"Грани судьбы" - читать интересную книгу автора

Глава 6 Тола. 6-й день до ладильских календ. Первая половина дня.

Храм, в котором стоял капитан Гаяускас был просто огромен. Огромен и как-то неуловимо знаком, хотя по действующим церквям Балис отродясь не хаживал. Только если по не действующим…

Казанский и Исакиевский соборы в Ленинграде… Мимо… Вильнюсская консерватория, бывший собор Святого Станислава… Когда-то отец водил его очень часто, пытаясь приобщить к миру музыки, но потом смирился с тем, что сын выбрал в жизни иную дорогу. Впрочем, при случае консерваторию Балис посещал и в курсантские годы и позже, офицером. Но сейчас он оказался явно не там. Что это могло быть ещё? Домский собор в Риге? Да нет, не он. И вообще, в католических соборах стоят скамейки, на которых прихожане сидят во время службы, а здесь, хоть храм и действующий, но скамеек нет. Значит — православный.

Куда же это его, всё-таки, занесло? И спросить некого, храм совершенно пуст.

Стоило Балису так подумать, как гулкие шаги недвусмысленно дали понять морпеху, что он глубоко ошибается. Кроме него в соборе были и другие люди. С дальней стороны вдоль стены медленно шли двое: седобородый старый поп в расшитых серебром церковных одеждах и высокий мужик в балахонистых серых накидках и деревянных сандалиях на босу ногу. Вместе они смотрелись на редкость нелепо, но, похоже, это их совершенно не смущало. Как ни в чём не бывало они вели между собой негромкий разговор, который Балис, очевидно, благодаря отменной акустике здания, прекрасно слышал.

— Красота! Красота неописуемая, брат Иоанн, — восхищался высокий в хламиде, бросая восторженные взгляды по сторонам. Лысая макушка слегка поблёскивала, отражая свет горящих свечей. Странно, но Гаяускасу казалось, что где-то он этого лысого уже видел. Сплошные загадки.

— Истинно словно в Царствии Небесном пребываем. Ревнуешь о славе Божьей, брат Иоанн.

— Судьба священника — жить не во счастье своё, в во славу Господа нашего, — ответил поп. — Только не воздавай красоте сверх должного, брат Патрик. Ибо главное в храме — верность Господу, а не стены и крыши. Будет вера — будет и красота. Иссякнет вера — и красоты не станет. Мерзость и запустение. Синематограф в этих стенах устроят, и будут ходить сюда люди, чтобы утехам придаваться, а о Господе и не вспомнят.

На мгновение словно всё посерело, и Балис вдруг увидел этот же храм, но без свечей, икон и фресок. Увидел — и узнал. Андреевский собор в Кронштадте. Да уж, в этом кинотеатре он когда-то посмотрел немало фильмов.

— Всё в воле Господа, брат Иоанн, — согласился названный Патриком. — Будет храм разорён — будет и восстановлен. Всё вернётся: и молитвы, и вера, и красота. Не бывает поругаем Господь, не одолеть врагам и то, что посвящено Ему.

Поп одобрительно кивнул.

— На волю Божию уповаем, но и сами должны потрудиться, ибо Царствие Божие трудом нудится, а тот, кто не работает Господу, чем оправдается перед Ним, когда придёт его час?

— Верно, брат Иоанн. Ибо сказано, что иго Господне — благо, а бремя его — легко есть. Жаль лишь, что порой не видят этого люди.

— Оскудела вера, — с искренней горечью произнёс поп. — Много званных, да мало избранных. Взыскуют благ мира сего, а о сокровищах нетленных думать не желают.

— Вот и я говорю — думать не желают, — кивнул высокий. — А ведь разум от Господа человеку даден. И не для праздности, но для постижения.

Неожиданно он повернулся в сторону Балиса.

— Вот ты чего хотел? Иди сюда, рассказывай.

Это было так неожиданно, что Гаяускас совершенно потерялся. Как-то робко, неловко переставляя ноги, он, словно механическая кукла подошел к незнакомцам.

— Так что ты просишь? Говори.

— Я, вроде, ничего не прошу, — удивлённо ответил Балис. В самом деле, разве нужно ему что-нибудь от этих людей, которых он видел первый раз в жизни?

— А кто ж молился? — в свою очередь удивился лысый Патрик. — Разве не ты?

При этих словах морпех наконец-то узнал собеседника. По правде сказать, это было нелёгким делом. Стоящий сейчас перед ним человек, мягко говоря, мало походил на своё изображение на иконе. Неужели он — действительно тот самый Святой Патрик, крестивший Ирландию. А кто тогда, интересно, поп? "Брат Иоанн"… Неужели… Да нет, он же умер ещё до революции… Но Патрик-то умер куда раньше…

— Понятно всё с тобой, — святой качнул головой, по лбу смешно запрыгали блики. — Ладно, будет тебе мой совет: не хватит своих сил — прими Истинный Облик. Только не увлекайся. Опыта у тебя нет, никто тебя не учил, так что как нужда пройдёт, сразу обратно собой становись. Понял?

Гаяускас тупо кивнул и переспросил:

— А какой облик? И как его принять?

— Истинный Облик, — пояснил Патрик, подчеркнув голосом первое слово. — А принять просто: пожелай от души — и получишь. Понял?

Балис снова кивнул.

— Вот и славно, — улыбнулся собеседник. — Коли понял — можешь идти.

— А чудо?

— Какое чудо? — искренне удивился святой.

— Так я ж о чуде молился, — с трудом подбирая слова, попытался объяснить морпех. — Чтобы Серёжку спасти.

— Ишь ты — чудо ему подавай. Что скажешь, брат Иоанн?

— Да веришь ли ты в Бога, воин? — сурово вопросил поп.

— Нет, — честно ответил Балис. И, постепенно приходя в себя, спросил: — А разве это обязательно?

— А ты как думал? — так же строго ответил Патрик. — Мы тебе не маги, вроде друга твоего ушастого. Тем всё едино, силу возьмут, сколько могут, и творят, что хотят. Только сила та против истинной веры — что прутик тополиный супротив векового дуба. Так что, коли тебе чуда по прихоти возжелалось — ищи магов, только как бы потом жалеть не пришлось. Если же чуда от Бога просишь, так помолись с верой и благоговением.

— Я же не бога, я тебя просил.

— Святые, воин, своей прихотью чудеса не творят. На всё воля Божья.

— Если так — то зачем же вы нужны? — с горечью произнёс Балис. Волнение ушло. Оставалась лишь досада на всё происходящее. Связанный Серёжка сидит в темнице, а он спорит непонятно с кем о какой-то ерунде.

— Объяснил бы ты ему, брат Иоанн, — попросил Патрик. — Тебе вроде как сие ближе: и по месту, и по времени.

