"На веки вечные" - читать интересную книгу автора (Андерсон Кэтрин)

Глава 16

На следующее утро Мередит быстро съездила в банк и усадила Сэмми за кухонный стол делать розочки из бумаги. И пока дочь билась, стараясь из красных квадратиков соорудить при помощи булавок нечто отдаленно напоминающее цветы, мать принесла из сарая картонки и, проскользнув в спальню девочки, упаковала ее вещи и сложила коробки в шкаф.

А когда Сэмми задремала, сняла с полок все непортящиеся продукты и тоже положила в картонки. Оставила только две банки консервированного супа, решив, что этого хватит на обед перед бегством из города.

Убедившись, что дочка крепко уснула, она отнесла вещи в машину, как можно плотнее набив багажник, чтобы оставить побольше места в салоне. Покончив с этим, еще раз проверила масло в моторе и трансмиссии.

Пока Мередит возилась с вещами, время подошло к двум, и она начала расхаживать по дому, то и дело поглядывая на часы. Нервы были напряжены до предела: заседание комиссии вот-вот должно начаться. На душе скребли кошки, и от волнения ее била дрожь, кожа покрылась мурашками.

Уже раз десять она собиралась идти к дому Хита и выводить ротвейлера из псарни. Тогда еще до того, как шериф позвонит, она уедет и будет далеко, прежде чем он вечером вернется домой и обнаружит пропажу. Останавливала только слабая-слабая надежда, что комиссия все-таки простит Голиафа. Хит так любил пса…

Около половины третьего Мередит вспомнила, что закрутилась и забыла написать

прощальную записку Хиту. Непростительно вот так исчезнуть, ничего не объяснив. Следующие сорок минут Мередит провела за столом, мучительно подбирая нужные слова. Ей столько всего хотелось сказать, но ничего не получалось.

Наконец она поблагодарила его за то, что он был таким хорошим другом и ей, и Сэмми. И попыталась рассказать, почему украла собаку. Однако, перечитав, поняла, что ее поступок может показаться легкомысленным, даже безответственным. А если машина сломается в пути, то и безумным. Но Мередит не могла поступить иначе.

Она запечатала конверт в десять минут четвертого. Хит не звонил. Мередит не могла поверить, что он мог забыть: этот человек знал, что она нервничает, расхаживает по дому и с нетерпением ждет решения комиссии. Значит, спор о судьбе Голиафа затянулся — может быть, оттого, что шериф так горячо защищал собаку.

В половине четвертого она уже была вне себя. Если Хит не позвонит через пять минут, придется забирать собаку и бежать. Неужели он сам едет домой, чтобы сообщить плохие вести?

Эта мысль подтолкнула ее к действию. Если собаке вынесен смертный приговор, Хит, без сомнения, приведет его в исполнение немедленно. Тянуть время — только продлевать агонию. Что, если он уже в пути?

Мередит бросилась в спальню, намереваясь разбудить Сэмми. Теперь ее план был таков: посадить девочку в машину, заехать за Голиафом и покинуть город прежде, чем Хит успеет их остановить.

Но Сэмми в кроватке не оказалось.

Мередит заглянула сначала в ванную, потом в свою спальню.

— Сэмми, родная, ты где?

Никакого ответа. Мередит быстро обшарила остальные комнаты, вернулась обратно, заглянула под кровати и в шкафы, но дочери нигде не обнаружила. Выбежала во двор и быстро оглядела все вокруг.

— Сэмми!

Не получив ответа и на этот раз, Мередит почувствовала первые приступы паники. В последний раз она видела девочку крепко спящей в кроватке. Неужели дочь проснулась, когда она грузила машину? Мередит стала вспоминать, что делала. Зашла на несколько минут в сарай, чтобы взять воронку. Может быть, Сэмми в это время вышла из дома и, не найдя мать во дворе, пошла ее искать? В это трудно было поверить: Сэмми еще ни разу не покидала двора.

«Успокойся, — приказала себе Мередит. — Даже робкий ребенок иногда убегает. А Сэмми в последнее время стала намного смелее».

Она обошла двор, уже собиралась вернуться в дом и снова осмотреть комнаты, когда ее взгляд задержался на доме шерифа. Голиаф! Он был заперт на псарне. Наверное, девочка убежала, чтобы навестить друга.

