"Кореллианская трилогия-1: Западня" - читать интересную книгу автора (Аллен Роджер Макбрайд)

Глава тринадцатая РАЗГОВОР ПРИ СВЕТЕ ФАКЕЛОВ

Обед закончился. Прошел он не слишком весело. Из-за того, что пришлось накладывать повязки и пластыри на Хэна, они опоздали к назначенному сроку. Официальный прием превратился в военный совет.

Не способствовал непринужденности атмосферы и шум, доносившийся с улицы. Несмотря на то что обеденный зал находился на шестом этаже резиденции, крики и пение были настолько громкими, что не обращать на них внимания было невозможно. Все перешли в личный кабинет генерал-губернатора, куда шум доносился еще явственнее. Собравшиеся перестали делать вид, будто ничего не слышат. Убавив освещение в комнате до минимума, чтобы лучше видеть происходящее, а самим при этом оставаться невидимыми, они наблюдали за разворачивающимися событиями из окна. Хотя стекла считались пуленепробиваемыми, всем было явно не по себе. Колеблющееся пламя факелов освещало лица присутствующих в кабинете, которые смотрели на толпы громил.

— Они снова здесь, — печально проговорил генерал-губернатор Микамберлекто. — Пришли и этой ночью. А я не смею, да, не смею вызвать силы обороны или службу общественной безопасности. Я даже не знаю, на чьей они стороне. Более того, я почти уверен, что они больше не поддерживают меня. Если бы я вызвал войска, то не исключено, что и они присоединились бы к смутьянам.

Он вздохнул, прижавшись худым плечом к оконной раме и взглянул на демонстрантов, собравшихся внизу. Звук этот расстроил Лею больше всего. Это был вздох усталого чиновника, покорного судьбе и оставившего всякую надежду на лучшее. Одного этого вздоха Лее было достаточно, чтобы понять: дело проиграно.

Лея и Хэн стояли рядом с Микамберлекто и тоже разглядывали толпу. В воздухе еще висели серые клубы дыма, чучело Микамберлекто все еще тлело, хотя оно было так затоптано, что нельзя было узнать, кого оно изображает.

Демонстранты, одни только люди, причем в большинстве своем мужчины с факелами в руках, ходили вокруг резиденции генерал-губернатора. Факелы коптили, и дым висел в неподвижном вечернем воздухе, отчего ночь казалась темнее, чем была в действительности. У тех демонстрантов, которые не несли факелов, в руках были лозунги и транспаранты, содержание которых было направлено против дроллов и селониан.

Снова послышалось пение, если только можно было назвать это пением. На этот раз оно звучало громче. Тексты песен были грубые, непристойные и, мягко говоря, не выражали ни малейших симпатий в адрес Новой Республики. Прокричав заключительные, особенно оскорбительные для властей строки, демонстранты принялись вопить «ура» себе, любимым.

— Они будут продолжать, продолжать это безобразие еще довольно долго, — заметил Микамберлекто. На интерлингве он говорил почти без акцента, правда, иногда используя грамматические обороты и порядок слов, свойственные фрозийскому языку. В особенности это было заметно по его манере повторять отдельные фразы для пущей выразительности. — Демонстрация эта продлится еще какое-то время, какое-то время, — продолжал генерал-губернатор. — Только ничего нового уже не будет. Не будет ничего такого, чего вы уже не видели. Будут петь и горланить, выкрикивать лозунги, напьются, затеют драку, примутся бить стекла, а потом уберутся восвояси туда, откуда пришли, до следующего раза. Но нынче ночью, нынче ночью на улицах вряд ли будет безопасно находиться. — Покачав невесело головой, Микамберлекто прибавил: — Боюсь, вы выбрали не очень-то удачное место, не очень-то удачное место для отдыха.

Микамберлекто был фрозийцем, а фрозийцы не отличались излишним оптимизмом. Никто не сомневался в их бескорыстности, честности и трудолюбии, но их отличал несколько меланхолический склад характера. Правда, оснований для того, чтобы предаваться веселью, не было.