Поп кивнул и заговорил хорошо поставленным голосом:

— На каком основании мы просим молитв за себя святых, и действительно ли они молятся за нас, и действенна ли молитва их за нас? Сам Бог прямо изъявил Свою волю некоторым людям, не имевшим к Нему близости, людям грешным по преимуществу, чтобы они просили помолиться о себе людей Божьих, например, Авимелеху, взявшему жену Авраамову, было повелено просить Авраама, чтобы он помолился о нём; Иов молился, по явному откровению воли Божьей, о друзьях своих; молились Моисей, Самуил, Илия, все пророки; Сам Господь, по человеческому естеству Своему, молился Отцу небесному о Петре и всех учениках. Святые заслуживают быть ходатаями о нас к Богу по своим добродетелям, по своим заслугам, как угодники Его. Если на Земле справедливость требует, чтобы известный человек, близкий к Богу, помолился о других, например, священник о людях, то отчего и не на небесах? Все святые живы у Бога и для нас: видя в Боге наши нужды, сочувствуют нам и готовы, по нашим молитвам, помогать нам. Для чего по нашим молитвам, а не иначе? Для того, чтобы нас же утвердить в вереи подвиге молитвенном. Да ещё: для чего и живые хотят, чтобы другие, нуждающиеся в их помощи, просили их?

Балис честно пытался вникнуть в поучение, но получалось не слишком хорошо. А Иоанн продолжал говорить:

— Что значит ежедневное призывание святых — в каждый день различных — в продолжение всего года и всей жизни? Значит то, что святые Божии, как братья наши, только совершенные, живы и недалеки от нас, слышат нас и всегда готовы помогать нам, по благодати Божьей. Мы живем с ними вместе — в одном дому Отца небесного, — только на разных половинах: мы на земной, они на небесной, и для нас и для них есть средства проникать друг к другу; для нас молитва веры и любви, для них — духовная их природа, всегда готовая к деятельной помощи, по любви, которой проникнуты их души.

Поп прервался, глянул на Гаяускаса сначала вроде строго, осуждающе, а потом и вовсе сочувственно, и с горечью произнёс:

— Не разумеешь, воин, того, что речено.

Живи Балис с рождения в Литве, наверное, и не понял бы этих слов. Но ленинградский мальчишка, пусть с трудом, но разобрался: священник жаловался, что его не понимают. Хотел бы Балис посмотреть, кто бы эти поучения понял. Какой-то Авимелех, какой-то Самуил…Наверное, для верующих людей эти имена что-то значили, но ему-то всё едино.

— Видишь, брат Патрик, как оно получается. Говоришь с людьми простыми, грубыми, наукам не обученными — и всё понимают. А иной премудрость великую превзошел, а понять ничего не может.

— Чему же тут удивляться, брат Иоанн? Царство Господне не от мира сего. Редко кого мудрость мирская до дверей Божьего Царства доведёт, хотя, конечно, случаи бывали. Да и не мудрец гость наш — воин.

— Воин, — покачал головой поп. — Да только не простой он воин. Кровь не обманешь. И прапрадед его странный был, и прадед. Хотя, Господа нашего искренне чтили, в вере были усердны. А всё же смута у них душу-то томила. Может, брат Патрик, ты ему объяснишь: по-своему, по-родственному.

Балис чувствовал, что голова идёт кругом. Откуда православному священнику знать его прадеда, да ещё хвалить за усердие в вере? Два прадеда числились католиками, насколько были верующими — дело тёмное. Лииво Пихт, мамин эстонский дед, хозяин кофейни в Пярну, оправдывая свою фамилию, оставил о себе память как о фанатичном протестанте-лютеранине. Уж точно бы в Кронштадт на богомолье бы не поехал. Остаётся таинственный Мартин Гаяускас, матрос Балтийского Флота, погибший в битвах революции семнадцатого года. Тоже не самая подходящая кандидатура для похвал со стороны попа — прислужника царского режима.

Все эти мысли пронеслись в голове за какую-то секунду, а дальше додумать их не удалось: заговорил Патрик.

— Берись-ка ты, парень, за ум. Пора уже, давно ведь не мальчишка. Понятно, в детстве никто тебе ума-разума не вложил, ну да на то особые причины, только ведь всю жизнь нельзя за старших прятаться, надо и самому когда-то свою жизнь строить.

— Я ни за кого не прячусь, — начал, было, Гаяускас, но святой неожиданно резко его оборвал.

— Прячешься. Хорошо устроиться думаешь. Сначала помолился, а потом: "я в бога не верю". Нет, парень, так в жизни не бывает. Вот ежели не веришь, ты, что тебе пенёк какой чудотворный в лесу поможет, или там камень болотный, так ведь им молиться и не идёшь. Спасите, мол, моего мальчишку. Знаешь ведь, что не спасут. А если перед иконой помолился, значит, веришь, что оно тебе помочь может. Значит, признаёшь в душе бога. И не абы какого бога, а Единого Господа нашего. Но признаться себе в том боишься.

Патрик вздохнул.

— Многие о тебе молятся, воин. Видно, не плохой ты человек. Только пойми: настоящий выбор в жизни делается один только раз. И никто никогда наперёд не знает, какой выбор — настоящий, а какой на него только похож. Иной считает, что выбрал уже, а не знает того, что пройдёт время, и всё перевернётся. Другой думает, что выберет когда-нибудь потом, глядь, а никакого «потом» для него и нету, а выбор уже сделан. И хочется ему изменить, да ничего уже сделать нельзя, поздно. Так что, разбирайся в себе, Балис, сын Валдиса. Загляни в свою души и честно скажи себе, кто ты есть такой на самом деле. А мы с братом Иоанном помолимся Богу, чтобы укрепил тебя да даровал тебе мудрости.

— Помолимся Господу о тебе, — эхом откликнулся поп.

Балис не смог сдержать улыбку. Патрик сурово нахмурил брови.

— Не глупи. Говорю же, многие о тебе Господу молятся. Князя, что во сне видел в день смерти деда забыл? А женщину, которой вы с другом дорогу к храму указали?

Откуда они знали про сон? Ну да, они же святые, им всё знать положено. А про женщину ту странную Балис уж давно и забыл…

— Сыночки, помогите старой, — раздалось за спиной.

Гаяускас и Огоньков дружно обернулись. Перед ними стояла невысокая пожилая женщина, одетая точно для съёмок фильма то ли про русское захолустье, то ли про блокадный Ленинград: в валенках, старой телогрейке и шерстяном платке. Разумеется, в шерстяных варежках и с клюкой в руке. Растеряно улыбаясь, она продолжала:

— Что-то совсем я заплутала, давно в Питере-то не была. Подскажите уж, где Казанский собор-то?

— Так Вы рано из метро вышли. Надо снова спуститься на станцию "Сенная площадь" и проехать одну остановку до "Гостиного двора". Там и собор, — первым пришел в себя капитан третьего ранга.

— И-и, сынок, какое тебе метро. Нешто я на старости лет под землю полезу? Срамно, прости Господи. Я уж лучше пешком, скажи только, как дойти.

— Пешком — тогда вот сюда, до канала Грибоедова, — махнул рукой в сторону Демидова моста Балис. — На ту сторону перейдёте — и направо. Так до собора и дойдёте.

