"Свет обратной стороны звезд" - читать интересную книгу автора (Петров Александр)

Глава 21 МЕРТВЫЙ ХВАТАЕТ ЖИВОГО

Повальное увлечение визией обошло стороной семью Конечниковых. Тома, воспользовалась подарком Федора и развернула массовое производство самогона. 2 дистиллятора работали днем и ночью, перегоняя брагу в первач. Жена Виктора реквизировала под винокурню усадьбу бабы Дуни, разместив в доме перегонные аппараты и разместив в хозяйственных постройках бродильные чаны. Оттуда на всю округу распространялись сивушные ароматы. У ворот постоянно толклись поселковые мужики, которым было лень топать в поселок за пойлом и "космонауты" распробовавшие крепость и оценившие дешевизну Томиного первача.

Жена Виктора подошла к вопросу как заправский бизнесмен, организовав поставку продуктов из фактории и наняв пару вдовых молодух в качестве продавщиц.

Напирая на служебное положение деверя и подкрепив предложение изрядным количеством жидкой валюты, Тамара, договорившись с офицерами стройбата, затеяла строительство на месте старого дома деда Пантелея питейного заведения.

Теперь, почти под носом, стучали отбойные молотки и гулко, на всю округу, бухала машина для забивания свай, урчала, ревела и скрежетала прочая, снятая с военных объектов техника. Прямо на огородах стояли бытовки. По округе слонялись пьяные строители, оставляя пустые бутылки и желтые отметины на снегу. В ожидании платной случки толклись поселковые шалавы.

По вечерам в вагончиках горел свет. Оттуда доносились музыка, бабские повизгивания и мужской мат.

Федор этого безобразия старался не замечать, рано утром улетая в поселок и поздно возвращаясь. Служба не требовала от него особых усилий, кроме умения сохранять серьезное лицо и требовать, требовать, требовать. На удивление, запущенные его предшественником дела сами собой выправились.

Монтаж кольца телепорта шел с опережением графика. Федор временами даже сдерживал подчиненных, — снабжение не справлялась с поставками комплектующих. Однако расслабиться и заняться своими делами Конечникову тоже не удавалось. Он мотался по объектам, присутствовал при отправках рабочих партий и "разборах полетов".

Федору приходилось решать споры между подразделениями, организовывать культурный досуг личного состава, принимать людей по внеслужебным вопросам. Куда-то далеко ушли семейные проблемы и блоки памяти, оставшиеся в сенях старой хаты.

В короткие промежутки между актами управления Конечников читал газеты и смотрел визию. Он курил, размышляя обо всем и ни о чем, смотрел в окошко на пейзаж на поселковой площади, поглядывая в экран служебного компа, где выскакивали таблички, побуждающие Федора делать то-то и то-то.

Закончив вечерний инструктаж и напутствовав офицеров гарнизона не топить корабли, Конечников грузился в глайдер и летел на "горбунке" домой.

Там он поглощал ужин под болтовню Томы и бубнеж визии. Поболтав с племянниками о том и о сем, Федор уходил из нового дома, куда к тому времени подтягивались пропустить по рюмашке продавщицы и поселковые подружки золовки.

Дом Конечниковых становился похожим на блатхату, звенели стаканы, пьяные бабы и мужики жрали и пили, окидывая друг друга сальными похотливыми взглядами. Гордость Тамары, экран визиовещания настраивался на канал "для взрослых".

Даже из старой мазанки Конечниковых были слышны музыка и крики, в новом доме. По двору носился Крайт, истошно лая на выходящих по нужде гуляк.

У деда было тихо. Старик сидел за летописями просматривая старые записи и пополняя тетради новыми заметками. Федор лежал на той самой лежанке, на которой спал в детстве, читая тексты с дисков, украденных из библиотеки Управителей.

Тени других жизней, десятками и сотнями веков отделенных от пакадура вставали перед его глазами, почти такие же реальные, как и то, что видел Конечников в действительности.

Как когда-то давно, на потолке плясали ослепительные отсветы пламени свечи, обрисовывая неровности потолка, словно огненная стена в небе, загораживающая путь наверх. Федор часто лежал без сна, размышляя о замкнувшемся кольце времени.

Только тогда он был ребенком, теперь же зрелым мужчиной, покалеченным в жестокой мясорубке космической войны.

Стал ли он счастливей, увидев обратную сторону звезд? Не слишком ли высокой была цена за воплощение в жизнь своей детской мечты?

С дедом они почти не разговаривали, старик за много лет привык обходиться без своего старшего внука. Ему достаточно было сказать пару слов о текущих делах и заниматься снова своим делом.

Да и о чем было говорить офицеру имперского звездного флота и старику с забытого Богом хутора. Иногда они вспоминали старые времена, при этом дед хмурился и вздыхал. Было видно, как ему не нравилось, что происходит сейчас в Хованке.

Так шло время. Зима проходила. С каждым днем дед Арсений становился все крепче и сильней. В его седой шевелюре стали пробиваться молодые, черные волосы. С лица стала сходить сетка морщин, оно округлилось, засияло здоровьем.

В его речи нет-нет да угадывался прежний Арсений, дед-отец, каким его помнил Федор.

Скрытые, незаметные перемены понемногу накапливались. Это чувствовал Федор, это чувствовал дед, это чувствовал даже Виктор, пытаясь уйти от неизбежного в выпивку и бурное веселье.

Все кончилось в последних числах февраля по универсальному календарю. В Хованке прочно утвердилась ранняя весна. На деревьях набухали почки, земля просыпаясь, грелась в лучах Арисса, готовясь родить новые всходы трав и цветов, напитать корни деревьев и кустарников, давая жизнь листьям и плодам.

В этот день Конечников приехал раньше обычного. В доме было непривычно тихо и пусто. Федор заметил, что со стены исчез визор, обнажив старые, запыленные рисунки на стене.

У печки хлопотала Дуня, какая-то испуганная и пришибленная, с глазами на мокром месте.

Девочка налила ему щец, отрезала хлеба и сала, поминутно гладя в глаза дяди — все ли правильно она делает. Конечников старался ни о чем не спрашивать, полагая, что племянница все расскажет сама.

Федор насытился, поблагодарил молодую хозяйку и спросил:

— Дуняшка, а чего глаза на мокром месте?

— Дядя Федор, — как большая, закрывая лицо руками и утирая слезы передником, запричитала девочка, которая давно ждала этой минуты. — Папка мой маму Тому выгнал…

— А почему? — удивился Конечников.

— Вызверился, наорал, побил. Ты хоть ему скажи-и-и-и-и, — совсем разошлась Дуня.

— Ну ладно, чего ты, все образуется, — растерянно сказал Федор.

Он притянул девочку к себе, а она с удовольствием от ощущения своей взрослости приникла к дяде, ткнулась лицом куда-то под мышку и снова стала рыдать.

Конечников утешая, долго гладил племянницу по голове и плечам, прежде чем та в полной мере почувствовала себя выполнившей долг настоящей взрослой женщины.

— Ну что, успокоилась? — спросил Конечников девочку.

Та кивнула, глядя на него прозрачными, блестящими от слез глазами.

Федор вспомнил, что такие, сине-серые глаза были у покойной Алены.

— Да, — подвсхлипывая сказала Дуня.

— Где он? — спросил Конечников.

— У деда в хате.

— Пьяный?

— Трезвый, но какой-то страшный, — забыв, что надо всхлипывать, поежилась, зябко поведя плечами девочка.

— Детей покормила? — поинтересовался Федор.

— Николенька ведь день плакал, есть не хотел… С полчаса как уснул, — обстоятельно стала рассказывать Дуня, — А Алешка к деду подался, сказал, что не мужское дело с девчонками и сопливыми ссыкунами вечор досиживать.

— А Тома где?

— В балки подалась, что у бабкиной хаты, — девочка снова залилась слезами.

— Ладно, не реви. Пойду с братом поговорю.

Федор вышел во двор, прошел мимо вышедшего встречать его Крайта, необычно тихого и довольного отсутствием посторонних. Погладил и похвалил собаку за бдительность и прошел в старый дом.

Дед с Виктором сидели за столом. Брат был трезвый, что было совсем необычно.

— Здорово, — сказал Федор, усаживаясь за стол.

— Здравствуй внучок, — тихо приветствовал его дед Арсений.

— Здорово, брат, — ответил Виктор.

— Что у вас тут случилось?

— Чо- чо… Через плечо… — раздраженно сказал Виктор. — Курву е**ную выгнал.

— Чем нехороша стала? — поинтересовался пакадур.

— Давно пора, — тем же тоном ответил брат. — Дом в бардак превратила.

— Дело ваше, — помолчав ответил Федор.

— Робят жалко только, — со вздохом сказал дед.

— Алешка где?

— Спит, — ответил дед. — Намаялся парнишка.

Конечников поднялся и заглянул в маленькую комнату рядом. Племянник спал на его кровати, сжавшись в комочек, почти не видный среди подушек.

— Нормально, — сказал Федор. — Хорошо не поубивали друг друга.

— Чей-то ты сегодня рано, — заметил брат. — Случилось чего?

— Вроде нет.

— А чего смурной такой? — не унимался Виктор.

— Гарнизон меняют, — ответил Федор. — "Ржавых" уже не будет, спецназом заменят, строителей-монтажников на орбиту переведут.

— Что, и твоя служба кончилася? — поинтересовался Виктор.

