"Павел I" - читать интересную книгу автора (Сахаров (редактор) А. Н.)

XIII

– Неутешительные, слишком неутешительные для нас известия приходят беспрестанно с запада… Господь Вседержитель во гневе своём подвергает святую церковь тяжким испытаниям, – глубоко вздохнув и обращаясь к своему собеседнику, проговорил аббат Грубер, сидевший в своём кабинете за письменным столом, заваленным книгами, бумагами и письмами.

Горевшие на столе, под зелёным тафтяным колпаком, две свечи слабо освещали большую комнату, но и в этом полумраке заметно выдавалось бледное лицо старика и его большие глаза, внимательно и пытливо устремлённые на собеседника.

– Правда ваша, господин аббат, тяжёлые времена наступили для Христовой паствы. Революционному потоку, как кажется, не будет пределов, и он скоро охватит собою всю Европу, – с чувством отозвался разговаривавший со стариком молодой, высокий и статный мужчина, одетый в красный кафтан с большим мальтийским крестом, висевшим на шее на широкой чёрной ленте.

– Да, революционное движение охватит всю Европу, за исключением России, которая не только останется спокойна, но, быть может, сделается твёрдым оплотом для поддержания святой римской церкви. Я знаю настоящий образ мыслей императора Павла и вполне убеждён, что если удастся окончательно повлиять на него, то он не только сдержит этот бурный поток, но и обратит его вспять; нужно только как следует приняться около него за дело.

Сказав это, старик встал с кресла и, бодро выпрямившись, продолжал:

– Наше общество – Общество Иисуса – усердно трудится с этой целью при здешнем дворе, и ваш священный орден должен был бы работать деятельно в тех же самых видах. Вы, почтенный бальи, достойный его представитель, приобрели особенное благоволение и чрезвычайное доверие императора; нужно воспользоваться этим поскорее, так как вам, конечно, известно, до какой степени характер государя непостоянен и изменчив. Император Павел – одна из самых кипучих натур, и потому он так быстро увлекается сегодня одною, а завтра другою и иногда совершенно противоположною идеей. Вы будете в ответе перед Богом, если не воспользуетесь настоящими благоприятными обстоятельствами и ненавистью императора к республиканцам. Праведный судия накажет вас за это, – произнёс аббат пророческим голосом, грозно указывая вверх рукою. – Вы, конечно, помните ваши рыцарские обеты? – сурово добавил он.

– Я очень твёрдо помню их, господин аббат но, но… – заминаясь, отозвался мальтийский кавалер.

– Значит, те сведения, которые имеются у меня относительно вас, вполне справедливы? – гневно перебил аббат. – Значит, тот, чьи предки так доблестно в продолжение многих веков служили римскому престолу и священному ордену, изменил теперь и тому и другому…

– Литта никогда не будет изменником, – твёрдым и громким голосом возразил мальтийский кавалер. – В крайнем случае он сделает только то, что вправе и даже обязан сделать каждый честный человек: он явно и торжественно отречётся от того обета, который он прежде принял на себя и переносить который он теперь не в силах.

– И отдаст церковь Божию и священный рыцарский орден на поругание и растерзание врагам Христовым в то время, когда сам Господь посылает ему средства спасти от погибели и церковь, и орден… – запальчиво перебил иезуит. – Какой позор!.. Какое страшное преступление!.. – с выражением ужаса добавил он.

– Я лучше предпочту явно отречься от моего обета, нежели тайно нарушать его, прикрываясь лицемерием, – горделиво сказал Литта. – В искреннем сознании своей слабости нет, как мне кажется, ни позора, ни преступления…

На губах иезуита скользнула язвительная улыбка, насмешливым взглядом окинул он Литту и, нагнувшись над письменным столом, начал рыться в бумагах. Долго с видом совершенного равнодушия копался он в груде бумаг и, приискав листок, на котором было написано несколько строк, подал его Литте.

– Вам знаком этот почерк? – спросил Грубер.

– Если я не ошибаюсь, это почерк императора! – отвечал Литта. – Но я не могу понять этой записки, так как она написана по-русски.

– Вы не ошиблись: эти строки написаны его величеством, а вот и буквальный их перевод, – сказал аббат, подавая графу другой листочек бумаги. Литта быстро пробежал глазами этот листочек, и на лице бальи выразилось изумление.

– Этого не может быть!.. Императору до неё нет никакого дела, – проговорил он взволнованным голосом.

– Значит, вы обвиняете меня и в подлоге, и в подделке, – сказал равнодушно аббат и, взяв из рук Литты листки, спрятал их в ящик письменного стола. – Беседа наша кончилась, господин бальи, – добавил он, кланяясь вежливо графу.

– Я слишком далёк, достопочтенный аббат, не только от подобного обвинения, но даже и от подобного предположения, но вы сами могли быть введены в заблуждение…

– Когда государь удостоил вас в первый раз беседы, ведь он спросил вас: давно ли знакомы вы с графиней Скавронской?..