— Толпы эти ничего хорошего не предвещают, — заметила Лея.

— Совершенно верно, ничего хорошего, — согласился Микамберлекто, отворачиваясь от окна и садясь за свой рабочий стол, который был чересчур велик для него. Микамберлекто был типичным фрозийцем — рослым, тощим, похожим на какое-то огородное чучело, на треть выше Хэна. Фрозийцы были существами, относившимися к гуманоидному типу, хотя и непривычно высокими. В отличие от людей, на руках и ногах у них был дополнительный сустав, и поэтому их движения казались постороннему человеку неестественными. Наблюдать Микамберлекто сидящим в кресле, сложа руки, скрещенные во вторых локтевых суставах, было поистине странным зрелищем.

Все тело Микамберлекто было покрыто короткой золотисто-бурой шерстью. Уши у фрозийцев были едва заметны, темно-карие глаза широко расставлены. Нос — на конце вытянутого лица, похожего на морду животного, рот — небольшой и беззубый — словно бы не желал конкурировать с великолепным носом. Длинные черные бакенбарды соединялись с колючими усами. Микамберлекто задумчиво повел носом, отчего энергично заходили усы.

— Тут всегда такие беспорядки? — спросил Хэн.

— И да, и нет, — отвечал Микамберлекто. — Да будет вам известно, что даже сейчас, в эту минуту, город Коронет на девяносто пять процентов тих и спокоен. В каких-нибудь четырех кварталах отсюда никто даже не знает, что прошла очередная демонстрация. Однако были иные времена, когда я уверял своих гостей: город спокоен на девяносто девять процентов. Положение ухудшается, может произойти взрыв, очень мощный взрыв. Клянусь родной планетой, я хотел бы отменить торговую конференцию. Но теперь слишком поздно. Делегаты уже находятся в пути, и мы, обитатели Новой Республики, не вправе, да, не вправе ударить в грязь лицом. Нет, не вправе.

— Пожалуй, должна согласиться с вами, друг Микамберлекто, — отозвалась Лея, повернув голову через плечо. Она продолжала наблюдать за факельным шествием, обвивающимся вокруг здания. — Мы не представляли себе, чтобы тут могло твориться подобное. Нам следовало отменить поездку, но после драки кулаками не машут.

— Из-за чего же все это началось? — спросил Хэн, повернувшись спиной к окну. Поворачивая голову, он сморщился от боли и двигался с трудом: стычка с громилами давала о себе знать. — Никто не может мне этого объяснить. Планета, сектор должны жить в богатстве. У нее есть все, что необходимо для этого: природные ресурсы, таланты, капитал для инвестиций. Прежде планета была богатой и наслаждалась мирной жизнью. Так что же произошло?

Микамберлекто выразительно пожал плечами.

— У нас на Фрозе есть такая поговорка: «Дела плохи, когда вопросов больше, чем ответов, но еще хуже, когда ответов больше, чем вопросов». Задайте мне один вопрос, и я дам вам десяток, сотню ответов. — Вытянув длинную руку в сторону окна, он показал в сторону демонстрантов. — Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из этих вот «гуманистов» смог задать хотя бы один вопрос, хотя бы один. Что касается меня, то я мог бы сказать, что экономика в плачевном состоянии, что народ обозлен и расстроен, что он стал чрезвычайно нетерпим и так далее.

— Да, все это правда, — отозвалась Лея. — Но это лишь симптомы, а не причины.

— Совершенно верно, совершенно верно. Действительно, экономический развал, вызванный минувшей войной, является наиболее очевидной, да, самой очевидной причиной настроения в обществе, но корни уходят глубже, гораздо глубже. Без сильного внешнего руководства сохранить мир, удержать в повиновении разного рода диссидентов и возмутителей спокойствия так же невозможно, как выйти из лабиринта без проводника. И виноваты в этом не только «гуманисты», затеявшие это факельное шествие. Другие расы тоже приложили к этому руку. Из числа дроллов и селониан, а не только людей, выдвинулись свои демагоги. И все они пытаются посеять страх и недоверие к остальным расам. Но все эти ответы нам ничего не скажут, ничего. Вопрос ваш касается лишь внешних симптомов, а не самой болезни. Мне кажется, настоящий ответ в том, что вы задали неправильный вопрос. Полагаю, вам следовало поставить его таким образом: почему ничего этого не происходило раньше, до настоящего времени?