— Да вроде никто не гонит.

— А чего-й грустишь-то, — подивился брат. — Или кака повариха зацепила?

— Баба — это к лучшему, — вставил дед. — И нечего смеяться. Мужику 39 лет, а все один, бобыль. Хочу деток твоих Федечка увидеть, а ты все воюешь.

— Какая к черту повариха, — раздраженно ответил Федор. — Сослуживца встретил. Искорина. Уже лейтенант-полковник. Офицер фельдслужбы при ставке князя — императора.

— Какой — такой Скорин? — усмехнулся Виктор.

— Искорин… — поправил его Конечников. — Помнишь, рассказывал про штабного, который на борт просился, большие тысячи предлагал.

— Было, — усмехнулся Виктор. — Ты его часом в торец не двинул?

— Хотел… Вспомнилось как он орал про богатого папочку, про 10 тысяч за место на крейсере… — Федор вздохнул. — А тут явился, не запылился в нашу глухомань. В мундире с иголочки, довольный, вальяжный уверенный в себе. С Алмазным Крестом на шее, погонами золочеными…

— Ну чего ж не прибил говнюка? — удивился брат. — У меня бы не задержалось…

— Он как-то странно себя вел, и это меня смутило. Он был рад мне, нисколько не стеснялся, как можно было бы предположить. Я даже чувствовал, что он прекрасно понимает, отчего я так казенно, почти грубо себя веду. Потом, после официальной части предложил выпить за встречу. Мы остались наедине.

Я подошел к нему, заглянул в глаза взял его за орден… Крепко так взял, сорвать хотел. Но вдруг почувствовал, что делаю неправильно. Отпустил.

Искорин понял мои колебания.

"Это хорошо Федор Андреевич, что не стал так меня обижать" — сказал он. — "Этот Крест не отец мне купил, не в карты я его выиграл".

"Ну, расскажи, как такие бирюльки достаются", — иронически сказал я.

"Присаживайся" — предложил бывший офицер для особых поручений. — "Разговор долгий будет".

"Ничего, постою", — тем же тоном ответил я. — "Начни сразу с того места, как получил прикладом за паникерство".

"Да, было", — с грустной улыбкой ответил Искорин. — "То, что ты меня на корабль не взял, оно оказалось к лучшему. Я так зол на тебя был… Убить был готов. Голова гудела, кровь из носа текла. Хорошо фуражка была на голове, да и солдат вскользь ударил.

На станции после того, как отчалили крейсера, стало совсем плохо. Офицеры бестолково бегали, не зная что делать, матросы не слушались приказов.

Идти мне было некуда. Штаба больше не было, возвращаться в каюту и ждать смерти, было невыносимо. Я прибился в центр связи, где на динамики транслировались все сообщения с кораблей Базы.

Эланцы разделались с кольцом гипертранспортировки и уверенно двигались к космокрепости, держась той стороны, которая пострадала при бомбардировке орбитальной станции метеоритным ливнем с планеты. Пакадуры и артиллеристы Базы ничего не могли сделать. Пушки "Князя Ивана" на предельной дистанции обменивались залпами с АБГ линкорами неприятеля, но не могли остановить их продвижения.

Основной огонь эланцев был сосредоточен на линейном рейдере. С "Князя Ивана" постоянно докладывали о разрушениях и потерях. На помощь броненосцу пошли скауты.

Но не зря эланцы потеряли целую эскадру. Перед тем, как превратится в газ, радисты службы перехвата второй эскадры "бессмертных" сумели запеленговать основные и резервные частоты каналов управления ракетами нашей ракетной артиллерии и передать данные на пушечные линкоры.

Глушилки "абэгешек" сбили ракеты с курса. Тогда наши пошли в лобовую атаку.

Это было фатальной ошибкой. 12 "скаутов" и "Скаляр", средний транспортник с ракетами, попытались достать врага, пуская ПКДР на манер древних неуправляемых торпед. Корабли не пытались даже маневрировать. Присутствие в строю грузовозов лишало атакующую группу такой возможности.

В какой-то момент показалось, что победа останется за нами. Несколько удачных попаданий ракет изрядно попортили "сучек", но эланцы сумели дать подряд несколько прицельных залпов мелкой картечью… Снесли и выпущенные "пакадуры", и крейсера — разведчики. Ты не представляешь, как это было… Харкающие звуки помех от выстрелов, вой помех, крики, ругань, слова прощания, свист запускаемых моторов пространственной на стартующих ракетах и снова выстрелы. Даже на противоположной стороне станции были видны сполохи взрывов, разносящих крейсера.

"Князь Иван" продержался дольше. Защитные поля и броня рейдера лучше держали удар. Боезапас пушечных линкоров изрядно уменьшился. Израсходовав энергию в накопителях на отражение атаки скаутов, "сучки" вынужденны были увеличить интервалы между выстрелами.

Но дальнобойные планетарные орудия "абгшек" все равно продолжали методично втыкать в корпус броненосца заряды. Пушки "Князя Ивана" отвечали, но его корабельная артиллерия со сбитой юстировкой, лишенная данных дальномеров и постов локаторного наведения, не могла состязаться в точности с эланцами.

Мы все ждали, когда рейдер приблизится настолько, что сможет прицельно бить по неприятелю. Но этого не случилось.

Когда "Князь Иван" долетел до эланцев, он представлял из себя глыбу искореженного композита, окруженного роем обломков. Лишь в цитадели броненосца оставались живые люди. Они смогли довернуть разбитый, практически мертвый корабль на врага.

Пушечные линкоры, которые обесточили все системы, включая резерв двигателей, отдав энергию для стрельбы, не смогли вовремя среагировать. Сначала они пытались расстрелять то, что осталось от "Князя Ивана", но лишь ухудшили свое положение, разбросав летящие с громадной скоростью обломки в широкий сноп, который накрыл эланцев.

"Сучки" попали под удар. Для одного вражеского линкора он оказался фатальным, второй корабль потерял половину надстроек и пять из шести орудий главного калибра.

Это последнее орудие непрерывно стреляло по орбитальной крепости все время, пока "абэгешка" двигалась к "Солейне".

Зная, что желанной добычи на станции нет, подданные регул — императора не церемонились, квитаясь за все, что случилось во время осады.

То, что творилось внутри крепости трудно передать. Каждый удар вызывал массу взрывов, Разогнанные до 1 мега заряды прошивали станцию, круша корпус механизмы и переборки, боевые расчеты и посты. Людей швыряло на пол, размазывало о стены, убивало обломками… Станция гибла.

Гравитация выключилась, генераторы поля, герметизирующего пробоины перестали работать. Эланская сверхскоростная картечь разрушила энергосеть крепости, обесточив приводы орудий и энергощитов.

Не помню, как добыл скафандр. Я бесцельно перемещался по разрушенным коридорам. Кругом было только месиво из обломков и замороженных, разорванных трупов. До сих пор их лица с гримасами ужаса, боли, страха стоят перед глазами.

Куда меня несло на двигателях скафандра, было непонятно даже мне, но, судя по всему, я уходил на более-менее уцелевшую сторону станции, инстинктивно направляясь в сторону от разрушений.

Орбитальная крепость потеряла всякую возможность сопротивляться. Эланцы прекратили обстрел и выпустили призовую партию на двух лодьях. Они желали символически завершить кампанию, водрузив на завоеванной куче металлолома двухцветную тряпку своего флага с орлом в знак победы.

Я попал в отсеки, граничащие с наружной поверхностью. Там я увидел живого.

"Ваш бродь", — сказал он мне, — "эланец прямо на нас прет. А в нашей пушке осталось на один выстрел мощности. Подмогни загрузить заряд в камеру. Плюнем в супостата напоследок".

Действительно в накопителях четвертого орудия планетарной батареи осталась энергия. Мы вдвоем начали закидывать в громадную глотку казенника все, что могли найти: штатную картечь, обломки конструкций станции, промороженные холодом космического пространства мертвые тела и осколки раскрошенной брони, оглядываясь на подходящий эланский линкор, схожий своими громадными трубами орудий на органную секцию.

Потом у нас нашлись помощники. Я что-то кричал, размахивал пистолетом, заставляя случайно набредших на нас выживших матросов присоединиться.

Даже в невесомости переместить 60 тонн груза в зарядную камеру без помощи подъемников оказалось очень сложным и тяжелым делом. Мы не смогли загрузить и 2/3 ее объема, когда эланский пушечный линкор, вернее тот обрубок, что от него остался, сопровождаемый лодьями с десантом подошел совсем близко, войдя в простреливаемый сектор.

Огромный корабль настороженно шарил парой уцелевших зенитных массометов, готовый подавить очаги сопротивления на корпусе раскуроченной орбитальной станции.

Погрузку прекратили. Расстояние было совсем небольшим. Эланец фактически был на рейде крепости. На такой дистанции не имела значения ни степень полноты заряда, ни связанное с избытком импульса увеличенное рассеяние убойных элементов.

Общими усилиями, по командам комендора, при помощи ломов, домкратов и таковской матери, прячась в черных, резких тенях разорванной батарейной палубы, орудие навели на цель. Артиллерист, перекрестившись, нажал на кнопку выстрела на переносном пульте. Из поврежденных катушек посыпались искры, но пушка всеже выпустила скрытый в зарядной камере смертоносный груз.

Широкий сноп импровизированной картечи из кусков брони и трупов снес "сучку" и лодьи с десантом.

