"Девятое кольцо, или Пестрая книга Арды" - читать интересную книгу автора (Аллор Ира)

Глава 8

Новые майар потихоньку осваивались в Благословенной земле Аман — публика, им подобная, просто по природе своей не была способна усидеть в четырех стенах. Они с головой окунулись в светскую жизнь Валмара.

Аллору она напомнила жизнь в Армэнелос: тот же высший свет, где все друг друга и друг про друга знают и в то же время никто ни о ком ничего не знает точно — так безопаснее. В Нуменоре-то он плевал на сплетни, окружавшие его имя, и делал все, что в голову взбредет.

При дворе многие его тихо ненавидели, но на открытый конфликт идти не решались: влиятельных друзей у него тоже было немало. Кроме того, его клинок остротой не уступал языку, так что изящного, изысканно отрешенного эльфинита старались не задевать. Даже неистовый дядюшка Ар-Фаразон до времени смотрел сквозь пальцы на его развлечения, понимая, что к королевской власти беспутный племянничек вкуса не имеет, находя администрирование занятием невыразимо скучным.

Уже позже все злое, что было в гордом потомке владетелей Андуниэ и Армэнелос, взяло верх: развлечения становились все более жестокими, клинок шел в дело все чаще, и перечить «светочу культуры» становилось все опаснее. Пьянки и оргии стали обычным явлением в его дворце, а дурман все больше вытеснял из сознания остатки объективности и снисходительности.

В Земле Аман все было несколько иным, да и он изменился, — но нишу стоило обустраивать, а это он умел. Мягко и ненавязчиво новые майар умудрялись оказываться в нужное время в нужном месте. Удивительные же перипетии их жизненного пути, которые невозможно было сохранить в тайне в Валмаре Многозвонном («Живо все раззвонят — поэтому, надо полагать», — заметил Аллор), создавали дополнительный романтический ореол уставших от жизни и потому довольно безопасных персонажей. Любые их выходки воспринимались как издержки покалеченной Тьмой психики, метания измученной души или надрывные попытки жить вопреки, — и прощались. «Нет ничего неуязвимее, чем полуправда… или полуложь — хотя это не одно и то же», — к такому выводу давно пришли оба урода и выродка, потомки светлейших родов.

Такими и появились они на пороге Блаженного края: страшная сказка Средиземья и — любительница страшных сказок. Живущие вопреки. Недомайар.

К Намо и Вайрэ (о Тирзэ и говорить нечего) они забегали свободно, были вхожи в Ильмарин, успели уже посетить Ауле и Йаванну, а также Ниэнну, а у Ирмо были приняты почти как родные — Мелиан наконец-то нашла потомка, хоть как-то напоминавшего о Лютиэни и удивительно похожего на нее самое.

Впрочем, у них с Эльдин, явных Феантури по сути, был чуть иной дар: если Мелиан была мастерицей защитных заклятий, Ирмо и Айо — мастерами грез и забвения, то Аллор — понимал. Для него большинство жителей Валмара были, по крайней мере, интересными собеседниками. Не роясь особенно в чужом сознании, он — видимо, в силу длительного опыта общения с разношерстной публикой без помощи чтения мыслей — умел вовремя сделать выводы, догадаться, когда и что сказать, а где промолчать, и это иной раз помогало не меньше. И он, и Эльдин, при всем своем умении болтать о чем угодно, умели слушать — и слышать.

На приеме в Ильмарин к Эльдин подошла Варда.

— Можно тебя на пару слов? — Тон ее, впрочем, особых возражений не предполагал: Королева Валмара к ним не привыкла.

Эльдин кивнула и выскользнула вслед за Вардой на широкий балкон, опоясывающий королевские чертоги.

— Чем могу быть полезна? — спросила майэ с легким поклоном.

— Да вот побеседовать хотела — это удивляет? — слегка улыбнулась Элберет, небрежно облокотившись на перила.

— Отнюдь. Почему я должна удивляться? Хотя… о чем беседовать Повелительнице Валмара с ничьей майэ с глазу на глаз?

— Значит, есть о чем. А с глазу на глаз… Допустим, так уютней. Ночная прохлада опять же. Приятно вот так постоять на балконе, полюбоваться на звездное небо… Кстати, наваждения тебя больше не посещают?

— Какие наваждения? — невинно округлила глаза Эльдин. — А-а… эти? Нет, с чего бы? Впрочем, если приснится, расскажу.

— Кому это? — насторожилась Варда.

— Вам, Королева, раз интересуетесь.

— Думаю, они тебя больше не потревожат. В Благословенных землях должно хорошо отдыхаться.

— Чем и занимаемся.

— И правильно. А наваждения… Если что, не вздумай ни с кем говорить об этом. Даже с Аллором. Поверь, для вас обоих так будет лучше.

— Меньше видишь — дольше живешь.

— Правильно. Приятно иметь дело с разумными созданиями. Я знала, что мы поймем друг друга, — мне и впрямь будет жаль, если с вами что-то случится.

