27 ДЕКАБРЯ ВЕЧЕР

После трудового дня коллектив распадается на составные части. Люди, которые вместе работают, живут, слава богу, раздельно. И заботы у них совершенно разные.

Юра и Ира, которых спугнул Орешников, прибежали после работы в узенький переулок, густо забитый народом. На грязном желтом снегу топтались сотни людей. Они прихлопывали себя по бокам, дышали на озябшие руки, переминались с одной обледенелой ноги на другую. А вокруг - на стенах домов, на стволах деревьев, на водосточных трубах, даже на урнах - не оставалось свободного места. Все было заклеено бумажками с призывным текстом.

Ира достала из сумочки два картонных плаката, оба на веревочках, один надела на шею Юре, второй нацепила на себя. Затем они стали расхаживать взад и вперед среди других горожан, которые тоже носили на шеях ярмо.

Непосвященный не смог бы понять, что это - барахолка или клуб заговорщиков?

Ни то ни другое!

Трудно найти человека, который доволен своей квартирой! Меняться хотят все. И поэтому в каждом городе существует Бюро обмена. А возле Бюро обмена - толкучка, к ужасу тех, кто живет в соседних домах.

Плакаты, которые носили лаборанты, взывали: «Меняем комнату 12,1 кв. м в пятикомнатной квартире, все удобства, телефон - на две комнаты, не менее 10 метров каждая» .

Первым напал на молодых людей странный субъект, сильно помятый, похоже - с перепоя. Его тоже украшал плакат:

«Меняю комнату 5,77 кв. м в деревянном доме без удобств на равноценную» .

- Не подойдет? - спросил он Юру. Тот отрицательно покачал головой, и они разошлись.

- Добрый вечер! - окликнула Иру трехкомнатная квартира, которая менялась на четырехкомнатную. Трехкомнатную представляло существо, закутанное с головы до ног в шубы и одеяла.

- Здравствуйте! - обрадовались влюбленные. - Что-то вас давно не было!

- Болел! - ответила трехкомнатная квартира. - Простудился на этом проклятом месте! А вы одеты легкомысленно. Без валенок не обменяешься, а попадешь в больницу.

- У нас нет валенок! - признались Ира и Юра. - Как ваши дела?

- Четырехкомнатные не строят! Считается, что они не нужны! А вы собираетесь доплатить?

- Что вы! У нас нет денег! Мы хотим пожениться, но нам негде. У Ириных родителей и без меня тесно. А я с братом живу на двенадцати метрах.

- Вы его комнату меняете?

- Ну да!

- Без доплаты никто не пойдет!

- Может быть, кто-нибудь найдется…

- Дураков мало!

- Все-таки есть, - сказала Ира с надеждой.

В отличие от Иры и Юры у Кирилла Ивановича Полотенцева была, быть может, самая большая квартира в городе - семикомнатная.

Чтобы обеспечить Кирилла Ивановича, пришлось объединить две соседние трехкомнатные квартиры. Кирилл Иванович и его жена Вера Фоминична нашли приют в лишней кухне, из которой, когда выкинули плиту и мойку, получилась отличная шестиметровая комната с окном. Две ванные и два туалета были сохранены. Иначе перед этими помещениями выстраивалась бы очередь.

Дело в том, что у директора фотографии, человека в общем-то смирного, было десять детей. Все население квартиры составляло шестнадцать душ: значит, Кирилл Иванович с женой, десять упомянутых детей, из которых старший, Сева, женился и старшая, Наташа, вышла замуж; Сева и его жена Муза успели обзавестись сыном Левочкой, и была еще жива и во все лезла мама Веры Фоминичны. Все ее звали по имени - бабушка Катя. Когда Кирилл Иванович, возвращаясь со службы, вошел во двор, то сразу увидел четырехлетнего внука Левочку. Он вел беседу с приятелем из соседнего подъезда.

- Мне папа купил заводной вертолет! - хвастал приятель.

- Подумаешь! Мне дедушка обещал заводную ракету! - сказал Левочка.

Приятель задумался, чем бы перещеголять Левочку, и, наконец, сообразил:

- А у меня дедушка умер! Левочка не сдался:

- Подумаешь! Мой дедушка тоже скоро умрет!