— Ой, спасибо, сыночки, — радостно улыбнулась женщина. Её улыбка показалась Гаяускасу какой-то особенно доброй и тёплой, по-настоящему материнской. — Помогли, подсказали старой. Я-то иду батюшке Серафиму поклониться. Слыхали, счастье-то какое: мощи батюшкины в Казанском соборе чудесно обретены. Я вот помолюсь ему, свечку поставлю, оно хорошо и будет.

— Какие мощи? — изумился Огоньков. — Это ж одно только название, что собор. Он давно уж не собор, а музей. Какие там могут быть мощи?

— И-и, сынок, не знаю я музеев никаких. Старая я, тёмная, да.

Насчёт собственной старости, на взгляд Балиса, женщина переигрывала: не смотря на морщины и полное отсутствие косметики было ей немногим за пятьдесят. Предпенсионный возраст.

— А только если батюшка Серафим там явился, значит, Богу было так угодно, значит, место то Богом отмечено. И помолиться Господу там благолепно будет. Так что уж пойду я и помолюсь. И за вас, сыночки, помолюсь тоже. О здравии вашем, да о благополучии. Как имена ваши?

— Вячеслав, — серьёзно ответил Огоньков.

— Балис, — машинально поддержал товарища капитан.

— Да что ж за имя такое: Балис? — удивилась женщина. — Ты что ж, не русский или не крещёный?

Гаяускас вздохнул. Верно говорят: ни одно доброе дело не обходится безнаказанным. Сейчас начнёт тётка кликушествовать на весь рынок рыжему Толяну и его подельникам на потеху. Соврать что ли что-нибудь? А почему, собственно, он должен врать?

— Не крещёный. И не русский: литовец я.

К удивлению морпеха женщина вместо ожидаемого припадка злобы к инородцу улыбнулась всё той же доброй улыбкой и произнесла:

— А то не страшно, что литовец. У Господа нашего все равны, был бы человек хороший. Как в писании сказано: несть ни эллина, ни иудея. А вот что некрещёный — то беда. Большая беда. Но свечку батюшке Серафиму я за тебя всё равно поставлю. Батюшка — молитвенник сильный, авось упросит Господа, чтобы тебя вразумил. Так и крестишься. Ну, спасибо вам, сыночки, и прощайте. Храни вас Господи!

Странная женщина повернулась и медленно побрела в указанном Балисом направлении. Через несколько минут капитан морской пехоты позабыл об этом странном разговоре.

— Ступай, воин, — подытожил Патрик.

— А мальчик-то? — последний раз попытался добиться хоть какой-то определённости Балис.

— Ступай, — твёрдо повторил святой. — Теперь всё зависит только от Господа и от вас самих.

На самолёте Серёжка один раз в жизни летал. Из Кишинёва в Ленинград, вместе с мамой. Не интересно. Хоть его место и оказалось возле иллюминатора, но всё равно он ничего не увидел, кроме мутной пелены облаков да серой земли далеко внизу. Попробуй, разгляди, над чем именно пролетаешь. Даже Днепр мальчишка так и не заметил. Нет, поезд — намного лучше и интереснее.

Вот если бы самолёты летали низко-низко. На высоте московского чёртова колеса, например. Вот это было бы здорово. На нём Серёжка катался вместе с папой, когда они через Москву ехали в Куйбышев. Сначала ничего особенно не видно, потому что колесо это в парке, там деревья высокие всё закрывают. Зато когда кабина поднялась над деревьями, мальчишка просто обомлел от восторга. Тут тебе и Кремль, и Москва-река, и Университет на Ленинских горах, и Лужники. А ещё рядом была Шуховская башня, про которую Серёжка раньше даже ничего не знал. Папа рассказал, что с неё на всю страну передавали радио и телевидение, когда не было башни Останкинской. Кстати, ту и с колеса они не разглядели: Москва очень большая, всю даже с такой высоты не разглядишь. А вот полетать бы над ней на такой высоте и всю посмотреть — вот бы было интересно. Серёжка сказал об этом папе, а тот ответил, что самолёты так низко летать не могут. А если бы могли, то это было слишком опасно: можно в дом врезаться. Это правда: совсем рядом с чертовым колесом, сразу за парком два высоченных корпуса стояли. А дальше Университет, он тоже выше колеса. Даже если бы не Ленинских горах стоял, всё равно бы, наверное, выше был, а так уж вообще…

В общем, на такой высоте летать могут не самолёты, а птицы, потому и называется "высота птичьего полёта".

С такой высоты Серёжка сейчас и наблюдал происходящее. Словно стоял на вышке или летел под облаками. А внизу… Внизу шел бой.

В своё время Серёжку никогда не нужно было уговаривать поиграть в войну, надо было лишь только позвать. Потом ему пришлось побывать и на настоящей войне. Но, откровенного говоря, в военном искусстве он не разбирался совершенно. Впрочем, чтобы понять, что происходит внизу, не нужно было быть великим стратегом. Какое-то войско было окружено посреди холмистой равнины в несколько раз более превосходящим его по численности противником. В такой ситуации слабейшие обычно сдаются, потому что шансов на спасение у них практически нет.

Окруженные всё-таки не сдавались. Они упорно пробивались из кольца, рассчитывая, наверное, что, проврав окружение, смогут отступить. Присмотревшись повнимательнее, Серёжка понял, что и правда, наверное, смогут. Большую часть окружившего войска составляла тяжелая пехота, вооруженная копьями и мечами. А внутри кольца находились конные рыцари. Если им удастся вырваться наружу, то пехота их, конечно, не догонит. Правда, у окруживших была и конница, но не так уж и много. Примерно столько же, сколько было у противника или даже меньше.

Словом, не таким уж и безнадёжным оказалось положение рыцарей, шансы у них были. Но только их предводитель сделал глупость. Раз уж спасаться, так надо бить туда, где кольцо тоньше всего, правильно? А командир окруженных, словно нарочно, вёл своих людей в самую гущу вражеской пехоты. Ещё бы, ведь на острие его удара приходился командный пункт противника. Серёжка видел, как на вершине холма развевается пурпурное знамя с вышитыми золотыми цветами. Конечно, своего командира пехотинцы будут защищать изо всех сил.

Мальчишка расстроился. Пусть это только сон, а всё равно жалко. Он уже проникся симпатией к окруженным рыцарям, потому что они были смелыми и слабейшей стороной в этой битве. Обидно будет, если их всех перебьют. Но почему они так ошиблись? Ударь они сейчас вправо или влево — и кольцо почти наверняка будет прорвано. Но окруженный отряд напоминал каплю воды, устремлённую острием на холм с пурпурным знаменем. И эта капля медленно, но верно наползала на вершину холма, подминая под себя, вражеских пехотинцев. Верно, но очень медленно. Слишком много было врагов, слишком мало рыцарей. Нет, неправильно они спасаются. Если только — спасаются…а не…

Озарившая мальчишку мысль была яркой, словно молния. Конечно, же рыцари не ошиблись. Просто, он неверно понял их намерение. Окруженные не пытались вырваться из кольца любой ценой, они сражались за победу. Если у них получится подняться на вершину холма, то вражеская армия будет обезглавлена и ей ничего не останется, кроме как разбежаться или сдаться на милость победителей.

