"Дикий Урман" - читать интересную книгу автора (Севастьянов Анатолий)

Глава 5

Утренний ветер шевельнул ветки и сразу прогнал висевшие на них клочья тумана. Солнце еще не взошло, но чайки уже были золотисто-алыми. А вот за озером из-за полоски леса поднялось и брызнуло на деревья, тростник, траву солнце.

Росин сжал пальцы и почувствовал в них песок. Открыл глаза. Он лежал у самой воды. Пологие волны подкатывались и лизали ноги.

Провел рукой по лицу, размазывая напившихся комаров: И руки и лицо вспухли от укусов.

Поднялся на ноги и побрел по берегу.

На песке, раскинув руки, лежал Федор. На корявом суку над ним сидела пара воронов.

Грудь Федора медленно вздымалась и опускалась. «Живой!» - обрадовался Росин и замахнулся на птиц. Вороны неохотно слетели.

– Федор! Федор!

Федор зашевелился, приподнялся на колени и с трудом встал на ноги. Его трясло от холода.

– Как же ты, репейная голова, весло уронил?

– Что я, нарочно? Вот ты зачем в леску вцепился? Держал бы послабже, и все.

– Ладно, после драки кулаками не машут.

– Ружье жалко. И фотоаппарат. А негативы… Пропали все негативы. И гуси и горностай…

– Чего уж теперь… Надо раздеться, что ли, просушиться. Вешай все с себя на кусты - пусть пообсохнет.

– Ну и холодина! - Росин стянул с себя рубаху. - Солнце совсем не греет.

В тростниках крякали утки. То здесь, то там всплескивала рыба, оставляя на воде расходящиеся круги.

– Спички надо просушить. - Федор направился к одежде. - У костерика сразу отойдем.

Подошел к висящим на кусте брюкам, вывернул карманы. Пусто.

– У тебя спички есть?

– Нету. В куртке остались.

– Попали в проруху. Ни лодки, ни ружей, спичек даже нету. Только вот нож в ножнах на поясе и остался. Все потонуло.

– Хорошо еще, сами не потонули. Да лодка, она же деревянная, не утонет.

– Сыскать ее нужно, а то отсюда не выберешься… Долго тебе урман смотреть надо? И как без всяких там приспособленьев справишься?

– Минимум недели две нужно.

– Да пару недель на обратную дорогу - месяц, - прикинул Федор. - Месяц еще можно. Поболе даже вода подержится. - Прищурившись, Федор посмотрел на озеро. - Вон оно какое. Угадай, куда ее щука упрет. Разве только леска порвалась. Если так, к тому берегу надо.

А тот берег чуть синел на горизонте.

– Ну что, продуло, поди, рубахи?

– Кажется, просохли.

– Одевайся, идем. Теперь некогда рассиживать. А ты и сапоги утопил?

– Утопил.

– Худо без сапог. Под ноги лучше смотри.

Тайга подступила к самому озеру. Кедры, пихты, ели, изредка березы. Расползался в стороны плавун. Сучья деревьев начинались от самой земли. Вглубь ничего не видно: угрюмая темно-зеленая мгла.

«Недаром называют это место Диким урманом», - подумал Росин.

– Федор, может, здесь и нога человека не ступала?

– Не то чтобы не ступала, а следов не найти, редко бывают люди.

Комары, если не отмахиваться ветками, тут же покрывали лицо и руки.

Со сломанного сука липы рыжая белочка драла для гнезда лыко.

Темная, в белых крапинках кедровка, едва заметив людей, пронзительно закричала и спугнула белку.

На сухой валежине столбиками поднялись два бурундучка, третий расположился на кусте шиповника. Все рыжевато-серые, все с пятью черно-бурыми полосками на спине.

– Сколько тут бурундуков, - сказал Росин. - Хорошо. Ведь это один из основных кормов соболя.

Зелень молоденьких сосенок слилась с нижними ветками взрослых деревьев, образуя упругую зеленую стену.

– Смотри-ка, Федор, а от меня две тени. - Росин кивнул на зеленую стену. - Первый раз такое вижу.

– Чего же такого? Два солнца - одно в небе, другое в озере - вот и тени.

– Да это понятно. А все-таки интересно - две тени. Ах, собака!

Росин схватился за палец, уколотый об острый, как сломанная кость, сук.

– Сказывал, под ноги гляди! А то - по сторонам, «тени»… Шибко?

– Да нет, ничего, сейчас пройдет.

Федор сел на валежину, нагнулся снять бродни. Рядом, подставив мордочку лучам солнца, грелась небольшая ящерица. Кожа под ее горлышком быстро поднималась и опускалась.

Федор поспешно встал и, косясь на ящерицу, отошел в сторону.

– Ты чего, Федор?

– Идем отсюда, от этой твари ползучей. Сроду терпеть их не могу, что змей, что этих.

– Эти же не ядовиты.

– Все одно. Такая же мразь холодная, ползучая. Идем подальше, сладим тебе обувь.

Федор снял свои новые бродни и отрезал голенища…

Почему-то Росин только тут по-настоящему понял серьезность их положения. Неожиданно из-за этих бродней стало понятно, что это не просто приключение, а что-то куда более серьезное.

Федор распорол голенища по швам.

– Иди-ка, ставь ноги.

