"Товарищ маузер" - читать интересную книгу автора (Имерманис Анатоль, Цирулис Гунар)

2

Целый месяц Атаман провел вдали от Риги.

Внешних перемен в городе заметно не было. Вот стоит городовой и, ухмыляясь, глазеет, как пьяный мужчина колотит свою жену; вот из ворот выходит горбатый старьевщик, поднимает палкой с острым гвоздем на конце раздавленный окурок и жадно закуривает; вот, расталкивая встречных своим круглым животом, важно вышагивает купец. Немного дальше гурьба оборванных ребятишек гоняет по улице ржавый обруч. Их разогнала мчавшаяся карьером четверка с графской короной на экипаже. Мальчишки недостаточно быстро отскочили в сторону, и ливрейный кучер, ругаясь на чем свет стоит, успел одного-другого огреть кнутом.

Атамана обуяла неудержимая злость. Еще мгновение – и он бы догнал карету и стащил кучера с козел. Однако вовремя сдержался – соберется толпа, произойдет скандал. Нет, нельзя обращать на себя внимание.

Но из-за того, что пришлось подавить в себе гнев, чувство раздражения только возросло.

Как назло, к «коммуне» надо было идти по хорошо знакомым улицам. Вот глухой дощатый забор, за которым в мрачном флигеле прошло детство Атамана. Над воротами все еще красуется ненавистная доска с надписью: «Корсетная фабрика Иоганна Русениека».

За то, что он стал революционером, нужно быть благодарным его отцу. Относился он к сыну хорошо и, самое главное, ничего не запрещал. Разве только одно – Эрнест не смел показываться на фабрике.

Но однажды настал день, когда романтически настроенному пятнадцатилетнему мальчику, увлеченному сильными, свободолюбивыми героями Байрона, довелось увидеть «добряка»-папашу с иной стороны.

В комнате Эрнеста всегда валялись пластинки китового уса, который употреблялся для корсетов. Мальчик иногда что-то мастерил из них. Однажды он стал свидетелем того, как отец закатил пощечину молоденькой ученице Кате за то, что она сломала грошовую пластинку. Ударил зло, наотмашь. Потом вытер пальцы платком и ушел. Эрнест, тайком пробравшийся в цех, замер от ужаса. Так вот каков он – его отец! В эту минуту в мальчике что-то надломилось, рухнуло. И рухнуло навсегда.

В тот же вечер он сбежал из дому. Его вскоре поймали, привели к отцу. Впервые в жизни Эрнест узнал, что такое порка. Отец выпорол его жестоко, по всем правилам, после чего запер на ключ в комнате. Ночью Эрнест связал простыни, полотенца – все, что попалось под руку, – и через окно спустился с третьего этажа, рискуя сломать себе шею. Он пробрался в гавань, где обычно швартовались парусники дальнего плавания, и спрятался на какой-то шхуне. Два дня Эрнеста донимала морская болезнь, однако мальчик не жалел о своем поступке. Он хотел умереть назло всем, в особенности отцу. Потом буря поутихла, и все остальные чувства заглушил голод. Он вылез из ящика, в котором держали якорную цепь. До самого горизонта катили волны Северного моря – назад пути не было. Но вскоре его радости настал конец. Капитан надавал «зайцу» крепких оплеух, совсем, как в тот раз отец – Кате, и мальчик усвоил еще одну житейскую истину: в мире существуют господа и рабы.

Эрнеста определили на камбуз в помощники корабельному коку. Команда, собранная из пропойц и людей отпетых, всячески издевалась над неповоротливым поваренком. На него сыпались затрещины, брань. Ради забавы его опаивали ромом и загоняли на самые верхние реи. Но, как ни странно, на товарищей по команде он не озлоблялся. Уже в юном возрасте он понимал, что таких, как они, можно лишь презирать или жалеть. Он искренне досадовал, что рабский труд, жизнь под кнутом превратила в зверей тех, кто должны называться людьми. И каждую нанесенную ему обиду, каждую полученную им затрещину он заносил на счет отца и ему подобных…

Воспоминания ранней юности пробудили злость в душе Атамана. Немыслимо дольше терпеть весь этот гнет. Все вокруг стонало от несправедливостей, и все взывало к грому и молнии революции. Пора переиначить жизнь. Она должна стать не такой, как в Бельгии, где социалисты думают только о своем кошельке… Нет! Она должна стать совсем новой, чтобы человек мог проявиться в ней во всей своей красоте!