Решив, что так оно и есть, Мередит кинулась к шоссе. Но ее сердце оборвалось, когда еще с подъездной дорожки она заметила лежащего в конуре Голиафа. Сэмми рядом не было.

— Доченька! — крикнула она что было сил.

Снова никакого ответа, только шепот послеполуденного ветерка в кронах деревьев. Мередит уже повернула к дому, но тут увидела на пастбище красное пятно. О Боже! На мгновение она окаменела, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой. Только смотрела и чувствовала, как сердце подкатило к самому горлу. Неужели Сэмми перелезла через забор и лежит теперь в траве?

Мередит считала, что дочь боится коров и никогда не решится к ним приблизиться. Но иногда дети становятся настолько рассеянными, что ничего не замечают вокруг. Она сама много раз читала, как в погоне за мячом ребенок выскакивал под самые колеса мчащейся машины.

Сэмми нравились бабочки, и время от времени она пыталась их ловить. Может, и сейчас погналась за какой-нибудь на пастбище?

Мередит бросилась бежать, но не сводила глаз с ярко-красного мазка на траве. Ее девочка! Коровы на этом пастбище считались опасными. Они привыкли пастись на свободе и легко пугались людей.

Мередит побежала по полю. А когда достигла красной кляксы, совершенно задохнулась — дыхание прерывистыми толчками вырывалось изо рта. Клевер? Это всего лишь клевер! Она не верила глазам. Мчаться так далеко, умирая от страха, и найти только горстку цветов!

Несчастная женщина обернулась и оглядела пастбище. На соседнем выгоне прямо за ее домом виднелось еще одно красное пятно. Снова клевер. А вдруг дочь лежит раненая и беспомощная в траве? И Мередит снова побежала.

На середине выгона нога угодила в борозду, лодыжка подвернулась и Мередит упала, больно ударившись головой. В глазах потемнело, и на черном фоне заплясали яркие искры. Какое-то мгновение она не могла подняться, только судорожно ловила ртом воздух. А когда боль отпустила, поднялась на колени, оперлась о землю руками, встала и, покачиваясь, пошла вперед.

Острые колючки рвали одежду и кожу, когда перелезала через проволоку. Но Мередит не чувствовала боли. Вперед! Вперед! Но вот наконец и добралась до красного пятна. Клевер!

Мередит медленно оглядела поле: его до горизонта испещряли красные соцветия. Но что, если одно из этих пятен не клевер? Коровы были не единственной опасностью. В траве водились гремучие змеи. Вдруг Сэмми потеряла сознание и лежит незамеченная? Она может умереть…


Хит машинально повернул на Герефорд-лейн: он управлял машиной почти автоматически и думал, как бы поаккуратнее сообщить Мередит, что комиссия постановила уничтожить Голиафа. Она будет плакать. Черт! Удержаться бы самому! И конечно, будет протестовать. Этого он опасался больше всего, потому что какая-то его часть была готова стукнуть кулаком и послать комиссию к дьяволу — ведь Голиаф столько раз рисковал жизнью!

С другой стороны, в глубине души он прекрасно понимал, что это решение было единственно возможным. Он знал это с того самого момента, как увидел руку коммивояжера. Только недавно в «Новостях» показывали, как задержанный за хранение наркотиков человек подал иск на триста миллионов долларов за то, что, пока он находился в наручниках, его укусила полицейская собака. Значит, и из-за Голиафа округ может понести колоссальный ущерб.

Прямо впереди кто-то брел по дороге. Так далеко от города пешеходов почти не бывает. Подъехав ближе, Хит узнал миниатюрную фигуру и темные волосы. Мередит! Он ударил по тормозам и, заставив машину клюнуть носом, остановился прямо перед ней. Она не узнала его и ковыляла дальше. И Хит понял: что-то стряслось.

Мередит наконец сообразила, что рядом остановился автомобиль, заглянула в окно и, радостно вскрикнув, прильнула к дверце. Ее лицо было в грязи, и темные дорожки от слез сбегали вниз по щекам.

— Мерри, ради Бога?..

