"Девять королев" - читать интересную книгу автора (Андерсон Пол, Андерсон Карен)

Глава восьмая

– Этот наш разговор не для посторонних ушей, – сказала Квинипилис. – Может быть, пройдемся по крепостной стене? Заодно полюбуешься королевством, которое тебе довелось завоевать.

Грациллоний внимательно посмотрел на старшую из галликен. Бремя шестидесяти пяти прожитых лет не согнуло ее; держалась она прямо. В тонком лице угадывалась прежняя властная красота; серые глаза глядели зорко и молодо. Но тело, когда-то пышное, расплылось и отяжелело; руки были в ревматических шишках, во рту не хватало зубов, и двигалась Квинипилис по-старчески осторожно, опираясь при ходьбе на посох с железным наконечником. Седые волосы собраны в пучок Психеи; одета просто, и дом удобный, но простой. Обходилась она всего лишь парой слуг. И все же – Грациллоний с удивлением поймал себя на этой мысли – едва ли ему когда-либо встречалась женщина, более похожая на королеву.

Письмо было составлено на безупречной латыни. Квинипилис скорее требовала его присутствия, нежели приглашала. Отказать королеве значило проявить неучтивость. И может, нажить врага. Тем более что в первые дни в Исе Грациллоний был растерян. Ему вручили высшую власть, но что с этой властью делать, он пока не понимал. Ни в чем так не нуждался новый король, как в доброжелательном советчике. Однако по законам Иса она приходилась Грациллонию одной из его новообретенных жен, и держался он поначалу настороженно.

– Вы приглашаете меня на прогулку?

Квинипилис рассмеялась.

– О боги! Короля оторвали от возлюбленной Дахилис, и он боится, как бы ему не пришлось тешить старческую похоть! Каково тебе заполучить в жены бесплодную смоковницу, седую, сгорбленную старуху с лицом, как разбитая тысячами сапог военная дорога?

Она тронула его за локоть. Рука у нее была теплая и сухая.

– Нет, дорогой мой, отлюбила я давно, три царствования назад. Уже с королем Хоэлем мы были добрыми друзьями, и не более того. Надеюсь, с тобой я тоже подружусь, новый король.

– Вы и Колконору были другом? – осмелел Грациллоний.

Она помрачнела.

– Никогда. Он… брал меня силой. Издевался… он-то знал, как я его ненавижу. Но Сестры настрадались от него куда больше. А со мной… Нет, он звериным чутьем чуял опасность и старался не перегибать палку. И в конце концов… – она покачала головой. – Впрочем, теперь это не имеет значения. Мы поговорим с тобой обо всем, и о Сестрах тоже.

– Буду вам признателен, королева.

– Тогда в путь! Старость – не радость: к вечеру я устаю.

– Может быть, мы пожалеем ваши силы и останемся здесь, у вас? – Грациллоний перешел на латынь. – Образованные исанцы знают латынь, но вряд ли это относится и к рабам.

– К слугам, мой мальчик. Темеза и ее муж – свободны и за труд получают достойную плату, – Квинипилис по-прежнему отвечала ему на исанском. Грациллоний понимал почти все, хотя говорил еще с запинками. – У нас в Исе нет рабства. Мы учли урок Рима.

– А я слышал, что исанцы торгуют людьми.

– Возможно, – ответила Квинипилис сухо, – если речь идет о варварах. Исанцы живут морем. Рыбачат, торгуют. Бывает, грешат и пиратством. Однако мы теряем время. Выйдем на воздух, пройдемся по стене, и я тебе кое-что объясню. Заодно послушаешь исанскую речь. Это тебе пригодится, – она понимающе улыбнулась. – Воркуя с Дахилис, языку не обучишься.

Грациллоний смущенно отвел глаза. Квинипилис поднялась, он помог ей накинуть плащ, и они вышли из дома. Одеянием Грациллоний мало чем отличался от простого горожанина среднего достатка: куртка, расшитый жилет, кожаные штаны и низкие мягкие сапоги. Правда, материя и кожа были лучшей выделки, и шили одежду короля лучшие портные Иса: ткани глубоких, сочных цветов, и швы почти незаметны. Грациллоний не пользовался правом короля носить в городе меч – ему вполне хватало и кинжала, висевшего на поясе. Кинжалы, впрочем, либо длинные ножи носили в городе почти все мужчины – это дозволялось законом. Сегодня Грациллонию хотелось остаться неузнанным, хотя он понимал, что с такой спутницей ему это вряд ли удастся.

Дом у Квинипилис был прямоугольный, из песчаника, сухой кладки; черепица рдела под солнцем, доплывавшим уже до восточных башен. Входили прямо с улицы; к дому прилегал опрятный ухоженный цветник, как, впрочем, у большинства здешних домовладельцев – это был богатый квартал. Большинство соседних зданий было выше дома королевы, в два, а то и в три этажа, разукрашенные лепниной, фресками, мозаичными панно с батальными и мифическими сценами, спиралями, мудреными греческими криптограммами, геометрическими узорами. В прозрачном воздухе фасады домов блистали, словно усыпанные самоцветами из небесного ларца.

Квартал был тихий, с узенькими, но мощеными и чистыми улицами. По закону каждый домохозяин оплачивал уборку и вывоз мусора. Что же касается сточных каналов – Грациллоний уже интересовался этим предметом, – то клоака не была выведена в море: это оскорбило и разгневало бы Лера. Нечистоты по желобам стекали в подземные резервуары, которые время от времени опорожнялись к радости владельцев загородных угодий: они получали дармовое удобрение на поля.

На улицах было много слуг в цветастых ливреях, спешивших на рынок или возвращавшихся по домам с купленной провизией. Их хозяева – торговцы, судовладельцы или городские чиновники – уже отправились по своим делам: кто в порт, кто в присутственные места, оставив дом и хозяйство на попечение жен. Встречались селяне, стайки веселых жизнерадостных малышей, не отданных еще по возрасту в какую-нибудь из многочисленных исанских школ; старики; праздная молодежь. Кое-где освинцованные оконные переплеты были распахнуты, и Грациллоний украдкой бросал взгляды внутрь: ему было интересно, как живут эти счастливые на вид люди. В Исе любили домашних животных. На подоконниках жмурились на солнце кошки, висели клетки с певчими птицами; заводили даже хорьков. Для крупной живности места в городе не хватало: внутри городских стен ходили пешком; тягловый скот дозволялся лишь на главных улицах.

«И правда, почему бы исанцам не быть счастливыми и довольными жизнью? – думал Грациллоний. – Ис ни с кем не воюет, надежно укреплен; нет нищих, заполонивших все виденные мною прежде города. Ни хнычущих оборванцев, ни молящих о подаянии калек. Даже всеми ненавидимый Колконор, обладая королевской властью, не причинил Ису значительного ущерба – тому препятствовали высшие управители города. Потом пришел я и отправил Колконора к праотцам».

