"Завещанная река" - читать интересную книгу автора (Знаменский Анатолий Дмитриевич)10В глазах Ильи Зерщикова плавали красные круги – то ли кровь, то ли красная рубаха палача блазнилась, то ли горел обдонский лес – не понять. Потом ясно различил Илья голубовато-угарные гребешки огня в мангале и добела раскаленные челюсти кузнечных щипцов и зажмурился. Его снова окатили холодной водой из ведра. Дьяк присыпал непросохшие строчки пыточной записи тертым песком, сдунул лишнее и скатал свиток в трубочку. Свечи обгорели, чадящая копоть подымалась колеблющимися струйками до потолка. Воняло свечным салом, потом и прижженной человечиной. Дьяк снял крючковатыми, бесчувственными пальцами нагар, начал раскатывать на столе новый, чистый свиток. Он медлил с допросом, не торопясь очинивал перья. Ждал, пока жертва очунеется, придет в память. Синяя, реброватая грудь Илюхи тяжело вздымалась и опадала, он корчился, задрав бороду. В окне брезжило к утру. – Значит, не было сечи у них в тот раз? – лениво спросил дьяк. – Не… – А когда же пленников Лукьян Максимов брал? Коих пытали вы в Черкасском на майдане, на крючья сажали? – Посля… Под Закатной станицей ловили, кто разбежался от Кондрашки со страху… – Чего ради вы их, невинных, лютой казни предали, ироды? – Про то Лукьяна спросить надобно. Я отговаривал его… – Врешь, пес! Ты с самого начала у него заместо головы был! Илья застонал. А дьяк обмакнул перо в чернила и приготовился записывать, голову на плечо склонил. – Теперь говори подноготно, вор. Куда посля того цареотступник и лиходей Кондрашка Булавин скрылся? Илья понял, что отвечать надо не мешкая: – В Запорожье он ушел… Подмоги у запорожских гулевых казаков просил. На Луньку Максимова управу искал по старому казацкому обычаю… – через силу, скороговоркой замычал он. – То верно… – кивнул дьяк, поскрипывая перышком. И ухмыльнулся хитро: – А чьим именем кланялся вор Кондрашка перед запорожцами? От кого воровскую грамоту читал? – От Черкасского круга… – в страхе сказал Илья. Иссеченная длинниками спина горела, перебитые ребра ныли, вывернутые в плечах руки ломило страшной болью. Илья никак не мог найти места на лавке, так и этак пристраивался, но боль от этого не унималась. А в тлеющих углях мангала еще калились длинные клещи. – От круга? – удивился вроде бы дьяк. – А кто ж ту грамоту для него составлял, ирод? Уж не сам ли Лукьян? Дьяк перестал писать и глянул мельком в сторону мангала, в огонь. А Илья задышал часто, с надсадой. Пот выступил у него над бровями, покатился крупными градинами в глаза. – Я… писал ту грамоту… Локоть, на который опирался Илья, вдруг сам собой подломился, и он весь распластался на лавке. – Тьфу! – не выдержал у порога старый палач, сплюнул в сердцах. – Не человек, бес еси! И когда только успевал путать след! Ить это беда, кого земля носит! Дьяк задрал бороду в дьявольском смехе, кивнул к порогу: – Слышишь, вор? Палач вон никак не возьмет в толк, когда ты грамоту успел накатать? Илья дернулся, захрипел бессильно. Не было сил держать отяжелевшие веки. – Воды на него! – А будь он проклят! – в страхе перекрестился палач, будто отмахиваясь крестным знаменем от нечистой силы. А молодой палач безбоязненно плеснул из ведерка, попятился к порогу. – Когда ту грамоту писал? – повторил свое дьяк. – Тую неделю Кондрашка засылал ко мне табунщика Мишку Сазонова, грозил смертию… Грамоту просил дать от круга и войсковых старшин… – То верно, – опять кивнул бородой дьяк. – Мишку Сазонова он засылал… Токо смертию не грозил. Он же тебе верил в те поры, ироду! Так и запишем в подноготной правде. Слышишь? Илья смолчал согласно. Перед глазами плавали кровавые круги. Дьяк долго скрипел пером, после спросил: – И каково же запорожцы порешили? Чего круг ихний приговорил? – Идтить на Дон… Булавину помочь супротив Лукьяна… – И то верно. А почто не пошли? – Гетман Мазепа услыхал про то, воспротивился… – То – правда истинная, – кивнул дьяк. – Гетман верно царю служит! Уже давно, из других допросов под кнутом и железом, знал дьяк, что было в те дни на Хортице. И начал торопливо вносить подноготную в пыточный список. Все казаки поднялись тогда за Кондрашкой Булавиным, потому что невиданная измена казацкой воле и правде случилась на Дону. Решили пойти в Черкасск, допросить Луньку за его прегрешения, да гетману Мазепе про то стало известно. А гетман-то и сам не одного запорожского старшину в царскую пытку отдал, чтобы задобрить бояр. До сей поры томились в цепях, на Сибирской каторге многие казаки и ближний его полковник Семен Палий… Поднял тогда Мазепа монахов черных и самого архимандрита из Киевской лавры, с крестом и хоругвиями поставил поперек дороги. И возгласили они проклятие Булавину и каждому казаку, кто за ним пойдет. И остановилось храброе запорожское воинство на запретной черте, за которой – грех… – Гетман Мазепа верно царю служит, не то что вы, окаянные! – повторил с твердостью дьяк, кончив писать. Откинулся на скамейке, вздохнул с видимым облегчением и довольством. Подумал еще: «Вот ведь дальняя, окраинная ветка тоже, а крепко и верно на государевом древе растет… Не то что дрянные донские атаманишки да астраханская голь!» Пальцы у дьяка сводило от длительного письма, спину разламывало от усталости. Бросил бы он дознание на этом месте, уснул с великой охотой. Но в оконце уже меркли звезды, ночь подошла к концу, а пытке еще не виделось края, и он заторопил Илью. – Куда после ударился вор Кондрашка? Говори, не дремай! – Весной… он снова на Дону объявился, – сказал Илья надтреснутым голосом и попросил воды испить. Дьяк согласно кивнул, и младший палач зачерпнул ковшом из той бочки, где вымокали таловые длинники. Вода пахла кровью. |
|
|