Хит посмотрел на нее и осекся. Один ее глаз был карим, как обычно, но другой — небесно-голубым. Господь Вседержитель! Хит проморгался, решив, что его ослепило солнце. Но глаз по-прежнему оставался голубым.

Голос Мередит звенел в ушах, но не доходил до сознания. Он был настолько поражен, что слушал, но ничего не понимал. Только во все глаза смотрел на нее. И тут заметил, что взъерошенная ветром грива темных волос будто съехала набок.

Его точно ударили под дых кулаком: эта женщина с их первой встречи носила темные контактные линзы и парик. И сейчас из-под темных локонов, которые он так любил, пробивались светлые волосы.

Что же еще в ней фальшивого?

Хит невольно посмотрел на ее грудь, которая всегда казалась немного полной для такой миниатюрной женщины. И кое-чего не увидел. Ветерок прижимал ткань к ее телу, и соски должны были образовывать на ее груди острые пики. Ничего. Это означало, что Мередит носила бюстгальтер на подкладке.

Шериф с горечью ощутил, что предан. Неделями медленно и неуклонно влюблялся в эту женщину, а оказалось, что она все время лгала. Но вот Мередит сказала нечто, пробившееся сквозь красный туман его гнева. Потерялась? Она говорит, что Сэмми потерялась?

— Что? — Его голос показался грубым, как наждачная шкурка. — О чем вы говорите?

Мередит ухватилась за край приспущенного стекла, ее пальцы побелели.

— Я не могу найти Сэмми! — выкрикнула она. — Ее нигде нет. Ни с Голиафом, нигде. Пропала по крайней мере час назад, а может быть, раньше. Последний раз я ее видела, когда она спала.

Сердце шерифа екнуло, а гнев улетучился, как воздух из лопнувшего шарика. Он сразу позабыл о внешности Мередит и обвел взглядом окрестности. Хотя до города было не больше нескольких миль, место здесь считалось небезопасным. Коровы, змеи, поля и леса, которые тянулись на несколько миль.

— Больше часа? — недоверчиво переспросил он. — Она пропала больше часа назад, и вы не вызвали полицию?

— Я думала… — Мередит сняла руку со стекла и сделала какой-то неопределенный жест. — Искала сама… Не хотела поднимать ложной тревоги.

— Ложной тревоги! Боже мой, Мередит! Мы с вами не в городе, где она могла убежать к соседям. Вы разве не понимаете, здесь с ней может случиться все что угодно! О чем вы только думаете?

Мередит закрыла лицо руками и ничего не ответила. Только подрагивание плеч говорило о том, что она пыталась подавить рыдания. Безумный страх за Сэмми погасил злость. Времени успокаивать Мередит не было, и Хит буркнул:

— Садитесь!

Женщина обогнула джип, а он тем временем связался с управлением. Увидев в его руке микрофон, Мередит побелела как полотно.

Значит, его первое впечатление о соседке оказалось в точку. Она от кого-то пряталась, скорее всего от мужа. Только этим можно объяснить ее реакцию. Испугалась, что полиция может разослать «Сигнал всем постам» или еще хуже — передать по телевидению фотографию Сэмми.

Почему-то от этой мысли Хит снова разозлился… Совсем ему не доверяла… А ведь стоило только сказать — и он сделал бы все, чтобы близко не подпустить того поганца. Неужели не понимала?

Нет, не понимала. Он был мужчина, а значит, сам «поганец», с клеймом от рождения на лбу. Вот как он преуспел со своей соседушкой. Нечего себя обманывать: сегодня Мередит не доверяла ему точно так же, как и вначале.

Чувствуя себя полным болваном, Хит включил скорость и, обдирая покрышки, резко взял с места.

— Дом заперт? — спросил он, остановившись у крыльца и выключив двигатель.

— Да нет. — Мередит взялась за ручку дверцы. — Может быть, поищем на улице, пока не подъедут другие?

Хит выпрыгнул из «бронко» и решительно направился к крыльцу.

— Надо сначала проверить в доме.

— Говорю вам, там ее нет. Я все обыскала, — в необычной тишине раздавался пронзительный голос Мередит. — Только время зря потеряем. И еще, для вашей информации: я не вызвала полицию потому, что все это время бегала по пастбищам. На ней было красное платье, а на полях полно клевера. Я думала, это Сэмми.