– Боги благоволят вашему народу, – сказал он вслух.

– Народ наш не миновала чаша горестей и страданий, – ответила Квинипилис, строго на него взглянув.

– А откуда пошел Ис? Где его корни? Я слышал, что вы – наследники древнего Карфагена. И вот еще загадка: сотни лет Ис живет и процветает, оставаясь закрытым и неведомым всему остальному миру…

– Историю нашу тебе поведает Бодилис. Она из нас самая ученая. Навести ее… – Квинипилис собралась было что-то добавить, но передумала. – Навести всех Сестер, и поскорее. Но ты бы охотнее возлежал только лишь с Дахилис, правда? Не отвечай: я хорошо разбираюсь в людях, а твои глаза еще не умеют лгать. Среди Сестер не принято ревновать друг к другу, да и… ненависть к Колконору сплотила нас. Однако пренебрегающий Сестрами бесчестит богиню.

– Учту ваши слова, королева. Но мне хотелось бы многое понять, разобраться…

Квинипилис усмехнулась.

– Воистину, на трон воссел человек долга. Только не воображай страшных картин и не жалей себя заранее, – продолжала она тем же насмешливым тоном. – Вовсе не требуется, чтобы ко всем ты относился одинаково, хотя… девять жен, и к тому же богатых… Тут у любого голова закружится! Нет, восемь – я не в счет. Я буду помощником тебе и товарищем. Надеюсь, к обоюдной выгоде и пользе. Что же до твоих отношений с остальными Сестрами… Дахилис тебе ничего не рассказывала?

– Нет, ничего.

– Ты – король, в тебе – Отец, – произнесла она торжественно. – Мы – королевы, в нас – Мать. Никогда не оставит тебя мужская сила, пока ты с королевами. И никогда не возляжешь ты ни с какой другой женщиной.

– Королева, я не ослышался? – он остановился, пораженный.

– Таков закон Белисамы – Той, что осеняет любовное соитие, – она презрительно скривила губы. – Колконор не смог нарушить закон Белисамы и окончательно взбесился, превратившись в грязную похотливую скотину. Дни и ночи проводил Колконор, распутствуя в квартале Старого Города с блудницами, ублажавшими его, как могли, вернее сказать, как он мог.

Она помолчала немного, успокаиваясь, затем продолжила спокойным тоном:

– Надеюсь, у тебя достанет гордости вести себя, как подобает королю.

– Королева… я мужчина, но не все мужчины – животные. Еще я слышал, что только девочки…

– Я поняла, – во взгляде Квинипилис мелькнуло сострадание. – Да, мы не рожаем сыновей. Никогда. Таков закон Белисамы, ибо мы принадлежим Ей, – она ласково тронула его за руку. – Не каждому выпадает великая честь – быть отцом королев.

Он ничего не ответил. Некоторое время они шли в молчании.

– А ты станешь отцом королев, – заговорила она первой. – Те из Сестер, кому по силам зачать и выносить дитя, откроют лона семени своего избавителя. Ни единожды не стал Колконор отцом королевы, как он ни злобствовал. Богиня вверила Своей высшей жрице секрет травы…

Но Грациллоний уже не слышал ее.

«Митра Всевышний, – думал он. – Митра не оставит меня своей милостью. Митра преисполнит меня силой против языческих заклятий. Я исполню свою миссию, и Он освободит меня, и я вернусь домой, и рожу сыновей, и передам им свое имя, и род мой продлится».

Не вникая в смысл слов Квинипилис, он кивал головой.

«Дахилис. Что бы ни случилось, у меня есть Дахилис. У меня есть Дахилис».

В душе его вдруг вспыхнула дикая, пьянящая радость.

Они уходили все дальше в город.

Восточные кварталы находились на отлогом взгорье. Поднявшись вверх по улице, Грациллоний оглянулся. За крышами западных кварталов можно было рассмотреть Сады духов: деревья, ранние цветы, фигурные кустарники. С Садами духов соседствовал храм Белисамы. Отсюда он казался уменьшенной копией афинского Парфенона – Грациллоний знал его по рисунку, – только не был раскрашен; в солнечных лучах колонны казались высеченными из опала. И храм, и сады – это северный квартал города. Дворец короля располагался в южном.

Они вышли на Дорогу Тараниса, одну из главных улиц, тянувшуюся с запада на восток и делившую Ис пополам, и оказались в живом потоке, в гуще городской суеты: пешеходы, всадники, носильщики; паланкины, повозки, телеги, колесницы; лошади, быки, ослы, мулы. Стучащая, гремящая, громыхающая, цокающая, звенящая, скрипящая, шипящая, свистящая, шепчущая, болтающая, орущая, бранящаяся, спорящая, поющая, хохочущая – такой предстала Грациллонию Дорога Тараниса в то утро. Горожане, фермеры, садовники, пастухи, рыбаки, моряки, торговцы… Оробевшие диковатые венеты; гордые озисмии, боящиеся ударить в грязь лицом; редоны, жмущиеся друг к другу и старающиеся походить на римлян. Что привело их в Ис? Они пришли купить? Полюбопытствовать? Продать? Но Дорога Тараниса – не для торговых сделок: здесь все кипит, бурлит, снует, вращается. Пестрое шумное многолюдье бесстрастно наблюдают каменные стражники: герои, чудовища, химеры, не похожие ни на греческие, ни на римские образцы.

Дорога Тараниса оканчивалась помориумом – вымощенным пространством, огороженным перед городской стеной на случай нападения с востока. От Верхних ворот начиналась Аквилонская дорога; пропетляв меж холмов, она вскарабкивалась на взгорок, пускала тонкий побег – дорогу к амфитеатру – и от развилки решительно поворачивала на юг. В средокрестии Дороги Тараниса, Аквилонской дороги и сторожевых башен, к самой крепостной стене примыкали Дом Воинов – матросские казармы – с левой стороны и Дом Дракона – офицерские казармы – с правой. Король и королева приблизились к стене. Грациллоний подал Квинипилис руку, и они ступили на лестницу в башне Верхних ворот.

Башня называлась Галл. Величиной, строгими очертаниями и даже формой парапетной стенки с бойницами Галл походил на милевые башни на Валу Адриана, с той лишь разницей, что в Исе использовали сухую кладку, не скрепляя камни известковым раствором. И вся крепостная стена вокруг Иса была сложена всухую, из плотно пригнанных глыб с чуть сглаженными от времени краями. Прежде Грациллоний никогда не видел таких укреплений.