Кирилл Иванович остановился и явственно ощутил, как его кольнуло в самое сердце. А внук Левочка, увидев деда, радостно кинулся навстречу:

- Дедушка, что принес?

Чтобы в колхозе Полотенцевых не было неразберихи, Вера Фоминична всегда назначала дежурных. Расписание дежурств висело в Коридоре возле вешалки.

Сегодня обязанности диспетчера выполнял Коля, восьмой по счету ребенок, ученик третьего класса.

- Докладывай! - сказал ему Полотенцев-старший, войдя в квартиру и раздевая Левочку, который оказывал посильное сопротивление.

- Значит, так, - приступил Коля. - Муза пошла к зубному, Сева пошел с ней, потому что она боится. Мама уехала на съезд металлистов, я ей помогал писать приветствие. Гена двойку схватил по алгебре, зато Люба сдала зачет.

- Какой? - спросил Полотенцев-старший.

- По спектральному анализу! - бойко ответил современней ребенок. - А Наташка беременная…

И прежде чем отец успел опомниться, дежурный закончил рапорт:

- Я принес белье из прачечной, а учитель в студии сказал, что мне нужен мольберт!

Кирилл Иванович всегда возвращался домой с опаской. Его десять отпрысков вечно нуждались в чем-то, и позарез!

- Без мольберта ты уже не можешь.

- Все говорят, что у меня способности, ты тоже любишь похвастать: мой Коля здорово рисует…

- Денег нет, - сказал отец святую правду. Попробуйте одеть, обуть и прокормить такую ораву на зарплату директора фотографии!

- Вот тебе письменная заявка, - Коля протянул отцу бумагу. - При распределения получки и пособия на многодетность учтите.

В это время со съезда металлистов вернулась глава колхоза Вера Фоминична. Она была единственной матерью-героиней в городе, и поэтому ее, как местную достопримечательность, бесконечно тягали на все городские собрания, заседания и митинги. Одобрить почин, зачитать приветствие или заклеймить империалистов было теперь для нее плевым делом. А дети тем временем росли по принципу самообслуживания. И хорошо росли!

Тем не менее Вера Фоминична царствовала в семье, а Кирилл Иванович занимал при дворе скромное положение, нечто вроде министра без портфеля.

Вера Фоминична вошла, остановилась возле двери и поставила на пол хозяйственную сумку, в которой лежали шестнадцать пирожных - на каждого по штуке.

- Коле нужен мольберт, - сообщил Кирилл Иванович.

- Конечно, нужен. А Пете необходима белая рубашка.

- Почему он не может носить Лешину?

- Не может! Теперь такие воротнички не носят.

- Наташа в положении!

- Кто сказал? - улыбнулась Вера Фоминична. В этой семье всегда радовались пополнению.

- Я сказал, - вставил Коля, добравшись до коробки с пирожными. - Я сегодня дежурный.

- Леше нужен гоночный велосипед, - вспомнила мама.

Гоночный велосипед был ударом ниже пояса. Полотенцев не нашелся, что сказать.

- Не надо было заводить столько детей, - традиционно пошутила Вера Фоминична.

- Все время что-то нужно. Этому нет конца. Я не миллионер!

- Твое богатство - это дети!

Трогательную сцену испортил Коля. Ему захотелось пирожного. Он снял с вешалки пионерский горн и протрубил сигнал: «Кушайте все!» Из всех дверей повалили в столовую Полотенцевы разного пола и возраста.

Пока семья Кирилла Ивановича шумно ужинала, Лидия Сергеевна возвращалась домой.

Женщина, даже самая красивая, перестает быть похожей на женщину, если после работы едет городским транспортом.

Когда Лидию Сергеевну вытолкнули из трамвая, ее просто нельзя было опознать. Она стала похожей на курицу, которую ощипывали и остановились где-то на полпути. Дышала Лидия Сергеевна, как бригада вокзальных носильщиков, когда у них еще не было тележек.

В таком непотребном виде она заявилась домой.

- Кто тебя мял? - неприветливо встретил ее муж. Лидия Сергеевна упала на стул, но муж не дал ей прийти в себя и привычно взял разгон:

- Где ты шатаешься?