Никогда я не испытывал такой радости, когда эланский корабль вдруг подернулся рябью вспышек от попаданий. АБГ полыхнул месивом горящих обломков, которые, вдруг, угрожающе увеличились в размерах, летя прямо нам на головы. Тут перед глазами все померкло.

Очнулся я в маленьком, тесном помещении. Матросы вытащили меня с батареи, на которую рухнули остатки корабля.

Комендора убило, еще одному человеку пробило скафандр, и он задохнулся. Мне повезло — осколок ударил в броню шлема по касательной.

Через 2 суток без еды и воды, когда всем приходил конец от углекислого газа в отсеке, нас нашли".

— Такая вот сказочка, — чуть помолчав, подытожил Федор.

— Да уж, — сказал Виктор.

— Ему дали Алмазный Крест. Комендору тому тоже, посмертно.

Мы с Искориным выпили, вспомнили ребят. Он сказал, чтобы я не обижался, мне тоже будет награда. И вручит ее сама великая княжна.

— Это что, сама Александра Данииловна сюда пожалует? — поразился дед.

— Приедет, — слегка покривишись сказал Федор. — Письмо прислала.

— Да ты че, морду-то воротишь? — удивился Виктор. — Это же сама Александра Даниловна. Кто нас от лихоимцев защитил?

— Братья Конечниковы, — серьезно ответил Федор. — А вообще, Александра молодая девчонка. Хитро — мудрая только, крученая, как канат швартовочный. Будут у нас проблемы.

— Да ты что? Всерьез? — удивился брат. — Только хорошее от нее видели.

— Она кое-что забрать хочет, — сказал Федор. — Одну цацку повесит на шею, а другую заберет.

Конечников кивнул на деда, который инстинктивно потрогал золотой медальон на груди.

— А это что, ее? — спросил Виктор.

— Ее, — ответил Федор.

— Ну, отдадим, раз ее, — со вздохом сказал дед. — Попользовались, и будя.

— А что в этой висюльке такого ценного, кроме того, что из золота? — поинтересовался Виктор.

— А ты не понял? — усмехнулся Конечников. — Заметил, что дед лет десять скинул?

— Отдам ей, внучок. Ценная, видать, вещица, — сказал дед Арсений. — А то ведь осерчает, детишкам достанется. А мне ведь главное, чтобы они жили.

— Ладно, не будем умирать прежде смерти, — сказал Федор.

— Это правильно, братуха, — вставил Виктор. — Эх, налил бы самогоновки, но теперь на ее проклятую смотреть не могу.

— А вот это правильно, — заметил дед. — Уж больно ты ей увлекался.

— А как не увлечься, — ответил Виктор. — Когда такое непотребство на глазах творится.

— Давно пора было Тому гнать. Зарвалась баба. Теперь не сгонишь. Вона стройка как развернулась. Будут теперь забулдыги в окна дышать.

— А я так мыслю, — сказал Виктор. — Продам я все это добро. Цену возьму хорошую, таперя много богатых у нас в Хованке, кто до этого места охоч. Да хоть эта змея подколодная, Тома, выкупит. Ей место это нужно до зарезу. Не буду препятствовать, зачем. Подадимся в леса, подальше от ел, от остального народу. Вон Федька баить, рудник тута будеть по соседству. Будут из земли руду как-то особу тянуть.

— Правда ли? — спросил дед Арсений.

— Правда, деда. Такой руды во всем Обитаемом Пространстве нет. Без нее ни брони, ни реакторов, ни пушек не сделать. Оттого-то вцепились в планету нашу мертвой хваткой. Кстати. Тут скоро строителей привезут и горных рабочих. Поселок расширят. Город будет шахтерский.

— О, как, — горько удивился дед. — И что все эти инопланетники будут нашу землю топтать и поганить?

— Да, — кивнул головой Федор. — Слышал я, что будут набирать полицию, чтобы за порядком следить. Набирать будут из местных. На месте подучат, а может, пошлют на курсы куда — нибудь. Людей поднатаскают. Витьку вон, прочат в начальники.

— Так вот зачем они нам деньги дали… — дед с досады плюнул на пол и качая головой растер плевок сыромятной чуней. — А я думал, добрая у нас правительница…

— Да, не без дальнего прицела, — ответил Федор. — С нами или без нас, они бы это сделали. А так у них есть народ, который за княжну глотку перегрызет. И за порядком досмотрит лучше чем наброда, которая сегодня здесь, а завтра поминай как звали.

— Да ну вас, — усмехнулся Виктор. — Пяссемисты — нытики. И так вам плохо, и сяк. Я в полицию с удовольствием пойду. Будут пришлые по одной половице у меня ходить. По нужде в лес не сбегают. Будут в своих космонаутских бараках под себя делать и нюхать.

— Я верю, — грустно усмехнулся Федор. — На то и было рассчитано.

— Да ну тебя, — засмеялся брат. — Пусть меня беруть. Обороню я землю нашу. Ты от эланских гадов в космоси доблестно стражалси, а тут тоже… наброде не дам поганить и баловать. Будя и от меня польза.

— Э-ээх, — с укором сказал дед.

— Ладно, хорош, — сказал Виктор, демонстративно потягиваясь. — Пойду я в свой, личный дом спать. Без бабы, но хоть не в бардаке.

Виктор ушел.

— Да уж, — сказал Федор, проводив глазами брата. — Полицмейстер, едрена вошь.

— Горе у Витюни, — сказал дед. — Любил он Алену больше жизни. Сказал как-то, что все отдал бы, чтобы вернуть ее.

— Ну, это дело такое, — ответил Федор. — Сегодня что случилось?

— Да самое простое дело. Томку тут один герой из космонаутов за мягкое место схватил, а та только взвизгнула и рассмеялась. А Витька увидел. Этому парню всю морду разбил, убить хотел. Слава Богу, не дали. Пошел к Томке, ей все высказал, бланшей наставил, и в чем была, на улицу вытолкал. Потом правда пришли товарки и вещи забрали. Внучок не препятствовал. Даже экран отдал. И слава Богу, чужого нам не надо.

— Да все к тому и шло, — размышляя, покачал головой Федор. — Завтра суббота, поспать можно подольше. Если только в гарнизоне опять что-нибудь не устроят.

— Поспи, внучок, поспи, — согласился дед.

— Ты как на работу пошел, опять хромать стал. Надо видать, тебе отдыхать больше. Первое время не мог к тебе привыкнуть. Как не посмотрю — глазам не верил. Прилетел такой молодой, словно только годочков пять — шесть прошло. Сейчас толи привыкать стал, толи сам отошел от своей болячки. Уже так в глаза не бросается. Полечил бы ногу. Ведь у фельдшера под боком целый день.

— Эх, деда, ты не представляешь, чем мне ее только не лечили, — вздохнул Федор. — От ноги одно название было. А что, я изменился?

— Делом занялся, — сказал старик. — Я уж думал ты запьешь по черному. Или с ума сойдешь. Бормотал что-то день-деньской, аж жутко делалось.

— Эх, деда, — вздохнул Федор. — Ничего ты не понимаешь. Самому скоро бормотать придется. Как медальон отдашь.

— Зачем это? — удивился старик.

— Ты думаешь, это тебе фельдшер помог? — усмехнулся Федор.

— А ты думаешь эта железяка?

— Не думаю, знаю. Но ты не расстраивайся. Научу я тебя словам. Словам тайным, заветным, верным. Переживешь тогда и стариков, и молодых. Да и мне надо чаще их читать, может, нога поправится.

— Опять ты за свое… Зачем? — почти испугался дед. — Не по людски это.

— Будешь, будешь, — усмехнулся Федор. — Чтобы чувствовать себя хорошо, чтобы молодеть день ото дня. Скоро на молодух потянет, новых детей себе народишь.

— Зачем это я тебе буду дорогу перебегать? — возмутился старик. — Это нынче твое дело род Конечниковых продолжить. В Хованке, понятное дело, ты не останешься. Но хоть где-нибудь то осядь, семью заведи, правнучат мне роди, чтобы я радовался, что не только у Виктора наследники есть, но и у тебя. Ты же мой самый любимый внучок, хоть и пошел по дорожке космонаутской.

— Ай ладно, деда. На конька своего любимого сел, — с досадой ответил Федор. Давай лучше, коль время есть, записи посмотрим.

— Какие записи, Федечка?

— Ну те… С накопителя, которые у нас в сенях валяются. Узнаем, что было. Может, что новое будет.

— Отчего же не поглядеть. Это завсегда полезно, — сказал старик. — Это наша история от самых корней может оказаться.

— Или какие-то старые программы и данные, которые без старых приборов не прочитаешь.

Федор принес из сеней древний накопитель, утратившие за века сходство с компьютерным оборудованием, стер с него пыль и плесень, проверил и подчистил надфилем контакты.

Дед с сомнением глядел на его приготовления.

— Ты думаешь, будет работать? — спросил он. — Уж больно грязен. Его и в воде мочили… И дверь ими припирали. И заместо противовеса в кузне подвешивали.

— Должен, — задумчиво ответил Федор, — ведь по сути это та же модель, что и "черные ящики" звездолетов. Сейчас узнаем…

Конечников пошарил в карманах и вытащил микросотовую батарею, при помощи отвертки выковырял мертвый источник питания из накопителя. Вставил элемент питания и закрыл отсек. На торце накопителя загорелся зеленый огонечек.