Узнав Квинипилис, часовые догадались, кто ее спутник, отклонили древки пик и ударили торцами в камень, приветствуя короля и королеву. Квинипилис ласково кивнула в ответ. Как и легионеры, поверх кольчуги солдаты носили простеганные куртки, только шлемы у них были остроконечные, наплечники и поножи выпуклые, щиты овальные. На металлических частях снаряжения были выбиты переплетения спиралей. Лезвия мечей формой напоминали лист лавра. Грациллония слегка задело то, что он, прекрасно знавший иерархию любой иноплеменной армии, будь то скотты, пикты или саксы, не смог разобраться в знаках различия исанских стражников: вычурные вензеля, нашитые на голубых или серых плащах, ему ни о чем не говорили.

Поднявшись наверх, Квинипилис направилась по северо-восточному полукружью стены, через арку над Верхними воротами, минуя сдвоенную башню Римлянина, и дальше на юг.

– Я слышал, что со времен протектората Цезаря в Исе нет армии, – заметил Грациллоний.

– В Исе не было армии и до Цезаря, – презрительно пожала плечами Квинипилис. – Наши мужчины не проводят лучшие годы в казармах, занимаясь ненужной муштрой. И мы никогда не содержали, как заведено в Риме, орду жадных грязных наемников. Нет, люди, несущие стражу на стене и поддерживающие порядок в городе, – моряки. Каждый моряк проходит обучение военному делу на флоте или на берегу.

– Вы считаете, что в смутные времена, вроде нынешних, этого достаточно?

– Вполне. Мы не империя; мы не ведем захватнических войн и не ставим себе целью властвовать над другими народами. Много ли проку Риму от земель кельтов или иудеев? Или готов? Или вандалов?

Грациллоний не нашелся, что ответить. Квинипилис была слишком хорошо осведомлена о внутренних распрях в Римской империи; это его насторожило. Магн Клеменций Максим приказал добиться от Иса лояльности к Риму, читай – к нему, Максиму. Исторические сравнения – тем более касательно последнего столетия империи – вряд ли будут способствовать успеху миссии.

– Верно, корабли исанского флота вступают в сражения, но не чаще чем ваши. К тому же мы никогда не нападаем первыми. А что касается нашей способности защитить город от внешней угрозы, – она усмехнулась, – нам нечего опасаться: ведь галликены управляют погодой.

Грациллоний остановился как вкопанный. Должно быть, он недопонял. Тщательно подбирая выражения, он переспросил:

– Как следует толковать эти слова, королева? Трудно сомневаться в вашем искреннем богопочитании, однако боги не всегда внемлют человеческим мольбам.

Королева рассмеялась, и в смехе ее Грациллонию послышалось что-то волчье.

– Ты не ослышался, мальчик. Я сказала: мы управляем погодой. Но нет, мы не злоупотребляем своей властью, иначе боги ее отнимут. Мы используем ее лишь в чрезвычайных случаях. Не одна разбойничья эскадра сбилась с курса и налетела на рифы, прежде чем варвары оставили нас в покое. Угроза нападения с суши тоже маловероятна. Стена – неприступна, ты и сам видишь. В случае осады достаточно будет удержать тот узкий проход, над которым ты только что был; морские же наши пути открыты, и флот всегда окажет городу поддержку с моря. Сам Цезарь, подавив венетов, так и не решился предпринять поход против Иса.

С океана подул ледяной ветер. Грациллоний почувствовал озноб. Он положил руки на парапет, и нагретый камень поделился с ним теплом. Затем выглянул в амбразуру. По фризу шла яркая мозаика: обряды, войны, картины со дна царства Лера, океана. Ухватившись крепче, он перегнулся и посмотрел на юг. С края стены мозаичные волны, искрясь, стекали в живой океан, равнодушный и необъятный. В другой стороне, за пологим редколесьем, через море лежал едва различимый мыс Ванис. На юге было видно, где обрываются горы, и в воду, в венце наполовину скрытых прибоем рифов вытягивается песчаный язык мыса Рах. Он словно дразнил морскую стихию, но Океан спал, сумрачный, вздрагивая во сне и подергиваясь белыми бурунами. Волны, бирюзовые на отмели, неспешно шлифовали гранитное подножье башни маяка. Сам город стоял на песчанике, в котловине, в кольце красного гранита по перешейку. Из гранита были сложены стена, и маяк, и многие здания. Ближе к океану начинались солончаки, гигантские проплешины в почве, вымытые за тысячи лет приливом. Жить городу или сползти в пучину – зависело от благорасположения к нему Лера.

И Лер столетиями хранил Ис. Колдовская – или божественная? – сила угнездилась за гранитными стенами.

Грациллоний выпрямился и взглянул на город. С высоты ему открылось зрелище множества крошечных серебряных озер – на крыше каждого дома стояли чаши для сбора дождевой воды. С крыш воду сливали в глубокие подземные резервуары. Поэтому питьевой воды у исанцев всегда было в достатке: частые дожди пополняли накопительные колодцы. Кроме колодцев, стояла и водонапорная башня, чуть в стороне от Галла и Дома Воинов. К ней были проложены кульверты, вбиравшие воду из ключей в ближних холмах. Упряжка громадных буйволов, вращая шкив, приводила в движение архимедовы винты, поднимающие воду наверх. Из башни по трубам воду подавали в богатые дома – водопровод стоил дорого – и на общественные нужды: в фонтаны, бани, купальни. Холмы принадлежали Белисаме. За Ее святилищем смотрели юные девы – дочери и внучки галликен.

Как всегда, у него захватило дух от вида исанских башен – каменного леса, вытянувшегося до крепостных зубцов. Никогда не позволил бы римский император постройки такой высоты. Однако утомительно, должно быть, ходить вверх-вниз по несколько раз на дню, – мельком подумал Грациллоний. Маковки – мозаика с позолотой – походили на сверкающие побеги подземных драгоценных россыпей. Меж башнями, суматошно галдя, летали чайки.

Снизу доносился невнятный шум: скрип колес, топот тысяч ног, цокот копыт – здоровое дыхание большого города.

Они вышли на прямой северо-западный участок стены. Оттуда Грациллоний оценил преимущества расположения города. Мыс Рах служил Ису естественной защитой от водной стихии, так что устроителям города оставалось насыпать дамбу только на севере. С юга в город можно было попасть через Ворота Зубров – стерегущие проход башни назывались Братья – прямо на вторую главную улицу, дорогу Лера. Она шла с юга на север, пересекаясь в центре с дорогой Тараниса. В перекрестье двух городских артерий находился форум. Далее дорога Тараниса уходила к Северным воротам с двумя башнями – Сестрами. Внизу был Гусиный рынок. Здесь торговали селяне – их можно было отличить по грубой одежде и смуглым лицам. Деловито прохаживались по рынку, прицениваясь, слуги с заплечными торбами; пришли сюда и исанские хозяйки – купить провизии, потолкаться в веселом пестром многолюдье и посудачить со знакомыми кумушками. Над рыночной площадью дрожало в воздухе сизое марево дыма от множества жаровен. Мычали коровы, блеяли овцы, тревожно гомонили птичьи ряды; продавцы осипшими голосами расхваливали из-под навесов свои товары.