Хэн нахмурился, садясь в кресло напротив рабочего стола Микамберлекто.

— Продолжайте, — проговорил он.

— Вопрос очень простой, — отозвался фрозиец. — Он сводится к следующему: какие изменения сделали возможным такой хаос? И ответ на него тоже простой — падение Империи. Больше не существует верховной власти, принуждающей каждого держаться в определенных рамках. В течение долгого времени к голове каждого кореллианца был приставлен пистолет. «Делай вид, что ты любишь своего ближнего, иначе мы тебя убьем», — твердила имперская власть. Не допускалось никакого недовольства, никакого недовольства, верхушка общества поддерживала этот порядок, низы терпели. Не допускалось никакого прогресса. Экономика разрушалась с нарушением торговых связей, да, разрушалась, и общий уровень жизни падал все ниже. Именно это усугубляло кризис, но вызвало его совсем другое.

Лея выглянула в окно. Стало совсем темно, лишь отблеск факелов рассеивал тьму. Отвернувшись от окна, она пересекла кабинет и села рядом с мужем.

— Я не уверена, что все то, что вы сейчас говорите, мне по душе, но все же продолжайте.

— В течение тысячелетий все расы, населяющие Кореллианский Сектор, жили под надежной защитой правительства Старой Республики, а затем Империи. Но началась война, война началась, и Империя пала. Тут у нас проходили бои, но недолго. Здесь имперская система просто зачахла. Перестала существовать, словно воздушный шарик, из которого медленно выходит воздух. Поскольку имперское правительство перестало управлять страной, сектор был предоставлен своей судьбе, своей собственной судьбе. Наша распрекрасная Новая Республика назначила меня на пост генерал-губернатора, но какими средствами я располагаю для того, чтобы управлять? Кто мне может в этом помочь? За последние годы кореллианцы совершенно перестали со мной считаться. У меня огромная, просто огромная нужда в знающих, политически благонадежных кадрах. Не хватает людей с ярко выраженной прореспубликанской.ориентацией, которые смогли бы занять все правительственные должности или пополнить кадры сил внутренней безопасности. Я вынужден нанимать на службу прежних имперских чиновников и военных. Хуже того, каждая, чуть ли не каждая из этих группировок, место которым в тюрьме, пользуется услугами своего рода наемников. В большинстве своем это бывшие военнослужащие — Империи, но есть среди них и военные, вышедшие в отставку из вооруженных сил Республики. Но мало кто из них по-настоящему лоялен по отношению ко мне и Новой Республике. Вот почему людям стало известно, что мои чиновники и военнослужащие не выполняют мои распоряжения. При Императоре генералы и чиновники одновременно занимали несколько должностей, приносивших им власть и влияние. Они были директорами фабрик, управляющими фирмами, входили в состав разного рода контрольных палат. И сейчас, несмотря на то что они лишились своих имперских должностей и привилегий, они по-прежнему пользуются властью, которую дают им побочные должности. Мы твердим, что Империя мертва, но здесь, на Кореллиане, тело Империи продолжает жить и после того, как ее голова отрублена. По-прежнему существуют всякие маленькие начальники, занимающиеся тем же, чем они занимались всегда. Но теперь эти полицейские чиновники и бывшие имперские бюрократы не несут ответственности ни перед кем, ни перед кем вообще. Ведь высшего начальства, которое может наказать их, если они зарвутся, больше не существует. И они входят во вкус от своей безнаказанности. Они могут мстить, мстить за зло, причиненное им пять, десять, двадцать, сто лет тому назад, чувствуя себя при этом в полной безопасности и зная: имперские штурмовики не взломают их дверь и не арестуют их. Вот в чем корень зла.

