"Летающие кочевники" - читать интересную книгу автора (Стругацкий Аркадий, Стругацкий Борис,...)8— Сеньора губернатора нет! Нет и сегодня не будет. Я очень сожалею… Я понимаю, что пресса… Нет, нет… Нет! Сеньор Мануэль ди Жезус, губернатор, сидел за крепко закрытыми дверьми своего кабинета, предоставив секретарю отбиваться от назойливых журналистов. В газетах уже поднялся шум из-за этого француза, Берже. Его подстрелили, серьезно ранив, невдалеке от фазенды, о которой недавно никто не ведал в самой Бразилии, а теперь писали в газетах многих стран мира. Черт бы побрал этих дикарей, выбравших местом приземления штат Амазонас, его штат… Черт бы побрал Эберсбаха, выбравшего себе такую неудачную фамилию — Брусвеен… В то время как настоящий Брусвеен, оказывается, жив! Придется помочь Эберсбаху исчезнуть с фазенды и найти новое убежище. Это не так легко… Губернатор принялся разбирать поступившую почту. Что это? Бумага из Министерства иностранных дел? У сеньора Мануэля задергалось веко. В бумаге сообщалось: русские пишут, что готовы провести совместные обследования существа, которое находится в институте доктора Алвиста в Бразилии… Только не хватало сейчас прибытия сюда русских специалистов! Нет, лучше пусть этот Алвист сам едет в Россию, если желает, или еще куда-нибудь подальше… Кажется, француз Берже уже был в России, об этом написали в какой-то газете… Губернатор нажал кнопку звонка. На пороге появился бледный молодой человек в безукоризненном черном костюме. — Я вас слушаю, сеньор… — Досье Антуана Берже. — Сейчас, сеньор… Вот она, эта папка. Так… Антуан Берже, археолог… Ага! Вот: три года аспирантуры в Ленинграде у профессора Почиталина… Ну, и пусть едут в свою красную Россию. Пусть едут! А здесь тем временем утихнет этот шум… Алвист был поражен, когда получил из Советского Союза приглашение приехать в Ленинград для совместной работы с русскими в Институте высшей нервной деятельности. И к тому же — в лаборатории доктора Горелова! Алвист решил: эту возможность упускать нельзя. Вместе с профессором из Рио-де-Жанейро в Ленинград вылетел Антуан Берже, после всего пережитого ставший таким серьезным, суровым, собранным. Сестра его летела вместе с ними до Парижа. У профессора был драгоценный багаж: помимо важнейшей аппаратуры специально оборудованная камера, в которой лежал серокожий, чью жизнь сейчас надо было беречь, как величайшую ценность. В гилее — время дождей, глянцевитые листья тропических деревьев роняют на мокрую траву тяжелые капли. В доме, похожем на ДОТ, мечется по комнатам хозяин фазенды. В просторном холле, вытянувшись по стойке «смирно», стоит начальник охраны. — Вы болван, Кнорре! — кричит ему хозяин. — Ваши люди должны были сбить гамбарру! А вы умудрились подстрелить этого француза! Потом упустили его, и теперь он шумит! Вам понятно, чем это может грозить? И мне, и вам, черт вас подери… — Но, герр Эберсбах… — Молчать! Сколько раз я говорил, чтобы вы забыли это имя… — Но вы мое настоящее имя тоже не забываете, — хмуро бормочет начальник охраны. — Ладно, черт с вами, Кочибассо… Все ли готово для отбытия с фазенды? — Губернатор прислал вездеходы и солдат для сопровождения… — Не нужно, чтобы много людей знало дорогу к фазенде… Сейфы погружены? — Так точно. — Ты останешься здесь. На все запросы у тебя должен быть один ответ: ботаник Брусвеен отбыл в Европу. На научную конференцию. Когда вернется неизвестно. Понял? — Так точно, понял. — Но я еще вернусь, Кочибассо, есть люди, которым я слишком нужен… Подводная лодка шла с крейсерской скоростью. Возле опущенного перископа стояли два офицера в расстегнутых рубашках: командир и старший помощник. — Я слышал, Курт, эта летающая галоша упорхнула к русским, — сказал старший помощник. — Радары засекли ее траекторию, оборвалась она где-то там… — Зато мы схватим этих размалеванных обезьян, — отвечал командир. Кстати, проверь показания эхолота. — Дно повышается. Скоро барьер. — В машине! Убрать скорость. Включить носовые гидролокаторы. — А зачем нам эти пестрые, Курт? — Зачем?.. А секрет безынерционного полета! На Земле этого не знает никто! В переговорном устройстве послышалось шипение, голос штурмана сообщил координаты. Командир взглянул на карту. — Приготовиться к всплытию! Эрих, включи