– Такой оживленной торговли я не видел даже в Лондинии, – заметил Грациллоний.

– Говорят, раньше было лучше, – пожала плечами Квинипилис. – Когда прочнее был римский порядок и тверже римская монета. Тогда и торговому люду жилось спокойнее. Но мы научились приноравливаться ко времени.

– Римская монета? У вас нет своей собственной?

– Нет. Какой в ней смысл? Римские деньги всегда охотно брали повсюду. Начни мы чеканить свою монету – она либо станет так же прочна, как ваш солид, и, следовательно, исчезнет в зарытых на черный день кувшинах и амфорах; либо будет ничтожна, подобно вашему нуммию. У нас в ходу и золото, и серебро, и бронза, однако они редко пересекают городскую черту. Мы больше, стараемся менять товары, – Квинипилис вздохнула. – Нам есть что предложить на обмен. Почвы вокруг бедные, но мы вывели породу тонкорунных овец; их шерсть идет по цене азиатского шелка. Леса у нас скудные, но из привозного дерева мы строим корабли, сторицей окупающие затраты. Мы покупаем железо и куем мечи. А украшения? Одежда, стекло, керамика! И все – лучшее во всей Ойкумене. Из океана мы берем соль, китовый жир, рыбу, моржовый клык. Чужестранцы все реже заглядывают к нам в гавань, но наши корабли ходят по всему миру. Торгуют, подряжаются перевозить грузы. Из Британии в Испанию, например. Добираются до самых дальних варварских окраин, а там – дешевые меха и янтарь. Есть такие, что промышляют работорговлей, пиратством, нанимаются в боевой флот – не к врагам Рима, нет, мы умеем хранить обеты. С морем связаны надежды многих молодых людей. Кто-то гибнет, а кто-то, обогатясь, возвращается и заводит собственную флотилию. Так продолжается жизнь. Этим и держится Ис.

Грациллоний невольно взглянул на север.

– Недалеко отсюда я видел развалины пристани, она принадлежала Ису, равно как и Риму. Что там произошло?

Королева долго не отвечала; она погрузилась в воспоминания. Посох ее глухо стучал о камни.

– Давно это случилось, – вымолвила она наконец. – Еще в царствование моего отца Редорикса, я тогда была маленькой. Саксы налетели внезапно. Галликены не сумели предвидеть… Саксы разграбили побережье, сожгли пристань. В бою с ними Редорикс погиб. Наши мужчины преследовали их, но они успели погрузиться на корабли и выйти в море. Галликены призвали шторм в отмщение, но настиг ли он саксов, мы так и не узнали, – она вздохнула. – Я не буду лгать тебе, префект Рима. Всемогущим Ис не был никогда. Наши древние силы убывают. Когда-то высшие жрицы лечили болезни наложением рук. Теперь это искусство забыто. Их дух проницал времена и пространства. Теперь же провидицы среди нас – редкость, и никогда не знаешь, истинно пророчество или ложно. Разве что у Форсквилис… Когда-то… Что говорить – ты, наверное, и сам видел, как старые боги отворачиваются от людей.

Она крепко стиснула его запястье.

– Ты избавил нас от Колконора. Но это еще не все. На тебя – наша надежда. Спаси нас, Грациллоний! Стань созидателем!

У него комок подступил к горлу.

– Я сделаю все, что в моих силах, – сказал он. – Но у меня есть обязательства перед Римом.

В молчании они дошли до начала западного полукружья стены. У башни Ворон караул, не узнав Квинипилис, преградил им путь – сюда проход гражданским лицам был закрыт. За спинами часовых Грациллоний увидел прикрытые от дождя кожаными навесами устройства из деревянных брусьев, железных скоб и канатных растяжек – вдоль всего западного полукружья стояли баллисты и катапульты. Грациллоний не стал называть себя, чтобы пройти: он уже успел там побывать, да и Квинипилис молча начала спускаться вниз. Он последовал за ней.

К западной оконечности Иса земля круто шла под уклон. Спустившись, Грациллоний взглянул наверх. Стена нависала над ним багровой громадой. Обитатели западных кварталов редко видели солнечный свет, ибо высота стены по периметру была одинаковой, и низины большую часть дня лежали в тени. Обветшалые неказистые строения, скучные ряды ремесленных мастерских, лачуги городской бедноты – Старый Город. По левую руку вплоть до самой гавани тянулись верфи. Квинипилис повела его вдоль ограды верфей, и вскоре они вышли на улицу, ведущую к морю. Она называлась Канатной. Название было дано неспроста: изгибами она напоминала брошенный на пирсе обрывок старого каната. Когда Канатная улица забирала вверх, открывался вид на верфи. Грациллоний заметил, что на стапелях стояло всего одно судно. Остальные помосты, склоненные к воде, пустовали. Королева была права: трудные времена, наступившие для империи, не миновали и волшебного города.

На две тысячи футов по излучине и на пятьсот футов в ширину раскинулось внутреннее море Иса. Каменные причалы, многоярусные хранилища. В былые времена здесь швартовались и выгружали товары корабли со всей Ойкумены. Теперь крашеные фасады зданий облупились; нигде не было ни движения. Из дока тянулись, как распростертые руки, полузатопленные волноломы. К ним жались, покачиваясь на вялой волне, подгнившие корпуса никому не нужных судов. Несколько рыболовных шхун стояло сегодня под выгрузкой, и один корабль был втянут на эллинг; вокруг него с плотницким инструментом в руках неторопливо расхаживали мастеровые.

И все же от гавани трудно было отвести взгляд. Волны искрились, словно посыпанные хрустальной крошкой. Время от времени какая-нибудь чайка, устав кружить и горланить, замолкала, падала вниз, складывая крылья над самой водой, и садилась без всплеска, превращаясь в игрушечную белую ладью. На пирсах копошилась местная ребятня. Они боролись, толкались, ныряли, стараясь поднять как можно больше брызг. Им все было нипочем, голым наследникам великого морского народа, – и запустение, в которое впадала их родина, и студеное весеннее море. Западный горизонт заслоняла крепостная стена; ближе к воде цвет ее сгущался до запекшейся крови. Выше было только небо. Трепетали флаги на башенных зубцах, и мелькали меж бойниц голубые и зеленые плащи дозорных.