Испокон веков именно сильное центральное правительство удерживало различные расы обитателей Сектора от взаимных нападок. Империя не симпатизировала расам, отличным от человеческой, но еще больше не симпатизировала бунтам, направленным против негуманоидов. Они были вредны, очень вредны для торговли и предпринимательства. Люди поняли, что если они начнут устраивать беспорядки, то будут наказаны. Потому-то они не устраивали их. Все три расы обитателей Кореллианы жили в согласии и мире, потому что их принуждали, силой принуждали жить в согласии и мире. Теперь никто не принуждает их к этому. Настали плохие времена. Обитателям системы необходимо винить в этом кого-то, искать козла отпущения. Вот они и винят во всех бедах друг друга.

Во время войны кореллианцы стояли перед выбором — встать на сторону приверженцев Республики или оставаться верными Императору. Теперь же представители всех рас, населяющих систему Кореллианы, задают себе вопрос: а зачем им вообще нужна какая-то верховная власть? — Микамберлекто показал на окно. — Они начинают задавать себе вопрос: зачем же оставаться в составе Новой Республики, если она не в состоянии навести порядок? Почему бы не жить отдельной планетой и иметь собственное, местное правительство?

Хэн невесело покачал головой.

— Не могу этому поверить. Если я выгляну из окна, то увижу все это. Я знаю, что все это происходит на самом деле. Но я не верю своим глазам. Я родился и вырос в едином Кореллианском Секторе…

— Вряд ли это так и было, — возразила Лея. — Микамберлекто прав: имперское правительство заставляло кореллианцев делать вид, будто они едины и живут в мире.

— А теперь им — вернее, нам — незачем более притворяться. Невероятно.

— Невероятно, возможно, зато истинно. Пять Братьев, обитаемые миры Кореллианской Системы на грани анархии. Мир между тремя основными расами, населяющими Систему, — людьми, селонианами и дроллами, — который в принудительном порядке поддерживался в течение многих поколений, теперь нарушен.

Лея посмотрела на мужа. Ей незачем было прибегать к своим способностям Джедая, чтобы понять его боль, оцепенение, охватившие его. То, что происходит, достаточно неприятно для нее. Но как, должно быть, страдает при виде всего этого Хэн. Однако для Леи гораздо более тревожным было не зрелище беснующейся толпы, а слова Микамберлекто. Вся ее жизнь была сосредоточена на выборе между Республикой и Империей. Вечный вопрос заключался в том, какой должна быть верховная власть, а не в том, необходима ли она вообще. Теперь все было иначе. Мысль о суверенитете планеты начала завоевывать умы здешнего населения. Не нужно иметь особенно богатого воображения, чтобы представить себе, с какой скоростью она начнет распространяться.

— Микамберлекто, мы не можем допустить этого, — проговорила она. — Если позволить Кореллианскому Сектору разделиться на составные части, то идея сепаратизма может распространиться и привести к повсеместному хаосу.

— Она уже начала распространяться, — произнес Микамберлекто еще более мрачным тоном. — Сообщества всех трех рас — а также и других рас, населяющих Кореллианский Сектор, — начали создавать независимые государства в системах Останцев, которые окружают нас. Ряд планет уже отделились от сектора, отделились и отказываются подчиняться мне, а следовательно, и центральному правительству Новой Республики. Существует угроза, что Сектор выродится в лоскутное одеяло, составленное из мини-империй и государств-уродцев.

— А что в этом плохого? — спросил Хэн. — Конечно, ситуация не из простых, но разве это имеет значение, если все эти маленькие планеты станут суверенными, и на них воцарится мир, и они не станут никому угрожать?

— Но они уже угрожают друг другу, — покачав головой, отозвался Микамберлекто. — Вы видели сами, каким образом они требуют независимости. Это демагоги, будоражащие чернь, а черни необходимы враги. Люди вроде членов «Лиги защитников прав человека» нуждаются в тех, на кого можно свалить все. Нет, нет, никакого мирного, никакого развода «по-хорошему» не будет. Будет война, будут мятежи, будут бесконечные кровавые бойни. Если прежде врагом была Империя, то теперь врагом становятся расчленение единого государства и хаос, хаос, хаос.

