"Крылья" - читать интересную книгу автора (Астров Юрий)Глава пятаяЕдва Семен произнес следующую абракадабру: «Оговакул то сан ивабзи он еинешукси ов сан идевв ен и мишан мокинжлод…» и стал переводить дыхание, чтобы продолжить заклинание, в углу подвала раздался осторожный кашель, а затем тихий шепелявый голосок: «Ну, и хватит, чего уж там, хватит болботеть-то! Вот он я!». Семен Орестович резко обернулся, хотя ему страшно мешали чувалы с сенной трухой, в которую превратились бабкины травы за шестьдесят лет усушки и утруски на ее чердаке, — но никого не увидел. — Кто тут? — бесстрашно крикнул он, клацая зубами. — Не, ну ты вааще оборзел! — обиженно сообщил ему тот же голосок. — Враскоряку надо, и меж ног! Семен стал враскоряку, нагнулся и посмотрел в угол промеж ног. В углу сидело нечто… кот — не кот, пес — не пес, а вроде бы маленький лохматый человечек смотрел на него из угла вприщур и чуть улыбаясь, — ну, прямо как Владимир Ильич на елке в Горках. Семен уронил мешки, сверток с плащом и сел на пол. Человечек исчез. Посидев так минуты две, наш герой осторожно спросил: — Кина не будет? В углу что-то заливисто расхохоталось: — Молодец! Будет тебе кино! — А что, мне теперь все время на тебя через Житомир смотреть? — поинтересовался Семен. — Да нет, это не обязательно! — успокоил его знакомый голосок, и человечек снова появился. На этот раз — рядом с гостем. Сидя на корточках, домовой рылся в бабкиных мешках, перебирая сенную труху и комментируя обнаруженное, причем делал это с первомайским пафосом и неумеренной жестикуляцией. «Если бы он был лысый — вылитый бы Никита на трибуне ООН вышел!», — почему-то подумал Семен. Между тем человечек не умолкал: — Трава кавыка растет на пашнях и при полниках, собою в стрелу и выше, коловата, хохлата, по неи шляпы что шипьи, что иглы колется, не дастся простой рукою взять. Та трава угодна в дому держать и хоромы ставить на ней. А когда скотина вертится, положи с воском в шерсть и отыдет нечистый дух. И от черной болезни добра. Затем, отшвырнув сухой прутик загадочной кавыки и взяв в руки листики неизвестного происхождения, человечек продолжал: — Есть трава на земли именем иван, растет в стрелу, на неи два цвета: один синий, а другой красный, а листочки махинькие, как лепешки, по сторонам, и растет на старинных превеликих реках. Та трава всем травам царь: кто умом рушится, носи при себе, или кто издалека посекся; а корень — кто хощет избежать худым конем у доброго — тот корень держи при себе, и уедешь. С этими словами он отряхнул шерстистые ладошки о шести пальцах, взял из мешка какую-то недлинную и тонкую травиночку и продолжил: — Есть трава змеина, собою тонка, растет ничком по земли, цвет белой, мала, едва знать с землею. Хорошо с нею до чего коснется просить у людей, все сделается в твою пользу. Если будешь просить у мущины, то положь ту траву по правую пазуху, а если у женщины — то по левую. Терпение Семена истощалось, и, наверное, домовой это заметил. Он разогнулся, бросил мешки в угол и спросил: — И на кой ты сюда приволок это сено, человече? Я его не ем! — Вас хотел вызвать, — пробормотал Семен. — Ну, вызвал, и что дальше? — недовольным тоном произнес собеседник. — Скажите, Вы и вправду домовой? — на всякий случай спросил Семен Орестович. — А что, не похоже? — удивился тот. — Да домовой я, домовой, можешь не сомневаться. Сколько раз ты меня в детстве видел, а сейчас сомневаешься? Я ж к тебе и угомона приводил по вечерам, и дрему… Эх, люди, люди! Возишься