У Серёжки от восхищения захватило дух. Молодцы рыцари! Настоящие воины. Именно так и нужно поступать. Даже самую безнадёжную ситуацию можно повернуть в свою пользу, если бороться до конца, а не задирать лапки кверху. В эти мгновения мальчишке отчаянно хотелось быть там, в гуще сражения, вместе с остальными пробиваться через ряды вражеской пехоты к вершине холма, над которым реяло пурпурное знамя с золотыми цветами.

Ну и что тут такого? Ему часто хотелось оказаться в бою вместе с героями фильмов. А сон — это тот же фильм, разве нет?

Словно в подтверждение этой мысли, картинка перед Серёжкиными глазами стала меняться. Он уже не парил высоко наверху, обозревая всё поле боя. Теперь он снижался, одновременно приближаясь к самой горячей его точке: острию наползающей на холм рыцарской капли. Уже можно было разглядеть знамёна с рыцарскими гербами, развивающиеся чуть позади линии боя. Когтистая птичья лапа…Лежащий бык и какая-то ветка…Замок, волна и три звезды…Распластавшая крылья птица…Вот и два самых первых знамени. Одно очень похоже на то, что развевалось над холмом: те же цветы, только серебряные и на синем фоне. А второе… На втором был изображен задравший морду к луне в беззвучном вое волчонок…

Серёжка сначала не поверил глазам. Хотел даже их протереть, только как это сделаешь во сне. А потом понял, что протирай, не протирай — всё равно ничего не изменится. Знаменем предводителя окруженных рыцарей был не волк, а именно волчонок — никаких сомнений. Не даром на плащах у сражавшихся в первых рядах рыцарей были вышиты такие же волчата.

Вот теперь уж мальчишка точно был всей душой на стороне рыцарей. Будь у него возможность им помочь, он бы ни мгновения не колебался. Но такой возможности не было. Оставалось только смотреть за боем и надеяться, что они всё-таки смогут ворваться на холм.

Увы, даже этого парнишке узнать было не суждено: сон прервался так же неожиданно, как и пришел. Серёжка проснулся на жесткой лавке в камере тюрьмы под замком инквизиторов. Проснулся, не забыв ни малейшей подробности происходившего на холмистой равнине, хотя обычно сразу забывал свои сны. Но этот сон никак не был обычным. Словно кто-то пытался таким образом пытался подсказать, помочь. Как в прошлый раз, на корабле. Тот сон, в котором он говорил со старым моряком, Серёжка запомнил, наверное, на всю жизнь. И не просто запомнил: советы ветерана не раз помогали мальчишке в трудную минуту, когда он не знал, как поступить. Но сейчас ему никто не советовал, вообще ни слова не сказал. Только…

Мальчишка усмехнулся. А зачем слова, когда и так всё ясно? Поступок рыцарей говорил за себя сам и не нуждался в длинных и сложных объяснениях. В любой ситуации надо верить в победу и драться за победу. Не отступать и не сдаваться. Такие вот они были, волчата. Наверное, сон пришел к нему потому, что он тоже называл себя волчонком. Пусть полушутя, пусть изначально это была не его идея, а Меро, но ведь называл же. И теперь получалось, что если завтра он не выдержит, проявит слабину, то подведёт и опозорит тех воинов. Конечно, они про это никогда не узнает, но он-то знать будет. Всё правильно: не лапай чужую славу, если не способен её достойно поддержать. Так что, завтра надо или отказываться от прозвища, или ему соответствовать. Третьего не дано.

Парнишка вздохнул и перевернулся на другой бок. Да не надо ему никакого третьего. И первого тоже не надо. Он ведь ещё вечером твёрдо решил, что будет молчать, что бы там эти инквизиторы не напридумывали.

Отец Горак выглядел очень уставшим: осунулся, похудел, под глазами набрякли синеватые мешки, резче обозначились морщины. Но разум инквизитора остроты не утратил. Идею Льют он осознал почти сразу, а, осознав, ухватился за неё обеими руками. Видимо, отец Сучапарек был недоволен тем, как медленно ведётся дело о таинственном оборотне, и Гораку было просто необходимо найти доказательства своего деятельного участия в расследовании. Так что, уговаривать его совершить визит к Нурлакатаму не пришлось.

Правда, увидев, что Истребительницу сопровождает не только полуогр, но и наёмники, инквизитор выразил удивлённое беспокойство, на что эльфийка, пожав плечами, сообщила, что по её мнению двум нечкам идти от "Графского лебедя" до Вальдского замка — не самая разумная идея.

Горак одобрительно кивнул, но тут же предложил отпустить наёмников.

— Ну, уж нет, — строго возразила Льют. — Наёмников следует держать под присмотром. Одно дело, когда они выезжали в составе отрядов, которыми командовали отцы-инквизиторы, и совсем иное — предоставить их самим себе.

— Пожалуй, ты права, — согласился Горак. — Ладно, возьмём их с собой к магу. Кстати, мне казалось, что в твоём отряде три человека, а не четыре.

— Бирда я наняла только вчера.

— Бирда? Ты не местный?

— Моё имя Бирд эб Данн, богоугодный отец, а родом я из Накхата, — ответил Йеми, старательно имитируя тамошний акцент.

Инквизитор фыркнул себе под нос, но больше спрашивать ничего не стал. Кагманец облегчённо вздохнул. Хотя за уроженца Земли Священного Орешника Йеми выдавал себя не впервой, и знал те края и образ жизни тамошних обитателей очень неплохо, всё равно лучше обойтись без лишних расспросов.

Расспросы выпали на долю эльфийки: всю дорогу до башни отец Горак пытался выяснить, в чём же состояла её идея. Мысленно Йеми восхищался сообразительностью Льют: она отвечала инквизитору охотно и подробно, но при этом говорила так много и непонятно, что он и не сумел уяснить себе ничего кроме самого общего смысла: оборотня в городе нет. Вполне возможно, что женщина могла бы водить Горака по улицам ещё добрый час, а он бы всё равно так ничего бы и не понял, но этого не потребовалось: к жилищу Нурлакатама они шли самой короткой дорогой, которая занимала чуть больше четверти часа.

Подходя к башне, воины прошли мимо Теокла и Соти, пристроившихся с небольшим табунчиком лошадей в уголке площади. Священник о чём-то горячо спорил с дородным булочником, а женщина с отрешенным видом стояла чуть поодаль.

Скаут довольно ухмыльнулся. Пока всё шло, как и задумывалось, хотя это было только начало. Выманили инквизитора — прекрасно. Но дальше будет сложнее. Мастер Слова — опасный враг. На мага надо напасть неожиданно, а для этого сначала необходимо усыпить его подозрения. Не может чародей не забеспокоиться, когда к нему в гости неожиданно пожалует инквизитор с таким эскортом. Он ведь эти дни живёт как на иголках: если всплывёт, где же на самом деле прячется оборотень, точнее, прячут оборотня — чародею не жить. И даже не умереть лёгкой смертью. Так что, встретить их настороженно Нурлакатам просто обязан.