— Насколько серьезную угрозу представляет собой «Лига защитников прав человека»? — полюбопытствовал Хэн. — И что за личность — Тайный Вождь?

— Если бы я смог ответить на подобные вопросы, — печально покачал головой Микамберлекто, — я был бы одним из счастливейших фрозийцев. Создается такое впечатление, что громилы из Лиги могут оказаться повсюду в один момент, а спустя минуту — повсеместно исчезнуть, словно под землю провалиться. Исчезать в мгновение ока, когда необходимо, — в этом они не имеют равных. Таков же и этот пресловутый Тайный Вождь. На то он и тайный. Отдельные члены организации знают, кто он такой, но за ее пределами этого не знает никто. У меня в полиции и в разведке просто нет таких кадров, которые смогли бы провести тщательное расследование этой проблемы. Что же касается агентуры разведслужбы Новой Республики, то, по-видимому, у нее, у нее самой, на Кореллиане серьезные проблемы. Мы не получаем от них почти никакой информации.

Лея нахмурилась.

— Если положение ухудшится, правительству Новой Республики останется только прибегнуть к тем же мерам, к каким прибегало имперское правительство. Чтобы предотвратить столкновения, мы вынуждены будем ввести внутренние войска. Придется навязать свою волю населению Кореллианского Сектора по примеру имперских властей.

— Но мы воевали против этих самых имперских властей, чтобы положить конец произволу, — возразил Хэн.

— Знаю, — согласилась Лея. — Представь себе, какого будет стоить мне труда получить одобрение подобной политики. Но если не сделать этого и остаться в стороне, то произойдет кровопролитие.

— Я не уверен, совсем не уверен, что мы сможем навести порядок, — сказал Микамберлекто. — У нас в секторе нет, по существу, никаких тяжелых судов.

— Но разве нельзя вызвать суда и войска из других районов сектора? — спросил Хэн.

— Это будет стоить огромных денег, которых у нас просто нет, — возразила Лея. — Кроме того, слава Провидению, сейчас нет особой нужды в военных кораблях или армиях. Вооруженные силы практически расформированы. У нас множество республиканских и бывших имперских судов, но большинство из них законсервированы или разрезаются на металлолом. Немало судов, которые считаются пригодными для выполнения боевых задач, находятся в доках, где подвергаются модификации. Те же суда, которые можно использовать, находятся на патрульной службе в других секторах.

— Но должны же быть хоть какие-то силы в резерве! — воскликнул Хэн.

— Они есть, но их немного, — беспомощно пожала плечами Лея. — А для того, чтобы пустить в дело те резервы, которыми мы располагаем, потребуется время. Как говорится, где тонко, там и рвется. Никогда еще за многие годы боевая готовность наших сил не была на таком низком уровне, как сейчас.

— Тогда будем надеяться, что не произойдет ничего такого, ничего такого, к чему нужно готовиться, — проговорил Микамберлекто. — Думаю, надежды на это мало, но, как говорится, Бог не выдаст, свинья не съест.

— Но что же следует предпринять? — спросила Лея.

— Да ничего мы не можем предпринять, — снова пожал плечами генерал-губернатор. — Я хочу указать еще на одно обстоятельство. Вот какое обстоятельство. Хотя на первый взгляд арест капитана Соло произошел по чистой случайности, могло произойти и иначе. Возможно, таким образом кто-то пригрозил всей вашей семье. В этом можно видеть своего рода предупреждение. Предупреждение.

— Вы хотите сказать, что они пытаются нас запугать, чтобы мы отсюда убрались подобру поздорову? — спросил Хэн.

— Вполне возможно, — ответил Микамберлекто. — Судя по тому, что.было инсценировано нападение на ваш корабль, можно предположить, что дело обстоит именно таким образом.

— Ну уж нет, не на таковских напали, — отозвался Хэн. — Мы не из тех, кто поджимает хвост и пускается наутек. Заявляю, что мы остаемся; остаемся и будем делать то, что намеревались делать.