— Право, неужели во мне есть что-то опасное для покоя Валинора?

— Смертным здесь места нет: они уходят Эру знает куда — и все. Говорят, до Второго Хора. Ты — исключение. И неважно, видела ты там что-то или нет, — никакого это значения не имеет, слышишь?! — прошипела Варда.

— Конечно, — посмотрела ей в глаза Эльдин. — Я прекрасно понимаю. Все будет так, как говоришь ты, Королева. Я знаю, что такое ответственность за близких…

Она резко замолчала — остро, как вспышка молнии, пришло осознание: Варда видела. То же самое. И не скажет никому. Манвэ должен вершить волю Единого без страха и сомнений — иначе как выдержать ответственность за кары и милость — столько времени? Даже не знающему по определению усталости Вале…

«Не плюй против ветра, не стой на пути у высоких чувств». Ни того, ни другого Эльдин делать не собиралась. Да, Аллор видел — ее глазами, но Варде это знать необязательно, а он сам отлично знает, когда следует помалкивать.

— Есть масса других интересных тем для беседы, кроме разговоров о всяких грезах, — сказала майэ вслух.

— И то правда, — странно взглянула на нее Варда. — Вернемся в зал — Королеве негоже столько отсутствовать. Чувствуй себя как дома, майэ.

Выйдя из пиршественного зала в соседнюю комнату, Аллор застал там Короля Мира. С легким поклоном майа собрался было ретироваться, но Манвэ остановил его:

— Подожди. Что ты здесь делаешь?

— Выскочил покурить в тишине.

— Ну так что же ты не куришь?

— Не хотел бы мешать вашему уединению.

— Не помешаешь. Одиноким можно быть и в самой обширной компании.

— Одиночество и уединение — не одно и то же.

— Не суть. В данном случае это не имеет значения. Сядь.

Аллор, изящным движением подобрав плащ, расположился в кресле напротив. Достав пахитоску, коими их щедро снабжала Мелиан, закурил. Манвэ рефлекторно потянулся к портсигару, но остановился. Слабости не пристали Владыке, и уж заведомо не стоило их проявлять перед этим странным майа.

— Скучаешь? — ни с того ни с сего спросил он.

— Отчего же? Хотя… возможно. Возвращаются старые привычки — а в свое время я был пресыщен светским общением.

— Здесь все же не Нуменорэ. Хотя в свое время Эон-вэ обучал твоих предков манерам.

— То-то все так знакомо. — Это прозвучало почти двусмысленно. — Немудрено, что потом нуменорский этикет задавал тон всему Средиземью.

— Ты часто бывал там? В Средиземье?

— Разумеется. Путешествия были одним из любимых моих развлечений. В пути даже время течет по-иному.

— Вот как… И как вам здесь?

— Пока интересно.

— Пока? — вскинул бровь Манвэ.

— А потом — привыкнем. Впрочем, надеюсь, что заскучать здесь не удастся. Не скоро, во всяком случае.

Манвэ пожал плечами.

— А почему ты здесь сидишь? Устал? — поинтересовался Аллор.

— Валар не устают. Впрочем, за двенадцать тысяч лет многое действительно становится… слишком привычным.

— Всегда можно найти способ развеяться.

— Или забыться? — усмехнулся Манвэ.

— Не думаю. Стоит ли что-то забывать — и возможно ли?

— Для многих — да.

— Многие — это не все.

— По себе судишь? Кстати, как было в Садах Лориэна?

— Очень мило. Хорошо, что они есть. Такое особое, смутно-спокойное, чуть грустное состояние, правда?

— Я там давно не был.

— Вот как? Впрочем, большинство идет туда, желая забыться и успокоиться, а тебе, Владыка, ни к чему искать этого: тебя ничто не тревожит…

— Мне не о чем тревожиться. Следовательно, и успокоение не требуется.

— А отдохнуть?

— От чего?

— От всего. Власть выматывает. По-моему, даже в Блаженной земле управление — не самое легкое дело. И не самое приятное.

— Как сказать. И какая разница: Единый назначил меня править Валинором — и я буду править, пока на то Его воля.

— Неизменная.

— Само собой. — Манвэ показалось, что во взгляде Аллора промелькнуло подобие сочувствия — фиолетовой искрой на дне холодно-синих глаз.

— А Средиземье никогда навестить не хотелось?

— Что нам там делать? История развивается своим чередом. К тому же мы отреклись от власти над людьми, когда… — Манвэ запнулся, что было необычно для его плавной, уверенной речи.

— Воззвали к Единому, чтобы решить нуменорский вопрос, — закончил Аллор спокойно, глядя мимо Манвэ. — Неважно. Незачем сейчас говорить об этом. — Майа выпустил струю дыма в окно. — Собственно, зачем тебе путешествия или Сады Грез: у тебя есть музыка, песни — ведь это прекрасно — творить гармонии звуков и слов…

— Я не музицирую, — проговорил Манвэ.

— Правда? Но почему же?

— Не хочется. Видимо, в этом нет необходимости.