Никто из знакомых не знал имени этого серого мужчины. Все называли его просто: «Муж Лидии Сергеевны». Он не смотрелся рядом с женой, как винегрет рядом с леопардом.

- Обед готов? - устало спросила Лидия Сергеевна. - Я очень голодна.

- Я знаю, ты вышла за меня замуж, чтобы я мотался по магазинам, варил обед и мыл посуду! Да, у меня заурядная внешность, я не знаменитый футболист, не модный поэт и не генерал. Я всего лишь рентгенолог. Я сижу целый день в темноте…

- Слушай, надоело! Перестань! Я тебя люблю, - отмахнулась жена, - только тебя. Успокойся.

- Я знаю, ты меня бросишь! - не унимался ревнивец. - Я, между прочим, студень сварил. А почему ты так поздно пришла?

- Понимаешь, я хотела сделать маникюр, но перед Новым годом ни в одну парикмахерскую невозможно пробиться, - монотонно оправдывалась Лидия Сергеевна.

- А в рабочее время ты не могла пойти в парикмахерскую? - заявил муж, зная, что обычно его жена делает личные дела именно в рабочие часы.

- Не могла. У нас было собрание.

- Собрание! Ты бы сначала думала, прежде чем врать!

- Понимаешь, мы не выполнили план, - стала рассказывать все как было Лидия Сергеевна, - и решили для выполнения сниматься сами. Может быть, ты тоже придешь и снимешься?

Это было чересчур. Муж завыл…

Он выл потому, что не верил красивой жене. Он выл потому, что боялся ее потерять. Он выл потому, что ее любил.

Пока он выл, Лидия Сергеевна ела студень.

Если семейную жизнь Лидии Сергеевны можно было считать устроенной, то у Алевтины Васильевны все обстояло значительно сложней.

Когда она вернулась домой, мама встретила ее в передней и прошептала на ухо:

- Жених пришел!

Алевтина вспыхнула и помчалась переодеваться.

Она появилась в столовой, одетая в лучшее платье, где пышный бант заменял отсутствующую грудь.

За столом пял чай с домашним вареньем жених лет пятидесяти. А в углу прятался за табачным дымом отец Алевтины, Василий. Александрович, который к сватовству относился с отвращением.

За последние десять лет, после ряда безуспешных попыток, требования Алевтины к кандидатам на пост мужа резко упали. И поэтому жених не произвел на нее отталкивающего впечатления. В самом деле, он не был горбат, одноглаз и не носил слуховой аппарат. Он сказал внятно, не шепелявя и не заикаясь:

- Ну, здравствуй!

- Здравствуйте! - ответила Алевтина, протягивая руку, сложенную совком.

Здороваясь, жених с места не приподнялся и руки не поцеловал.

- Меня зовут Иван Степанович. Фамилия Калачев. А тебя как?

- Аля, - она засмущалась и присела на краешек стула.

- Вы пейте чай, Иван Степанович, - вступила в беседу мама. - Это варенье Аля сама варила.

Иван Степанович разглядел невесту, и ее внешность ему не понравилась. Сразу встать и уйти было непорядочно. Иван Степанович завел вежливый разговор: - Значит, в фотографии работаешь, приемщицей?

- Да… - прошептала Алевтина… - прошептала Алевтина.

- Это ничего. У нас любой труд почетен.

Отец закашлялся от дыма и от гнева.

- Варенье у тебя вкусное… - Иван Степанович вовсе не хотел обижать Алевтину. Она же не виновата, что у нее такое лило.

- Аля замечательно готовит, - хлопотала мать. - Вот когда зайдете в следующий раз, Аля вам яблочный пирог спечет.

- Не знаю, когда еще выберусь, - вздохнул Калачев, - работа у меня беспокойная, я ведь директором автобазы… - Он поглядел на часы и фальшиво заохал: - Засиделся у вас. Пора мне. Спасибо за чай!

- Убирайся отсюда! - послал его подальше Василий Александрович. - Чтобы ноги твоей здесь больше не было!

- Не сомневайся! Не будет! - с достоинством ответил несостоявшийся зять, выходя в коридор.