— Отлично, — проговорил Микамберлекто. — Но я все же порекомендовал бы вам принять некоторые меры безопасности. Я знаю, ваш корабль находится под охраной в космическом порту, но это не самое надежное место. Кто-нибудь может подложить в корабль следящее устройство, а может быть, и еще что-нибудь.

— Еще что-нибудь, — повторила Лея. — Вы имеете в виду бомбу?

— Да, — кивнул головой генерал-губернатор. — Во всяком случае, целесообразно поместить «Сокол» на какую-то другую стоянку.

— Я и сам об этом думал, — признался Хэн. — Но где найти такое место не слишком далеко от виллы?

— Хочу сказать, что здесь, на крыше «Корона-Хаус», есть небольшая, совсем небольшая посадочная площадка и ангарный комплекс, — продолжал Микамберлекто. — Вы могли бы посадить свой корабль здесь, а я послал бы собственных специалистов, чтобы они убедились в том, что еще никто не начал никаких враждебных действий, направленных против вас.

— А им можно доверять? — с опаской проговорила Лея. — Вы признались, что большинство ваших подчиненных не внушают к себе доверия.

— Мои техники и личная охрана целиком состоит из кавалеров орденов, ветеранов войны с Империей, — отвечал генерал-губернатор. — Лучшие из лучших прошли проверку на благонадежность или, как принято говорить у гебистов, на вшивость. Я спокойно могу доверить им свою жизнь. Подозреваю я не их, а тех, кто завербован местными органами безопасности и работает в других отделах.

Тогда лады, — отозвался Хэн. — Первым делом я велю Чубакке завтра утром пригнать сюда корабль. У него появится занятие. Работы у него будет больше, чем у нас.

Лея улыбнулась шутке мужа.

— Если хотим не ударить в грязь лицом, Хэн, придется и нам поработать.

— В каком смысле?

— Будем изображать из себя туристов.

— Ну, не знаю, — простонал Хэн. — Именно этим я нынче и занимался. Посмотри, чем кончилась моя туристическая прогулка.

Погода на утро выдалась премерзкая. По крыше виллы хлестал дождь. В результате дети остались дома, в четырех стенах, а значит, шалили и производили много шума. Несмотря на все усилия медицинских дройдов, направленных силами гражданской обороны, голова у Хэна по-прежнему гудела после «гуманистических» плюх.

Хэн сидел в гостиной и наблюдал за тем, как дети в очередной раз пытались построить невероятно высокую и тонкую башню из строительных блоков. Строительные блоки. В их распоряжении какие угодно игрушки, в которых воплощены высшие достижения науки и техники, а они играют со строительными блоками.

Хорошо хоть Чубакке удалось вырваться из этого бедлама. Он отправился в космический порт. Хорошо бы, если бы ему, несмотря на тесноту воздушного пространства, удалось спокойно перелететь и посадить корабль на крышу резиденции генерал-губернатора. Лея уединилась в своем кабинете с Эбрихимом, где они разрабатывали маршрут предстоящего путешествия. Только этого ему еще недоставало!

Башня, как и следовало ожидать, рухнула под крики и хохот ребятишек, который показался Хэну чересчур громким.

Хэн решил найти себе какой-нибудь укромный уголок. В надежде оказаться в одиночестве поднялся в библиотеку. Надо было поразмыслить кое о чем. К тому же, возможно, тишина утишит его головную боль.

Очутившись в библиотеке, он устроился в одном из удивительно уютных кресел, располагающих к чтению. Интуиция, чрезвычайно развитая у него еще с контрабандистских времен, подсказала, что он совершил двойную ошибку: во-первых, оставил дверь открытой, а во-вторых, сел к ней спиной.

Но Хэн тотчас отогнал эти глупые мысли. Просто он издергался, устал, оттого-то и возвращаются прежние рефлексы. Кроме того, у него есть и другие заботы. Он вспомнил вчерашний инцидент — нет, давай называть вещи своими именами — похищение. Почему его схватили? Почему удерживали? И, во имя всего святого, почему его отпустили? Единственным объяснением может быть то…

— Мастер Соло, можно с вами поговорить?