— При чем тут необходимость? Ведь это — твоя суть?

— Моя суть — вершить Волю Всевышнего, — отрезал Король Мира, — а музыка…

— Лишь увлечение? Без которого вполне можно прожить?

— Вот и живу.

— Давно?

— Две эпохи.

Манвэ поморщился — впрочем, под личиной это было незаметно. О чем это они? И что он, Манвэ Сулимо, несет? Совсем распустился в последнее время. И все же — что-то располагало к беседе. Может, ощущение, что они играют по сходным правилам? Похоже, они и впрямь оба — игроки: Манвэ иногда чувствовал в себе эту странную приподнятость, заманчивую дрожь — как хищник перед прыжком… Правда, все реже. Казалось временами, что прибит к земле, — а ветер… Словно и не его стихия. А музыка? Тогда, в Предначальную, — песни, возникавшие так легко, из глубины души, что были — как дыхание. Казалось — невозможно дышать — и не петь. И звенела услышанная и развитая им тема в мелодии ветра, грохоте бури и шорохе молний.

Ну что пристал к нему майа — ведь неплохо вроде понимает, что к чему… Какое пение, какая музыка, если стал исполнителем? Казни и творчество — несовместимы. Взялся карать — отставь лютню. Он знал, что должен был поступить так, как поступил, — но за все надо платить. Собой. А песня… Спел он уже свою песню… Как говорят в Эндорэ — «твоя песенка спета»…

— Две эпохи, — протянул Аллор. — Да, конечно… И все же… Честно говоря, так хотелось бы тебя послушать — ведь ты не разучился? — Тон вопроса был риторическим.

— С чего бы вдруг? Но не слишком ли много ты себе позволяешь, майа? Что я, менестрель, чтобы играть тебе? — высокомерно бросил Манвэ, выпрямившись в кресле.

— Не мне, нет, Ваше Величество, мое нахальство не безгранично, но был бы рад присутствовать. А Сады Лориэна не помогут тебе, — добавил майа вдруг, — как и мне, впрочем.

Манвэ слегка оторопел от такой наглости, а Аллор продолжал:

— Ты слишком горд и силен, чтобы кто-то со стороны мог подарить тебе покой.

— А ты?

— А у меня просто тяжелый случай, — усмехнулся нуменорец, выдержав пристальный взгляд Короля.

Затем закурил очередную пахитоску. Хотел угостить Манвэ, но передумал: от него не ускользнуло бессознательное движение Валы, следовательно, коль скоро тот все же решил свое пристрастие не обнаруживать, не стоит дергать лишний раз — можно нарваться. Хорошо нарваться. А у Короля своеобразное чувство юмора…

— Прости, Владыка, я, наверное, устал. — Аллор поднялся с кресла. — Поищу Эльди. Если соблаговолите посетить нас, будем рады.

Церемонно поклонившись, майа вышел из комнаты.

Манвэ словно не отреагировал на его уход. Он сидел, глядя в одну точку. Закурил, сделал пару затяжек и потушил окурок. Встал, чтобы вернуться в залу, и застыл посреди комнаты. Петь? Как же… Злые, ехидные тексты, возникавшие в голове, Королю явно не подобали — когда-то он напевал их Варде, но скоро перестал: радости в общении это явно не добавляло, нечего спутницу жизни нервировать. Впрочем, неуловимым образом часть этих песен все-таки расползалась по Валмару — тихо, шорохом, на грани слышимости.

Или все же… Манвэ направился в угол и снял с верхней полки этажерки лаковую шкатулку. Надавив на углубление в крышке, отчего та откинулась с жалобным шелестом, Вала извлек оттуда две половинки флейты. Инструмент неплохо сохранился за более чем шесть тысяч лет — о блаженный воздух неувядающих земель, балрог их побери! Хорошая вещь флейта — говорить ничего не надо. Соединив обе части, Манвэ поднес ее к губам, дохнул. Больной придушенный писк. Вала скривил губы: «Сулимэ!» Где уж играть. То есть, конечно, буде он вернется к музицированию, все будут хвалить — в крайнем случае, ничего не скажут… Ах, Владыка снизошел до благодарно-восторженных слушателей, умиленных монаршими кротостью и незаносчивостью. Это работало — в давние времена. Теперь-то и так бразды правления Блаженным Аманом в его, Манвэ, изящном кулаке. А петь, как когда-то… для себя, для Творца, братьев и сестер и — в особенности — для нее, загадочной, словно хранящей какую-то чуть грустную тайну в уголках искрящихся переливчатым светом глаз… Нет, никогда больше.

