вероника.

– За кого? – испуганно спросил Сухинин, подумав, что Вероника сейчас примется сожалеть, что не прожила всю жизнь с ним, и что теперь раскаивается и сожалеет.

– За доцента Лидяева, – сказала Вероника, – он мне предлагал аспирантуру и диссертацию за два года, и знаешь, когда я ему отказала, он взял в аспирантуру Ленку Безрукову и сделал ее любовницей.

Эту историю Сухинин слыхал. Ленка и правда стала потом кандидатом наук, доцентом, а сам Лидяев дорос до проректора по науке.

– Ну и что? Была бы сейчас доценткой? Жила бы в маленькой квартирке, ездила бы на автомобиле марки "Ока"? – хмыкнул Сухинин.

– Может, это и лучше бы было, чем всю жизнь бездельничать, – ответила Вероника, – быть женой деятельного человека не такое это уж и счастье.

– Банальная сентенция, – возразил Сухинин, – и не верю, что ты отдала бы трехэтажный особняк на Десне за двухкомнатную квартирку в Ясенево.

– Не отдала бы, – согласилась Вероника, – потому что слабая и нерешительная, потому всю жизнь и промаялась.

– Ты обещала меня удивить рассказами про всех твоих мужчин и с подробностями, – сказал Сухинин, – а увела куда то не туда.

– А потому что кроме Пузачева были у меня только двое.

– Кто? – вскинул брови Сухинин.

– Ты их знаешь, – сказала Вероника и поджала губки.

– Митрохин и Бакланов? – попытался угадать Сухинин.

– А вот и нет, – покачала головой Вероника, – а вот и нет.

– Ну, так не томи, мне интересно, – Сухинин на своем месте.

– Однажды Пузачев попросил меня провести вечер в компании одного очень важного для него человека.

– Неужели? – выдохнул Сухинин.

– Да, – кивнула Вероника, – он сумел меня убедить, что это очень важно.

– С кем ты переспала? – нетерпеливо спросил Сухинин, – под кого он тебя подложил?

– Это был чиновник из Счетной палаты, ты его помнишь, – сказала Вероника.

– Когда в девяносто восьмом году шерстили нашу головную контору? – догадался Сухинин.

– Угу, – кивнула Вероника, – его звали Валерий Аркадьевич.

– Обычно в таких случаях дают много денег и просто устраивают баньку с дорогими проститутками, – с сомнением сказал Сухинин.

– Здесь был иной случай, – сказала Вероника.

– Допустим, – согласился Сухинин, – тогда кто был вторым?

– Не догадываешься? – спросила Вероника, снизу вверх взметнув на него взгляд своих серых глаз.

– Нет.

– Значит, мы хорошо маскировались, – довольная улыбнулась Вероника.

– Ну так кто же?

– Фридрих.

– Фридрих Янович?

– Да. Ёб твою мать! – в сердцах выругался Сухинин.

Он выругался так громко, что сидевшие на другом диване их бизнес-класса господа вздрогнули и обернулись на них.

– Не ругайся, – сказала Вероника.

– Прости, не буду.

Помолчали.

Помолчали и поглядели в иллюминатор.

Начинались сумерки.

– Навстречу часовому поясу летим, – сказала Вероника.

– Ты обещала мне сексуальные подробности, – сказал Сухинин.

– Да какие там подробности? – хмыкнула Вероника, – Фридрих почти импотент, и комплексует на этом, а вот Валерий Аркадьевич из счетной палаты, тот орёл.

Рассказать?

– Нет, не надо, – ответил Сухинин.

Снова помолчали – У нас в школе, в нашем классе все парни делились на три группы, – начал Сухинин, когда выслушал исповедь Вероники, – первая и более многочисленная группа, это обычные хвастуны, которые будучи девственниками, напускали на себя этакого форсу, дескать, мы у себя на даче, или мы у себя на дворе с девчонками и так и этак, вторая группа, к которой принадлежал я, были девственниками-тихонями, которые если бы и хотели похвастать своими небывалыми похождениями, то им бы никто и не поверил, настолько детьми они были во всем. Ну, и третья группа, истинных героев, которые вели где-то там, вне школы совершенно взрослую половую жизнь. Эти парни не хвастались своими похождениями и не выдавали своих тайн. И как мне уже потом, через много лет стало ясно, когда мы встречались с бывшими одноклассниками, в большинстве случаев на чьих-то похоронах, кстати говоря, так выяснилось, что эти парни во всем и были настоящими и по жизни добились больше иных хвастунов.

Поверх внимательно притихшей Вероники Сухинин поглядел в иллюминатор. В пронзительной голубизны морозном небе, пологим куполом нависшем над грудами бесконечных облаков – сияла звезда.

Может, это НЛО?

Или нет, это звезда, что ждет его.

Это она.

Это Олеся.

Сухинин улыбнулся.

– Чему ты улыбаешься? – ревниво спросило Вероника.

– Мыслям, – ответил Сухинин.