– Спросил, но что же из этого следует?.. – с живостью прибавил Литта.

– Вы ему рассказали о вашем знакомстве с графиней, и чем его величество заключил этот разговор? – добавил иезуит, вопросительно смотря на Литту.

– Государь проговорил только «гм».

– Но знаете ли как много значит в его речи этот по-видимому ничтожный звук? Впрочем, – продолжал Грубер, принимаясь снова рыться в бумагах лежавших на столе, – вот вам ещё одна новость, она, конечно, крайне неприятна для вас, и хотя вы узнаете её и помимо меня, но тем не менее я считаю нужным предупредить вас на всякий случай. Потрудитесь прочитать вслух это известие, – и аббат с этими словами подал Литте листок бумаги.

– «Директория, – начал читать по-французски Литта, – издаёт на днях декрет об обращении Верхней Италии в Цизальпинскую Республику, причём все имущества, принадлежавшие церквам, монастырям, дворянству и мальтийскому ордену, будут отняты у нынешних их владельцев и объявлены собственностью народа».

Литта вздрогнул.

– В верности этого сообщения нисколько не сомневайтесь, любезный граф. Общество Иисуса не получает никогда ложных известий. Итак, вы лишаетесь разом трёхсот тысяч франков ежегодного дохода, получаемого вами с двух ваших командорств… Нечего сказать, королевское было у вас богатство!.. Весьма редкие счастливцы располагают таким громадным состоянием… А ваш великолепный фамильный палаццо в Милане, ваши наследственные замки и земли в Италии?. Всё это исчезнет из рода графов Лита, равнявшегося по древности, знатности и богатству с знаменитым домом Висконти… И кому достанется всё это богатство? – безумцам, так дерзко попирающим и божеские законы, и государственные установления. Будем же мы стараться изо всех сил, – продолжал Грубер, дружески протягивая Литте свою костлявую руку, – убедить императора Павла возвратить алтари Богу и престолы государям…

– Но, честный отец, – заговорил Литта, нерешительно подавая иезуиту свою руку, – я предварительно должен вам сознаться с полною откровенностью, что я нахожусь в страшном, мучительном положении… Будьте моим духовником, вот вам моя исповедь; несколько лет тому назад я непреодолимо был увлечён одною молодою женщиной; я думал заглушить мою к ней страсть и разнообразною деятельностию, и странствованиями по морям и по суше, и боевою, и монашескою жизнью, но убедился, что все усилия мои бесполезны. Я ещё колеблюсь, но, кажется, решусь, наконец, оставить орден, чтобы быть свободным и сделаться мужем женщины, которая так дорога для меня…

– Неужели, благородный мальтийский рыцарь, она дороже тебе твоих рыцарских обетов? – спросил аббат с выражением насмешливого укора.

– Да, дороже!.. – твёрдо отвечал Лита.

Старик пожал плечами:

– Но не дороже же она тебе, благородный рыцарь, ожидающего тебя небесного блаженства? – возразил он так уверенно, что казалось, на этот вопрос можно было получить только желаемый ответ.

– Дороже!.. – задыхаясь от сильного волнения, проговорил Литта.

Иезуит заткнул руками уши и замотал головою. Он, казалось, не мог перенести такого дерзко-откровенного ответа со стороны благородного рыцаря-католика.

– Легкомысленный безумец, ты богохульствуешь… – как будто про себя проговорил аббат. – Но если вы, достопочтенный бальи, – заговорил он, обращаясь к Литте, – и вышли бы из ордена, то мечты ваши насчёт брака с графиней Скавронской всё-таки не осуществятся. Вам известно уже содержание той записочки, которую я показал вам, и, следовательно, теперь вы знаете затруднения, какие вы встретите при исполнении вашего предположения. Император, по причинам никому не понятным, не желает, чтобы графиня вступила во второй брак…

– Но она – совершенно свободная женщина, и я полагаю, что никто не может препятствовать ей располагать собою так, как она сама пожелает… – раздражённым голосом отозвался Литта.

– Вы так думаете, но я скажу вам, что вы жестоко ошибаетесь. Здесь, в России, власть государя не имеет пределов. Неповиновение его воле может навлечь на ослушника страшные последствия. Примите в соображение, что графиня Скавронская в случае вступления её с вами в брак, не дозволенный императором, может лишиться всего своего огромного состояния. В свою очередь, и вы, один из первых богачей Италии, утратите вскоре всё ваше наследственное богатство, а графиня, как вам должно быть известно, слишком избалована роскошною жизнью. Какая же будущность предстоит ей в супружестве с вами? Хотя она – ещё очень молодая женщина, но всё же для неё миновала уже пора безотчётных увлечений, вы – тоже не юноша, для которого любовь – единственное блаженство в жизни. Имейте в виду только одно, что брак ваш с графиней будет неугоден императору и что, вследствие этого…

– Государь строг, вспыльчив и, пожалуй, причудлив, но вместе с тем он отличается рыцарскими чувствами в отношении женщин, и потому графиня Скавронская может быть вполне безопасна от всяких со стороны его преследований, хотя бы она и нарушила его волю…

– Я допускаю, что в отношении к ней император поступит снисходительно, но разве вы можете быть уверены, что он, узнав о вашем намерении идти наперекор ему, не распорядится о высылке вас из Петербурга в течение нескольких часов? – внушительно заметил аббат.