Король и королева дошли до начала дороги Тараниса – домов здесь уже не было – и остановились перед триумфальной аркой. Не в честь военных побед воздвигли ее древние инженеры, начав огораживать город стеной и проложив первую улицу. Триумфальная арка была символом спасения Иса и вечного союза между городом и богами. Сбоку от арки расположился Шкиперский рынок, где заключались все морские сделки – от покупки рыбачьей фелюги до фрахта или постройки целой флотилии.

Квинипилис долго стояла неподвижно, глядя затуманившимся взором мимо триумфальной арки, мимо рынка – на запад. Потом обернулась к Грациллонию и произнесла торжественно:

– На сем зиждется наша крепость.

– Да, – ответил Грациллоний.

Дальше преград между человеком и стихией не было. За пятидесятифутовой брешью в стене расстилалось царство бога Лера – океан. Ворота закрывались, как только прибой достигал опасной отметки. Грациллоний подумал, что и тут не обошлось без нечистой, колдовской силы. Трудно было представить, чтобы человек смог задумать и воплотить такое сооружение. Колоссальной величины дубовые створы ворот, скрепленные железными скобами и обшитые листами позеленевшей меди, несмотря на вес, вращались на шарнирах бесшумно. По низу шла обивка из пеньки и кожи. Под водой в гранитном щите, на котором покоился Ис, под створы ворот были вырублены пороги.

Ворота были приоткрыты достаточно для того, чтобы в гавань заходили корабли. Рим не открывал навигацию в столь раннее время года, однако мореплавателей города Ис не страшили ни холод, ни весенние штормы. И суда – это надо было признать – исанцы строили лучше: легкие, маневренные, с изящными обводами. Украшая корабли, в Исе не скупились на позолоту. Форштевни со скалящейся – или смеющейся? – конской головой, полосатые красно-голубые паруса – во всем этом Грациллонию виделось дерзкое щегольство, вызов, брошенный стихии. Хотя ветра не было, паруса убрали. Тень восточного створа ворот, как наконечник копья, рассекала тихую гавань. Буксирная баржа скользила по воде словно паук-водомер. Рулевые, надсаживаясь, выкрикивали цену отбуксировки судна. Служитель таможни вышел на высокое крыльцо; вокруг него подобострастно увивался писец с пером и дощечкой наготове. О, жизнь в Исе все еще продолжалась!

– Ты уже был здесь? – спросила Квинипилис.

– Да, – ответил Грациллоний.

Последний обряд возведения в королевское достоинство был приурочен к приливу. Капитан Лера Ханнон Балтизи и депутация моряков – офицеров и матросов – явились во дворец к королю. Вместе с ним они поднялись на крепостную стену в северной части портала. Тогда-то он и узнал, как устроены Морские ворота.

Просто, как сердцебиение. Надежно, как восход солнца. В верхней части обоих створов укреплены огромные каменные блоки в форме кошачьей головы. От времени кошачьи морды потускнели и расплылись; уши обеих кошек окольцованы; в кольца на шкивах продета цепь. Каждая цепь в свою очередь одним концом прикреплена к створу, а другим – к гигантскому бронзовому полому поплавку, обшитому толстым слоем кожи.

– Не будь у нас этих ворот, по весне затапливало бы полгорода, – объяснил Ханнон. – Достаточно прилива или шторма, чтобы вся восточная часть его скрылась под водой. Взгляни – изогнутые створы по форме являются как бы продолжением крепостной стены. Так удерживается напор воды. Океан давит на надводную и придонную части ворот, поплавки всплывают, цепь дает слабину и створы смыкаются. Чем больше прибывает воды, тем быстрее закрываются ворота. Даже при полной воде, когда волна плещет в подстенки сторожевых башен, уровень в гавани на три фута ниже причала. Кожаная обшивка смягчает удары поплавков о ворота и друг о друга. Время от времени оболочку на поплавках обновляют. В городе имеется гильдия потомственных ныряльщиков – всеми уважаемое и прибыльное ремесло, – и в отлив они конопатят щели в воротах, меняют кожу на поплавках и уплотняют стыки между балками. Когда Океан отступает, поплавки, опускаясь, тянут цепи, и водный портал распахивается.

– Восьмое чудо света, – воскликнул Грациллоний с искренним восхищением. А ведь как странно – нигде в портовых городах, вечно страдающих от штормов и наводнений, не встречал он ничего подобного.

– У вас в Риме умелые строители, – с несколько напыщенным видом произнес Ханнон. – Однако не всякому народу дозволяет Лер сотворить устройство, ставящее пределы его стихии.

– А… неприятельский флот? Разве он не сможет войти в гавань, когда штиль и ворота открыты?

– Пойдем, – кивнул Ханнон.

Они стали спускаться по каменной лестнице. Как раз начинался прилив. До Грациллония донесся низкий звук, не то свист, не то шипение. Так могла бы шипеть змея величиной с боевой корабль – это закрывались морские ворота города Ис. Звук прекратился, и снова стал слышен тихий шелест волн. Створ портала сомкнулся.

К середине стены лестница выводила на каменную площадку, где стоял кабестан, подъемный ворот; просмоленный витой канат шел от него к уступу напротив, к другому такому же подъемнику, и терялся в отверстии в каменной кладке. Ханнон толкнул массивную дверь, пригнанную так плотно, что щели были почти незаметны. Дверь вела в просторное темное помещение, где канат соединялся со сложной системой противовесов. Здесь Ханнон остановился и подождал, пока глаза не привыкнут к полумраку.

– В случае крайней необходимости – если налетит ураган или подойдет пиратский флот – морской портал города закрывается вручную, – сказал он. – И запирающий ключ от механизма – у тебя, король. Достань его.

Грациллоний снял с груди ключ, который еще недавно носил Колконор, а до Колконора – все короли Иса, начиная с незапамятных времен, когда город и океан заключили уговор, не скрепленный печатями.

– Тебе препоручен последний залог неприступности Иса, – высокопарно произнес старик. – Случись война или прогневайся Лер и нашли на нас шторм, который галликены бессильны будут предвидеть, – мы вручную закроем ворота и запрем устройство на замок. Ключ от замка неизменно находится при короле. Священная обязанность короля – замкнуть на запор секретный механизм в случае угрозы и отпереть его, когда опасность минует. Так завещано было нам Лером, Таранисом и Белисамой.

Ханнон Балтизи почтительно протянул ключ Грациллонию.

– А если меня не будет в городе? Если мне понадобится возглавить войско вне пределов Иса?

– На время твоего отсутствия ключ хранится в храме Лера, и воспользоваться им смогу лишь я или тот, кто наследует место блюстителя храма, когда я умру. У галликен есть еще один ключ, точная копия твоего. Где они хранят его – не знает никто. Не тревожься, король, – Ханнон усмехнулся. – Наши боги не оставят нас в беде.