Хэн испуганно подпрыгнул в кресле. Обернувшись, он увидел Кьюнайна, этого необычного дройда Эбрихима, парящего у него за спиной в воздухе. Вот тебе и мир, вот тебе и покой.

— Не делай этого, — проговорил он.

— Не делать чего именно, господин?

— Никогда больше не подкрадывайся ко мне сзади. И хоть немного шуми, когда входишь в помещение. Вместо того, чтобы летать, используй колеса.

— Но с помощью колесного устройства я не смог бы подняться наверх, — возразил дройд.

— Ничего страшного и не произошло бы, — буркнул Хэн, — Послушай, я пришел сюда, чтобы побыть в одиночестве. Не мог бы ты укатить отсюда, улететь или исчезнуть как-нибудь иначе?

— Но я должен сообщить вам нечто важное, — произнес дройд, оказавшись лицом к лицу с Хэном. — Нечто такое, что, по моему мнению, нам следует обсудить с вами с глазу на глаз.

— Да неужто? — вяло произнес Хэн, откидываясь на спинку кресла. — И что же это за важное сообщение? — По собственному опыту Хэн знал: то, что дройды находили важным, редко соответствовало его представлению о том, что важно, а что нет.

— Во-первых, узнав о том, что мастер Эбрихим и я должны будем находиться на службе у таких важных лиц, как вы, причем в обстановке неопределенности, которая к настоящему времени сложилась на Кореллии, я решил сделать все, что в моих силах, чтобы способствовать вашей безопасности, и поэтому внес ряд модификаций в собственную конструкцию.

— А? Что? — спросил недоуменно Хэн. — О чем это ты толкуешь?

— Прошу простить меня за то, что я так долго объясняю вам, но вы должны понять, что я установил у себя ряд сложных приборов. Теперь я располагаю рядом чрезвычайно надежных сканеров и компараторов, и в промежутке между моими прямыми обязанностями я произвел ряд наблюдений над окружающей местностью.

— Весьма полезное занятие, — заметил Хэн, по-прежнему не придавая значения словам дройда. Почему это каждому дройду так хочется рассказать ему о своих технических характеристиках и способностях?

— Оно полезно и для вас, мастер Соло, — заметил Кьюнайн. — Полагаю, вам следовало бы более серьезно отнестись к моим словам.

— И почему же? — спросил Хэн.

А потому, что за вами следят.

Эта фраза заставила Хэна Соло насторожиться.

— Если ты имеешь в виду агентов службы гражданской обороны…

— Не надо, мастер Соло. Я вам не какой-нибудь пустоголовый истукан. Прислушайтесь к моим словам. Речь идет не о них. Судя по ее поведению, данный наблюдатель, вернее наблюдательница, как я полагаю, старается изо всех сил оставаться вне поля зрения этих агентов. Это ее заботит больше, чем остаться незамеченной вами и членами вашей семьи.

— Это женщина?

— Да, господин. Она одна и, по-видимому, действует в одиночку. Во всяком случае, я не заметил никого, кто бы работал вместе с нею. Она расположилась в заброшенной вилле неподалеку от вашего дома. Ведет наблюдение она из окна второго этажа, всячески стараясь не попадаться никому на глаза. Могу добавить, что для обычного человеческого зрения она почти невидима. Стекло в окне достаточно толстое, комната, в которой она находится, не освещена, и она старается держаться в тени. Однако мне удалось сделать несколько двухмерных снимков в поляризованных инфракрасных лучах этим утром до того, как начался ливень.

— Дай взглянуть.

Хэн рассчитывал, что Кьюнайн спроецирует на стену или куда-то еще нечеткое голографическое изображение. Послышался негромкий стрекочущий звук, и из отверстия спереди дройда выпала обычная плоская фотография. Возможно, в словах дройда, который сам вносит модификации в собственную конструкцию, и есть известный смысл.

— Разумеется, лицо ее обычно скрыто макробиноклем, — продолжал Кьюнайн. — Это наиболее четкое изображение, которое мне удалось получить. Качество его все-таки невысоко, хотя я и использовал целый ряд самых современных способов увеличения.