— Федя, чего это? — спросил дед.

— Работает, деда… Работает! — почти прокричал Конечников. — Кабель где?

— Какой кабель? — не понял тот.

— Что я в лавке взял, когда в лавке инспекцию делал.

— А почем я знаю внучок, — ответил старик. — Где клал, там, поди, и лежит.

— Давай вспоминай. Я был с Витькой. Отдал ему, сказал тебе передать, — Федор задумался. — Похоже, он у Витьки и остался. Не пропал бы. Ехать за новым не хочется. А то и не будет. Вещь-то редкая. Когда я был курсантом, остатки этих блоков на помойку выносили… Подожди…

Федор накинул куртку и выскочил во двор.

— То давай, то подожди, — огорчился дед. — Все у космонаутов перенял.

Конечников рысью пробежал через двор, не обращая внимания на лай Крайта, выскочившего на шум из будки и забарабанил в дверь нового дома.

— Витька открывай, — закричал Федор.

— Кого там блин нелегкая несет? — раздалось из сеней.

— Я это, я. Дело есть.

— Ну чего тебе Федька? Детей разбудишь, — сказал брат, появляясь в проеме.

— Помнишь кабель тебе давал? Провода с фишками пластмассовыми. Я еще сказал тебе его деду отдать.

— Не, не очень. Мы бухие были сильно. Но вроде не выбрасывал и не выкладывал.

— Ну, тогда ищи… Ты в старом тулупе был. Может так и лежит в карманах, если не выпал.

— А… — вспомнил Виктор. — Тулуп в сарай к скотине отнесли. Пригодится телятам подстилать.

Федор, матерясь, кинулся в сарай. Крайт, привлеченный топотом, выскочил из будки, залаял, вдруг смолк, завыл и, гремя цепью, поспешно убрался обратно в свое убежище.

Федор не придал этому значения. Он влетел в сарай и увидел Лару, которая белесым, полупрозрачным призраком колыхалась в воздухе.

— Завеса тьмы приоткрывается, Федор, — произнесла она.

— Здравствуй, — сказал Конечников раздраженно. — Давненько не приходила. Я уж подумал, вернулась в свое царство с концами.

— Вы, живые, так торопливы, — покачав головой, сказала девушка. — Вы делаете то, что не хотите, о чем будете потом жалеть. Вы знаете правду и давите в себе, в угоду каким-то сиюминутным интересам. Добро бы собственным…….

— Лара, приходи позже, — попросил ее Конечников. — Пару раз ты мне славно помогла, но право же, не мешай. Хочешь — посмотри вместе со мной, но только так, что бы тебя не видели.

— Я лучше подожду тебя снаружи, — ответила призрачная девушка. — Когда ты выбежишь, крича и думая, как прервать свою бренную жизнь.

Девушка пропала.

Федор, размышляя над странными словами призрака, нащупал на стене драный и замызганный тулуп, прося Бога, чтобы кабель оказался на месте. Кабель лежал в глубине левого кармана. Конечников рванул его наружу и отправился в дом.

Виктор уже был там. Любопытство пересилило желание поспать. Дед, который клевал до этого носом, с нетерпением ждал, чем все закончится.

— Нашел? — спросил его брат.

— Нашел, — ответил Федор, нетерпеливо сбрасывая армейский бушлат. — Сейчас мы все узнаем.

Он быстро, но аккуратно прочистил контактную колодку и воткнул колодку в гнездо. К удивлению и радости Федора, все сработало с первого раза.

Памятуя о преклонном возрасте прибора, Конечников скачал все содержимое на свой комп, благоговейно глядя, как файлы почти тысячелетней давности ложатся в надежную память проверенного и мощного устройства.

Процесс копирования занял довольно много времени.

Наконец, данные были переписаны.

— Ну, вот и все, — произнес Федор, обращаясь к изрядно заскучавшим родственникам.

— Запускай, раз все, — раздраженно сказал Виктор.

Дед Арсений промолчал, но его взгляд выдал его чувства лучше слов.

Конечников выбрал самую последнюю запись и включил воспроизведение.

На экране появился верхний пост горы Хованка. За бронеблистерами наблюдательного пункта было темно. Утробно, равномерно, не затихая ни на секунду, выл ветер. Снежинки таранили стены и стекла, добавляя низкий шипящий звук.

В небе с громадной скоростью неслись облака. Они то поднимались, образуя призрачную, едва угадывающуюся во тьме перевернутую равнину, на которой то вспухали холмы, то образовывались громадные пропасти. Временами край облаков смещался ниже, накрывая верхушку горы, и все тонуло в молочно-белом тумане плотной облачной материи, сквозь прозрачный композит подсвеченной лампами изнутри помещения.

На фоне всей этой фантасмагории, сидел еще нестарый человек, устало глядя на зрителей.

— Это последняя запись, — сказал он. — При всем удобстве такого способа хранения информации мы должны думать о будущем. Прошло уже 33 года с момента катастрофы. Техника изношена, принтеры приходят в негодность, кончаются запасы расходных материалов: чернил, бумаги, дисков для хранения данных. Понемногу отказывают микросотовые батареи. Подумать только, то, что никогда не считалось за что-то важное, маленькие цилиндрики с пористым стеклом, которых всегда было в избытке, стали редкостью. Теперь каждая батарея на учете. Их теперь решено использовать только в обогревателях, ружьях, переносных фонарях и рациях.

У меня есть пара-тройка неучтенных источников питания, которые я мог бы пустить на нужды записывающей аппаратуры. Впрочем, и так ясно, что погоды они не сделают. Если кто и посмотрит записи, так это те, кто найдет нас, какая-нибудь спасательная экспедиция.

Впрочем, оптимизм здесь неуместен. Вряд-ли это случится при моей жизни или жизни моих детей. Никто не захочет, отвечать за банальное головотяпство. Поэтому сначала подождут, пока умрут все свидетели этой трагедии, потом их дети и внуки.

Осторожные чиновники от Космофлота трижды по три раза дадут пройти срокам автономности поста наблюдения.

Подумать только, какая мелочь решила наши судьбы……

Хоть прошло уже много лет, этот день стоит перед глазами, точно это было вчера. Утро испытаний выдалось на удивление ясным. Дождь, который много дней поливал джунгли стих, облака разошлись. Стояло прекрасное субботнее утро. Я с тоской глядел на циферблат часов, на котором удручающе медленно ползли минуты длинных 30 часовых суток Амальгамы. Мне очень хотелось взять Арину с Павликом, как договаривались, и отправиться на пляж, купаться и загорать, пользуясь хорошей погодой. Кто мог знать, какими смешными окажутся мои разочарования той поры.

Ничего не предвещало всех событий, которые случились под конец смены.

Ариша, никак не могла дождаться меня с работы. Зная мою привычку засиживаться сверх положенного по любому поводу, взяла наш глайдер, и прилетела прямо на пост вместе с Джеком и Павликом.

Жена захватила купальные полотенца, ужин для нас, детское питание сыну и коробку корма для собаки, все, что по ее мнению могло потребоваться нам в течение 4–5 часов до заката.

В этот день у нас была назначена корпоративная вечеринка и многие сотрудники, вызвонили своих жен и детей прямо на станцию, чтобы не терять времени на сборы.

Джек тут же затеял возню с Альфой, собакой Вики. Павлик полез трогать все тумблеры, до которых смог дотянуться. Сын, пользуясь тем, что стал всеобщим центром внимания, что-то лопотал на своем детском языке, разражался восторженными возгласами и негодующим ревом, если ему что не удавалось. Даже техники группы военной связи бросили свои дела, любуясь на карапуза.

Тем временем, флотские из группы охраны, которым надоело валяться кверху брюхом у Синь-Озера за поселком геологов и смотреть на звезды в прицелы, затеяли учения по маневрированию "Святогора" на предельно низких орбитах.

"Святогор", экспериментальный линкор, с самого начала вызывал у меня сомнения, уж больно несуразным он казался. Больше всего он походил на плоский, немного вздутый посередине лист с парными фортами на носу в корме, надстройками, в которые была упрятана корабельная артиллерия.

Когда четыре тяжелых крейсера 59-ого проекта были заменены этим монстром, это вызвало у меня нехорошее предчувствие. Правда тогда казалось, что один, пусть большой и мощный корабль, не сможет обеспечить надежную охрану планеты.

Потом, после ходовых испытаний и стрельб на орбите Крионы, сомнения в силе экспериментального линкора отпали.

К тому же, 24 года мирной жизни, вдалеке от войны, заставили поселенцев забыть, что такое ночные подъемы по сигналу тревоги, обстрелы и бомбежки.

В конце-концов, новый, пусть даже не слишком эстетично выглядящий боевой звездолет, должен где-то проходить испытания, набирая материал по эксплуатации в различных условиях.

На Амальгаме все было новым, неопробованным, экспериментальным: жилые модули, буровое оборудование, которое спешно завозили для разведки и разработки совершенно случайно найденных залежей дикролита, перспективного минерала для композитной брони нового поколения, установки для его переработки, глайдеры и системы связи…

— "И системы связи"… — повторил мужчина, задумчиво взглянув на зрителей.

— До сих пор не знаю, может быть это действительно Арина… — мужчина подождал немного, приводя в порядок мысли, и продолжил: — "На экране появилась голова дежурного с соседней станции наблюдения в Столбовых горах. "Хованка", — произнес он, — "Принимайте "Святогора"".