Сейчас, стоя на стене напротив Квинипилис, он вспомнил этот разговор и невольно повторил вслух последние слова Ханнона Балтизи, Капитана Лера. Квинипилис бросила на Грациллония испытующий взгляд, словно угадывая, что творится в его душе.

– Наши боги не оставят нас, – произнесла она еле слышно. – Но вдруг однажды мы оставим их?

– Ради других богов? Ради чего, Квинипилис?

– Сила чужих богов не страшит меня, – она горько усмехнулась. – И менее всего – сила Христа, одинокого несчастного человека. Первосвященники Иудеи и римские чиновники так ничего и не поняли.

– Я служу Митре, – признался Грациллоний и добавил поспешно: – Но мне не возбраняется чтить и ваших богов, если я не нарушу Его закона и не предам Его в сердце своем.

– Что ж, тебе придется обучиться искусству лавировать между верой, желаниями и государственными интересами, юноша, – сказала она задумчиво. – Нет, от твоего Быкоборца я тоже не жду беды. Хуже всего, если исанцы вздумают обзавестись своими, доморощенными богами.

Они двинулись дальше, к башне Чайки. Там, почти смыкаясь со стеной, стоял храм Лера, еще доримской постройки, с серыми колоннами того же камня, что и менгиры Древнего Народа. Король и королева поднялись на Чайку, постояли на ветру и, спустившись, пошли по северному прямому участку стены к Северным воротам. Долгая ходьба утомила Квинипилис: она то и дело останавливалась передохнуть, опираясь на посох и тяжело дыша. Грациллоний предложил ей руку.

– Может, мы прервем прогулку, и вы отдохнете?

Квинипилис улыбнулась.

– Приятно, когда о тебе заботится красивый молодой человек, тем более король. Но забот у меня теперь немного; я довольно времени провожу дома. Да и недалек час моего вечного упокоения. Вот тогда и отдохну.

– Вы многое повидали, королева, – начал Грациллоний, уважительно на нее поглядывая. – Многое передумали. Уделите мне частицу из кладезя вашей мудрости!

– Ха! Я всего-навсего старуха, да еще любящая пропустить кубок вина на ночь. Так что кладезь, как ты изволил выразиться, тебе придется поискать в другом месте. К тому же мудрость не дарят и не получают в подарок. Мудрость куется в горниле жизни, в огне, со слезами и кровью.

– Всю свою жизнь вы провели в Исе. Расскажите о нем. Я постараюсь быть хорошим правителем, но мне еще во многом нужно разобраться…

Квинипилис посмотрела на него долгим взглядом.

– Предзнаменования были туманными, когда мы призывали тебя, – проговорила она медленно. – Но, похоже, мы не ошиблись.

Лицо ее вдруг просветлело.

– Что ж, почему бы болтливой старушке и не посплетничать на свежем воздухе? – рассмеявшись, сказала она.

И Квинипилис стала рассказывать о своих мужьях-королях, предшественниках Грациллония.

Тем временем они подошли к Северным воротам. Отсюда открывался вид на богатые кварталы. Не всходя наверх, они миновали башни Сестры, и вскоре, после Водяной башни, Квинипилис показала ему на утопавший в зелени Дом Звезд, служивший исанцам обсерваторией. Наблюдению за звездами в Исе придавали большое значение. В миру здесь пользовались юлианским календарем, однако религиозные церемонии, обряды и празднества сверяли с Луной и Венерой, планетами Белисамы. Каждый род суффетов звался по одному из тринадцати лунных месяцев.

– Здесь собираются наши книжники, – сказала Квинипилис. – Философы, ученые, поэты, мистики, артисты. Сад Дома Звезд располагает к возвышенным беседам и размышлениям лучше, чем пьяная таверна. В Доме Звезд часто бывает Бодилис. Надеюсь, и ты возьмешь себе за правило появляться у Дома Звезд хоть изредка. Выправка у тебя солдатская, но, сдается мне, твоя голова заслуживает большего, нежели служить болванкой для шлема.

Беседуя (говорила, в основном, Квинипилис, а Грациллоний с интересом слушал), они дошли до башни Галла. Здесь спустились вниз, прошли по городу, и у дома королевы расстались. От обилия новых сведений у Грациллония слегка кружилась голова. Но на сердце у него было тепло: теперь в Исе у него есть верный друг. С этим он и вернулся во дворец, домой, к Дахилис.

Итак, вот что рассказала Квинипилис о королях города Ис.

Редорикс. Редорикс был землевладельцем из-под Воргия. Варвары разорили его ферму, сожгли дом и убили жену. Не найдя ни сил, ни средств отстроиться заново и встать на ноги, он подался искать счастья на запад, пришел в Ис и одержал верх в Священном лесу. Царствование его длилось девять лет и осталось в народной памяти. Был он мужчиной видным собой, добродушным, честным и прямым. От одной из королев у него родилась девочка, которую нарекли Гладви: так в девичестве звали ее мать. Сам искусный наездник, Редорикс был одержим мыслью создать в Исе регулярную конницу. Поддержки среди старейшин города он не встретил; сами горожане обучались ратному делу и вольтижировке неохотно, и после его гибели дело заглохло. В правление Редорикса в край вторглись саксы, что явилось полной неожиданностью для всех, ибо тому не было предзнаменований – рейд не провидели галликены и не донесли о нем заморские осведомители на службе Иса. В народе говорили, что боги отвернулись от города, ибо многие жители встали на путь служения маммоне, а не богам. Саксы сожгли римскую пристань и окрестные селения. В бою с ними Редорикс погиб. Саксы осадили город, но взять его не смогли. Меткие лучники, кипящее масло и катапульты каждый раз расстраивали ряды штурмующих. В конце концов саксы отступились. Галликены призвали ураган, чтобы он потопил их галеры, однако никто никогда не узнал о судьбе дерзкого саксонского отряда. Торговля с Римом к тому времени давно шла на убыль, и пристань решили не восстанавливать.

Куллох. Если король лишается жизни не в Священном лесу, в таком случае трону необходим преемник, и как можно скорее. Король должен понимать в ратном деле и в случае войны возглавить ополчение Иса – гибель короля на поле брани не считается столь дурным предзнаменованием, как кончина от болезни либо в результате несчастного случая, – и это должен быть иностранец, чуждый распрям могущественных местных кланов. Делегация старейшин выехала в Редонум, и на невольничьем рынке был куплен раб, гладиатор. Куллоха перемена участи весьма обрадовала: всяко лучше быть королем, нежели сражаться на потеху толпе. Шесть лет он правил, с ловкостью и отвагой отстаивая свое право в Священном лесу и оставаясь в тени при решении государственных вопросов – он выбрал самую верную политику. При нем государством управляли суффеты. Двое из его дочерей стали высшими жрицами – Фенналис и Морваналис.