А потом всё будет зависеть только от Льют. Людям-наёмникам инквизитор и маг в беседу сунуться не позволят, а уж ему, Олху, и подавно. Так что придётся эльфийке вести разговор в одиночку. Впрочем, за способность супруги усыпить подозрения мага полуогр не сомневался: уж кому, как ни ему было знать, что Льют Лунная Тень способна уговорить кого угодно и убедить в чём угодно.

— Три дюжины, отец Сучапарек, — констатировал Бодак.

Верховный Инквизитор Толы нервно дёрнул плечом. Считать он умел куда лучше, чем палач. Хотя свои обязанности и регламент брат Бодак знал образцово. Нашел-таки приложение с указаниями, как следует обращаться с малолетними. Три дюжины ударов плетью — обычная норма для детей такого возраста. Только вот реагировал дикарёныш необычно: молчал. Ладно бы выл, визжал, орал во всю глотку, но не выдавал своих проклятых сообщников. Конечно, тоже досадно, но объяснимо. Но мальчишка вообще молчал. Уткнулся лицом в стол и только шипел от боли каждый раз, когда тонкий кожаный ремень плётки опускался на костлявую спину. Получалось, порка не дала ничего.

Упрямцев за свою жизнь отец Сучапарек повидал предостаточно. Конечно, они были сильно постарше этого зверёныша, но ведь никто не рождается сразу взрослым мужчиной, правильно? И странно считать, что если в две дюжины вёсен человек — законченный мерзавец, то в дюжину он иным не был. Все эти изонисты и прочие злоумышленники — с колыбели преступники, потому и нужно давить их без лишних разговоров прямо в колыбели. Помнится, как-то один жрец Ренса пытался объяснять, что детей убивать нельзя. Глупости. Враги на больших и малых не делятся.

Инквизитор перевёл взгляд с маявшегося в ожидании приказа брата Бодака на распластанного по столу мальчишку. Кровавые вздувшиеся рубцы на спине и плечах выглядели страшно. Но — только для какого-нибудь сердобольного горожанина. Давно привычный к виду ран и крови, Верховный Инквизитор отлично понимал, что прекращать пытку из-за опасности жизни подследственного нет никаких причин. Дикарёнок сам виноват, слишком нахально себя ведёт. Шутить с Орденом не позволено никому.

— Ещё три дюжины, брат Бодак. Надеюсь, это ему развяжет, наконец, язык.

Палач нехорошо усмехнулся и повернулся к столу.

Нурлакатам постепенно успокаивался. Он был ещё слишком возбуждён, немного подрагивали руки, да и во рту всё ещё было сухо, словно посреди пустыни, но главное чародей уже понял: никаких подозрений на его счёт ни у эльфийки, ни, главное, у инквизитора нет.

Демоны бы побрали эту остроухую бабу, свалившуюся неизвестно откуда на его голову. А ещё лучше, попади она в лапы каким-нибудь нечкам, говорят, для Истребителей они подбирают самые изощрённые мучения. Увы, боги недоглядели, и эта ходячая лихорадка добралась в самый неподходящий момент до Толы.

Хорошо хоть, что ей ума не хватило понять, где же на самом деле находится оборотень. Но ведь магического таланта у этой Инриэли, надо признать, хватило бы на двух Нурлакатамов. Другое дело, будучи одарённой от богов, ушастая за две или даже три сотни вёсен не нашла времени, чтобы подкрепить свои умения знаниями. Ошибки, которые она наделала в своих расчетах, были настолько наивными, что их не сделал бы даже подмастерье. Но ведь и до такой конструкции не то, что подмастерье, даже Архимаг Кожен бы не додумался.

Всё-таки боги ужасно несправедливы. С талантами этой бабы Нурлакатам стал бы властелином Анганды. Ему не составило бы особого труда размазать по пустыне целый легион, да дюжину боевых магов в придачу. Но у него только знания, а дара нет и никогда не будет. Поэтому он маг на службе Императора, а она — Истребительница. И не более того.

— Так что, Нурлакатам, может ли быть такое? Дашь ли ты определённый ответ?

— Отец Горак, ты желаешь от меня слишком многого. Может ли быть — да, может. Но есть ли так на самом деле? Не знаю, право…

Чародей отёр рукой вспотевший лоб. Он даже не пытался скрыть растерянность, это было не нужно. Наоборот, маг всячески её подчёркивал. Великий соблазн заключался в том, чтобы поддержать предположение Истребительницы, но потом это могло вызвать ненужные подозрения. Предоставленную возможность направить Инквизицию на ложный путь следовало использовать умно и тонко. Так, чтобы потом самому остаться в стороне.

Волшебник тяжело опустился на табурет.

— Отец Горак, а не желаешь ли выпить пива? Для бодрости?

Инквизитор недоумённо посмотрел на хозяина, потом махнул рукой.

— Давай.

— Отличное банановое пиво по рецептам мой родной Урши. Могу ли я предложить госпоже?

Нечка она, конечно, нечка, но по статусу Приёмная Дочь Императора была повыше Нурлакатама. Будучи человеком злопамятным, чародей никогда не спускал, если низшие по положению не оказывали ему должного почтения и вовсе не хотел пострадать от себе подобной.

— Отчего же нет, — милостиво согласилась нелюдь.

Подавив в глубине души возмущение поведением наглой твари, маг повернулся к стоящему у двери Игору.

— Вели слугам подать нам три кружки бананового пива.

Пусть подавится. Но уж её вояк поить он не собирается. Особенно огра.

— И возвращайся.

Вообще-то толку в присутствии ученика не было никакого. Но, раз уж он притащил его в самом начале, то странно было гнать в середине разговора. А в начале Нурлакатам позвал Игора в комнату только с одной целью: если дело дойдёт до схватки, хоть кто-то из нападающих отвлечётся и на него.

Волшебник саркастически улыбнулся. Какая драка? Он стал труслив, словно шакал или гиена. Всюду ему опасность мерещится, даже там, где её и близко.

— Так всё-таки, что ты думаешь? Говори яснее, — раздраженно потребовал отец Горак. Инквизитору явно не нравилась неопределённость. Видимо, крепко попадало ему в замке за то, что оборотень всё ещё оставался вне пределов досягаемости Ордена.

— К сожалению, я не знаю, каким образом о пребывании твари в городе прознал отец Сучапарек, и не могу судить, можно ли так обмануть его магию. Но что касается методов, которые для определения местонахождения оборотня применял я, то они, несомненно, реагируют на остаточные возмущения потоков силы. Но ни мои многомудрые наставники, ни великие маги прошлого не уделяли этой проблеме серьёзного внимания. Она представляет слишком отвлечённый интерес, а мы, волшебники, всегда стремимся к извлечению практической пользы.