Глядя на ее испуганное лицо, Хит пожалел, что не промолчал на дороге.

Шериф обшарил каждую комнату. Сколько раз ему приходилось находить спящих детей в каком-нибудь закоулке прямо под носом у перепуганных матерей! Родители в таких случаях поддаются панике и не могут искать как следует.

К чести Мередит, она прекратила с ним всякие споры и сама принялась прочесывать комнаты. Хит даже слышал, как она вышла на улицу и заглянула в «форд». Не найдя ничего, кроме нескольких пыльных мячей под кроватью, шериф вернулся на кухню и осмотрел самые невероятные закутки. Бесполезно!

Он еще возился на кухне, а Мередит вышла из ванной. От Хита не ускользнуло, что теперь парик прямо сидел на ее голове и глаза стали одного цвета. Видимо, взглянула на себя в зеркало.

«Интересно, — подумал он. — Не может позволить себе лишнего куска мяса, но швыряет деньги на запасную пару контактных линз». Хит прекрасно знал, что контактные линзы — удовольствие не из дешевых. Но кроме цены, его поразило, что Мередит шла на такие ухищрения, лишь бы изменить свою внешность. Носить парик — неприятное занятие. Человек, от которого она прячется, — видимо, тот еще типчик. Может быть, даже маньяк, вот и решила принять все меры предосторожности.

Проходя мимо и избегая его взгляда, Мередит нервно поправила волосы.

— Что теперь? Пойдем поищем в поле? Я так… — Она замолчала и закрыла лицо руками. — Я так боюсь, что она где-нибудь лежит без сознания.

Хит нисколько не сомневался в ее искренности. Мередит до смерти испугалась за дочь. Это ясно. Но он видел и другое: жизнь дочери — не единственное, что ее волновало. Маленькая глупышка! Она молила Бога и надеялась, что он не заметил слегка сбившийся парик и потерянную контактную линзу. Напрасно. Но сейчас некогда об этом разговаривать. Надо сначала отыскать Сэмми.

— Я иду за Голиафом. В поле пес лучше десятка людей.

Хит не добавил, что, вероятно, придется прочесать и окрестные леса. Как полицейский, он привык слегка кривить душой перед родителями, прекрасно понимая, насколько трудно сохранить хладнокровие, когда пропало любимое дитя. И пожалуй, впервые за всю службу сам осознал, как это трудно.

Он полюбил девчушку. Бог свидетель, полюбил сильно. Но факт оставался фактом — за него никто ничего не сделает. Через три часа совершенно стемнеет. Если за половину этого времени ему с помощниками не удастся найти Сэмми, придется вызывать полицию штата.

Нельзя после захода солнца бросать ребенка на произвол судьбы. Температура, высокая днем, в здешних краях ночью быстро понижается. К тому же недавно был принят закон, запрещающий охотникам использовать собак, и в окрестностях развелось много пум.

Хит оглядел окрестные поля и леса. Лет пять назад он бы не беспокоился, что на девочку нападет пума. Большие кошки не охотятся на людей. Но теперь их поголовье резко возросло. Молодых самцов оттеснили к городам, и они вынуждены осваивать территории поблизости от человеческого жилья. Количество дичи неуклонно сокращалось, и взрослой пуме, чтобы прокормиться и остаться в живых, требовалась территория в пятьдесят квадратных миль. Участились нападения на домашний скот и неосторожных людей. Поэтому маленькому ребенку в лесу грозила серьезная опасность.

Хит повернулся к Мередит и натолкнулся на ее испуганный взгляд.

— Мои люди прибудут сюда, а не ко мне. Подождите их, пока я схожу за собакой.

Она обхватила руками плечи и стояла такая потерянная, что Хит почувствовал желание ее обнять. Но он знал, что эти карие глаза были такими же фальшивыми, как поддельный чек.


Подъехав к дому, Хит кинулся прямо на псарню. Но у калитки заметил, что щеколда поднята. Взгляд упал на ротвейлера, который лежал посреди конуры, но девочки поблизости не было. Однако она явно находилась где-то здесь. Если бы пес сам поднял щеколду, то давно бы убежал к соседке.