Вулфгар. Был изгнан из саксонского племени, как говорили, за предательское убийство сородича. Сам Вулфгар, впрочем, не признавал за собой вины, утверждая, что он убил в честном бою и по справедливости. Ему верили, ибо, несмотря на происхождение и тянувшийся за ним шлейф слухов, он оказался хорошим королем, храбрым и решительным в минуту опасности, мудрым и рассудительным на государственных советах. К подданным он относился с отеческой заботой. Венцом его стараний стало расширение флота, захиревшего было после мирного договора с Римом. Он был силен как бык и правил девятнадцать лет. Одна из королев в его правление умерла, и знак сошел на грудь юной Гладви. Вторым ее именем – божественным – стало имя Квинипилис. Они с Вулфгаром любили друг друга, и она родила ему трех дочерей; на одну из них сошел знак, и она стала Карилис. Впоследствии Знак сошел еще на троих дочерей Вулфгара от других королев: они стали Квистилис, Ланарвилис и Тамбилис. Больше ни на кого из его многочисленных дочерей знак не сходил. До восемнадцати лет они были весталками в храме Белисамы. В восемнадцать же получали свободу и вольны были распоряжаться собой, как пожелают. Некоторые выходили замуж, другие давали обет и становились младшими жрицами. Претендентов на трон Вулфгар убивал одного за другим. Вскоре слава о его непобедимости разнеслась далеко за пределы Иса, и много лет в Священный лес никто не приходил. Тем временем умерла еще одна королева, и знак сошел на его родную дочь, ставшую Тамбилис. Ужаснувшись, Вулфгар собирался отречься и бежать, однако в брачных покоях сила богини снизошла на него, и он взял Тамбилис, и она родила ему Бодилис. После этого он не хотел больше жить, и вскоре был убит на поляне в Священном лесу.

Гаэтулий. Это был солдат мавританского вспомогательного корпуса, расквартированного в Воргии, дезертир. Галликены скорбели о Вулфгаре, не питая при этом злого чувства к его низвержителю: стало быть, такова воля богов. Смерть старого короля и воцарение нового означали обновление природы, возрождение года и всех умерших. Характер у Гаэтулия был капризный; держался он замкнуто, вид имел всегда мрачный и суровый. Он легко раздражался по пустякам и, кроме того, был подвержен внезапным и тяжелым вспышкам ярости. Все его государственные начинания встречали у суффетов холодный прием и под любым предлогом игнорировались. Квинипилис так и не смогла полюбить его. От Гаэтулия она родила будущую Виндилис. Правление его длилось одиннадцать лет.

Лугайд. Лугайд был скотт из царского дома. Придворные интриги вынудили Лугайда бежать из родных краев и искать счастья на стороне. Вопреки закону Белисамы, Квинипилис отличала его как отмстителя за Вулфгара. В остальном он мало для нее значил. Лугайд дивно пел и играл на арфе. Однако его не любили. При дворе говорили вполголоса, что ночами, в одиночестве, он свершает тайные обряды. Лугайд был отцом Форсквилис. Мать умерла родами, и девочку вырастила и воспитала Квинипилис, ее бабушка. Лугайд правил всего четыре года.

Хоэль. Король Хоэль происходил из племени намнетов. В детстве, чтобы заплатить подать, семья продала его в рабство. Он убежал и долгое время скитался по свету, пока не пришел в Ис. Тут он почувствовал необъяснимый порыв, вызвал Короля и убил его.

Веселый и жизнерадостный, Хоэль быстро завоевал сердца подданных. Он был умен и умел оставаться лишь первым среди равных, более предлагая и советуя, нежели прибегая к своей законной власти. Гуляка и бражник, неутомимый любовник, Хоэль был к тому же бесстрашным воином. Он предпринял карательную экспедицию против скоттов и саксов; те помнят ее и по сю пору. При нем город расцвел, как никогда. Главными маршрутами караванов торговых судов стали края его родных намнетов и южные земли, Испания. Однако в процветании таился и зародыш погибели – так считала Квинипилис. Изобилие и чужеродные южные влияния вызвали упадок морали и подорвали патриотизм. Хоэля искренне оплакивали, и не в последнюю очередь его безутешные вдовы и дочери.

Колконор. Озисмий, фермер. По слухам, домогался жены соседа, надругался над ней; будучи застигнут, бежал и присоединился к лесным разбойникам-бакаудам. Среди них провел несколько лет, потом решил стать королем. Он был свиреп, коварен в бою и силен и мог удерживать королевство неизвестно сколько времени. Вскоре его возненавидели за то, что он убил доброго короля Хоэля, но еще больше – за бесстыдные привычки и за то, что ему нравилось унижать людей. В начале правления его много раз вызывали, но он всех убивал. Ни одна из галликен не родила от него, хотя он посещал их часто и брал всегда жадно и грубо. Только Малдунилис понесла, но родила недоношенного ребенка, а это зловещее знамение. При нем умерла Тамбилис, и знак сошел на юную Эштар, и она приняла имя Дахилис. Дахилис нравилась Колконору больше других, и он брал ее часто, но ему не удалось ни сломить ее дух, ни вызвать любовь к себе. Галликены не скрывали отвращения к нему, все, кроме Малдунилис, слишком ленивой для каких-либо чувств. С пропойцами и продажными девками Колконор прокутил немало из государственной казны. Его считали виновником смерти Тамбилис, и справедливо. Он терзал Тамбилис с особой изощренностью, и у нее не выдержало сердце. В городе говорили, что пора прибегнуть к яду или кинжалу. Это, однако, было бы святотатством и нарушением уговора с богами, и Лер мог послать большую волну и сокрушить морские ворота. Суффеты втайне склоняли смельчаков, и те ударяли в Щит Вызова, но Колконор всех убивал. В конце концов Девятеро решились. Знаки были смутными, но прямого запрета не давали, и Девятеро прокляли Колконора.

К ночи небо затянуло тучами. В темноте Сорен Картаги нащупал бронзовое кольцо и легко стукнул в дверь. Открыла ему Ланарвилис.

Галликены жили порознь, неподалеку друг от друга и от храма Белисамы. Дом умершей галликены переходил к преемнице, к той, на которую сходил знак. И каждая владелица оставляла свой след в жилище, и многие из этих следов сохранялись неприкосновенными в течение долгих лет. Ланарвилис и сама не знала, какая из королев, к примеру, распорядилась отлить вот это дверное кольцо в форме змеи, кусающей свой хвост.