Еще не было звезд, и глаза пока не с чем было сравнить. Он, первый влюбленный на юной Арде, имел возможность сравнить в обратном порядке: «Звезды — как твои глаза…» Первичное и вторичное…

Вот Варда теперь и не просит его — спеть или сыграть. Они одним повязаны. Да соображает ли почтительно-независимый недомайа, что вызывает к жизни? Думается, прекрасно соображает. Вот и не лез бы… Раздражение нарастало в Манвэ, как колючий комок, — сейчас бы и сорвать гнев на этом сокровище, да пока найдешь, вызовешь — а зловредный недомайа дальновидно смылся: истинный царедворец… А кому судить о музыке, так это… только спит его первый майа в дальнем покое в чертогах Ильмарин. Пронзительно похожий на того Айну Манвэ — когда еще не выковал корону опустошенный Ауле, не было еще королевских покоев на Ойлоссэ и лидерство его было поистине стихийным — «ветер веет, где хочет», — когда все собирались отдохнуть в Сады Ирмо и его, Манвэ, песни не смолкали до утра… Только если Сулимо был душой компании, то Златоокий был тих, словно погружен в себя. В свою музыку — ей он и был. Не изменился и потом, так что порядком уже изменившийся к тому времени Повелитель Арды легко отпустил его в Эндорэ — тяжело было временами смотреть в солнечные глаза… А потом… Потом была казнь: «Худую траву рвут с корнем» — так было заповедано. Не должно проявлять милосердие к противникам Замысла. И нет своих и чужих. Есть раскаявшиеся и нераскаявшиеся. Златоокий не покаялся.

Потом было больно. Он счел ниже своего достоинства загораживаться. Лишь бы Варду не задело — вместе все же творили… Оставалось надеяться, что нет, — как было на самом деле, он не узнал: притворяться Элберет умела не хуже него. Осталось только извлечь мятежника из залов Мандоса. Никто Короля не видел — там. А воскресший майа отшатнулся было и… в сон Манвэ мог погружать и без помощи Ирмо — глухой сон без грез и сновидений — только успели они встретиться глазами, и (показалось Владыке, что ли?) мелькнула во взгляде Златоокого жалость… Жалость?! Только не это! Не о чем им было разговаривать, нечего было делать мятежнику в Валмаре… Пусть лучше спит — без чувств и мыслей. Так лучше. А над Эгладором пронесся наотмашь ураган…

Манвэ злобно рванул пряжку плаща, словно именно это мешало дышать. Страстно захотелось что-то разнести. Ох, зря лезет недомайа не в свое дело — даже если допустить, что он не нарочно! Непонятно, что ли: так есть и будет — не осталось чувств — будет хладнокровие, нет творчества — остается власть, ушла любовь — пусть будет страх. Владыка Валинора бешеным волевым усилием оборвал поток мыслей. Хватит — ничего размышлениями не сделаешь. А срываться на Аллоре нет смысла, да и не по чину. И вообще хватит с него Эонвэ. А у Эонвэ с чего началось? Злость вновь поднялась в Манвэ песчаным режущим смерчем.

Он вошел в залу. Аллор был еще там и оживленно болтал с окружавшими его и Эльдин майар. Манвэ поманил его к себе, направляясь к ведущей на балкон двери. Выйдя, захлопнул ее и взглянул на майа. На лице того был лишь почтительный интерес. Положив руку на плечо Аллора, Манвэ стиснул его и прошипел:

— Не смей больше говорить мне о музыке, слышишь?

Личина почти не скрывала отнюдь не дивное сейчас лицо, еще более бледное от злости, глаза Короля яростно сверкали — пронзительно-синие.

Аллор спокойно стоял перед взбешенным Валой, внимательно глядя на него. Потом опустил взгляд:

— Прости, Манвэ, — я не хотел. Недооценил, не понял, что — так…

Манвэ застыл. Он ожидал испуга или дерзости, но огорчение и явно искреннее сочувствие? Но все равно — не Аллорово это дело. Ничье. Только его, Манвэ, и Единого.

Стальные пальцы Валы разжались.

— Ступай. И забудь все это. Я не желаю тебе зла. Но мое милосердие небезгранично. Между нами: оно очень ограниченно… Ты хорошо меня понял? — Манвэ вдруг почувствовал: его слишком хорошо поняли. Ему даже не потребовалось читать мысли майа, — а Аллор и не пытался закрыться.

— Как тебе угодно, Владыка. Я действительно сожалею.

— Ладно. Я не гневаюсь на тебя более, — с подчеркнутым высокомерием произнес Манвэ и вдруг добавил: — Но двери Ильмарин не закрыты для вас.

— И мое приглашение неизменно, — улыбнулся майа. Они вместе вернулись в залу, где продолжался пир.

Манвэ церемонно поцеловал Варду, а Эльдин прижалась к Аллору и больше от него не отходила.

Вскоре Повелитель Ветров почтил Владыку Судеб приватным визитом. Было о чем поговорить Аратар: Хранители все не возвращались. Следы Алатара и Паландо пропали уже давно — никаких вестей. Вполне возможно, что они тоже прониклись мятежными идеями и отказались от своей миссии — если не встали на сторону Тьмы. Но коли так, пусть лучше в Валинор не показываются. Конечно, всегда можно вытащить Саурона из-за Грани, воплотить и допросить, но едва ли он сообщит что-либо полезное. Впрочем, какая разница — Мордора все равно больше нет. А что касается Белого Совета, то давно уже пора бы быть в Блаженном краю Курумо, Олорину, Айвендилу… А также прочим причастным к этой истории.