Росин наступил на куски кожи. Федор ловко прорезал по краям дырочки, продернул в них по ремешку, выкроенному из этих же голенищ, и, загнув вверх края кожи, стянул ремешками под ступней. Ноги оказались как в коротких кожаных мешочках.

– Спасибо, Федор. Только можно ли ходить в таких… тапочках, что ли?

– Можно. Вот это болотце пройдем, кожа на ноге обомнется, удобней всякой обутки будет.

Как коралловые бусы, рассыпана по мху перезимовавшая клюква. Росин уселся возле ягод.

– Не торопись, Федор. Пока не наедимся как следует, не уйдем отсюда.

Федор тоже опустился на колени.

Мало-помалу оба исползали, очистили от ягод чуть ли не полболота.

Ду-ду-ду - застучал на взлете крыльями здоровенный бородатый глухарь.

– Ишь, рядом кормился, а мы и не приметили. - Федор проводил взглядом птицу. - Идем, нешто этой ягодой наешься, оскомину только набьешь. За болотцем опять бурелом.

– Смотри-ка, Федор, какие цветы!

В низинке, у впадающего в озеро ручейка, росли удивительно крупные незабудки.

– Ты получше в озеро гляди, в тростники. Не проглядеть бы лодку, - сказал Федор.

В мелколесье, возле ручья, вовсю заливались птицы. «Варакушка, дрозд-рябинник, северная пеночка», - узнавал по голосам Росин.

То и дело с земли, из ельничка, взлетали рябчики и садились тут же, на первое попавшееся дерево.

– Вот ведь сколько мяса, - сказал Росин. - И совсем рядом подпускают.

Он с силой швырнул обломок сука. Рябчик вспорхнул, и палка ударилась о еловые лапы.

– Он, чай, не мертвый, видит, куда палка летит.

Над головой, возбужденно переговариваясь, косяк за косяком летели гуси. Из тростника вдоль берега то и дело поднимались утки. Над яркой синью воды летели два снежно-белых лебедя.

Тростник становился все шире. Приходилось влезать на деревья, чтобы сквозь заросли просматривать воду.

…Километр за километром пробирались вдоль берега. Уже давно потеряли счет деревьям, на которые приходились влезать. А лодки все не видно.

Наконец вышли на лосиную тропу.

– Хорошо, хоть идти удобно.

– Лоси умеют тропу проложить.

Солнце клонилось к верхушкам деревьев. Все больше и больше появлялось комаров.

– Вот бы, паря, твой пузыречек, - вспомнил Федор. - Помазал малость - и не берет комар. Добрая была штука.

Комары забирались даже под одежду. Хотелось спрятаться от них куда-нибудь в траву, зарыться в мох.

Но надо было идти, искать лодку, снова и снова взбираться на деревья.

– Повремени малость, - сказал Федор, присаживаясь на валежину. - Не по моим летам вроде уж по лесинам-то лазить. Руки чего-то устали.

– Не в летах дело. Я тоже измучился, как собака.

– А может, потом передохнем? Пока не стемнело, поищем, а там и совсем на ночь остановимся, - сказал Федор, а у самого дрожали от усталости руки.

– Я уж отдыхать настроился. Ну ладно, не стоит, действительно, светлое время терять.

Федор медленно полез на пихту, а Росин отправился вдоль берега к очередному дереву.

– А, будь ты неладна!

– Ты чего там, Федор?

– Чуть не сорвался. Совсем, однако, руки не держат.

– Это от голода.

– Вода силы поотняла: столько проплыли. Да и не евши тоже.

Росин пробрался к намеченной елке и полез на нее, пробираясь меж ветками.

– Федор! Федор! Иди сюда! Лодка.

За широкой полосой прибрежных тростников, у кромки чистой воды, было хорошо видно перевернутую вверх дном лодку.

– Ты, паря, там сиди, направляй, а я полезу.

Раздевшись, Федор вошел в воду и, зябко поеживаясь, побрел к лодке, шурша раздвигаемыми тростниками.

– Полевее возьми! Левее чуть! - кричал Росин.

Глубина прибывала. По грудь… по плечи… по шею.

Подался вправо, влево - везде глубоко. Поплыл. «Вот и нашли, - подумал Росин. - Это главное. Теперь есть на чем выбраться отсюда».

Он опять отстранил мешающую смотреть еловую лапу и обмер: Федор взгромоздился на перевернутую «лодку», встал на ней во весь рост, а она не шелохнется.

– Лесина горбатая застрянула!

Ежась от холода и комаров, Федор натягивал на мокрое тело рубаху.

– Мы по тростникам рыщем, а ее, может, рыба таскает. Почем знать?

– Чего же делать будем?

– Искать, чего же. Без лодки дело худо.

Из тайги на озеро ползли сумерки.

– Готовь шалаш, - сказал Федор. - А я вон с той со сны еще обгляжу, тростник тут шибко густой.

По сплетению толстых, подмытых водой корней Федор подошел к стволу и с трудом полез вверх. Росин ломал для шалаша еловые ветки.

Вдруг что-то прошумело и тяжело ударилось рядом. Федор приглушенно вскрикнул и застонал. Росин подскочил к сосне. Под ней, скорчившись, лежал Федор. Его нога застряла между корней. «Сломал!» - догадался Росин, глядя на неестественно согнутую ниже колена ногу. Он осторожно приподнял Федора, освободил ногу из змеиного клубка корней. Выше коротких, обрезанных бродней на широкой ссадине проступали и сливались капельки крови.