– Этого не может быть! – с жаром перебил Литта, – государь не решится на подобную меру…

– Пусть будет так, как вы говорите, но подумайте, Божий воин, что вы из любви к женщине, и притом схизматичке, решаетесь покинуть орден и сложить с себя принятые вами священные обеты, то есть нарушить клятву, данную вами во имя Господа!.. Остаётся сожалеть, что и церковь, и рыцарство лишаются в тяжкие для них дни поборника, на которого они могли так твёрдо полагаться. Подумайте, однако, граф, до какой степени вы вашим неожиданным поступком нарушите доверие, оказанное знаменитой вашей фамилии и орденским капитулом, и святым отцом. В столице русской империи вы – первенствующий представитель древнего, теперь гибнущего рыцарского ордена; неужели вы не чувствуете угрызения совести за то, что оставляете это священное учреждение в то время, когда ему всего нужнее иметь надёжных защитников?.. Брат ваш, в качестве нунция, состоит здесь представителем апостольского престола; подумайте только о том, в какое прискорбное положение вы поставите его вашим выходом из ордена, непосредственно подвластного святейшему отцу? Нет, вы не решитесь на это: пример ваш будет пагубен для мальтийского ордена; другие могут последовать за вами, и знаменитый орден святого Иоанна Иерусалимского падёт на радость врагам Христовой церкви из-за каких-то романтических похождений бальи графа Юлия Литты… Вы непременно должны остаться в ордене и служить ему с таким же усердием, с каким служили прежде…

– Но это невозможно, уставы ордена не допускают моего брака… – возразил Литта.

– Вы ссылаетесь на уставы вашего ордена, но позвольте спросить вас: соблюдаете ли вы самые существенные из них? По этим уставам вы дали три главных обета: смирения, нищеты и целомудрия. Хорошо, однако, смирение, когда вы украшаетесь почётным титулом и жалуемыми вам орденами! А ваш торжественный въезд в здешнюю столицу разве был выражением смирения?.. Вы дали обет нищеты, а сами, между тем, пользуетесь тремястами тысячами ежегодного дохода. Наконец, какое значение имеет для вас обет целомудрия, если все ваши мечты направлены на пленившую вас красавицу?..

Литта молча слушал аббата, который продолжал:

– Уставы действительно не допускают вашего брака; но разве не существует в Риме в лице наместника Христова власти превыше всяких уставов?.. Доверьтесь мне, и я ручаюсь, что его святейшество разрешит вам в виде особого исключения, без примера в прошедшем и без повторения в будущем, вступить в брак, дозволив вам при этом оставаться по-прежнему в рыцарском звании… Святой отец не откажет в этом, если признает, что подобной уступки требует настоящее положение ордена, а вы, с вашей стороны, не преминёте заслужить беспредельною преданностию церкви ту необыкновенную милость, какую окажет вам святейший Пий VI…

– Я полагаю, что попытка склонить его святейшество к подобному отступлению от орденского устава не будет иметь никакого успеха… – безнадёжно проговорил Литта.

– А я так не сомневаюсь в успехе, – самоуверенно заметил аббат.

– Но кроме того здесь встречается ещё и другое препятствие… – заговорил Литта.

– Нежелание государя, чтоб графиня Скавронская вступила во второй брак? Пожалуй что устранить это препятствие будет труднее, нежели получить согласие его святейшества. Следует, однако, попытаться: нужно будет уловить благоприятную минуту для объяснения с. императором по этому предмету. Я, к удивлению вашему, любезный граф, буду с вами вполне откровенен; говорю «к удивлению», так как все убеждены, что откровенность не в правилах и не в обычаях нашего общества. Это правда, но бывают случаи, когда приходится отступать от этого. Вы знаете, какое положение занял я при императоре: только граф Кутайсов и я, скромный аббат, имеем право входить к его величеству без доклада во всякое время. Такое исключительное право даёт мне возможность постоянно беседовать с государем и вести с ним разговор, применяясь к настроению его духа. Я прежде всего воспользуюсь удобным случаем, чтобы устроить ваше дело, в возмездие за это я потребую от вас полного, неразрывного со мною союза единственно для блага святой церкви. Вы согласны на это?

– Согласен… – проговорил Литта.

На лице аббата мелькнуло выражение удовольствия; он обнял Литту и громко поцеловал его в обе щеки.