В любом случае их возвращение будет исторически эффектным. Правда, предстояло выяснить, где какие эффекты обнаружатся и какие акценты придется расставить. Не склонный к разговорам Намо заметил только, что, по его ощущению, у Курумо какие-то проблемы. Какие — Намо не понял или не захотел сказать. Впрочем, Манвэ Сулимо и сам сможет разобраться, что к чему, — буде Курумо вернется.

— О да, я разберусь, — растянул в улыбке губы Король.

Он и сам чувствовал, что с главой Белого Совета не все ладно. По правде говоря, он, Повелитель Валинора, предпочитал не встречаться с Курумо взглядом — с тех пор, с конца Первой эпохи. Исполнитель с исполнителем. Репутация сотворенного Морготом майа была тогда восстановлена. Он, Повелитель, должен был обеспечить это, — и по заслугам. Ведь не его, Владыки, дело — приводить приговоры в исполнение. Майа справился с тем, чего убоялся его наставник — размазня Ауле. Все правильно, только сам Манвэ видеть его не хотел — несправедливо, конечно, поэтому и благосклонная личина для встреч с Курумо у него была сделана с особым тщанием…

— О чем задумался, Владыка Валинора?

— Так, ни о чем хорошем, — ответил Король. — Надо бы навести справки. Собственно, может, еще Аллора порасспросить: он-то, несомненно, многое знает?

Намо пожал плечами. Беспокоить лишний раз своего подопечного не хотелось. С другой стороны, если Манвэ решил добыть какую-то информацию, то он ее получит. Лучше уж если он, Намо Мандос, будет рядом… Аллор, конечно, и сам умеет направить беседу в удобное ему русло, но Манвэ в этом — мастер. «То-то они тогда спелись…» — подумал Вала, а вслух сказал:

— Почему бы не зайти к ним прямо сейчас?

Манвэ помнил о приглашении; ныне все складывалось весьма кстати: зайти заодно с визитом к Намо — неплохой повод для первого посещения. Вообще-то так глубоко в Залы Мандоса он еще ни разу не спускался. Но где свил гнездышко нуменорец, Король прекрасно знал. Ему стало слегка не по себе, но, разумеется, он не собирался обнаруживать это при Намо.

— Ну что же, пойдем. Вот и навещу их — Аллор давно приглашал.

Валар покинули чертоги Владыки Судеб и направились в глубь Залов по длинной узкой лестнице, казавшейся бесконечной. «И как они тут живут?» — подумал Манвэ.

Наконец спуск закончился, и они подошли к тяжелой узкой двери. Из-за нее еле слышно доносилось пение — слов было почти не разобрать. Манвэ прислушался.

Голос принадлежал Аллору.

Манвэ покосился на Намо, тот пожал плечами — похоже, они пришли не вовремя… Владыка тихо постучал.

Пение смолкло. Намо постучал еще раз.

— Входите, открыто, — раздалось из-за двери.

Валар вошли в слабо освещенную комнату. Свет лился со сводчатого потолка, и это были… звезды? Манвэ удивленно воззрился на них и лишь потом разглядел хозяина жилища. Аллор полулежал в кресле с высокой спинкой, на коленях его покоилась мандолина. Эльдин, подобрав ноги, сидела на широкой кровати с самокруткой в руке. Другой она придерживала кубок. Такая же пахитоска с зельем дымилась в пальцах Аллора. На столе стояла полупустая бутыль вина, а еще одна, пустая — на полу. Пепельница была полна окурков, и комната тонула в клубах опалового дыма. Не нужно было особой проницательности, чтобы понять, что пара явно не в духе, если не сказать больше. Аллор был бледен и мрачен, Эльдин с сочувствием бросала на него взгляды из-под полускрывших лицо бронзовых локонов.

Валар смущенно остановились на пороге. «Лучше было все же не заходить», — подумал Намо.

— Мы, похоже, не вовремя… Зайдем в другой раз… — проговорил Владыка Судеб.

Аллор поднял глаза на высоких посетителей.

— Отчего же, проходите, садитесь. Сожалею о таком приеме, но…

— Что-то случилось? — спросил Намо, уже понимая, в чем дело.

— Ничего — уже ничего. Просто три тысячи сто сорок один год назад не стало Нуменорэ.

Манвэ и Намо уселись в кресла напротив. Даже умеюший вывернуться из любой неловкой ситуации Манвэ не знал, что сказать. Какие там расспросы о Хранителях… Майа налил вино в два кубка, подвинул их Валар. Темная жидкость напоминала венозную кровь.

— Помянете с нами Эленну? Хотя — к чему вам? Это я из вежливости…

Намо опустил голову, Манвэ скрестил руки на груди. Все же слово было за ним: он Король.

