"Дикий Урман" - читать интересную книгу автора (Севастьянов Анатолий)

Глава 2


Утром, чуть рассвело, вышли из дома. От реки тянуло свежестью. Вода не шелохнется. В деревне еще спали. Только собаки, как замшелые пни, расселись по берегу и безучастно смотрели на реку.

Все снаряжение в лодке. Наталья, прощаясь, наказывала Федору не мешкать в тайге. Дескать, пока орехи не поспели, крышу поладить надо.

– Не замешкаюсь, управимся с крышей, - отвечал он и давал свои нехитрые наказы, в которых, кажется, главное было - не спускать Югана, чтобы не ушел за лодкой в тайгу.

– Ну, путь добрый! - Наталья поклонилась. - Ба! Что же я в руках-то держу, - спохватилась она и заставила Федора взять узелок с испеченными накануне пирогами.

Федор оттолкнулся от берега веслом, и маленькая долбленая лодка легко заскользила по спокойной воде.

На Федоре была поседевшая от времени рубаха, такие же штаны, на боку большой охотничий нож в берестяных ножнах. В лодке лежала видавшая виды одностволка, как обычно у промысловиков, небольшого калибра.

Росин был в новенькой гимнастерке, в брюках из «чертовой кожи». На голове коричневый берет. Через плечо в кожаном футлярчике фотоаппарат. В лодке объемистый зеленый рюкзак с блестящими пряжками. На нем двуствольное бескурковое ружье двенадцатого калибра.

Свежий речной воздух заполнял грудь. Над головой было чистое небо, и только вдали на горизонте тянулась полоска ярких белых облаков. Эти далекие облака подчеркивали тот радостный простор, ту необъятную ширь, в которую плыла их лодка. Легкая долбленка неслась так, что у носа появились буруны.

– Видно, держал весло в руках?

– Приходилось.

– У приезжих это не часто. Другой в долбленку и сесть не смеет. А сядет - зараз носом в реку. Ты только не рви веслом воду, не спеши: устанешь скоро. А нам весь день грести. Таперича дней пять только и делать, что грести. А там еще и на себе тащить придется.

Деревушка пропала за поворотом, но среди сосен виднелись низкие шалаши в два-три венца с двускатной берестяной крышей, какие-то сосуды, старые нарты, лыжи, истлевшая одежда.

– Это что такое? - Росин приподнялся в лодке.

– Хантыйское кладбище.

– Как же хоронят в этих шалашах?

– Да не сейчас ведь, раньше. Тогда и гроб не делали. Отпилят у долбленой лодки корму и нос, в нее и кладут. Чуть землю покопают, а сверху этот шалаш. Старухи по праздникам и кормить, и поить покойников ходили…

За кладбищем по берегам пошел кедрач и ельник. Причудливые корни вывороченных деревьев были похожи на сказочные существа, хранящие тишину тайги. Тут поневоле не плеснешь веслом. Все настороженно, тихо, и казалось, вот-вот из-за коряг появится медвежья морда.

Справа берег обрамляла длинная полоса желтого песка, слева до самой воды спускались заросли травы и кустарника.

– На карте Тарьёган - последний населенный пункт на этой реке, - сказал Росин. - Никаких селений больше не будет?

– В эту сторону не будет. Старое зимовье только. Тринадцать песков отсюда.

– Каких песков?

– А вот видишь, по одну сторону песок тянется. По другую нету. Повернет река - песок на ту сторону перейдет. Так тринадцать раз переменится песок берегом - и будет зимовье. Мы по рекам все песками мерим.

– Как же ими мерить? Один песок на двести метров, другой километра на два тянется.

– Это верно. Однако реки наши никто не мерил, верстовых столбов нету. Как скажешь, к примеру, где старое зимовье? У тринадцатого песка. Где кедрач хороший начинается? У осьмнадцатого песка. Ты не гляди - пески разные. Это если один с одним мерить. А десяток с десятком - на одно и выйдет.

– Я когда-то думал, тут кедры одни, пихты, лиственницы, елки с соснами. А здесь вон сколько берез, - сказал Вадим.