Алевтина сидела красная, бант поник. Пока жених надевал калоши, мама пыталась спасти положение.

- Из-за тебя, - сказала она мужу, - дочь никогда замуж не выйдет! А ну-ка, проводи его! - приказала она Алевтине.

- Не пойду!

- А у меня нет больше сил женихов выискивать! И Аля покорилась.

- Я вас провожу! - сказала она Ивану Степановичу, выйдя в переднюю и стараясь не реветь.

- Валяй! - разрешил бывший жених.

Уже на улице Калачев решительно осудил родителя Алевтины:

- Отец у тебя больно горластый. Из военных, наверно?

- В отставке.

- Много себе позволяет…

- А ему все это сватовство противно!

- А тебе?

- Мне тоже.

Калачев посмотрел на нее с интересом.

- А чего пошла провожать?

- Мать велела.

- Ну и как я тебе, понравился?

- Человек вы несимпатичный! - искренне высказалась Алевтина, прекрасно понимая, что терять нечего, и не желая поэтому терпеть унижений.

- Ты тоже не подарок! - не скрыл правды Калачев.

- А зачем вам жениться в таком возрасте? - с подковыркой заметила Алевтина. - Домработница нужна, что ли?

- А ты на другое и не годишься! - не остался в долгу Калачев.

Алевтина поглядела на него печально:

- Вот вы думаете, Иван Степанович, некрасивая я. А это не так. Просто у меня денег не хватает. Вот если бы я могла купить туфли на шпильках, ажурные чулки, платье-джерси и модное пальто, меня бы любой в жены взял! И не ходила бы я с таким охламоном, как вы!

Высказав все, Алевтина повернулась и ушла, не оглядываясь.

Иван Степанович посмотрел ей вслед и озадаченно подумал: «А может, действительно, если ее приодеть, сойдет».

Пока Калачев смотрел вслед Алевтине, мимо него проскользнул Орешников с дерзким проектом в голове и с общественными деньгами в кармане для выполнения этого проекта.

Владимир Антонович подошел к сберкассе № 5288/0331 и толкнул входную дверь, не зная, что этот поступок повернет его судьбу самым крутым образом.

Контролер сберкассы Оля была маленького роста, и чтобы посетители сберкассы могли ее разглядеть, подкладывала под себя два тома Большой советской энциклопедии. А разглядеть Олю стоило. Хотя она всю сознательную жизнь считала и пересчитывала чужие деньги, отпечаток зависти не лег на ее славную физиономию. Хорошенькие девушки в магазинах, парикмахерских или сберкассах раньше ждали сказочного принца или, на худой конец, миллионера. Теперь они ждут космонавта или, на худой конец, киноартиста. Оля надеялась, что откроется дверь и в сберкассу, чтобы разменять сторублевую купюру, случайно зайдет живой Рыбников, увидит ее, Олю, и скажет:

«Отказываюсь от жены своей, киноактрисы Аллы Ларионовой - тебя я всю жизнь ждал!»

Но шли дни, превращались в месяцы и годы, а Рыбников все не заходил.

Зато перед самым закрытием в сберкассе появился Владимир Антонович Орешников, просунул в окошко незаурядную голову, увидел Олю, тихо ахнул и спросил:

- Почему у меня никогда не было сберкнижки? Оля встретилась с ним глазами и поняла, что принц, наконец, пришел!

- Вы хотите завести сберегательную книжку? - спросила Оля дрогнувшим голосом.

- Нет! - ответил Орешников, не сводя с нее глаз.

- А зачем же вы пришли? - сказала Оля, влюбляясь.

- Я пришел, - сказал Орешников, тоже влюбляясь, - купить одну облигацию трехпроцентного займа.

- Пожалуйста! - сказала Оля.

- Только дайте мне, пожалуйста, ту, которая выиграет десять тысяч! - протягивая украденные деньги, сказал Орешников.

- Возьмите! - Оля счастливой рукой вытащила из пачки облигацию и отдала Орешникову.

- Подумать только! - патетически воскликнул Владимир Антонович. - Если бы я не ограбил сегодня сейф, мы бы никогда не встретились!

Оля улыбнулась, и ее улыбка доконала хранителя кассы взаимопомощи.