Нуменор — он хорошо помнит все: возмущение, гнев, обида… Страх? Нет, пожалуй, но боль и отчаяние… «И они — тоже…» И ничего не сделать. Убеждать — не слушают, воевать — не по чину. Воззвал — посоветоваться и — хотелось уйти и не быть: «В руки Твои…» Волна… Так?! Окаменевший Эонвэ. Стыд — жгучий, хлесткий, как плеть. Не смогли ничего — нет вам места на Арде… А где еще их место?.. Резанувшее ощущение ненужности, чуждости и — бездомности…

А что сказать теперь последнему нуменорцу, восставшему из преисподней вечным напоминанием об Андор-Акаллабэт-Аталантэ…

— Не надо ничего говорить, — произнес майа, — нет смысла.

Глаза Манвэ потемнели. Намо беспокойно взглянул на него.

— То есть нам нечего сказать, так? Да, ты прав, наверное. Что тут скажешь? Что пытались по-хорошему? И послов посылали, и знамения… Что не дал нам Единый права распоряжаться сознанием людей без их ведома? Что воззвали, не представляя, каков будет ответ? Что почувствовали себя — впервые — изгнанниками и чужаками — мы, творившие каждую травинку в этом мире?

— Я же сказал, что ничего говорить не стоит, и кто я, чтобы Могущества Арды оправдывались передо мной? Я что, не понимал, что Ар-Фаразон — старый маразматик, замороченный Сауроном и собственной гордыней и страхом? Что вы-то не стали бы рвать на куски тело Арды? Мы просто поминаем место, где я жил и умер. И еще много других людей. Не воинов, не политиков — просто людей. Но что делать? Лес рубят, щепки летят… — так ведь?

— Щепки… Да — ни Нуменорэ, ни Амана больше нет на Арде — в Средиземье то есть… Так платят за бессилие. Разорвалось, раскололось…

— Все понятно… То есть можно понять. Просто нет тех улиц, кабаков, площадей, нет тех людей и того состояния — того, что для меня называлось — дом, Нуменорэ, сколько бы я его ни презирал… Того надрыва, того излома — мы ощущали себя глубоководными рыбами, которых у поверхности разрывает от недостатка давления… И теперь…

Намо повернулся к Эльдин:

— А ты? Тебе что в этом? Просто сочувствуешь?

— Мы, родившиеся в изгнании, выросли на сказаниях и легендах об утраченной земле, Мар ну Фалмар… Теряя что-то, пытаешься скрупулезно удержать все, что можешь, — не всегда умело, впрочем. В Арноре, как в любой диаспоре, нуменорская культура застыла на образцах, скажем так, периода расцвета, то есть до Тени. Не надо, полагаю, объяснять, что копии в большинстве случаев хуже оригинала. Гондор и Арнор не исключение. С другой стороны, родители еще помнили Нуменорэ. Ругая, как подобает Верным, тамошние нравы и образ жизни, они все же были привязаны к нему — чем угодно: модой, манерами, бытом… Вот и для меня это было, с одной стороны, навязчивым призраком прошлого, с другой — увлекательной стариной… Потом, правда, Аллор порассказал… Вот тогда все и ожило — когда его слушаешь, словно наяву все видишь… Впрочем, даже если бы я была уроженкой Ханатты — мне достаточно, что это его родина… Звучит жутко сентиментально, но коль скоро задан вопрос… Да все равно дун-эдайн в Валиноре только мы двое — кому ж еще древний погибший Запад помянуть. — Она закурила новую самокрутку. — Ну так что, выпьете с нами, Могущества Арды?

Валар подняли свои кубки и все четверо выпили, не чокаясь, до дна. Вино слегка горчило.

Намо посмотрел на Аллора. Тот пожал плечами:

— Каждый год вот такое. Места себе не находишь. Хоть и не видел я этого вживую — уже в Мордоре был, — но внутренне — наблюдал. «Я, должно быть, много грешил, только — чем заслужил я кару видеть, как в грозовой тиши выше башен — волна восстала?» Так мне и надо, конечно, но — не привыкнуть. А в Мордоре в эти дни к нам и подходить боялись, и не только в Мордоре. В те ночи мы мстили тем, кто жив, когда Нуменорэ и мы — мертвы… Это не пережечь. И вином не залить. Впрочем, я и не хочу ничего забывать. И права не имею. Ладно, не обращайте на нас внимания, господа, это скоро пройдет… до следующего года…

Майа облокотился на стол, положив подбородок на сцепленные кисти рук. Он был абсолютно трезв — была бы пьяная истерика, было бы проще: начать утешать или, наоборот, наорать, встряхнуть, наконец. А тут, когда на тебя смотрят с пониманием, когда не можешь каяться — и с чего, да и не требует никто, а история не терпит вопроса «А если бы?..», и ни к чему его задавать, и некому, разве — т-с-с! — потому что все они — в изгнании и в то же время взаперти, ни влево, ни вправо. Все, приехали.

Вдруг Манвэ протянул руку к мандолине:

— Сыграю что-нибудь, пожалуй…

Аллор внимательно взглянул на него и протянул инструмент, не выразив никакого удивления. «Умно с его стороны», — подумал Король.