– Как же без березы? Она тут для всего нужна: на нарты, топорища, ручки, да мало ли… А что тебя по охотницкому делу учиться заставило? - неожиданно спросил Федор. - Что там у вас, под Москвой, охота шибко хорошая? Отец-то не охотой промышлял?

– Нет, не охотой! - Росин засмеялся. - Он у меня слесарем был. А в лес, правда, каждое воскресенье ходил. И меня другой раз брал. Я тогда еще в школе не учился. Вот, наверное, с того времени и привык к лесам. Потом все свободное время в лесу пропадал. Товарищ у меня - Димка, так нас с ним матери с фонарями ночью разыскивали. В каникулы с темна до темна в лесу. Охотились с луками. Ничего не убивали, конечно. А потом, в войну, ружье после отца досталось. Так вот и привык к лесу, и в институт такой поступил. А Димка ихтиологом стал, рыб изучает.

Росин помолчал, улыбнулся своим мыслям, потом продолжал:

– Мы с ним еще в четвертом классе путешественниками хотели стать. Потом узнали, что просто путешественников, без специальности, не бывает. Решили стать биологами. А позже, классе в девятом, оказалось, что и в биологии выбирать надо. Вот и выбрали… Так что, можно сказать, с детства мечта.

– А не наскучит по урманам-то мотаться?

– Тебе же вот не наскучило.

– Я привычный. А надоест если, тогда что?

Росин усмехнулся:

– В канцелярию сесть можно, в «табуретный рай», как у нас говорили. Туда и с нашей специальностью можно.

– Ну а женишься? Все одно, так и будешь в тайге? А она как?

– В экспедициях врачи тоже нужны… Федор, а это ведь тринадцатый песок.

– Вон и зимовье. - Федор кивнул на груду зеленых ото мха полуистлевших бревен. - Однако время чай варить.

Лодка прошуршала носом по песку и остановилась. Росин вылез, подтащил лодку подальше на берег. Достал из кармана блокнот с привязанным к нему карандашом и начал писать.

Синеватый дымок змейкой потянулся кверху - Федор разжег костер. Подвесил над ними отчищенный Натальей котелок, притащил из лодки мешок с продуктами, расстелил чистую полотняную тряпицу, поставил на нее кружки, положил хлеб.

– Полно писать-то, чай готов. Попьем - и дальше.

Росин подсел к Федору, взял кружку и с удовольствием начал потягивать пахнущий дымком чай…

– Ты допивай, а я вытаскивать пойду.

– Чего? - не понял Росин.

– Из лодки все. Тут перетаска.

Оказалось, река делала петлю, и с давних пор здесь перетаскивали грузы и лодки посуху, чтобы скоротать верст двадцать.

Сначала понесли лодку.

Валежник, растопыренные шишки, дорожки муравьев - совсем не часто ходили тут люди. По сторонам вперемежку и сосны, и ели, и кедры. А вот пихта. Деревья всех возрастов. И старые - в обхват, и вовсе молодые - чуть от земли.

Неожиданно тропинка нырнула вниз, прямо в темную от нависших ветвей воду.

– Смотри-ка, Федор!

На сосне, на виду у всех, кто пройдет этой тропкой, висело хорошо смазанное ружье.

– Ты чего по сторонам смотришь? - спросил Федор.

– Смотрю - есть, что ли, кто поблизости?

– Нет, паря, никого. Это с нашей деревни ханта берданка. Пойдет на промысел - возьмет. Пошто ее в деревню таскать.

– А не получится: придет, а ружья нет?

– Куда же денется? - засмеялся Федор.

– А возьмет кто-нибудь! Ведь народ всякий бывает.

– Нет, свои не возьмут, а чужого народа здесь нету. А вон, гляди, береста - там у него припас патронов схоронен. Идем, что тут стоять.

Вот уже сколько раз встречался Росин и раньше, и тут, в Тарьегане, с этой простотой нравов, с полнейшим доверием хантов. Но это всегда удивляло его. А теперь особенно. И как же не удивляться: даже ружье можно хранить в лесу, на сучке, так же надежно, как дома.