Здоровенный наёмник поперхнулся еле сдерживаемым смехом. Эльфийка обернулась и бросила на воина испепеляющий взгляд. Улыбку с лица верзилы будто тряпкой смахнуло. Волшебник, довольный таким оборотом дела добавил:

— Конечно, несведущие люди полагают магов чудаками, далекими от реальный жизни, но ты, отец Горак, конечно, не станешь уподобляться наивным невеждам.

— Ещё как не стану, — мрачно процедил инквизитор. — Мне как раз и требуется от тебя практическая польза. Сколько времени понадобится тебе, дабы узнать, верно ли предположение госпожи Инриэль?

— Я постараюсь сделать это как можно быстрее…

Очень удачно для чародея именно в этом момент в комнату вошла служанка, неся на подносе три больших глиняных кружки. Вслед за ней в комнату вернулся и Игор.

— Немного разбавить наш разговор пивом — хорошая идея, — улыбнулась Льют, принимая кружку.

Йеми напрягся, сжимая в руке рукоятку кинжала. Слова "хорошая идея" были сигналом, по которому они должны были приготовится к нападению. «Начнём» было сигналом к действию. Олх и Глид должны были убить мага, Бараса — инквизитора. Задачей Йеми и Реша было вмешаться, если события начнут развиваться не так, как планировалось. А они уже и так развивались иначе: служанка ушла, а вот бородатый ученик мага продолжал торчать в комнате.

Олх нагнулся и что-то шепнул Решу, тот коротко кивнул в ответ. Кагманцу было немного неприятно, что разбираться с подмастерьем поручили не ему, но полуогра он понимал: возможности юноши были ему известны гораздо лучше.

— Я слышал, твой народ не любит пиво, а предпочитает вино, — продолжал тянуть время волшебник.

— У меня нет народа, — холодно ответила эльфийка. — Я Приёмная Дочь Императора.

— Прошу простить меня, госпожа, — смешался Нурлакатам. Отповедь была совершенно неожиданной и очень эффектной.

— Ближе к делу, маг, — сурово произнёс отец Горак, поставив на стол кружку. — Сколько времени тебе нужно?

— Поможет ли мне госпожа в моих опытах?

— Об этом можешь не беспокоиться. Истребительница выполняет поручение Ордена и сделает всё, что ей будет приказано.

— Ты приказываешь мне помочь волшебнику, отец Горак?

— Именем Ордена — да.

— Смиренно повинуюсь. Все мои знания к твоим услугам, чародей. Только, увы, их не слишком много.

— Не следует скромничать, Инирэль, — инквизитор недовольно проводил взглядом молодого наёмника, по стеночки пробиравшегося к двери. Сказано же было этим болванам — стоять, нет, ходят, почти как у себя дома.

— Увы, отец Горак, мне ли не знать, сколь слабо моё волшебство, — печально качнула головой эльфийка.

Юноша тем временем добрался до ученика мага и о чём-то его тихонько спросил. Тот тоже шепотом принялся что-то объяснять. Истребительница выпрямилась.

— И, тем не менее… Начнём!

"Начнём — что?" — хотел поинтересоваться инквизитор, но не успел. Стоявший за спиной наёмник коротким ударом всадил ему кинжал в основания черепа. Кровь тут же залила ворот коричневого котарди, Горак клюнул вперёд и упал лицом на стол.

Нурлакатам успел понять, что эльфийка плетёт заранее выученное заклятье. И даже разобрал какое: разрушение магии. Ему даже хватило времени прийти в ужас: защищённый амулетами как от боевой магии, так и от ударов оружием, он оказался уязвим для согласованно работающих в паре мага и воина. Впрочем, даже внутренне холодея от страха, чародей боролся за свою жизнь: вызубренное заклятье умножение образа должно было дать ему шанс на спасение, если бы он успел его произнести. Но Истребительница успела раньше.

Уршита словно накрыло холодной волной, а в следующее мгновение в его тело вонзились два кинжала. Глид ударил мага в шею, а Олх — под лопатку, в сердце. Смерь пришла мгновенно, последнее слово заклинания замерзло на побледневших губах. Захлебываясь кровью, Нурлакатам повалился на пол.

Решу помощь тоже не понадобилась. Услышав сигнал, он ударил бородатого собеседника, объяснявшего ему, где можно справить малую нужду, коленом в пах и одновременно — кулаком под дыхалку. Со стоном выпустив воздух, маг повалился вперёд, а юноша, скользнув в сторону, перехватил ему правую руку, и едва тело коснулось пола, вскочил бедняге на спину, выкручивая руку, а левой ладонью зажимая рот.

— Глид, дверь! — скомандовала Льют, поднимаясь с табуретки.

Рослый северянин с неожиданным проворством подсачил к двери в комнату и застыл рядом с окровавленным кинжалом в руке. Эльфийка с наигранным спокойствием подошла к придавленному к полу ученику Нурлакатама. Йеми оказался рядом чуть раньше, присел рядом и за волосы приподнял голову южанина.

— Хочешь жить — делай, как тебе говорят. Я — маг, и посильнее твоего прежнего хозяина. Видел, что с ним стало?

Бородатый что-то неразборчиво промычал и тряхнул головой, выражая полную покорность.

— Отпусти ему рот, Реш.

— А он не станет колдовать? — в голосе юноши проскользнуло тщательно скрываемое опасение.

— Пусть только попробует, — хмыкнула Льют. — Поднимите его.

Йеми и Реш поставили бородатого мага на ноги. Тот был бледен, тяжело дышал и испуганно шарил глазами по комнате. Вид окровавленных трупов Нурлакатама и Горака храбрости ему явно не прибавил.

— Сейчас ты отведёшь нас к комнате, где твой господин прячет девочку. И, если попробуешь поднять тревогу, или сработает хоть одна ловушка, то умрёшь первым. Понял?

— Да, госпожа. Но внутри башни ловушек нет.

— Тем лучше для тебя, — хладнокровно ответила Льют. — На каком этаже держат девочку?

— На пятом.

— Сколько в доме слуг?

— Четверо, но все они на первом этаже. Сюда, на второй, они поднимаются только если их позовет учитель или я от его имени, а заходить выше им запрещено.

— Твой учитель никого и никуда больше не позовёт, — зло усмехнулся Йеми. Месть состоялась. Жаль, конечно, что чародей принял смерть не от его руки, но, по любому, в могилу его свело именно похищение Рионы.

— Значит, мы можем не опасаться, что трупы обнаружат раньше, чем нам нужно, — по-своему понял его слова Бараса.

— Не слишком на это надейтесь, — покачал головой Олх. — Вот что, Глид, ты постой-ка на лестнице. Если кто из слуг будет подниматься — найди повод послать его обратно вниз.

— Как скажешь, Скаут.

Северянин вышел из комнаты.

— Ладно, пошли, — скомандовала Льют ученику мага. — Твоя жизнь в твоих руках.