– Продолжай, мне интересно, – попросила Вероника.

– Ну, слушай.

Со мною рядом за партой весь девятый и десятый классы сидел Витька Николаев.

И все два долгих года он буквально изводил меня своими сальными небылицами про то, как он и его друзья в их шестнадцать уже вовсю сожительствовали с взрослыми и опытными женщинами. Я априори относился к этим россказням Витьки как к небылицам и стандартному хвастовству тех ревниво относящихся к своему статусу подростков, что упорно хотят выглядеть более опытными, чем они есть на самом деле. Таких фантазий и до Витьки я слыхал много – и в школьном тубзике на переменах, и в спортивной раздевалке, и в темной палате в старших отрядах пионерского лагеря. Сам я никогда не соревновался с рассказчиками, перебивая их, де вот я на даче с одной на сеновале, или вот однажды прихожу к приятелю, а там его старшая сестра… Нет, я всегда был адекватен и понимал, что начни я про такое, меня тут же поднимут на смех, настолько желторотым сосунком выглядел я в свои шестнадцать. Со мной-то и на школьных вечеринках даже самые застенчивые и тихие девочки танцевать не шли, не то что боевые огонь-девицы! Но порою мне все же интересно было послушать, все-таки природа и все такое, но подобные рассказы в устах моего соседа по парте Витьки Николаева были настолько сально-скабрезными, что вызывали только отвращение и гадливость.

А он насиловал и насиловал меня своими россказнями.

Особенно запала, особенно запомнилась мне тогда одна грязнейшая история о том, как якобы однажды он присутствовал и принимал участие в какой-то воровской хулиганской оргии с проститутками, где один его приятель поспорил, что он за вечер оттрахает одну из тамошних дам не менее десяти раз. И Витька так подробно все описывал, как они смотрели, и как и что при этом делалось и говорилось, и он так при этом сально улыбался, закатывая глаза и повторяя все реплики участников той вечеринки, что мне становилось не по себе. Меня едва не стошнило, когда улыбчивый и сам подсевший на собственной истории Витька Николаев сказал, "а Ленка тут принесла из сеней ведро и говорит Лёхе, ссать сюда будем, и поставила ведро рядом с кроватью"…

Кстати.

Уже после того, как Витьку мы похоронили, один из одноклассников моих рассказывал, что учился потом с Николаевым в одном военном училище и что Витька -то, оказывается не врал. И всех курсачей девственников-второкурсников как-то пару раз действительно водил в такие злачные места, что ни Куприну, ни Мопассану не снились.

– Ты это к чему? – спросила Вероника.

– К тому, что Витька Николаев на меня очень сильно повлиял, – ответил Сухинин и вновь принялся глядеть на одинокую звезду.

– А я, – задумчиво протянула Вероника, – а я, оказывается, по жизни была такой дрянью!

– Не журись, – почти ласково потрепав Веронику по плечу, сказал Сухинин, – я тебе еще хочу сказать.

Сухинин снова поглядел на звезду.

В плексигласе иллюминатора звезда раздалась лучами и теперь выглядела как вытянутый по вертикале крест.

– Это Олеся мне передает привет, – улыбнулся Сухинин своим мыслям.

– Ну, рассказывай, – Вероника нетерпеливо и капризно дернула его за рукав.

– А наши девчонки в классе тоже делились на три группы. Только я этого не знал, я-то думал, что на две. Одни были веселыми кокетками, под стать парням-хвастунам, что хотели казаться Казановами, эти девчонки не пропускали ни одной вечеринки, но насколько мне известно, на этих вечеринках дальше поцелуйчиков и робкого петтинга дела не заходили. А другие, под стать мне и моим тихим друзьям девственникам – на вечеринки не ходили, потому что их и не приглашали.

Но была, оказывается, и третья группа девчонок. Об этом мне потом рассказал одноклассник, что учился с Витькой Николаевым в военном училище. Эти девочки внешне вели себя в классе как тихони. Но не потому что маскировались, а потому что кокетливая детская суета целовальных вечеринок их не интересовала. Не интересовала потому что они уже с восьмого класса жили тайной, хорошо скрываемой взрослой жизнью. У них были взрослые покровители, и школьная тусовка этих девчонок не интересовала. А я то наивный дурак – думал про этих девочек, что они просто тихони-девственницы, вроде меня и вроде толстого увальня Оськи Либензона, что на всех наших школьных вечерах отдыха играл на скрипке в обязательной торжественной части концерта. Кстати, все всегда ждали второй части, где на смену чтецам и скрипачам на сцену выносили динамики и усилители для выступления нашей школьной рок-поп группы "Дельфины".

– А ты не играл на гитаре? – спросила Вероника.

– Нет, не играл, – поморщившись, ответил Сухинин, – с меня хватило того, что Витька Николаев играл.

Звезда за бортом покатилась влево и исчезла заслоненная вздыбившимся крылом.

Самолет разворачивался, заходя на глиссаду.

Вот и табло зажглось.