Вскоре представился случай еще раз убедиться, как верны здесь люди своим обычаям. После недолгого отдыха, когда опять легко работалось веслом и отплыли уже километра два, Федор вдруг спохватился:

– Обожди-ка. Давай к берегу! Забыл на стоянке. Вернуться нужно.

Еще не поняв, в чем дело, Росин вылез на берег и принял у Федора вещи.

– Ты погоди здесь, на порожней-то мигом обернусь.

Федор сильно оттолкнулся веслом, и долбленка быстро заскользила по течению.

– Да чего ты забыл?! - крикнул Росин.

– Забыл…

«Чего забыл? Таган, кажется, сказал. Какой таган? Вроде никакого и не было», - подумал Росин и, устроившись поудобнее на берегу, опять достал свой блокнот.

В стороне что-то зашуршало, Росин взглянул туда. От берега отвалился кусок земли и, рассыпаясь, покатился вниз…

Росину всегда было приятно видеть такое: и как посыпалась сама по себе земля с берега, и как на твоих глазах упала ветка с дерева. В такие минуты начинаешь чувствовать, что ты опять стал своим в тайге, она перестала тебя дичиться и открывает тайны до этого загадочных шорохов и звуков.

Темно-бурая с белыми крапинками птица размером чуть меньше галки села на елку.

Кедровка. Росин сидел неподвижно, и, не опасаясь его, птица перепорхнула к стволу и забралась в гнездо. «Как обычно, с южной стороны устроила», - отметил Росин и уткнулся в блокнот.

Не успел исписать и трех страниц, а Федор уже вернулся.

– Ты чего забыл? - спросил Росин, заглядывая в лодку. Но в лодке пусто.

– Таган поставить забыл.

– Какой таган?

– На который котелок вешали.

– Да мы же его на обыкновенную палку вешали.

– Таган эту палку зовут.

– Зачем тебе она? Неужели на другом месте нельзя еще срезать? Покажи, что за палка, ради которой стоило два километра туда и обратно ездить.

– Обыкновенная палка, с зарубкой для котелка.

– Ничего не понимаю, - пожал плечами Росин. - Зачем же ты ездил?

– Мы, как с места снимались, забыли таган в землю воткнуть. Ты котелок снял - таган бросил. А у хантов обычай: уходишь - не бросай на землю, воткни рядом с костром, чтобы другим на новый время не тратить и деревца не губить. По этому тагану и место для привала с реки заметить можно. Я, паря, с рождения среди этих людей, и нарушать их обычай мне не пристало…

Говорил Федор всегда ровно, спокойно. В нем сразу угадывался человек, который не может таить зло. От его открытого взгляда, мягкого, спокойного голоса, несуетливых движений исходили умиротворение и спокойствие.

Песок за песком оставались позади лодки. Солнце уже низко. Побаливали от работы руки. Река петляла: то справа солнце, то слева, то сзади…

Высокий желтый яр подковой охватил плес. В вышине, на яру, красными колоннами уходили ввысь стволы могучих сосен, и казалось, за их вершины зацепились пенно-белые облака.

– А ты в Калинине не бывал ли? - неожиданно спросил Федор.

– Бывал. А что?

– Посмотреть охота. Ведь я вроде бы тверской.

– А в Сибирь как же попал?

– Дед сюда в кандалах пришел… Подальше надо от яра. - И Федор повернул лодку. - Тут то осыпь, то сосна. Бывает, грохнется.

Вдруг как гром загремел над берегом. Это тысячекрылая стая гусей тучей поднялась над прибрежной поляной. Бросив в лодку весло, Росин торопливо щелкал фотоаппаратом. Федор что-то кричал, но Росин не слышал его: слишком велик этот шум.

– В тундру, сказываю, летят! Там, поди, лед еще, так они пережидают.

Растянувшись широкой полосой, гуси полетели вверх по реке.

За яром берег был сплошь завален мертвыми деревьями.