— Голиаф, приятель, поди-ка сюда, — позвал шериф.

Пес поднял массивную морду, высунул нос из конуры, но даже не подумал вылезти. Хит ворвался в обнесенный сеткой загон.

— Голиаф!

Ротвейлер взвизгнул и встал на лапы. Шериф наклонился, заглянул за массивное тело собаки и в глубине конуры увидел… Сэмми. От счастья Хит чуть не завопил. Девочка здесь, где же ей еще быть? Наверное, вчера подслушала их разговор с Мередит, кое-что поняла и расстроилась.

Он вытащил собаку из конуры. Сэмми, в красном платьице, свернулась на подстилке Голиафа и крепко спала. Мередит прибегала сюда в поисках дочери и, конечно, не догадалась заглянуть вглубь. Очень типично для родителей. Хит наблюдал это сотни раз. Мечутся туда-сюда, вопят дурными голосами и так паникуют, что ни о чем не способны думать. В страхе не соображают, что дети скорее всего крепко спят и просто их не слышат.

Хит подошел к джипу и, снова вызвав управление, сообщил Дженни Роуз, что команда спасателей больше не требуется.

— Жива-здорова? Прием.

— Спит как сурок, — усмехнулся шериф. — Прием.

— Я немедленно сообщу спасателям.

— Спасибо, Дженни. Конец связи.

Он вернулся на псарню и заглянул в будку. Одной рукой девочка сжимала то, что на первый взгляд показалось кусочками розовой туалетной бумаги, загнутые края которых были скреплены заколками для волос. На другой измазанной ладошке поблескивали десятицентовик и трехпенсовик.

— Сэмми, — тихо позвал Хит. — Просыпайся, соня.

Девочка захлопала глазами и, зевнув, уронила на подстилку монеты и тут же стала их собирать.

— Привет, Хит.

— И тебе привет. Что ты здесь делаешь, Сэмми? Твоя мама очень беспокоится.

Она протянула ему бумажные цветы с заколками для волос.

— Я принесла тебе цветы. — Девочка потерла глаз кулачком с зажатыми монетами и уставилась на шерифа, словно изучая его реакцию. — Сделала специально для тебя, и никто не помогал.

Хит принял подарок и почувствовал в горле ком. Боже! Распустить нюни из-за обрывков бумаги и заколок для волос! Что с ним такое творилось? Он поднес подарок к глазам, но так и не сообразил, какие цветы изображали мятые комочки.

— Клянусь, — воскликнул он, — красивее цветов мне никто не дарил! — И не солгал, потому что ему еще ни разу не дарили цветов. — Говоришь, сама сделала?

— Да. Тебе такие нравятся?

Хит кивнул. Грязновато-красный внезапно сделался его любимым цветом.

— Как раз такие я очень люблю.

Сэмми сложила губки бантиком.

— Спорим, что ты не знаешь, как они называются.

Шериф каким-то образом заранее знал, что услышит этот вопрос, и быстро ответил:

— А вот и знаю, — и, взглянув на мангал, который он поставил под навес амбара, неожиданно для себя добавил: — круглобумажные хитачи.

Девочка была разочарована.

— Нет, это розы. Наверное, я их сделала не очень хорошо.

Хит повертел разлохмаченный цветной катышек на одном из стеблей.

— Что ты, малышка. Они самые красивые круглобумажные хитачи, какие я только видел. — Он подмигнул Сэмми. — Разве ты не знала это обманное название роз?

Девочка наморщила носик.

— А… что такое «манное»?

— Это значит самый великолепный сорт.

Он сам был великолепен, когда требовалось вешать лапшу на уши. А с тех пор как рядом поселилась Мередит, сделался великолепен еще и в обращении с дамами. Но у него закралось подозрение, что вот эта маленькая леди что-то выпрашивала. Мило, но выпрашивала. Хит и сам в детстве, когда чего-нибудь хотел от отца, старался подлизаться — подносил кофе или находил тапочки. Розы Сэмми были частью той же самой стратегии.

Чего же она хотела? Интересный вопрос. Но у Хита не было времени размышлять. Мередит все еще затравленно металась по комнатам, и надо было как можно скорее отвезти к ней дочь.