В таком душевном состоянии Атаман пришел на явочную квартиру. Первое, что он услышал, было известие об аресте Грома.

Атаман не искал слов, чтобы успокоить и ободрить Лизу, – только сами собой сжимались кулаки. Он даже толком не поздоровался с товарищами, отстранился от Дины, выбежавшей ему навстречу с глазами, сияющими от счастья, и молча уставился хмурым взглядом на Робиса.

– Ну, что все скисли? – заговорил он после тяжелой паузы. – Чего мы еще ждем, Робис? Надо собирать ребят, выручать Грома. Пошли!

– Я никуда не пойду!

– Что с тобой случилось? – удивился Атаман.

– Ничего. Как будто ты сам не знаешь, что мы теперь не имеем права рисковать собой!

– Значит, тебе партийная дисциплина важнее жизни друга?!

– Представь себе, что да… И ты тоже никуда не пойдешь!

– Это ты говоришь мне? Атаману еще никто ничего не мог запретить! – И он круто повернулся.

Лиза догнала Атамана у двери:

– Спасибо, Атаман, но ты не должен идти. Ты ведь знаешь Робиса, если бы можно было, он и сам бы пошел.

Атаман нехотя вернулся, бросил голубую жандармскую фуражку на стол.

– Прости, Робис, я знаю, что ради Грома ты пошел бы и в огонь и в воду. Ну, что поделаешь, если во мне все кипит. Не умею я так, как ты, – все одним рассудком, Ну, почему мы не можем отправиться на выручку товарища? Ведь ничем, кроме своей шкуры, мы не рискуем!

– Потому что «музей» набит солдатами. И наша шкура принадлежит не нам, а революции. Пока не достанем оружия, мы не смеем и шага сделать в сторону. Да и как ты вообще думаешь освободить Грома?

Атаман не отвечал. Лишь теперь он заметил покрасневшие глаза Дины и, как бы в знак примирения, погладил ее по стриженым волосам:

– Не сердись, девочка. Если бы ты знала, как мне сейчас тошно от всей этой жизни!… – И затем, словно в один миг стряхнув с себя груз тяжких мыслей, совсем другим, почти залихватским тоном ответил Робису: – Как думаю? Очень просто. Этот мундир сегодня уже выручил двоих – меня и еще одного товарища по несчастью. Дина молодец! Так здорово сшила, что на пограничной станции солдатня вытягивалась передо мной в струнку.

– Для тебя всё шутки, а я тогда всерьез перетрусила. Паспорт как-никак у тебя поддельный, хотя брат и клялся, что его не отличить от настоящего.

– Да ну, они на него даже не посмотрели толком! Ты разве не знаешь, что в Российской империи главное не человек, а мундир? Послушала бы, как сегодня шпики величали меня «вашим высокоблагородием»… – И Атаман начал рассказывать о своих приключениях, с каждой фразой оживляясь все больше.

Робис помрачнел. Он любил Атамана за его удаль, любил его порывистость, так отличавшую их друг от друга. И все же Робис должен был сделать ему выговор:

– Нельзя так, Атаман, революция не театр! Твоя выходка с запиской могла стоить тебе головы.

– Какое там! – отмахнулся Атаман. – Я от них был тогда уже за версту, Я ведь нарочно приказал этим болванам ждать подкрепления.

– Ну конечно, – Дина тоже не удержалась от упрека, – ты считаешь, что совершил великое геройство! А сам ты разве не учил меня всегда быть осторожной?

– Но ведь ты не я… Такой уж я есть, не взыщите! – И, чтобы покончить с неприятным разговором, Атаман, прищурив глаза, посмотрел на товарища и воскликнул: – А ты знаешь, о чем я мечтал всё время, когда жил в Льеже?

– О винтовках?

– Я мечтал, чтобы ты наконец оделся, как человек. Сколько можно ходить таким люмпен-пролетарием?!

– Нашел о чем говорить, – отмахнулся Робис. – Мне в этой одежде удобно, а до остальных дела нет… Кстати, неплохо бы и тебе скинуть этот попугайский наряд. Подбери себе что-нибудь подходящее. – И он распахнул шкаф, в котором висело несколько разных костюмов.

После долгих размышлений и примерок Атаман выбрал полосатые брюки и длинную черную визитку. Бравый подполковник превратился в степенного управляющего фабрикой. Разыскивая зеркало, о котором Робис, разумеется, не подумал, он наткнулся на этажерку. Порылся в книжках, но себе по вкусу ничего не нашел.