Йеми легонько кольнул пленника в бок кинжалом. На всякий случай. Тот нервно сглотнул и, с трудом переставляя ватные ноги, пошёл к лестнице наверх.

— Шесть дюжин, отец Сучапарек.

Флип левой рукой отёр со лба пот. Подмастерье, на долю которого выпала последняя дюжина ударов, старался изо всех сил. Если поначалу стойкость маленького гладиатора внушала уважение, то дальше уже вызывала только раздражение. Ну, вытерпел первую дюжину, молодец. Доказал всем, что настоящий мужчина и воин, даром что ребёнок. Доказал — и хватит. Покайся, расскажи всё как есть, глядишь и выйдет тебе снисхождение. Брат Бодак, храни его боги, человек без жалости и милости, настоящий палач, зверюга, но Верховный Инквизитор — с понятием. Мальчишка ведь не нечка поганый, человек. Человека и помиловать могут, если искренне покается, да и для дела окажется полезен. А из такого упёртого парня могла быть польза. Отдали бы в орденский приют, обучили бы, дурь из головы выбили — и вырос бы достойный воин. Инквизитором, конечно, он бы не стал — недостоин, а вот рыцарь ордена из мальчишки мог бы получится. Если бы дурость парня не была равна его упорству.

Накануне подмастерье пытался объяснить дурачку, как надо себя вести, но тот ничего слушать не захотел. Ну, вот теперь и искровянили всю спину. А он всё молчит и молчит. Чего добивается? Чтобы пятки прижгли, что ли? А может, сознание потерял от боли? Хотя, перед каждой дюжиной ударов палачи поднимали мальчишке голову, проверяли, в себе ли. Был в себе.

Сучапарек, нервно расхаживающий по пытошной, подошел к столу, схватил мальчишку за волосы и дёрнул вверх, задирая голову.

— Ну, говорить будешь?

— Я говорю: улетел дракошка… — слабо выдохнул мальчишка.

— Вот щенок… — Верховный Инквизитор сильно ткнул дикарёнка лицом в стол.

И не очень удивился, услышав в ответ:

— Я не щенок, я — волчонок.

Дерзкий юнец. Но что с ним делать? Отправить мальчишку обратно в камеру Сучапарек уже не мог, это означало признать полное поражение. Имп с ним, пусть сегодня уж не выдаёт своих сообщников, но корчится от боли и орать он просто обязан. Не хочет — надо заставить. Только как это сделать?

Верховный Инквизитор окинул взглядом иссечённую спину маленького раба. Дальше пороть слишком рискованно. Слишком легко нанести такое увечье, что придётся потом над щенком молитвы об исцелении читать, дело неприличное. А то и вовсе помрёт прямо под плетью. Брат Бодак, конечно, палач опытный, но уж больно легко ребёнку хребет перешибить, кости-то хрупкие.

Сучапарек окинул взглядом пытошную, прикидывая, что делать дальше. Очень не хотелось прибегать к сильнодействующим средствам. Вообще говоря, регламент позволял, только выглядело это как-то недостойно. Чтобы расправиться с крысой, дом не поджигают, хватит с неё и куска отравленного мяса или крысоловки. Вот и не хотелось ради пусть и упрямого, но мальчишки калить железо. Должно его взять что-нибудь попроще. Перчатку железного человека ему примерить? Тоже многовато будет. На дыбу вздёрнуть? Пожалуй, это пойдёт. Или, ещё лучше…

— Что прикажешь, отец? — преданно поинтересовался брат Бодак, поняв, что Верховный Инквизитор Толы принял решение.

— Посолите его! — коротко бросил Сучапарек.

— Овдермос, давай соль, — скомандовал палач.

Молчаливый подмастерье снял с полки круглую высокую коробку, откинул крышку и зачерпнул пригоршню крупной морской соли.

— Ну, сыпь, чего смотришь, — велел Бодак.

Мальчишка забился, затрепетал всем телом, словно брошенный на берег карп, но кожаные путы на запястьях и лодыжках держали крепко. В хозяйстве палачей Вальдского замка всё было поставлено серьёзно и обстоятельно, не то, что у городских. Те, позорники, весны три назад умудрились подарить жизнь приговорённому к повешенью ворюге: прелая верёвка оборвалась, а по местным обычаям в таких случаях висельник получал свободу. Бодак такого безобразия никогда бы не допустил. Ремни, которыми привязывали к столу для порки, выдержали бы порыв огра, не то что сопливого мальчишки. И плётка была в надлежащем состоянии, и соль силы не потеряла: видно было какая боль терзала парня. И всё-таки он молчал.

Боль была такая, что глаза буквально лезли на лоб. Какое-то время Серёжка просто перестал соображать, что происходит. Вроде бы и сознания не терял, но в то же время как бы ничего не слышал, и не видел, а только бился в путах, захваченной неимоверной болью. А когда чуть полегчало, с удивлением понял, что молчит, хотя впору было орать на весь подвал. На спину словно ведро кипятка вылили. Перед глазами мелькали радужные круги. А в уши будто набили ваты, голос Сучапарека доносился словно откуда-то издалека:

— …кто ещё тебе помогал! Говори!

Верховный Инквизитор Толы нетерпеливо задрал мальчишке голову. Бледное лицо дикарёныша было покрыто крупными каплями пота, волосы прилипли ко лбу, губы побелели, а в плавающем взгляде серых глаз на сей раз не было ни ненависти, ни решимости. Только боль.

— Говори, скотина! Ну!

Шустрёнок не отвечал. На мгновение отец Сучапарек испугался, не лишился ли мальчишка рассудка от боли, но потом решил, что этого не случилось. Безумцы кричат, визжат и хохочут, а этот молчит. Да и взгляд у него хоть и мутный, но слишком осмысленный для сошедшего с ума.

— Говори, кто тебе помогал! — инквизитор, теряя терпение, сильно тряхнул мальчишку. — Рассказывай.

Губы Шустрёнка скривила слабенькая улыбка. Сучапарек, словно его укололи в ладонь, отдёрнул руку и голова мальчика бессильно упала на забрызганный кровью стол.

— Да что же он, деревянный, что ли? — растерянно пробормотал Флип.

Происходящее в пытошной казалось ему страшной сказкой. Уж к своим двадцати двум годам он точно знал, что есть сказка, а есть — жизнь. Что-то человек может, а что-то ему не дано. Конечно, магия или помощь богов границы возможного сильно расширяют, но только сейчас мальчишке никто не помогал. Обитель инквизиторов была надёжно защищена от волшебного воздействия, и посвящена тем богам, что покровительствовали Ордену, да других на Вейтаре и не было. Точнее, так говорили священники разрешенных культов, а те, кто утверждал иное, считались неправоверующими и как раз и попадали в подвалы на пытку. Таких Флип повидал немало, многие держались очень долго, но рано или поздно, ломались. Но все они были взрослыми крепкими людьми, а тут — хрупкий как стебелёк мальчишка. Кажется, двумя пальцами переломить можно, а даже на пытке солью рта не раскрыл. Такая сила духа казалась помощнику палача совершенно нереальной. Что-то тут было не так, странно почему мудрые отцы подвоха не чувствовали. А сказать им Флип побаивался, уж больно строг и скор на расправу к своим подчинённым был отец Бодак.