Меня это уже не слишком касалось, поэтому я не обращал внимания на разговоры в секторе военной связи до тех пор, пока вдруг привычный гул главного зала поста наблюдения взорвался криком — "Что у нас с передатчиком?".

Техники побежали на вышку за посадочным полем к антеннам. Народ загалдел про отсутствие опорного сигнала на маяке, невозможность правильной триангуляции и врущий высотомер на на линкоре.

Оператор проводки, багровея от натуги, кричал в микрофон — "Борт 4415, немедленно вверх!!"

Корабль чиркнул по верхним слоям стратосферы и из-за своей несуразной формы с плохой аэродинамикой, пошел вниз.

В небе появился огненный след. Он становился все шире, пока не исчез под верхним обрезом бронеблоков, заслоненный крышей здания. Вика и Арина кинулись на улицу за животными.

Оператор продолжал орать, требуя немедленно включить двигатели подъемной тяги, прекратить снижение и выйти за пределы атмосферы, пока температура обшивки не достигла критической.

В ответ, радио сквозь помехи прохрипело: — "Тяги не хватает. П……ц".

Связь прекратилась.

Начальник смены погнал людей вниз, запретив им пользоваться лифтом, и строго приказав задраивать люки между секциями лестничных маршей.

На посту остались четверо: дежурный оператор, который, то вызывал "Святогора", то передавал предупреждение в главный узел связи, попутно покрывая отборным матом совершенно невиновный в трагедии орбитальный комплекс, за то, что они вовремя не сориентировалась, начальник, оператор радара и я, дежурный метеоролог.

Некоторое время был слышно, как с лязгом хлопали двери между отсеками лестницы, отмечая спуск вниз основной группы. Мы стояли у открытого люка, готовясь при первых признаках опасности нырнуть вниз. Некоторое время ничего не происходило.

Секунды тянулись как годы. Небо вдруг потеряло привычный бирюзовый оттенок. Купол атмосферы побелел, точно подернутый туманом, не потеряв при этом своей прозрачности.

Редкие облака вспыхнули пронзительным сиреневым огнем, отраженным от далекого взрыва за горизонтом. Их свет за мгновения прошел все градации цвета от ярко-фиолетового до желтого, оранжевого и багровых тонов.

Подземный гул перерос в вибрацию. Гора зашлась крупной дрожью. Было видно, как по склонам пошли каменные лавины.

Потом со сверхзвуковой скоростью пришла ударная волна в атмосфере, таща за собой пыль, камни, вырванные с корнями пылающие деревья.

Крыша блокпоста застонала от удара. Под чудовищной нагрузкой потолок просел, стены покосились.

Светящийся фронт уплотненного воздуха жестко ударил по горам, сваливая в пропасть целые горные пики. Рев и грохот поднялся до запредельных значений. Я видел, как в полуметре от меня начальник смены, надрывая горло, что-то кричит, но не слышал его голоса. Я понимал, что надо спасаться, прыгать в люк и бежать вниз, пока держат ноги, но не мог оторваться от апокалиптического зрелища снаружи.

Я глядел на огненный ад за окнами, отказываясь поверить в то, что это происходит на самом деле.

Сияющий фронт ударной волны быстро ушел за горизонт, превращая зеленое море джунглей в пылающий ад перемешанных, горящих обломков.

Стало темно от дыма. Приборы показывали, что во внешней среде скорость ветра достигла запредельных значений, а температура, несмотря на ураганный обдув, поднялась до 95 градусов.

Легкий запах озона и гари, говорящий о локальном нарушении герметичности в уплотнителях бронеблистеров, наполнил помещение, жара стала проникать внутрь. Но это были мелочи. Блокпост выдержал первый, самый сильный удар.

В тот момент я почему-то не подумал, об ужасной судьбе жителей городов и поселков. Мне в голову пришло то, что открыто стоящая на голом плато станция в Столбовых Горах, не имея надежной защиты в виде конуса потухшего вулкана, который прикрыл верхний пост от удара раскаленного воздушного потока и летящих каменных глыб, вряд-ли останется целой.

Да и остальные, построенные уже в современную эпоху, не имеющие глубокозалегающих ЗКП, как опорная база "Хованка", не смогут противостоять стихии.

Много позже, я часто со стыдом размышлял о своей черствости, коря себя за отсутствие сострадания сотням тысяч знакомых и незнакомых соотечественников, в момент их ужасной гибели, пока не понял, что никакая сила не смогла бы защитить их.

Всех, за исключением таких же как и мы, скрытых бронированными стенами станций наблюдения.

Начальник смены вызвал по переговорнику Викторию, и та подтвердила, что несмотря на интенсивную встряску от сейсмической волны и многочисленные трещины, подземная часть станции практически не пострадала……"

Мужчина на экране вздохнул и продолжил:

"— Я бы не стал вновь вспоминать вновь об этом страшном дне, который перевернул всю нашу жизнь, но совсем недавно я услышал, как Матвей, мой внук, с горящими глазами рассказывал про то, как налетели эланцы и подло сбили на испытаниях наш совершенно не готовый к отражению атаки корабль.

Он даже добавил, что эланцы на бреющем полете прошли над горой Хованка и обстреляли станцию. Дети слушали, затаив дыхание. Особенно их убедил рассказ об обстреле. Как иначе можно было объяснить холодные, заваленные снегом и льдом пещеры, обрывающиеся оплавленными колодцами от попаданий снарядов.

Я подошел к кучке мальчишек, дождался, когда рассказчик обратит на меня внимание, оторвавшись от живописания жаркой баталии на орбите, и попросил внука помочь со снятием данных с самописцев на верхнем наблюдательном посту.

Для восьмилетнего ребенка не было желанней предложения.

Мы выбрались из закопченных тоннелей, со следами герметизации подручными средствами, прошли по теплым жилым секторам. Стали подниматься в бронированной трубе гулкой и нескончаемой винтовой лестницы, разделенной на герметичные отсеки стальными дверями с колесами кремальер.

Мальчик, пыхтя, двигался за мной. Когда мы одолели 6 тысяч ступенек, половину пути наверх, я предложил отдохнуть.

Матвей уселся рядом на рваную подушечку, сделанную из пришедшего в негодность термобалахона — нелишнюю вещь в царстве холодного камня и капающих с потолка капель конденсата.

Когда мы отдышались, я спросил у мальчика:

— Внучок, а кто тебе сказал, что "Святогор" сбили эланцы?

— Ты, — удивленно ответил он.

— Как это? — поразился я.

— Ну, то есть не совсем ты, — смутился мальчик. — Папа рассказывал мне про то, когда болела бабушка, ты говорил ей про эланцев.

Я вспомнил далекое уже время, когда Арина задыхалась от кашля и металась в мокром от пота спальном мешке, не находя покоя для своего горящего в огне болезни тела.

Она держала меня за руку и говорила что-то невнятное про то, что это она во всем виновата. Сказала, что в тот день она так торопилась посадить глайдер, что зацепила мачту маяка. Мне так не хотелось потерять ее, что я тут же придумал историю о широком следе от посадки неизвестной машины.

"Таких глайдеров у нас не было", — придумывая на ходу, сказал я. — "Скорее всего, это был эланский десантный корабль. Эти ребята большие доки по части подлых штук… Только они могли…".

"Правда?" — спросила она с облегчением. — "А я…"

Через пару минут жена спала. Я строго-настрого наказал Павлику оставаться с мамой, а сам отправился с другими на заделку большой трещины в основании 14 штрека. К этому времени температура на поверхности упала до 65 градусов ниже нуля и от студеных сквозняков не спасали ни термобалахоны, ни обогреватели. Перекрыть доступ холоду во внутреннюю часть пещер, отсечь разрушенную часть подземного комплекса от помещений, в которых еще можно было жить, было вопросом жизни и смерти.

Никогда не думал, что маленький Павлик запомнил этот разговор. Сколько раз он потом слышал правду от взрослых, но та ложь во спасение стала для него главной правдой, а все остальное просто версиями людей, которые не хотят помнить о своих врагах, чтобы не расходовать нервную силу, так нужную для выживания.

То, что рассказывал мальчик, было дальнейшим развитием совершенно дикого, чудовищного мифа, создателем которого невольно стал я.

Но возможно ребенку было легче поверить в то, что "Святогор" сбили эланцы, чем в раздолбайство обалдевших от безделья связистов, у которых в наиважнейший момент отказал передатчик.

Когда уйдут очевидцы событий, уже никто не сможет подтвердить это или опровергнуть. В конце-концов, люди верят в то, что им выгодно.

Даже если я объявлю во всеуслышание о том, как все было на самом деле, через несколько поколений удобная, красивая ложь снова вылезет наружу. Быть хорошим — это естественное человеческое желание"…..

— Выключи, внучок, — произнес дед. — Великое горе нас сегодня посетило.

Губы старика тряслись, в глазах стояли слезы.

— Оба-на, — размышляя, произнес Виктор. — Это что, получается, вы, космонауты, невинных людей погубили на энтой вашей, как ее там, — Гале.

— Можно подумать — ты непричем? — механически бросил Федор.

— Не причем, братуха, не при чем, — откровенно радуясь, что не он замарал себя кровью, произнес Виктор. — Я тут кручинился о того, что не удалась у меня жизнь, а оказывается, вот оно все как обернулось.