Хэн взял в руки фотографию и стал ее разглядывать. Снимок был довольно зернистым и чрезвычайно контрастным, а само изображение несколько смазанным. Однако ошибиться было невозможно. На снимке была Календа, агент разведслужбы, сфотографированная в тот самый момент, когда она поднимала к глазам макробинокль. Хэн почему-то ничуть не удивился снимку. Календа — именно тот человек, который может появиться где угодно и оказаться за несколько световых лет от того места, где она должна была находиться.

Лицо у нее было озабоченное, похудевшее и усталое. Но это была именно Календа и никто другой. Такие непривычно широко расставленные глаза не встретишь ни у кого другого. Хэн вспомнил слова жены, которая сказала, что у нее было такое ощущение, будто за ней следили в космическом порту. Да, все сходится.

Но что все это значит? Какого лешего Календа тут делает, а если она здесь, то почему с ним не свяжется? Это может объясняться только одним: она тоже не доверяет агентам гражданской обороны.

— Ты сообщил кому-нибудь о своем открытии? — спросил Хэн.

— Нет, господин. Я решил, что сперва надо поговорить с вами.

— Ты поступил очень разумно, Кьюнайн, — после краткого раздумья произнес Хэн Соло. — Сведения эти очень важные, но я должен приказать тебе не сообщать их никому — никому другому. Ни твоему хозяину, ни моей жене, ни кому бы то ни было. Будет очень плохо, если мне придется делать вид, что я не знаю о том, что за мной следят. Если всем, кто живет в доме, придется притворяться, то кто-нибудь да и выдаст себя.

— Следовательно, эта наблюдательница — враг, господин?

— Нет, нет. Это друг. Я точно не знаю ее планы, но она на нашей стороне. Проблема в том, что мы совсем не уверены, что здешняя охрана — наши союзники. Вполне возможно, она пытается защитить каким-то образом от здешних агентов безопасности. Если эти агенты обнаружат ее, то мы можем лишиться очень важного преимущества в ее лице.

— В чем оно заключается?

— Я пока и сам не знаю. Прежде чем я смогу сообщить тебе, зачем эта женщина может нам понадобиться, надо уточнить, какую игру мы намерены вести. Но она рядом, и люди, которым мы не доверяем, об этом не знают. Это может оказаться полезным.

— Может быть, следует связаться с нею? — предложил дройд. — Каким-то способом, неизвестным агентам службы безопасности?

— Не надо, — возразил Хэн. — Пока не надо. Я должен узнать больше. Обстановка и так достаточно сложна, и усложнять ее не следует. К тому же, возможно, агенты службы безопасности разработали какие-то собственные методики, о которых нам ничего не известно.

— Хорошо, господин, — отозвался дройд. — Ситуация довольно серьезная, так я понимаю?

— Гораздо серьезнее, чем думает любой из нас, если ты действительно хочешь знать мое мнение, — ответил Хэн, возвращая фотографию Кьюнайну. — Уничтожь это, — приказал он. — Следи, но очень незаметно, за нашей знакомой. И не обсуждай сложившуюся обстановку ни с кем. Даже со мной, если я сам не заговорю об этом или же если обстановка изменится. Ты понял?

— Вполне, господин.

— Благодарю тебя, Кьюнайн. Вполне вероятно, что ты выполнил самую важную работу в.твоей жизни.

Дройд отступил назад и накренился с помощью репульсорных устройств. Это его движение весьма напоминало поклон.

— Во всяком случае, до сих пор, — отозвался дройд без тени иронии. — Самую важную до сих пор.

Хэн проследил за тем, как дройд спускается и вполголоса выругался. Должен произойти взрыв. Долгое время такое напряжение невозможно выдержать.

А тем временем им остается одно: изображать из себя беспечных туристов и делать вид, будто они ничего знать не знают и ведать не ведают. А кругом тишь да гладь да Божья благодать.

До чего же противная эта штука — политика.

В окна хлестал дождь.