Он провел по струнам кончиками пальцев, подкрутил колок, попробовал звук, словно сверяя его с внутренним камертоном, взял несколько аккордов. Мандолина зазвенела — странно, звуки были на грани того, что можно извлечь из струны: шелест, вздох — или всхлип, звон ледяной поземки… «Привет тебе, мой печальный дом», — слова падали, дробились. Песня была о том, невысказанном, что висело в прокуренном воздухе бывшей темницы, освещенной светом нездешних звезд. Ткалась паутина знаков и образов. Дом, которого больше нет. О ком и кому пел Повелитель Ветров? Обо всех и — всем. Песня прорастала горькими травами, промывала глаза дождем, сушила их ветром… Хотелось не быть, уйти вот так, как кровь, по капле… Будто лопались с тихим звоном кровеносные сосуды — почти на грани наслаждения свободой…

Слова смолкли, но музыка продолжалась, заполнив собой воздух, сплетаясь с нитями дыма, хотя тонкие пальцы Валы, казалось, едва трогали струны. Намо, скрывая изумление, незаметно всматривался в лицо Манвэ, сейчас отрешенное, почти беззащитное: полуопущенные веки приглушили холодный блеск глаз.

Владыка Судеб резко оборвал мысль — не пришло бы Королю в голову уловить это: не простит. Беззастенчиво проникая в чужое сознание, свое он огородил железной стеной. Надо не дорожить своей шкурой нисколько, чтобы попытаться влезть в душу Манвэ Сулимо. А какие там мороки бродят — лучше не гадать. Даже ему, Владыке Судеб. И все же — задумчивое лицо Короля было вдохновенно-красивым, — впрочем, может, и это — личина? Но зачем? Для кого? Для скорбных майар или для него, Намо? Он же ничего не делает просто так! А… Владыка ведь хотел расспросить про Хранителей… Для сбора информации ничего нет лучше доверительной беседы: дешевле обходится. Или — неужели (невероятно, но — вдруг?) это искренне… Но почему — с ними? Откуда доверие?

Намо не знал, что думать. Ирмо бы сюда, может, разобрался бы. И если Владыка и впрямь проникся, раскрылся хоть немного, — не припомнит ли он это майар — потом? А гнев Повелителя Ветров страшен.

Манвэ прикоснулся к струнам в последний раз — тихий, чуть надтреснутый звук растекся по комнате и исчез, словно просочившись сквозь каменную кладку, — и, открыв глаза, пристально посмотрел на присутствующих.

Аллор и Эльдин, сидевшие неподвижно, пока длилась песня, зашевелились, словно очнувшись от сна. Майа утвердительно кивнул головой, провел узкой ладонью по лбу, словно стряхивая что-то.

— Откуда эта песня? — севшим голосом прошептала Эльдин.

— Неважно. — Взгляд Короля обрел прежнюю жесткость, лицо вновь было бесстрастным. — Ветром занесло, — усмехнулся он. Затем встал, Намо последовал за ним. Аллор поднялся с кресла.

— Спасибо, — сказал он, глядя в глаза Манвэ, и наклонил голову. — И тебе спасибо, Намо.

— За что? — поднял брови Владыка Судеб.

— Хотя бы за то, что зашли.

Эльдин снова наполнила кубки и поднесла их Валар. Те выпили — стоя.

— Нам пора, — сказал Манвэ. Намо согласно кивнул.

— Уже? — протянула Эльдин. — Жаль. Майар слегка поклонились.

— Заходите еще, мы веселые будем, примем как подобает…

Манвэ усмехнулся, Намо кивнул, и Валар скрылись за дверью.

Подъем был бесконечней спуска. На одной из площадок они остановились, и Король, глядя в упор на Владыку Судеб, произнес:

— Удивляешься, Намо? Гадаешь, какие у меня мотивы?

— Отчего же? — попытался отделаться вопросом на вопрос Намо.

— Оттого, что тебе это свойственно — размышлять о причинно-следственных механизмах бытия.

— Да, это моя суть. Но есть вещи, о которых не стоит слишком много думать, — правда?

— Святая и истинная правда, Намо.

— Только один вопрос: это — твоя песня, Манвэ?

— Допустим. И что с того?

— Ничего. Не знаю. И размышлять не стану. А из моих Залов ничего не выходит, если нет на то указаний свыше, через тебя идущих. Ты это хотел услышать?

— Я это знаю, Владыка Судеб.

Манвэ снова зашагал вверх по лестнице, Намо двинулся следом.

Вскоре подъем закончился. В лица Валар дохнул по-рассветному терпковатый ветер, край неба уже еле заметно посветлел. Недалеко от чертогов различался силуэт огромного орла. Завидев господина, мощная птица встрепенулась и направилась навстречу Вале. Манвэ легко вскочил на широкую спину.

— До встречи, Намо. — Его светская улыбка была еле различима в темноте.

— До встречи, Ваше Величество.