Не красавица, с раздавшимися к сорока годам бедрами и иссохшей грудью (она родила и вскормила пятерых дочерей), сегодня вечером Ланарвилис как будто помолодела на десять лет. Ее длинное, мягкого ворса платье горчичного цвета с блестками перламутра, присборенное на талии, скрывало изъяны погрузневшей фигуры; притирания придали матовый блеск коже; волосы были заплетены в косы, собраны в узел и скреплены массивным золотым гребнем. Глаза ее, такие же ярко-синие, как сапфиры в золотом колье на шее, лучились радостью. Она взяла его руки в свои.

– Да хранят тебя боги!

– Элисса! – воскликнул он в восхищении. – Ты прекрасна. Какие колдовские чары позволяют тебе оставаться вечно юной?

Ланарвилис улыбнулась, но в словах ее звучала горечь.

– Я была Элиссой когда-то, – сказала она тихо. – Когда-то очень давно. Теперь я Ланарвилис. Элисса – моя дочь от Лугайда, весталка. Ее служение вот-вот закончится, и она выйдет замуж. Так что я почти бабушка.

– Я забыл. Всего на миг. На один миг. Мне не следовало забывать.

– О Сорен, дорогой, прости меня. Я хотела… Я рада тебе. Наверное, это неправильно, – отняв руку, она указала на кресло. Они сели. Ланарвилис молча откупорила оплетенную бутыль и наполнила кубки. По комнате разлился терпкий аромат вина с Аквитанских холмов.

– Я истомился в ожидании ответа, – сказал он.

– Прости, – голос ее был спокоен и тверд. – Сестрам понадобилась моя помощь. Это потребовало времени. Для чего ты хотел повидаться со мной?

– Скоро король созовет Совет. Нам следует подготовиться к возможным неожиданностям.

– Что ты имеешь в виду? Этот Гра… Грало… Гра-цил-лоний уже принял старейшин и королев по очереди. Всем он показался весьма толковым и искренним человеком; с большинством его предложений старейшины согласились. Так что Совету останется лишь закрепить на бумаге наше соглашение.

Сорен нахмурился.

– Не очень-то мне верится в его искренность. Почему Риму вдруг вздумалось посылать к нам префекта, после стольких-то лет? Этот мальчишка, новый король, намекает на некие грядущие перемены и уверяет, что постарается сделать все, чтобы нас они не коснулись. Что он имеет в виду? Я чувствую, что знает король куда больше, чем говорит. Какой сюрприз Грациллоний – или Рим? – нам еще уготовят?

На лице Ланарвилис появилось странное выражение; оно застыло, словно превратившись в безжизненную жреческую маску. Глаза стали ярко-голубыми, осветившись изнутри светом тайного, недоступного непосвященным Знания.

– Я поняла тебя, – проговорила она бесцветным голосом. – И у Форсквилис в тот день было предчувствие…

– У Форсквилис? Она что, знала?…

– Да. Мы все знали.

Сорен неуклюже, словно руки перестали его слушаться, поставил кубок.

– Может, ты расскажешь? – осторожно спросил он.

И она рассказала.

Прикрыв веки, Сорен слушал рассказ о той страшной ночи на острове. Когда она кончила говорить, он потянулся к кубку, отпил и некоторое время сидел молча, не поднимая глаз.

– Нечто подобное я и предполагал, – выговорил он наконец, поглаживая бороду. – Хорошо бы намекнуть римлянину, что нам подвластно не только привести человека к городу и сделать королем, но и проникнуть в самые его тайные помыслы. Тогда, может, он станет более сговорчивым. Ко всем нашим бедам нам не хватало только короля – лазутчика чужой державы.

– Пришел к городу и стал королем он без нашей помощи. Что же до его помыслов… Мне кажется, он не хочет нам зла.

– Возможно, но у него свои цели. Вернее, у Рима. То есть у императора Римской империи. Наши представления о том, что есть благо для Иса, а что зло, могут сильно отличаться. – Сорен недобро усмехнулся. – В любом случае лучше быть хозяевами положения. Кто знает, каких уступок мы сможем добиться от Империи.

Рассмеявшись, Ланарвилис тронула его за руку.

– Ты слишком корыстен, Сорен!

– Да. Ради моего города, моего дома, моих сыновей и себя, – ответил Сорен глухим голосом. – Больше у меня ничего нет.

Ее взгляд потемнел. Она почувствовала горечь в его словах и знала, что он никогда не выскажет этого прямо. Много лет назад она и Сорен были тайно помолвлены. Знак на своей груди Ланарвилис обнаружила за месяц до окончания службы весталкой.

– Ты можешь оспаривать решения короля на Совете, – сказала она. – Только не строй козни у него за спиной. Поверь мне, Грациллоний для нас – не зло. Иначе боги не позволили бы призвать его.

– Кроме богов, ему помогали люди. Женщины, – Сорен прикрыл глаза ладонью. – Сильного Колконора нужно было ослабить. И в этом вы преуспели. Что вы с ним сделали? Каким грязным фокусам ты обучилась за эти годы?

Упрек был несправедливый и злой. Ланарвилис разрыдалась. Слезы размыли малахитовую краску на подведенных веках, и лицо королевы сразу стало жалким и некрасивым.

– Сорен, но меня там не было! Я все знала. Я помогала Сестрам, но… на это я никогда бы не пошла!

– Почему же? В чем разница? Мы с тобой давно не юные влюбленные, воркующие при луне. Ты вдоволь изведала плотских утех со своими прежними мужьями. Теперь у тебя новый король. Молодой, красивый, пылкий…

Королева уже овладела собой, утерла слезы и выпрямилась.

– Ты тоже не был затворником, Сорен Картаги, – ответила она резко. – И весьма охотно ублажал свою плоть, и, насколько мне известно, не только с женой. Что же до моих мужей… Лугайд был неплохим человеком, и Хоэль тоже. Что мне оставалось делать? Но я всегда представляла на их месте тебя… А Колконор стал ненавистен мне с первого дня. Он почти умертвил во мне женщину!

– Элисса! – выдохнул Сорен. Полузакрыв глаза, они потянулись друг к другу.

Она отпрянула за мгновение до того, как губы их встретились.

– Нет. Нельзя. Мы с тобой те, кем мы стали. Я не могу осквернить богиню.

– Ты права, – хрипло проговорил Сорен и снова спрятал лицо в ладонях. Воцарилось молчание.

– Я пойду, – Сорен с усилием встал, не поднимая на нее глаз.

– Задержись, Сорен, – она снова стала королевой, и голос ее зазвучал властно. – Мы с тобой те, кто мы есть: Оратор Тараниса и высшая жрица Белисамы. Я не хочу, чтобы ты строил козни новому королю. Давай обсудим, как нам поладить с ним.