– Помнишь, на собрании про Дикий урман сказывали? Вот здесь река на два протока расшибается. Один как раз к урману пошел. - Федор кивнул в сторону захламленного мертвыми деревьями берега.

– Где же там проток? Гора бурелома, и все.

– Сразу не углядишь. Давай поближе подчалим.

Осторожно, чтобы не ткнуться в полузатопленные деревья, Федор подвел лодку к завалу. Между нагромождениями бурелома хорошо было видно что-то вроде грота.

– Сюда протолкаешься и попадешь в проток. Километров триста до урмана. Это по речке. Напрямую, ясно, ближе. Только прямо не пройдешь: болота. А места там богатые. Кедрачи добрые. Валежника - ногу сломишь. Для ваших соболей лучшего места не найти.

– Да, но большинство решило, что Черный материк самое удобное место, - ответил Росин, продолжая с интересом рассматривать необычный грот.

– Оно верно, самое удобное. Ни завалов, ни болот. И соболей туда на катере подвезти можно. А в Дикий урман на нашей лодчонке не во всякую пору пробьешься. У нас по этому протоку ни охотник, ни рыбак не плавает. Редко, кто по молодости, удаль вроде свою показать. И я как-то пробрался… Жаль, вот туда и зимой несподручно. Пешком - далече, на оленях тоже нельзя: мха там для них нету, кормить нечем. А то бы лучшие места для ваших соболей. Все так говорили.

– Как все? А сколько на собрании спорящих было? И надо полагать, большинство за Черный материк высказалось, коли нас туда направили.

– Не о том спорили. Худо вот, по-хантыйски не понимаешь. Ведь о чем спор: можно в Дикий соболей отвезти али нет? Кабы решили, можно, почто бы в Черный материк идти. Разве с Диким урманом сравнишь.

– Неужели спорили только о том, можно ли приехать? Да ведь мы же соболей на самолетах отправим. Прямо на место. Зимой каждое озеро - аэродром. Ведь озера там есть.

– Озер хватает. Вся наша тайга озерами да болотами изъедена… Вон, значит, как: по воздуху соболя прилетят. Хитро. Тогда, паря, только в Дикий урман надо. Почто кое-как делать, когда хорошо можно.

Росин в сердцах оттолкнулся веслом от топляка и направил лодку к берегу.

– Ведь я же просил собрание указать мне лучшие массивы кедрача, и все! Какое им дело, можно туда проехать или нет?

– Как же так, какое? Для нас делается, для промысловиков. А какой нам прок, если ты место поглядишь, а соболей подвезти нельзя? Вот и решили: пускай место будет похуже, зато соболей подвезти можно. А что они по воздуху прилететь могут, никому невдомек. У нас по воздуху только почта летает да доктор иной раз… А чего сердиться, вот она, дорога в урман. Повернем туда.

Росин достал карту.

– Это уже будет край Васюганских болот… Перепад воды метр на сто километров. И там, значит, этот урман?… - в раздумье говорил Росин. - Но ведь я сообщил в управление, что отправляемся в Черный материк. К середине июля должны вернуться. А успеем мы к этому сроку вернуться из Дикого урмана?

– В июле, однако, вернемся… Обязательно надо, пока вода не сбудет. Спадет, там уже не проплывешь… А пешком болота не пустят. Поторопимся… А если письмо отправить надо, так завтра утром отправим. У нас тут своя почта. Верно, не шибко быстрая. Да тебе и не к спеху.

Федор завернул письмо в бересту, очистил от коры длинную палку и заострил с одного конца.

– Ну, вот и все.

Воткнул палку в берег, а в расщеп вверх вставил завернутое в бересту письмо.

– Рыбак какой-нибудь заметит - заберет на почту.

Белая береста ярко выделялась на темно-сером фоне бурелома.

– Ну что ж, теперь можно и в Дикий урман, - сказал Росин. - Федор, а что это за затеска? Вон, на пихте.

– Охотник собаку звал.

Федор вытащил из-за пояса топор и обухом с силой ударил по затеске. Глухо, но мощно, как тяжелый колокол, загудела от удара пихта… Верно: удобно звать собаку - далеко слышно.