- Вас зовут Оля, - сказал вдруг Орешников.

- Откуда вы знаете? - удивилась девушка.

- Наверно, телепатия. Вы ведь тоже знаете мое имя?

- Володя… - неуверенно сказала Оля.

- Правильно! - подтвердил Орешников. - И пойдем отсюда!

- Оля послушно надела пальтишко и пошла за Орешниковым.

- На улице современная Золушка робко спросила:

- А куда мы пойдем, Володя?

- Хотелось бы пойти туда, где побольше тепла и поменьше людей, - поеживаясь от холода, ответил современный принц. - Чтобы попасть в кафе, надо стоять в очереди, в кино не достать билетов, музеи уже закрыты, в церквах не топят, а метро в нашем городе нет. И все-таки, Оля, вам повезло, что вы встретились со мной! Пошли!

- В искусстве, как в спорте, главное не рекорды, а массовость. Важно, чтобы спортом занимались все - от академика до колхозника. И так же важно, чтобы пьесы писали все - от колхозника до академика. Подлинный расцвет драматургии наступит тогда, когда пьесы начнут сочинять массы, а не отдельные выскочки. На пути развития драматургии, как и на остальных путях, уже имеются достижения. С каждым годом количество авторов растет. Пьес столько же, сколько, например, министерств, то есть очень много, просто не сосчитать. А ставить театрам нечего!

- Орешников и Оля успели к городскому театру как раз к началу спектакля. Шла пьеса, которую сварганил для выполнения плана местный артист.

- Билеты в кассе были. Но Орешников подошел к окошку администратора и поздоровался:

- Добрый вечер, Марк Яковлевич!

- Здравствуй, Володя! - улыбнулся ему администратор. - Как отец?

- Выздоравливает и завтра явится на репетицию. Вы мне не дадите два места в партер?

Марк Яковлевич охотно выписал ему места в девятом ряду.

По мраморной лестнице они поднялись в фойе, где висели портреты артистов, снятых в их ранней молодости. По навощенному паркету Орешников подвел Олю к буфетной стойке, они выпили шампанского, закусили пирожным «эклер», и еще Орешников купил несколько конфет, чтобы есть их по ходу представления.

- Вы знаете, Оля, я тоже играл в этом театре, - рассказывал он. - Я сделал гигантскую карьеру. Я начинал с восьмого солдата, а доигрался до того, что у меня была реплика: «Наши взяли город!» Это было вершиной моего творчества!

Оля рассмеялась.

Прозвенел третий звонок. Орешников и Оля устремились в зрительный зал.

- Здесь тепло, - сказала Оля, усаживаясь, - и кресла мягкие…

- А главное, мы, можно сказать, одни! - заметил Орешников, тоже усаживаясь. - Оглянитесь по сторонам!

Оля огляделась. По партеру, кроме них, было разбросано шесть парочек. Две парочки укрылись в бельэтаже. А еще одна парочка на балконе уже целовалась, не дожидаясь, пока погаснет свет.

Но вот огромная хрустальная люстра перестала сверкать. Оркестр из семи грустных музыкантов сыграл торжественную увертюру. Раздвинулся занавес. Декорация изображала сегодняшнюю пятиэтажную деревню. Толпа колхозников, одетых по последней моде, заимствованной из французского журнала «Вог», смотрела на героя и героиню. Причем артистов на сцене было значительно больше, чем зрителей в зале.

- Ты смотри, не бросай родную деревню! - сразу начал разрабатывать конфликт герой.

- Деревня не удовлетворяет мои духовные устремления! - заартачилась героиня.

- Мы скоро троллейбус по главной улице запузырим! - пообещал герой. - И высотный коровник отгрохаем, в двадцать семь этажей!

- А как же коровы будут лазить на такую высоту? - ехидно спросила героиня. Артисты дружно рассмеялись, потому что по замыслу автора это была юмористическая реплика, на которую следовало смеяться.

- Мы их на лифте будем подымать! Не уезжай ты, горька ясная, не ломай золотую любовь… - речитативом заканючил герой.

Орешников и Оля не сводили глаз друг с друга. Им было очень хорошо. Мешали только артисты, потому что говорили громко.