— Ну и радуйся, лапоть, — рявкнул Федор, вскакивая.

Он с размаху пнул по табурету, на котором сидел брат. Табуретка полетела на пол, Виктор тяжело рухнул, но тут же вскочил.

— Держи его Витюня, — тонким, испуганным голосом проблеял дед. — Еще исделает что над собой.

Не слушая деда, Федор схватил бушлат и выскочил в сени.

— Стой, Федька, — донесся до него голос Виктора. — Не дури. Дело — то житейское.

Виктор попытался задержать Федора, но он технично и легко освободился от захвата и опираясь на здоровую ногу, непринужденно закатал коленом брату под дых. Виктор остался лежать на крыльце, жалобно мыча и пытаясь вдохнуть воздух в легкие.

Бормоча что-то бессвязное, Конечников, громадными скачками, забыв о едва заживших костях, кинулся в лес не разбирая дороги, не думая о хищниках. Федор бежал долго, пока не устал.

Он огляделся. Ноги привели его на то самое место. Здесь когда-то давно, в прошлой жизни приземлился корабль, оставив после себя броневую глыбу обелиска над могилой на пригорке и мечту о небе в голове мальчишки.

Конечников понял, зачем он пришел сюда. Тут все началось, тут все должно и закончиться. Внутри был предательский холодок, усталость и почти радостное предчувствие скорого избавления от всех ошибок и страданий жизни.

"Пожалуй, теперь мне ясно, какая она, обратная сторона звезд", — подумал Конечников, выдергивая пистолет из кобуры.

Что делать с оружием, пакадур знал не понаслышке. Офицеры в части стрелялись по самым разным причинам. И сразу же, пустивший пулю в висок подонок, растратчик или трус терял в глазах окружающий большую часть своего бесчестья.

Что-то пело Конечникову — "Мертвые сраму не имут". Нужно было только приложить ствол к голове и нажать на гашетку, чтобы получить вечное прощение за свое преступление.

За гибель миллионов ни в чем не повинных жителей, за расстрелянную станцию "Солейна" и сотни своих товарищей, насмерть замученных мстящими за родных и близких эланцами. Но сначала он решил сделать то, зачем сломя голову и не жалея ног бежал сквозь лес.

Федору очень хотелось разбить фотографию на памятнике, чтобы хоть как-то наказать человека, с которым и не был знаком вовсе, за то, что ему пришлось пройти, прежде, чем он дошел до истины, и за чудовищную правду, которую Конечников предпочел бы никогда не знать.

Федор подошел к могиле, снимая оружие с предохранителя. На какой-то момент Федору стало страшно, вдруг он увидит разрытую яму и собственный, бьющийся в истерике труп, как это было однажды во сне. Но все было нормально.

Могила артиллериста за много лет заросла травой, осела. Даже камни, которыми были выложен ее край, расползлись во все стороны, стали серыми, почти неотличимыми от пыльного дерна холма. Ограда сгнила, и ее остатки лежали в траве трухлявыми деревяшками.

Конечников взглянул на выцветшую фотографию. С керамического овала пакадуру беспечно улыбался совсем молодой мальчишка в форме.

У Конечникова в подчинении побывал не один десяток вот таких мальчиков, часто так и не успевавших получить еще пару звезд на погоны и навсегда оставшихся в раскуроченных эланскими снарядами орудийных башнях,

В детстве человек на фото казался Федору таким взрослым, мужественным, решительным. Но сейчас, когда Конечников был боевым офицером, капитаном, командиром корабля, желание свалить все на сопливого второго лейтенанта было, по меньшей мере, жалким.

Федор достал сигареты, закурил. Ночное зрение выключилось. Мир вокруг стал темным, собрался вокруг тлеющего уголька сигареты. За привычным занятием вернулась способность соображать. Конечников недоуменно посмотрел на пистолет в руке, словно пытаясь понять, в кого он собрался стрелять в кромешной тьме. Федор поставил оружие на предохранитель и сунул его в кобуру.

В темноте, под порывами ветра, вздыхал мокрый весенний лес. Он долго сидел так, прокручивая перед внутренним зрением картинки детских и взрослых воспоминаний. Все жизнь представилась пакадуру сложным математическим выражением, иногда забавным, иногда страшным. Однако, точку было ставить рано.

Потом, Федор вспомнил, что смерти нет. Он знал это совершенно точно. За выстрелом в голову не было черной пустоты небытия. Могло быть все: боль, мучения, сожаление, спокойствие, но не конец. Осознание того, совершил, не кончилось бы с выстрелом.

Просто оглушенный эмоциональной бурей в голове, он, следуя традициями офицерской касты, решил осудить себя на самое большое наказание. Скорее всего, гораздо более суровое, чем ему действительно полагалось.

Прокрутив в голове все свои действия, Федор вдруг понял некую запрограмированность произошедшего. Словно кто-то составил искусный план, который должен был привести к желаемому результату и к самоликвидации исполнителя.

"Пусть меня ждут миллионы горелых мертвецов. Виноват, — отвечу", — подумал Федор. — "Но, пусть это случится тогда, когда должно".

Конечников не знал, много ли ему отмерено, однако чувствовал, что в любом случае должен досмотреть, чем все закончится.

Словно подтверждая его мысли, издалека донесся волчий вой.

Конечников поднялся и зашагал обратно к дому.

По дороге, он пытался понять, кто мог желать ему смерти, пока не понял, что действия только одного человека могли толкать его к насильственному прерыванию своей жизни — светловолосой девушки, с которой когда-то познакомился на этом самом месте, после посадки поврежденного экспериментального крейсера.

Внезапно понял, с кем он встретился тогда и не распознал под личиной юной красавицы… Демоницу со светящимися во тьме глазами из старых дедовских сказок, страшную Одинокую Леди жадно рыскающую в поисках жертв.

23 Апреля 10564 по н.с. 19 ч.37 мин. Единого времени. Альфа-реальность. Деметра. Дом князей Громовых.

— Вот, однако, через сколько лет правда выясняется — заметил Управитель, ехидно посмеиваясь. — Мы ее считаем ценным специалистом, а она такие ляпы допускает…

— А сам-то… — не осталась в долгу Живая Богиня. — Так любил палачествовать, что прибежал с другого конца Галактики. Тетке голову срубить — это святое. Никого поближе не нашлось. Мало того, что не справится с каким-то одним стариком, так еще и засветился…

Мужчина хотел было вспылить, но передумал.

— Можно подумать, что самой не приходилось, — без злобы ответил он. — Как тебе хвоста накрутили, так лично Конечниковскую медсестру эту на голову укоротила.

— А сам? Кто Виктора Конечникова убил? Чем Живому Богу честный имперский служащий помешал?

— Знал много. А сейчас так и думаю, что совершенно правильно. Нам одного Колывана хватило.

Управители посмотрели друг другу в глаза и вдруг рассмеялись, поняв глупость это перепалки.

— Да уж, — сказал Пастушонок. — Правда смешно?

— Да, — ответила девушка. — Есть дела грязные, есть еще грязнее, а есть такие, что никому другому не поручишь. Для прикрытия критических огрехов… И кричать об этом, как пьяные мясники на скотобойне, — себе дороже.

— Может, так и надо было, как случилось, — в раздумье сказал Живой Бог.

— Что? — не поняла Рогнеда.

— Мы практически напоказ выставляли бессмертие. Лезли на высокие посты, на первые полосы, и не сильно задумывались, как мы выдаем себя. Вот и провели в тени тысячелетия, уже после джихана, вынужденно читая мантру Проклятого, чтобы не сдохнуть. Спасибо Колывану.

Управитель грязно выругался.

— Не в этом дело. Живые Боги никогда и ничего не делают своими руками. Они действуют из тени, влияя на ключевые точки процесса не афишируя свои магические штучки.

Ведь это настоящая магия высокого уровня, заставить человека самого захотеть сделать то, что тебе нужно и избежать ответственности. Зачатки этого всеобъемлюще правильного подхода мы применяли даже во времена, о которых пишет Колыван.

И нападение на Гало, и атака запрещенным Конвенцией оружием орбитальной крепости Солейна из этой серии. Уже тогда мы понимали, что все должно быть сделано так, чтобы отказаться от "ошибок" подчиненных, превысивших данные им полномочия.

Мы, Управители, должны быть всегда в стороне, всегда чисты. Без этого мы прямым ходом скатимся к единственному способу вознаграждения за послушание — обязательной раздаче долгой жизни, и даже бессмертия по факту заслуг перед вечными Хозяевами — заметила Рогнеда.

— Я думаю, — это неплохой способ добиться эффективного влияния на определенных этапах, — ответил ей Пастушонок.

— И, как следствие, — миллиарды бессмертных?

— Да ладно, — усмехнулся Живой Бог. — Что дано, то всегда отнять можно. Но твои слова я запомню… Пойду я.

— Хорошо, — согласилась девушка.

Через несколько минут черная масса корабля поднялась над землей и исчезла в темной синеве вечернего неба.

Рогнеда снова принялась за чтение.

Дома его ждал дед. Он дремал за столом, положив голову на тетрадку. Комнату освещал трепетный, колеблемый сквозняками огонек в масляной плошке.

Федор вошел, стараясь ступать как можно тише. Но старик все равно услышал шаги.

— Кто это? — испуганно спросил он, спросонья пытаясь разглядеть вошедшего.