– Можно подумать, что это библиотека научного общества – ни одного поэта. С каким удовольствием я теперь почитал бы Райниса, Байрона или, например, Аспазию…

– Вот единственная поэзия, которая сейчас нужна! – серьезно проговорил Робис и стукнул кулаком по открытой книге. – «Тактика уличного боя»… Ну давай выкладывай, как там с оружием.

– На пустое брюхо? Нет, я еще не такой герой.

Тут Робис вспомнил, что и у него со вчерашнего вечера во рту не было ни крошки.

– К сожалению, у меня ничего нет, – словно извиняясь, ответил он другу.

– Подумаешь, экая беда! Сейчас пошлю нашу хозяюшку… Лизонька, вот тебе деньги на обед. Только по ошибке не попади в третью квартиру, а то прождем тебя тут до второго пришествия! – Проводив Лизу, он вернулся в комнату.

– С чего ты про третью квартиру разговор завел? – поинтересовался Робис.

– Да так, одно забавное приключение… Подымаюсь я давеча по лестнице, ищу наш новый генеральный штаб. На втором этаже остановился – здесь, думаю. Написано «Криевинь». Стало быть, точно. Только вот номер квартиры третий, а не пятый. Что за чертовщина такая! Наверное, Фауст неправильно расшифровал телеграмму. Я постучал в дверь. За дверью шепчутся, но не открывают. Снова постучал. Наконец открыли. Пардон, говорю, мне сказали, будто у Криевиней сдается комната на две койки. А сам вижу – в коридоре портьера в двух местах этак подозрительно оттопырилась. Ясно, как божий день, – два призрака с пушками. Только тут женщина мне и говорит: «А вы этажом выше поднимитесь. Там тоже Криевини живут». Ну, что скажешь насчет такой конкуренции?

Робису этот рассказ совсем не показался забавным.

– Это не наши. Всех не перечтешь: «союз», «бунд», «русские социал-демократы». Пора бы всем боевикам объединиться… Делать нечего – придется менять конспиративную квартиру. Кому могло прийти в голову, что будет такое совпадение?… Ну, теперь докладывай!

– Винтовки будут!

– Я знал, что с пустыми руками ты не вернешься.

– Все не так просто, как ты себе представляешь, дело еще может лопнуть, – сказал Атаман.

– Что еще за шутки! – крикнул Робис. – Говори прямо, в чем дело!

Дина вмешалась в их разговор:

– Все уже было в порядке, оставалось только подписать бумаги. А тут впутались эти гаитянцы…

– Какие гаитянцы? – удивился Робис. – Что за чушь?

– Из Гаити, – усмехнулся Атаман. – И нам заявили, если мы вовремя не уплатим денег, то наши винтовки достанутся им. Понятно?

– Не понятно, – сказал Робис.

– Тогда я повторю еще раз. Я не хотел покупать кота в мешке. Пробовал разные системы винтовок, пока не нашел подходящие. Они сняты с вооружения швейцарской армии и поэтому на несколько франков дешевле. Ну, договорились, все честь по чести, а когда дело дошло до того, что оставалось только подписать контракт, оказалось, что гаитянцы хотят закупить эти же самые маузеры. И в последний момент в договор внесли дополнительный пункт; вся сумма должна быть уплачена не позднее двадцатого сентября. Если не уплатим, придется воевать голыми руками. Надеюсь, теперь тебе ясно?

– Что же делать? Где взять деньги? Тех, что есть у комитета, не хватит!

– Может быть, собрать пожертвования? – предложила Дина.

– А сколько нам еще надо?

– Двести тысяч! – ответил Атаман.

– Это невозможно! – покачал головой Робис. – Рабочие зарабатывают мало. Сорока копеек в день не хватает даже на то, чтобы каждый вечер жечь керосиновую лампу!…

Все задумались. Задача казалась неразрешимой. Вдруг Робис наклонился к Атаману:

– Один путь я, кажется, знаю…

– Я тоже, – перебила его Дина. – Обратимся к Российской социал-демократической партии. Ведь мы имеем право так поступить. Мы боремся за общее дело.

– Они сами не богаче нас, – сказал Робис. – Я предлагаю другой выход – прибегнем к экспроприации. Не забывайте, что в нашем распоряжении считанные дни: задержка на одни сутки – и все пропало. Пойду в Федеративный комитет, посоветуюсь.