Орел резко взмыл в небо, волной воздуха пригнув близлежащие кусты, и полетел в сторону Ойлоссэ.

Намо посмотрел ему вслед. Потом, нахмурившись, развернулся и направился к себе в чертоги.

Беспокойство нарастало. Странные события творятся в последнее время в Благословенной земле, и Владыка Судеб своим, как правило, безошибочным чутьем ощущал, что это еще только начало. Чего — каждый раз что-то мешало ему додумать. Подобие страха? Почему-то все это казалось ему связанным с появлением новых майар. Может, поэтому не хотелось пытаться раскручивать эту нить дальше.

«Будь что будет, — подумал Вала. — Не трогай грядущее, и оно тебя не тронет. Возможно».

Представители народа дун-эдайн лежали на кровати, тесно прижавшись друг к другу. Острое ощущение горечи уступило место опустошенности. Впрочем, занозой засело внутри чувство тревоги — хотя, наверное, оно было всегда, не давая особо о себе знать.

— Какая песня, — задумчиво сказала Эльдин, — все, что сказать хотелось… Откуда Манвэ ее взял и почему — спел?

— Дополнительный вопрос: кому — спел? Ощущение, что мы, наше сегодняшнее застолье — подходящие обстоятельства, не более.

— Вечно мы оказываемся этакими провокаторами… Но ведь не нарочно же: кто же знал, что их именно сегодня нелегкая занесет? И ведь это прекрасно было: казалось, рвется что-то, освобождает, отпускает, — всплакнула бы, да не вышло…

— А песня, похоже, его. Впрочем, неудивительно: он же поэт и музыкант. — Аллор поежился. — На две эпохи лишить себя самого необходимого. Души.

— Две эпохи? Это… с тех пор?

— Видимо, себя он тоже судил — сам. А пел он не нам… То есть нам, но… Гибель Нуменорэ все-таки сильно задела Аман. Выбила стихии из живого мира. Творцы — изгнанники…

— Нам еще Могущества Арды жалеть — дожили, — развела руками Эльдин. — Ну почему, действительно, всех их именно жалко? Никого нет с неискалеченной душой.

— Главное, чтобы они этого не заметили: тот же Манвэ голову оторвет — и я его, кстати, понимаю. Когда балансируешь на грани истерики, по плечу погладить достаточно, чтобы в эту истерику обрушиться — и надолго. А они в большинстве своем на пределе. Тут боль и надрыв в воздухе висят — я здесь действительно ощущаю себя как дома. Может, поэтому сегодня так и накрыло — особенно сильно. Сорвался — извини, кстати, выплеснул еще это на тебя.

— И ты туда же! — Майэ сердито тряхнула головой. — А на кого? Мне что, чужое все это, кстати? Да, между прочим, с тобой плакать веселее, чем с иными радоваться. Вот. А ну быстро мне тоже что-то хорошее скажи, — улыбнулась она.

— Все хорошее банально.

— А я заказывала не оригинальное, а именно хорошее.

— Я люблю тебя, Эльди. А еще не могу и не хочу без тебя не только плакать, а вообще что-либо делать.

— Знаешь, Аллор, удивительное дело, — с серьезной миной сказала Эльдин, — некоторые вещи не приедаются. Она расхохоталась: — Повтори еще!

— Лю-блю! — похлопал ресницами Аллор.

— Еще!

— Лю-блю! Люблю-люблю! Между прочим, есть еще много вещей и явлений, которые не приедаются.

— Ага, — усмехнулась Эльдин и принялась деловито расшнуровывать ворот его рубашки.

«Взгляд, конечно, очень варварский, но верный…» — ухмыльнулся майа, привлекая ее к себе.

Манвэ вгляделся в лицо спящей (выучилась в Лориэне!) в своем покое Варды — чуть грустное, с еле заметной складкой между бровями, но, как всегда, безупречно красивое. Ему захотелось поцеловать лучистые глаза, прикрытые словно бы полупрозрачными веками, но он подавил это желание. Он был неизменно любезен с ней и ровен, но чувствовать себя раскованно и открыто не мог уже нигде и никогда. Оберегая от неприятных разговоров, терял — но… Что же, они давно вместе и их браку ничто не угрожало и так — по определению. Да и куда они друг от друга денутся…

Манвэ вышел из покоев Королевы на балкон и, закурив (наконец-то!), уселся в углу прямо на пол. С востока наваливалось Солнце.

Заметив в другом углу недопитую бутылку (вардина, что ли? Только не хватало!), он открыл ее и глотнул, отсалютовав ею в сторону, где находились сейчас другие изгнанники, из-за которых он сегодня пел.

Солнце осветило стройную фигуру в синем плаще, застывшую на балконе, залило потоком слепящего сияния. Манвэ резко поднялся и широким, летящим шагом направился к себе.

«Можете начинать без меня», — обратился он мысленно не без ехидства к просыпающемуся Аману и закрыл тяжелую дверь, погрузив спальню в полумрак. В чем, собственно, дело? Все было как всегда, просто закончилась еще одна ночь.