— Ну ладно, малышка, поехали к маме. Она тебя заждалась.

— Подожди! — Лицо девочки сделалось упрямым. — Давай сначала поговорим.

— Поговорим? — Упрямство Сэмми оказалось для Хита полной неожиданностью. — О чем, сладкая?

— Я хочу купить у тебя Голиафа. — Сэмми вытянула руку и раскрыла ладонь, показывая свои тринадцать центов. — Если этого недостаточно, буду платить каждый месяц по счету, как мама в электрическую компанию.

Хит не знал, что сказать. Он медлил и смотрел на монеты, которые девочке, без сомнения, представлялись целым состоянием.

— Что ж, предложение интересное.

— Я копила на платья для Барби, но лучше куплю Голиафа.

Шериф не знал, как объяснить девочке, что собаку нельзя купить, потому что формально она являлась собственностью округа.

— Видишь ли, малышка, это дело сложное. Я не могу продать Голиафа. Никому.

— Ты должен. Не хочу тебя обижать, но Голиафу нужно, чтобы я его купила.

— Неужели?

— Да. И стала его хозяйкой. Я одна.

— Понимаю, — пробормотал Хит, хотя ровным счетом не понимал ничего.

— Если я стану хозяйкой Голиафа, я ни за что не отдам его усыпать.

Наконец в сознании шерифа забрезжил свет.

— Я знаю, что такое «усыпать». Взрослые говорят «усоп», когда кто-нибудь умирает. Мой папа умер, и моя кошечка. Их зарыли в землю. И еще рыбка, но она не в счет. Ее, кажется, смыли.

Хит пожалел, что рядом нет Мередит. Он не мог сообразить, как ему выкрутиться.

Сэмми посмотрела на него долгим взглядом.

— Друг — он друг навсегда, что бы ни случилось. Ты знаешь об этом?

Шериф скрыл улыбку.

— Пару раз слышал.

— Мне это мамочка сказала. А она знает, что говорит.

— Верю.

Девочка подалась вперед и залопотала:

— Мамочка говорит, что другом быть непросто. Настоящих друзей так и узнают — они остаются друзьями, несмотря ни на что. — И коснулась маленькими пальчиками его огромной руки. — Даже когда очень плохо. Например, когда кого-нибудь кусает собака. Хит, Голиафа нельзя посылать усыпать, а потом засыпать землей. Человек, которого он укусил, был плохой. И Голиаф хотел меня защитить.

Хита заворожил ее взгляд. Таких невероятно голубых и невероятно больших глаз ему никогда не приходилось видеть.

— Ты сам говорил, что Голиаф всегда был хорошей собакой: спасал маленьких детей и слушался. Его нельзя усыпать из-за того, что он сделал один раз плохо. Разве ты сам не делал плохих вещей?

Конечно, делал, и не раз. И если бы не выговор Сэмми, совершил бы очередную глупость. В штате Орегон допускается один укус, поранивший кожу. Так почему же отказывать в этом праве Голиафу? Иски, правила, приказы… Он настолько во все это погрузился, что перестал замечать, что ценно на самом деле.

Хит взглянул на Голиафа и вспомнил, сколько раз, «несмотря ни на что», собака оказывалась верным другом. Сэмми просто помогла ему очнуться. Спасая хозяина, пес, не раздумывая, бросился бы в любое пекло. И Хиту, если он хочет жить с чистой совестью, надо сделать в ответ не меньше. К черту размышления о возможном риске, к черту формальности и законы штата! Пусть будет драка, но Голиаф стоит того, чтобы за него сражаться! Хит слишком многим ему обязан. Жаль только, что напомнил шерифу об этом ребенок.

Он сунул «цветы» в карман. — Иди сюда, Сэмми.

Зажав деньги в кулачок, девочка выползла из будки, и Хит посадил ее к себе на колени.

— Ну пожалуйста, Хит, не посылай Голиафа усыпать.

— Не пошлю, — решительно заявил он. — Ты права, малышка. Несмотря ни на что, надо оставаться верным другом Голиафу.

Хит колебался. Если округ будет настаивать на своем, можно обратиться в суд, но и в этом случае не исключено, что решение будет принято против шерифа. Что тогда? Подавать апелляцию и драться до последнего.