сирену. Короткий рев прокатился по отсекам. Командир поднял перископ и откинулся на спинку вращающегося кресла. — Ты слыхал что-нибудь о миссии «Алсос»? — Что это за зверь? — Историю, мой мальчик, надо знать не только по комиксам. «Алсос» так называлась специальная разведывательная группа войск в конце второй мировой войны. Она занималась розыском ученых немцев, связанных с урановым проектом. И пока иван воевал, американцы успели переправить в Штаты лучшие мозги «райха». Научные идеи — самый дорогой товар… Снова зашипел динамик, и голос штурмана произнес: — Подходим. Прикажите остановить машину. Дальше опасно: рифы. Выдвинув до отказа перископ, командир лодки вращал маховики, оглядывая горизонт. И вот серо-голубая рубка подводной лодки всплыла над зелеными водами океана. На низком коралловом островке ярко белел песок. Солнце слепило глаза. — Черт меня побери, — сказал старший помощник, оглядываясь вдаль, если я что-нибудь вижу на этом проклятом атолле. На мостик поднялся командир. — Спустить катер! Эрих, через тридцать минут жду тебя обратно! — Есть, капитан! …Океанская волна лижет серо-голубую палубу. Неуловимым движением спряталась в защитную трубку антенна. Плотно закрылась бронированная дверь. Вздрогнули винты, распугали любопытных рыб. Лодка двинулась под водой. В тесной каюте за столиком, привинченным к стальной стене, сидели командир и старший помощник. Начатая бутылка виски означала конец операции. Под донышком темной бутылки — листок с текстом радиограммы: «Прибыли на место назначения. Ни одного живого существа, подходящего под описания инструкции 0016/84, на берегу не обнаружено. На острове много сломанных и поваленных пальм. Видимо, последствия цунами…» — Пей, Эрих. Пестрых нам не видать. Океан умеет хранить тайны… И снова таежная дорога. Только теперь в другой машине, с другими людьми… Пахло гарью. Не свежим живым дымом над разгульным огнем, а застарелым, горьким духом старого пожарища. Несколько дней шли дожди… Марков глотнул, стараясь прогнать ноющую боль в ушах, — простыл, что ли, где? Но мудрено ли простыть — прямо из больницы. Одна экспедиция, вторая. Сначала он вел, показывая, где в первый раз встретился с пестрыми. Прошло дней десять — прилетел в Ленинград Элгуджа Кавтарадзе, привез еще одного обросшего волосами. Доставил в Академию наук. И снова уехал в тайгу — на сей раз на розыски упавшей ладьи. Среди экспедиций, направленных в район предполагаемого падения летающей ладьи на землю, была группа геологов во главе с академиком Петровым. Его больше всего заинтересовал неизвестный минерал, из которого состояли копья пестрых. Марков ехал в машине вместе с Петровым и геологом Савченко. Вот академик — сухонький старичок, бородка клинышком — сунул палец в ухо, потряс… — Уши что-то заложило. К непогоде, наверное… — И, продолжая прерванный разговор, повернулся к Савченко: — А вы, голубчик, не спорьте, ваш Кавтарадзе нас подвел. Не его бы мальчишество, у нас уже были бы полные руки материалов… А что это вы морщитесь? — Да у меня тоже, наверное, от солидарности с начальством, уши заболели. Нас, видать, в этой машине продуло… Дорогу перегораживал шлагбаум, пришлось затормозить. У шлагбаума два солдата с карабинами проверяли, кто едет в район поисков. Солдаты были в летных шлемах с наушниками. Рядом стояла палатка, из нее вышел офицер и вынес такие же шлемы всем, кто сидел в машине геологов. — Уши болят? — спросил офицер и, не дожидаясь ответа, сказал: — Все мы тут с ушами маемся. Академик Петров сдвинул брови, пожевал губами, бородка его задергалась. Он ничего не сказал, молча надел шлем. Шлагбаум подняли, машина покатила дальше. Уши перестали болеть, но тяжесть в голове осталась. Марков подумал, что, наверно, шлем затянут слишком туго, и незаметно ослабил ремешок. По отражению в стекле увидел, что Петров тоже расстегнул свой шлем и что-то рассказывает Савченко. — Давно это уже было, — говорил он. — Совсем молоденьким плавал я с покойным академиком Шулейкиным по Белу морю. Василий Владимирович тщился поймать «голос моря» — неслышные мощные инфразвуковые колебания, предупреждающие о приближении шторма. Ведь какая чудовищная несправедливость: примитивные медузы, блохи морские чувствуют эти сигналы, а человек — нет… На палубе был сооружен довольно большой резонатор приемник колебаний. Но нам не везло. Погода стояла отменная, а Василий Владимирович ходил мрачнее тучи. Однажды под утро я стоял на вахте. Шли самые распроклятые часы, когда нестерпимо хочется спать. И что мне тогда взбрело в голову, не знаю, но я решил сунуть голову в резонатор, послушать… До сих пор я отчетливо помню, как подошел к установке, как наклонился, чтобы заглянуть в отверстие. Что случилось потом — это уже из рассказов приятелей. Дикая боль в ушах бросила меня на па лубу. Говорили, что своими криками я переполошил всю команду… А через четыре часа грянул шторм… Так я оказался первым человеком, «услышавшим» голос моря. И вы знаете, что-то подсказывает мне, что природа сегодняшнего явления сходна с тем, что только что имел честь вам поведать… Да-с… Савченко еще раз взглянул на карту и, протянув руку вперед, сказал: — По всем данным это где-то здесь рядом. Только дальше, кажется, придется идти пешком… «Эгей!» — Марков остановился. Замер на месте академик Петров. Все повернули головы в сторону крика. Из чащобы, хромая и спотыкаясь, к нам навстречу бежало существо. Бежало напористо, размахивая руками и вопя во все горло. Пропахшее дымом, заросшее дремучей черной шерстью, одетое в какие-то тряпки, это существо кинулось к Савченко… И тот, голосом, изменившимся до неузнаваемости, растроганно произнес: — Элгуджа, друг, сукин сын, ты ли это?.. Существо усиленно замотало головой. Академик Петров слегка побледнел и протянул руку мохнатому Кавтарадзе. Тот пробормотал что-то невнятное, схватил геологическое начальство за рукав и потянул в чащу. На все вопросы отвечал: — После, после, все потом объясню. Идемте скорей… Вчетвером двинулись по тропке. Кавтарадзе сначала шел, потом побежал. Остальные бежали за ним, спотыкаясь и утопая ногами во мху. Путь преградил завал. Кавтарадзе вскарабкался наверх, они последовали за ним… За барьером из поваленных стволов открылось пространство, на котором еще недавно, до прошедших проливных дождей, бушевал лесной пожар. А посреди открытой, серой от золы площадки, лежала летающая ладья. Грубые, но четкие формы ее расплылись, словно под тяжестью собственного веса. Серая, покрытая пятнами корма побурела, и на ней ясно обозначился рубец. «От ножа бульдозера», — отметил про себя академик Петров, вспомнив рассказ бразильца Машадо. Он остановился, задыхаясь, и сдернул с головы шлем. Уши не болели… «Инфразвуковые колебания… — подумал он. — Не голос ли это существа, которое лежит здесь? Не призыв ли его к тем, кого называют пестрыми человечками?» Чуть заметная дрожь волной прокатилась по бокам большого серовато-бурого тела. Это движение отозвалось всплеском боли в ушах. Элгуджа крикнул: — И мы ничем не можем помочь? Академик Петров хмуро ответил: — Чтобы помочь, надо знать об этом существе гораздо больше, чем мы о нем знаем. Кавтарадзе начал рассказывать, с трудом шевеля распухшими губами… Сначала была гроза. Молния вызвала пожар, но дожди его потушили. А потом появилась нестерпимая боль в ушах. Ему, Кавтарадзе, показалось даже, что по лесу идет треск — словно везде обламываются сухие ветви… Петров пробормотал что-то насчет резонансных явлений. Марков спросил: — Извините, по-вашему — это живое существо? Вроде птицы без крыльев? А эти разноцветные при ней — вроде вшей-пероедов на глухаре? Петров задумчиво глядел на лежащую ладью. — В том, что перед нами — живое существо, у меня уже сомнений нет. А вот его взаимоотношения с пестрыми — еще загадка. Пероед — паразит, птица без него обойдется. А ладья без пестрых — может ли обойтись? Снова будто тяжелый вздох пролетел над головами. Бурое тело вздрогнуло, на мгновение приняло свои прежние очертания, щель в боку широко распахнулась… Савченко щелкал фотоаппаратом, готовя кадры, отпечатки с которых впоследствии обойдут все научные и ненаучные журналы мира. Когда он опустил камеру, все было кончено. Контуры бурого тела потеряли свою четкость, и перед людьми высилась просто бесформенная груда. Они долго стояли молча. Нарушил молчание Марков: — Непонятно, зачем они прилетели к Земле? Академик Петров пожал плечами: — Зачем?.. Зачем залетает в окно тополевый пух? А ведь он тоже несет в себе зачаток жизни… |
|
|