с ними, возишься, так не то, чтобы «спасибо» сказать, они еще гадают — есть ли ты на самом деле… — Но нас же учили, что Вас не существует! — начал торопливо объяснять Семен. — А нас и не существует! — расхохотался домовой. — Не существует для тех, кто в наше существование не верит. Вот пока ты в меня не верил, меня для тебя и не существовало. А как только ты Салихвоновне поверил — я тут как тут! — Вот оно что! — удивленно воскликнул Семен Орестович. — Так, может, и тот свет есть? — А как же, есть, — успокоил его собеседник. — Для тех, кто в него верит. — Это что же выходит, — воскликнул Семен, — все на свете происходит по вере людей? — Совершенно верно, — заверил его домовой, — есть у людей такое свойство — творить мир этот по вере своей. Но, я так думаю, ты сюда совсем не за тем пришел, чтобы эти вопросы обсуждать. Вон как ты сильно меня вызвать хотел! Даже разрыв-траву у Салихвоновны выпросил! Страшна та трава… впрочем, это уже меня не туда занесло. Силу я у тебя вижу — не нашу Силу… Знаю, отец твой с фронта принес ее. Другие, ну, те, кто вообще пришел, аккордеоны тащили да иголки швейные, а то еще подметки на сапоги были в особой цене — а он вот Силу откуда-то приволок. Я поначалу чуть со двора вашего не сошел — слаб я против такой Силы. Но она спит, Сила-то! И лучше пусть себе спит. Не трогал бы ты ее. — Ну, как — не трогал? — не удержался Семен. — Ведь Сила же существует! А раз существует — у нее должен быть хозяин. — А может, он у нее и есть? — хитро прищурился домовой. — Сидит себе и ждет, когда какой-нибудь дурень начнет с этим плащом практиковаться. А потом — хапы! И — ай-ай-ай! — Потому-то я к Вам и пришел! — заволновался человек. — Ведь должны же Вы знать, как подойти к этой Силе, чтобы — приняла, допустила, раскрылась… А может, Вам и хозяин этой Силы известен? — Во-он ты куда замахнулся! — удивился домовой. — Да ты, паря, того… Ни инициации не прошел, ни искуса, ни посвящения, а туда же! Силу воевать удумал! Не знаю я хозяина Силы! Мало ли чего когда кто своей дурной башкой да немалым колдовским умением напридумал… Слыхал я от аеров, — а они спокон веку вихрями по свету гуляют, всю его подноготную знают, — был в давние времена в Прибалтике некий тайный Орден, «игроками» звались. Да!.. Серьезные дела значились за его членами!.. Только — это еще при матушке Екатерине Великой было — извели этот Орден под самый корень! Не любила матушка Екатерина всякие тайны, ежели они не ею устроены… Был у нее специальный пригодный для этого человечек — тайный советник Шекловатый Порфирий Порфирьевич, страшный человечек… Аеры говорили — он до того Ордена добрался… когда громил франкмасонов, Новикова со товарищи… Радищев еще много знал!.. Заткнули уста, заставили язычок прикусить… Да! Времена давние, времена страшные… Похоже, плащ твой — от них память! О давно прошедших временах домовой говорил, как о вчерашнем дне, а о давно умерших людях — как о своих близких знакомых. — А что это за «инициация», «искус», «посвящение»? — завороженно спросил Семен Орестович. — У разного народа это по-разному бывает, — заговорил домовой, немного помолчав и отпив наконец из бутылки, которую таки извлек из мешка с сеном. — У туарегов вот, к примеру, нужно воду в пустыне найти, пешком из песков выйти да еще льва простым копьем убить. Ну, там у бушменов инициация предполагает татуировку и обрезание… Но у них-то вера простая, они в Силу природы верят. А у нас, у русаков, чтобы доступ к Силе