— Обещаю, — наконец проговорил Хит.

Девочка расцвела в улыбке и громко чмокнула его в подбородок.

— Видишь, Голиаф, ты долго-долго не умрешь.

Шериф потрепал собаку по холке. Повизгивая, пес лизнул сначала Сэмми в лицо, потом хозяина в руку, как будто понимал их слова.

— А теперь о том, чтобы купить Голиафа. Понимаешь, Сэмми, он отставной полицейский пес. — Девочка кивнула, и шериф продолжал: — Это значит, что на самом деле он не мой пес. Я просто его опекун и не могу продать никому. Но если бы мог, то не нашел бы покупателя лучше, чем ты. Ты ведь его любишь?

Сэмми торжественно кивнула, а потом широко распахнула руки.

— Вот так!

— Очень сильно, — согласился Хит.

— Да. И поэтому захотела его купить. Не надо, чтобы он умирал.

— Можешь мне поверить, этого не случится. — Шериф всмотрелся в лицо ребенка. — Послушай, Сэмми, раз я не имею права продать тебе Голиафа, будь его почетным опекуном.

Глаза девочки засияли от восторга.

— А что это такое?

— Ну, станешь как я, что-то вроде владельца, но неофициально.

— И буду его хозяйкой?

Хит еле сдержал улыбку.

— Станешь давать советы в качестве хозяйки номер два.

Ну как, идет?

— А решать, посылать его усыпать или нет?

— Будешь помогать принимать решения мне. — И, заметив разочарование на лице Сэмми, быстро добавил: — Вот как сегодня. А ведь ты еще не почетный опекун.

— Я буду важной?

Хит посмотрел на нее и даже испугался: настолько малышка стала важной в его жизни. После того, что он узнал о Мередит, испытывать подобные чувства к дочери или матери казалось не слишком благоразумным.

— Ужасно, — проговорил он, и его голос задрожал от волнения. — Важнее, чем ты думаешь. Заботиться о собаке — серьезное дело. Требует много времени, а у меня его нет. До тех пор, пока я не улажу дело с укусом, придется, когда я на работе, запирать Голиафа на псарне. Кому-то надо за ним приглядывать. Камень с души свалится, если у меня появится помощник — человек, который будет менять ему воду, играть и выводить гулять на поводке. Или брать домой, чтобы он не чувствовал себя одиноко. А когда выходишь на улицу, можешь привязывать его во дворе.

— Ладно.

— Тогда по рукам?

— А что такое «по рукам»?

— Люди пожимают друг другу руки, когда хотят скрепить какое-нибудь дело. Или обещание.

Сэмми вложила ручонку в его огромную ладонь.

— Обещаю.

Хит с нарочитой торжественностью пожал ей руку.

— Теперь все законно. Ты стала неофициальным почетным опекуном…

— Навсегда?

— Во всяком случае, пока здесь живешь.

— А если мы уедем?

Шериф взмолился, чтобы этого не случилось. Подхватил Сэмми и поставил на ноги.

— Будет день — и будет пища. А теперь, малышка, поедем домой. Мама, наверное, вся извелась. — Уходя из псарни, свистнул собаку. — Пошли, шелудивая дворняга. Если уж нарушать законы, то до конца. Выпущу-ка я тебя из тюрьмы на несколько часов.

Они сели в машину, и слова девочки вдруг поразили его, как разрывная пуля. Мой папа умер, и его засыпали землей. Это означало, что муж Мередит мертв.

Ладони Хита моментально вспотели, пальцы судорожно сомкнулись на руле. Мертв? Если это так, тогда от кого же она прячется? Внутри разлился отвратительный, мерзкий холод, словно он живьем проглотил змею. Боже! Шериф вспомнил их первую встречу и свое впечатление от Мередит. И как посмеялся над собой, когда на короткий миг ему показалось, что с подобными женщинами ему приходилось сталкиваться на работе в управлении.

Что, если Мередит в розыске? А он жил рядом и ни разу ее не заподозрил. Глядя на Сэмми, Хит не хотел этому верить, не хотел даже рассматривать такую возможность.

Но он был окружным шерифом…