— Я, деда, — ответил пакадур.

— Ну слава Богу, внучок, слава Богу, — вытирая непроизвольно выступившие слезы, сказал дед Арсений. — Витьку не встречал часом?

— Нет. Это он что, с собакой меня искать пошел? Зря. Волки в лесу воют.

— Ну как же, — резво переменил тему старик. — Свадьбы у них, вот и поют робяты.

— Как бы ему свистнуть, чтобы домой шел — сказал Федор.

— Он это…рацию взял. Сейчас я ему крикну по переговорнику, чтобы домой бежал.

Он произнес в рацию несколько слов. Виктор вскоре отозвался. Слышно было плохо, но Федор всеже разобрал что с братом все в порядке и он возвращается домой.

Федор бросил взгляд на стол, где осталось все его добро. На всякий случай скачал на новомодные микрокассеты все данные из компьютера, отстыковал древний накопитель и вернул его в сени, на старое место.

— Убрал? — спросил дед, когда Федор вернулся.

— Убрал, — ответил Конечников.

— Завтра надо его подальше спрятать, от греха.

— Я его в Гремячку кину, — сказал Федор.

— Хорошо, — согласился дед. — Ложись спать, Федечка. Утром поговорим обо всем.

Ночью Конечникову снилась Лара. Что происходило во сне, Федор не запомнил. Осталось только ощущение чего-то хорошего и радостного.

Утро субботнего дня выдалось сумрачное. Временами накрапывал мелкий противный дождик, облака, казалось, касались верхушек деревьев.

После завтрака, который прошел практически в полном молчании, старик напомнил внуку, что надо пройтись до речки.

Федор оделся, подождал деда, и они направились к Гремячке, которая шумно несла свои воды через перекаты и омуты. Конечников выбрал место поглубже, и швырнул туда увесистый прибор. Накопитель с шумом плюхнулся в воду, оставив на поверхности расходящийся след от падения и цепочку пузырьков.

— Вот и все, — сказал Федор.

— Уж лучше бы внучок мы не смотрели, — размышляя, сказал дед.

— Не знаю, — в задумчивости глядя на поверхность воды, морщинящуюся от потоков быстрого течения, ответил Федор. — Я давно стал догадываться, что тут что-то не так.

— Как это, Федечка? — поинтересовался старик.

— Говорил я с одним эланцем. Он ничего не отрицал… Что транспорты санитарные жгли, что раненых пытали и расстреливали, но про это… Еще так удивился…

— А ему-то, откуда знать? — пожал плечами дед Арсений. — Что ему в детстве читали, то для него и правда.

Старик вздохнул, нахмурился, махнул рукой, вздохнул.

— Не только он… Лара мне рассказывала.

— А кто это, Лара? — живо поинтересовался дед. — Зазноба твоя?

— Типа того, — ответил Федор.

— Небось, красавица? А чего ж не женился? — спросил старик. — Не надоело одному? Пригласил бы, свадьбу справили. Все как у людей…

— Красавица, — согласился пакадур. — Но она эланка.

— Ну и что? — удивился дед. — Коли люба, то какая разница.

— А чего ее приглашать, — усмехнулся Федор. — Тут она. Приходит, когда зову.

— И часто приходит? — с беспокойством поинтересовался дед.

— Уже много раз, — честно ответил пакадур.

— А отчего не познакомил? — поразился старик. — Поговорили бы. Или стесняешься меня, лапотника?

— Нет, деда. Не видишь ты ее. Да и никто уже не видит. Родилась она в этой жизни на Гало, там же и умерла. Фамилия ее — Убахо. Адмирал Убахо, командир второй эскадры бессмертных, что напала на нашу космокрепость, ее родной дядя.

— Умерла? — с сожалением сказал дед. — Это что, получается, оттого, что корабель этот, который ты подбил, на планету упал?

— Да…

— Ты, Федечка, совсем со своим космонаутством с ума спрыгнул, — со вздохом сказал дед. — Все, будя. Сам слышать не хочу и другим говорить запрещаю. Пусть хоть они тебя нормальным считают.

— Да нормальный я, нормальный, — со вздохом сказал Федор. — Если тебя так легче, считай, что меня просто совесть мучит.

— Бедный внучок, — сказало дед. — Зачем именно тебе это выпало?

— Чему учили, то и правда… — с горькой усмешкой сказал Конечников.

— Так мы тута, по земле ползаем, — начал дед. — Ох, лучше бы ты не ходил космонаутствовать.

В глазах старика появились слезы. Они прочертили дорожки по морщинистым щекам и исчезли в бороде.

— Как вот мне теперь с этим жить, деда? — спросил Федор. — Если раньше я был героем, я гордился тем, что совершил, то, как мне жить сейчас? Я разбойник с большой дороги, убийца. Мне все намекали, что я заблуждаюсь, ответ под носом в сенях лежал, а я все равно пер напролом, как сохатый по подлеску.

— Значит, так тому суждено было быть, — печально сказал старик.

— Идите вы все! — вдруг взорвался Федор, в крайнем волнении двигаясь вокруг старика и крича, точно выталкивая из себя злые и оскорбительные слова. — Придумали себе сказочку и лелеяли. Носились как дурень со ступой… Оказалось — все сами просрали. А вдобавок, этих придурков еще и бросили… Чтобы честь мундира соблюсти. А сейчас наши добрые правители снова на нас выспаться хотят. Ненавижу!!! Это вы во всем виноваты!!!

Одна часть Федора готова была броситься на деда, другая отстраненно наблюдала за взрывом эмоций.

— Так да? — распалился старик. — Тогда бей меня внучек, убивай. За то, что растил, за то, что кормил… Потом могилы можешь разрыть на погосте. Они ведь тоже виноваты… Моего деда, твоего пра-пра деда Кондрата обязательно выкопай. Ведь это он мне про все это рассказывал, когда я еще читать не умел. Да всех вырой и развей по ветру. Тебе ведь не привыкать, ты — убийца.

Сказав это, старик осекся и с ужасом посмотрел на внука.

Они долго молчали, глядя на холодный мокрый лес на соседнем берегу и свинцового цвета воду в шумной речке. Стал сеять мелкий, противный дождь.

— Пойдем уже деда домой, — предложил Федор. — Чего сейчас — то воздух зря сотрясать. Что сделано, — не воротишь.

— Пойдем, — ответил старик. — Только подожди… Забери свою цацку.

Дед Арсений залез пальцами за ворот и вытащил медальон Управительницы Жизни. Он протянул золотую вещицу Федору. В лице старика обида сменилась решимостью, решимость сожалением, сожаление обидой.

— Ты чего, дед? — растерялся Федор. — Покричали, пошумели… Слова — звук пустой. Прости меня.

— Забери, а то следом кину, — пригрозил старик.

Конечников осторожно взял еще теплый медальон, повесил на шею и убрал под рубаху. Мир стал ярче, ноющая боль в ноге стала стихать.

Старик же, казалось, полинял и съежился, точно гнилое, перемороженное яблоко.

Они долго шли молча.

— Зря ты, дед. Княжна еще неизвестно когда будет. Мог бы носить.

— Обойдусь, — безразлично сказал старик.

— Есть мантры. Если их читать эффект будет тот же. Я научу…

— Не надо, — также безразлично сказал дед.

— Ты что, обиделся?

— Нет.

— Я хочу, чтобы ты жил. Знаешь, сколько прожить можно, читая мантру бессмертия?

— Не обиделся я, Федечка, — печально произнес старик. — Просто ты не понимаешь… Молодой еще… Пожил сам, дай пожить другим. Правнучатам моим, Дуняшке, Николеньке, Алешке. Твоим деткам, и деткам их детей.

Неправильно дорогу загораживать.

— Да отчего загораживать — то? — поразился Конечников. — Если сам сильный и молодой.

— И ты будешь жить с тем, что сотворил? — удивился дед. — Да и если чист, как ангел, все рано устанешь.

— Пока жив, есть надежда. Вдруг что изменится или пойму чего-нибудь, — подумав, сказал Федор. — Жизнь — она длинная.

— Ну, Бог в помощь, внучок, — сказал дед, посмотрев на Федора. — Только не жить тебе среди людей.

— Ты хотел сказать — "С нами"?

— Да, Федечка. Сделают чего внучатам. Сам потом себе не простишь… А главное, я тебе не прощу…

— Наверное, ты прав, — согласился Конечников.

И все равно, несмотря на сознание простой житейской мудрости слов деда, Конечникову стало горько и обидно, точно старик оттолкнул его, вычеркнув из списка близких людей.

Больше в тот день они не разговаривали.

Назавтра, собравшись силами, дед продолжил этот разговор.

За окнами шел бесконечный, безрадостный дождь, какие бывают в межсезонье. Водяные капли, монотонно барабанили по крыше, нагоняя сон и навевая глухую тоску. За подслеповатыми оконцами маячил унылый, мокрый пейзаж.

Старик вошел в маленькую комнату и сел рядом с кроватью Федора.

— Не спишь, внучок? — ласково спросил он.

— Нет, деда, — ответил пакадур. — Думаю.

— Оно неплохо, — сказал старик. — Я вот тоже много думал.

— О чем? — поинтересовался Конечников.

— Это я во всем виноват. Ты прости меня, старого дурака.

— Ну что ты, — ответил Федор. — У каждого своя судьба.

