"Летящий орел" - читать интересную книгу автора (Амнуэль Песах)

3

Базиола вошел в зал и остановился на пороге. Все столики были заняты, и ребята с навигационного сидели на полу в позах индусских факиров.

– Дискуссия «Эффект ускорения света Кедрина и возможности межгалактических полетов», – провозгласил ведущий.

Первым выступал, как и следовало ожидать, один из теоретиков. Базиола узнал его – это был Карлидзе с последнего курса, его дипломная была посвящена частным вопросам эффекта Кедрина. Тихо и рассудительно он заговорил о том, что от увеличения скорости света можно еще ожидать многих чудес. Речь ведь идет об изменении мировых постоянных, а то и всех законов Вселенной. Именно этого хотят теоретики, однако они не собираются впадать в мистику, как некоторые контактисты, и утверждать, что черное – это белое.

– Почему же? – тихо сказал голос из угла. Карлидзе запнулся, посмотрел в сторону говорившего. – Почему же? – повторил голос, и Базиола увидел его обладателя. Из-за столика поднялся белобрысый паренек в вязаной куртке пилота. – Если нужно будет доказать, что черное и белое равносильны, теоретики это сделают.

– Ну, Ким, – усмехнулся Карлидзе, – тебя занесло.

Ким вышел к экрану, взял световую указку и попросил притушить свет. Экран выплыл из полумрака сиреневым прямоугольником, зал затих. Через минуту дело было сделано: Ким в заключение соединил черное с белым тремя черточками тождества.

Вспыхнул свет, и Базиола увидел грузную фигуру академика Басина, декана теоретического факультета, там, откуда только что слышен был голос Кима. Сам же паренек пробирался к своему месту, его хлопали по спине, что-то кричали, смеялись, он вертел головой, отвечал вполголоса, мягко улыбаясь.

– Погодите, – сказал академик, и сразу стало тихо. – Почему я вас не знаю, молодой человек?

Молодой человек остановился на полпути и начал краснеть. Он стоял недалеко от Базиолы, и тому показалось, что Ким сейчас с удовольствием залез бы под стол.

– Это Яворский с навигационного, – пояснил Карлидзе. – Второй курс, да. Верблюд?

– Верблюд, – добродушно повторил академик. – Преобразование с бинарными множителями – это вы хорошо придумали, свежая идея. Завтра зайдите, пожалуйста, ко мне…

Через несколько дней Базиола увидел Яворского в машинном зале. Белобрысый паренек стоял в дверях, загородив проход, и слушал, как Базиола зачитывает машине лабораторную программу.

– Войдите, – предложил Базиола.

Яворский молча кивнул на световое табло «Не входить. Идут занятия».

– Люблю нарушать инструкции, – сказал Базиола и погасил надпись.

Ким нехотя подошел к пульту.

– Вы были у Басина? – спросил Базиола.

– Был, – коротко ответил Яворский.

– Мне понравился ваш софизм, – заявил Базиола, – я с трудом нашел ошибку. Что вам сказал Басин – не секрет?

Яворский поморщился:

– Предложил перейти на теоретический. В его группу.

– Здорово! – свистнул Базиола.

– Я отказался.

Базиола удивленно вскинул брови. Он отказался! Сам Басин хочет работать с ним, а он, видите ли, отказался.

– Почему?

– У меня идеальное здоровье, – сказал Яворский, полагая, что все объяснил. – Не хочу мешать, – продолжал он, не давая Базиоле времени задать новый вопрос. – У меня к вам дело. Вы на пятом? Хорошо. Вы свободны сегодня после шести? Завтра я ухожу в тренировочный к Венере, а мне не хочется терять время, поэтому…

– В шесть у памятника Королеву, – предложил Базиола.

Яворский кивнул и отступил в коридор. Сказал, посмотрев на табличку у входа:

– Надпись не гасите. Влетит.

– Ким, – сказал Базиола, – ты хочешь, чтобы я посчитал?

– Да, – Яворский смутился, – ну, хотя бы часть.

– Не думаю, что выйдет даже часть, – признался Базиола. – Кедрину на Марсе понадобился «Демокрит» и семнадцать лет, чтобы доказать свой принцип ускорения света.

– Я ничего не хочу доказывать, только проверить. По-моему, это логично, В недрах очень плотных звезд – их называют нейтронными – силы ядерного притяжения могут образовывать из элементарных частиц цепочки, нейтронные молекулы. Так чем же плоха мысль: нейтронная молекула способна хранить записанную в ней информацию, во всяком случае, не хуже, чем ДНК. А по-моему, даже лучше – ведь в нейтронной молекуле больше частиц при меньшем объеме! Ты видишь, Джу, нейтронную звезду можно ЗАПРОГРАММИРОВАТЬ как идеальную вычислительную машину с невероятной памятью и скоростью счета. Звезды – сами звезды – станут работать на людей. Понимаешь, Джу? Но… это ведь надо проверить…

Яворский помолчал и неожиданно сказал просящим тоном:

– Ты посчитаешь? Первичную программу я составил, а завтра мне лететь…

– Хорошо, – сказал Базиола. Безнадежная затея, но Базиоле нравилось упрямство Верблюда.

Через месяц после разговора у памятника Королеву на световом табло появилась надпись: «Второй курс. Завершен тренировочный полет эскадрильи планетолетов «Гемма». Оценка – отлично».

Сам Базиола не мог похвастать такой оценкой. Он получил замечание от куратора за то, что не сдал в срок лабораторных расчетов и зря тратит машинное время. Куратор был прав: ничего путного из затеи Верблюда не получалось, но Базиола просто не мог оставить расчет на середине. Он даже не мог сказать, что его увлекла идея звезд-машин, ему хотелось докопаться – не до идеи, а до самого Верблюда.

Яворский пришел к Базиоле вечером, рассказал о полете, о штучках, которые устраивал у Венеры куратор, о том, как ему, Яворскому, пришлось около двух недель проболтаться в космосе на неисправном корабле. За неисправность отвечали техники с кораблей сопровождения, и это была хорошая неисправность, Ким нашел ее только на тринадцатые сутки, а потом двое суток исправлял.

Верблюд ни словом не обмолвился о своей просьбе, и Базиола тоже говорил на посторонние темы. Они ели виноград, болтали. Базиола вспоминал истории из студенческой жизни.

– Ты хорошо знаешь Басина? – спрашивал он. – Умнейший человек. Никто не знает, сколько институтов он кончил. По одним сведениям семь, по другим – одиннадцать.

– В том-то и дело, – со вздохом сказал Верблюд. – Он гений, у него стальная воля, и он настоящий теоретик. Он ничего не делает наполовину. А у меня только здоровье идеальное. Все остальное – так себе. Я и тебя заставил жечь машину зря. Ведь если бы что-то вышло, ты бы не молчал, верно?

– Д-да, – нехотя сказал Базиола.

– Вот видишь… А ты еще спрашивал, почему я не теоретик, – заключил Яворский.

Базиола промолчал. Его поразил этот неожиданный переход от стопроцентной уверенности к полному самоуничижению. Ему даже расхотелось доказывать, что рациональное зерно есть, но оно глубоко, до него нелегко добраться, ведь речь идет о звездах-машинах, и расчет, даже при эвристических программах, мало чем поможет. Думать надо, думать и думать. Базиола молчал. Он видел, что думать об этом Яворский больше не станет.