получить, несколько способов бывало. Самый короткий — но он же и самый опасный — это украсть у баенника шапку-невидимку! Однако это мало кому вообще удавалось… Жуткое это дело! Ведь баенник — это тебе не я! Ему ведь, почитай, лет уже не одна тыща, да и Егибабе он прямой родственник. А та — хозяйка царства мертвых! Так что — не советую я тебе на шапку баенника замахиваться, а то закусят тобой на очередном шабаше на Лысой горе… Да и где ты подходящую байну-то найдешь? Старые погорели все, а новая — не годится… Ведь в ней тогда баенник проживать начинает, когда там баба дите родит. Да-а, чего ты удивляешься? Это же ясно, как дважды два: раз свет на землю пущен, то и тьму пусти! Для равновесия в природе, как сейчас выражаются. А кто сейчас в байнах-то рожает? Вот то-то же, не годится эта идея ни по замыслу, ни по исполнению. — А тогда что же мне делать? — растерянно спросил Семен Орестович. — Да уж ладно, дай только подумать денек! — попросил домовой. — В общем, так: завтра придешь в это же время, да не в погреб, а на чердак. Сыро тут, шерсть влагой набирается, мерзну я. И траву больше с собой не тащи, не надо. Ну, теперь выпроводи меня назад. — А как?! — изумился собеседник. — Ну, вот тебе! — возмущенно воскликнул домовой. — Ты что, зеркала с собой не прихватил? — Да я понятия о зеркале не имел, — заверил домового Семен. — А зачем тебе зеркало? — Ты меня видал? — зло спросил домовой. — Конечно… — Ну, и как? — Ну, так… — неопределенно промямлил Семен Орестович. — В общем, домовой как домовой. Уж какой есть! — А брехунов сроду не любил! — сердито сообщил ему домовой. — Между прочим, это вы, люди, нас такими выдумали! В зеркало на себя смотреть противно! Как гляну — так и вылетаю. — Куда? — Куда, куда… Куда надо. — Нет у меня зеркала, — снова сообщил Семен печальную весть страдающему эстету. — А что, разве другого способа отправить тебя обратно нет? — Тебя под зад коленом били? — печально полюбопытствовал домовой. — А что, тебя надо… под зад коленом? — Нет. Просто то, что ты вначале по-нашему читал, надо прочитать наоборот, по-вашему то есть, — расстроенно ответил суседка. — Но эффект примерно такой… Да нам-то еще ничего, а вот ведьмы — так те вообще обмирают… Ну, ладно, чего там — читай! — А ты что — сам уйти не можешь? — озадаченно поинтересовался Семен. — А я сам не выходил! — рассердился домовой. — Меня ты позвал! Ты хочешь, чтобы я сам, своими руками, один разрешенный выход спалил? Не так у меня их много за год-то набирается!.. Читай! — Погоди, — задумчиво произнес наш герой. — Откуда ты слова-то эти знаешь — «инициация», «искус»?.. Небось, университет марксизма-ленинизма не посещал? — Посещал, посещал, — хохотнул человечек. — Когда твой батя вынес на чердак ненужную литературу, я с безделья всю ее прочел. А что за литература — помнишь? Папаша-то лектором-атеистом был, не говоря уж, что историком… Там не только Емельян Ярославский, а и Липс, и Фрэзер… Ну, ладно, делай дело-то! — Э-э, нет, — протянул наш герой, — ты вот что сначала скажи: затеялся я с этим делом, а даже не знаю, добрая Сила-то или злая? — Ты дурочку не валяй! — рассердился домовой. — Не маленький, образованный небось! Должен понимать: Сила сама по себе ни злой, ни доброй не бывает! Твоя задача — чтоб она тебя признала, чтоб ты ею управлять смог. Так долго мне ждать еще?! И Семен прочел (по бумажке, конечно): «Отче наш, иже еси на небесех! Да святится имя твое…», а когда повернулся к углу, домового уже не было. |
|
|