— Это верно, — подумав, заметил старик. — Не такая твоя судьба должна была быть. И Алена была бы жива. И Витька нашел бы свою половинку. А все мои рукописи проклятые.

— Ты здесь не причем, — возразил Конечников.

— Федя, я все исправить хочу, — жалобным, просящим голосом сказал дед.

— Ничего уже не исправишь…

— Нет, Федечка, — с надеждой сказал старик. — Ты много повоевал, много повидал, устал, инвалидом сделался… Бросай свое космонавство, поживи по-человечески. Деньгов у тебя много, парень ты видный, справный, хоть и хромой. За тебя любая девка пойдет.

— И что?

— Девки, они сейчас такие красивые пошли, кровь с молоком. Детей народишь, сердцем отойдешь, думать про звезды забудешь. — Про Гало, ты хотел сказать, — уточнил Федор.

— И про Гало проклятое, — с готовностью подхватил старик. — И про призраков… И мантру свою окаянную. Живи, внучок, как предками нашими заповедано. Детей расти, воспитывай. Как во все времена.

— Вот оно что, — с усмешкой ответил Конечников. — Которыми из предков? Которые в пещерах хованских жили, проклиная эланцев, мечтая, чтобы им также плохо было? А может теми, кто "Святогор" на планету уронил? Или теми, кто на Тригоне жил, пока мы сюда не переселились? Которые молились Солигору и Цифроведу… Или теми, кто при джихане мантру читал?

— Да какая разница? — осторожно вставил дед Арсений. — Все одно, планида человеческая — вырасти, выучиться, дом построить, деток родить, дела добрые делать, чтобы хорошо потом поминали, и уйти в свое время.

— Не было так, — закипая, произнес Федор. — Для того человек родится, чтобы себя понять и мир вокруг. Большой мир со всеми его закоулками, во всех проявлениях… От начала времен до самых последних лет… А все остальное — антураж, условия игры. Знаешь ли ты, что во времена Проклятого, любителей бесконтрольно размножаться досрочно отправляли на тот свет? А первое, что сделали твари типа Одинокой Леди, — это пресекли непрерывность жизни, восстановили крысиное размножение. Спросишь — зачем?

Лучшее средство — проверенное средство. Уверить в конечности жизни, внушить, что главная ценность — это существование, каким бы мерзким оно не было. А еще припрячь заботу о потомстве…

И все, можно делать все, что душе угодно, любые эксперименты проводить, как на крысах. Благодатный объект для манипуляций. Давишь — выкарабкиваются всеми силами, пока не издохнут. Оставляешь в покое — разводятся для новых экспериментов. И никуда не денутся бедолаги. Их тюрьма из любви и заботы, страха и ненависти. И темница эта такого свойства, что заключенные в ней сами себе тюремщики. За собой приглядывают, и других караулят.

Удобно. Хозяевам, при случае можно декорации поменять… Солигора на Христа, а потом на Мумбу-Юмбу, друзей превратить во врагов, врагов в друзей. Заставить считать, черное белым, а белое черным.

— Да что ты такое говоришь? — упавшим голосом спросил дед.

— Ты вспомни, хотя бы начало летописей. Чему в детстве учили, то и правда. Воти ты меня выучил… Так можно не только линкоры на планеты валить. Так можно заставить считать, что Земля плоская, а высший смысл бытия — пойти на закуску пресыщеным самозваным богам.

— Не тому я тебя учил, — дрожащим голосом, еще надеясь, что внук шутит или пытается его разозлить, возразил старик. — Каждый живет, как сердце его подсказывает. Что ему любо, то он и делает. А как не любить жену молодую, красивую, детишек своих, землю родную. Как не делать, чтобы она расцветала и хорошела, чтобы люди о тебе добрые слова говорили?

— Вот как? — недобро усмехаясь, ответил Федор. — А знаешь ли ты, что мы все просто мясо? Мясо для Управителей Жизни. Что все наши розовые сопли, порывы наши идеальные заранее посчитаны и просчитаны. В рублях и копейках экономической эффективности существования биомассы. А заодно выведено, сколько она психической энергии даст на гора, чтобы Хозяева наши могли свои прихоти удовлетворять и жить вечно. Если они сочтут нужным, они сотрут все, что дорого тебе…

А детей и внуков твоих заставят смотреть на мир пустыми глазами, бесцельно коптить небо и доламывать то, что самим недосуг было испортить. И поделом…

— Вот я и гляжу, что тебе душу уже поменяли, — сказал деде Арсений, отворачиваясь. — Прикусила, видать тебя Одинокая Леди. А скоро и душу заберет…

— А не пошел бы ты на хер, — бросил Федор, поднимаясь.

Он накинул куртку и вышел на крыльцо. Вытащил сигарету, прикурил. Крок долго стоял, глядя на залитый водой двор и мокрые деревья.

— Федя, а ведь ты не прав, — раздался в голове голос Лары.

Призрачная девушка появилась перед ним полупрозрачным, почти неразличимым облаком.

— И ты пришла меня поучать? — зло спросил Федор.

— Ты не прав, — мягко повторила Лара. — Никто никого не насилует и не обманывает. Все происходит по доброй воле и взаимному согласию.

— Никогда не поверю, — отрезал пакадур.

— Поверишь… Души разные… Многим для развития именно это надо. Для них это манна небесная, путь к свету и пища для роста. Помирился бы ты с дедом. Он славный…

— Ты знала?

— Конечно, — мягко сказала призрачная девушка.

— А почему не сказала? — спросил он.

— Я говорила, ты не верил. Я пыталась сказать, а ты затнул мне рот старыми сказками. Я дала тебе мантру бессмертия. Но мне опять не поверил. Зачем я буду снова раздражать тебя?

— Да, — подумав, ответил Федор. — Но ты так своеобразно мне помогала. Делилась информацией только тогда, когда я уже сам походил к решению.

Сказав это, Федор остро почувствовал свою неправоту. Лара усмехнусь, но не стала спорить.

— Конечно. Ведь это же твой путь, и ты должен был пройти его сам. По другому нельзя, ты сам его выбрал.

— А может, расскажешь для чего все это? — с надеждой спросил Конечников.

— Завеса тьмы нужна, чтобы все мы выполнили свое предназначение. Не проси меня, милый. Поверь мне, хотя бы сейчас. Все будет хорошо.

Лара замолчала, с любовью глядя на Федора.

— Останься, — попросил он призрачную девушку.

Лара встала рядом, глядя на мокрый двор, темные от воды доски построек и стволы деревьев. Конечников чувствовал еe теплое, ласковое присутствие.

Бесконечный дождь уже не казался таким тоскливым.

Конечников долго молчал, слушая себя. Ему вспомнились Управительница Жизни, прячущаяся под личинами корабельного врача Дарьи Дреминой и великой княжны Александры. Пленительно женственная, заботливая и щедрая Живая Богиня не один раз толкала его к самому краю расставленных ей гибельных ловушек. И меньше всего эту бессмертную ведьму интересовали судьба Федора и его предназначение.

— Только ты, — сказал Фeдор. — И больше никто. До скончания времен.

— Да, милый, — ответила призрачная девушка. — Скоро все закончится. И мы сможем быть вместе всегда.

Конец 21 главы.

23 Апреля 10564 по н.с. 20 ч.52 мин. Единого времени. Альфа-реальность. Деметра. Дом князей Громовых.

— Вот такое дело, — самой себе сказала девушка. — Пока есть такие деды, победа будет за нами.

Она с чувством выполненного долга выключила компьютер и отправилась в гимнастический зал в доме на Деметре делать каторжные упражнения на растяжку.

Весь вечер с лица Живой Богини не сходила блуждающая, рассеянная улыбка.

24 Апреля 10564 по н.с. 10 ч.02 мин. Единого времени. Альфа-реальность. Деметра. Дом князей Громовых.

Рогнеда встала рано. За окнами было темно. Долгая ночь Деметры еще не думала заканчиваться. Девушка зажгла свет во всех комнатах, включила внешнее освещение вокруг дома. Позевывая, она принялась завтракать.

Кушала Живая Богиня основательно, скорее, для удовольствия, чем по необходимости. Одолев третью порцию креветок, княжна переключилась на пирожные и мороженное, запивая сладкое крепчайшим кофе. Немного подумав, Управительница приказала роботу принести ее особые сигареты и сверх всякой меры накурилась убойной смеси из тернави и гашика.

Тело стало приятно легким, невесомым, голова освободилась от мыслей. Продолжая улыбаться и мелко хихикать, девушка покинула негостеприимную, темную альфа — реальность.

В искусственном мире светило солнце. Управительница разместила павильон для чтения на высокой отвесной скале над утрамбованным океанским прибоем песчаным пляжем. Дул свежий ветер. Повинуясь его силе, волны с грохотом бились о берег, вытягивая длинные, пенные языки почти до кольца скал, которые окружали арену битвы земли и воды.

Рогнеда захотела увидеть, что произойдет, если поднимется настоящая буря. Вой ветра поднялся до визга, в водном пространстве загуляли сверкающие на солнце прозрачные горы, увенчанные белыми шапками пены. Полоса прибоя превратилась в мутное месиво из воды, песка и воздуха. Скалы задрожали от мощных равномерных ударов.

Брызги достали до Управительницы. Включилось защитное поле, отсекая ветер и гася шум.

Девушка пожала плечами, не-то негодуя, не-то удивляясь работе заботливой автоматики, и принялась за чтение.