— Что дальше делать прикажешь, отец Сучапарек? — поинтересовался палач.

Ответить верховный Инквизитор Толы не успел: в пытошную вбежал брат Кинцл из Ордена Света.

— Отец Сучапарек, в городе недозволенное колдовство!

— Что?!

— Применение боевой магии…

Уткнувшийся в стол Серёжка снова улыбнулся сквозь боль. На этот раз — от радости. Услышанное означало, что спасена Риона. Значит, не зря он молчал и терпел. И даже боль теперь показалась не такой уж и страшной.

— Идём, быстрее!

Отец Сучапарек направился к выходу из пытошной.

— А с этим что? — крикнул в спину Бодак, указывая рукой на привязанного к столу мальчишку.

— По регламенту, — не оборачиваясь ответил Верховный Инквизитор. Щенок его сейчас не интересовал, происходившее в городе было намного важнее.

Палач довольно улыбнулся. Регламент в такой ситуации позволял многое, а свою работу отец Бодак очень любил.

Откровенно говоря, Женька не слишком радовался своей роли в супер-пупер операции "Спасение сразу двух пленников". Стоять в компании Анны-Селены у Болотных ворот и ждать, пока приедет Йеми со спасённой племянницей — что за удовольствие? Не то, чтобы подростку уж очень хотелось боёв и приключений, но когда рядом с тобой люди рискуют жизнью, а ты не рискуешь почти ничем — на душе хорошо не будет. Если, конечно, не превращаться в последнюю сволочь, а таких планов у Женьки не было и близко. Поэтому роль стороннего наблюдателя его тяготила. И ручной арбалет, способный выстрелить на расстояние сто шагов, который висел у парнишки на поясе под плащом, настроения не улучшал. Всё равно стрелять не придётся. С десятком разомлевших от безделья стражников такие воины как зеленошкурый огр и его бородатый приятель справятся одной левой. Так, дали мальчику игрушку, чтобы не капризничал.

Капризничать Женька, конечно, не собирался, но вообще тема была актуальной. Всем известно, девчонки отличаются капризностью и нетерпеливостью. Когда они чего-нибудь хотят, то немедленно начинаются рёв, слёзы, крики. "Папа, подари мне куклу!" И объяснить им ничего невозможно. Поэтому в любую минуту можно было ожидать, что уставшая от ожидания Анна-Селена скуксится и устроит театр одного актёра. А ему, куда ж деваться, придётся её успокаивать и ублажать.

Но время шло, девчонка истерик не закатывала, а сам Женька волновался всё больше и больше. Кто бы его сейчас успокоил. Конечно, на словах у Мирона Павлиновича выглядело гладко, на то он и генерал разведки. Только ведь генералы планируют одно, а в жизни всё получается по-другому. Женька видел уйму телепередач и слышал огромное количество историй, как срывались всякие диверсионные операции. Главное, генералам-то ничего от этого не было, они же все в штабах, в кабинетах, а вот тем, кто их приказы выполнял, приходилось иногда очень паршиво. Хотя к Мирону Павлиновичу это не относится, он-то сейчас собой рискует побольше Женьки.

— Волнуешься?

— Чего? — мальчишка недоумённо уставился на подружку.

— Я спрашиваю: ты волнуешься?

Ах ты, пигалица. Подросток бросил на маленькую вампирочку сердито-презрительный взгляд.

— С чего ты взяла?

Девчонка в ответ улыбнулась и охотно пояснила:

— Ты на месте не стоишь. Топчешься, будто очень хочешь… куда сам Президент пешком ходит.

— На себя посмотри…

— А чего я? Стою спокойно, никого не трогаю.

— И где ты только этому научилась? — проворчал Женька только ради того, чтобы что-то сказать. Разговор, конечно, отвлекал от ожидания, но злил ничуть не меньше. Как бы сказал отец: "Что в лоб, что по лбу".

Отвечать маленькая вампирочка не стала. Всё равно, чтобы понять, нужно было прожить её детство — детство безынды, когда буквально каждый день приходилось терпеть и молчать. И улыбаться, когда хотелось плакать…

Мальчишка и не настаивал. Снова потекли томительные минуты молчаливого ожидания. К счастью, на этот раз ждать пришлось недолго. В уши ударил гулкий грохот. Люди вокруг останавливались, недоумённо крутили головами. Стражники у ворот беспокойно повернулись на звук. Из сторожки выскочил их командир, бросил по сторонам тревожный взгляд, принялся что-то объяснять солдатам.

— Лишь бы ворота не закрыли, — пробормотал Женька.

С минуту на минуту здесь должны были оказаться Йеми, местные борцы за права драконов и освобождённая Риона. Мирон Павлинович говорил, что Теокл и Соти посадят вампирят на своих лошадей и сразу повезут подальше от города, а воины останутся удерживать ворота, пока не появится второй отряд, вызволивший Серёжку. А уж потом все вместе догонят уехавших вперёд.

Переулок, как по заказу, оказался пустым. Здесь и в хорошую-то погоду было не слишком людно, а уж под мелким нудным дождём и встретить прохожего и вовсе мудрено. Только четверо стражников на крыльце под металлическим навесом-козырьком жались ближе к стене: косой дождь доставал служивых и в укрытии.

Мирон почувствовал, как вспотела сжимающая амулет рука. Как-то неуютно строить план на магии, о которой почти ничего не знаешь и в которую, не смотря на всё увиденное за последний месяц, до конца не веришь. Впрочем, в принципах работы новейшей аппаратуры, например, тех же микросканеров, генерал Нижниченко разбирался, мягко говоря, не шибко здорово, что не мешало ему планировать операции с их использованием. Правда, время от времени техника давала сбой, и тогда начинались неприятности, порой весьма серьёзные. О том, что произойдёт, если сбой сейчас магия, не хотелось даже и думать.

— Пора, — негромко произнёс шедший рядом Балис. — Работаем.

Мирон глубоко вздохнул и сдавил пальцами бусинку. Показалось, что оболочка сломалась с тихим хрустом, но, конечно, это было самовнушение. Главное — сломалось. Нижниченко снизу, почти без размаха бросил амулет на крыльцо, стараясь попасть в середину, между караульщиками.

Дальше всё происходило невероятно быстро. Балис метнул ножи с обеих рук, Наромарт — с единственной здоровой. Три стражника, не успев даже понять, что происходит, беззвучно повалились на ступеньки. У одного из горла фонтаном ударила кровь — нож Балиса перебил артерию. Последний оставшийся в живых, судя по неимоверно разинутому рту, зашелся в крике, но магия кагманца не подвела: с крыльца не вырвалось ни звука. Больше воин ничего сделать не успел: последний метательный нож морпеха положил конец его жизни.

С кортиком в руках Гаяускас устремился внутрь замка, Наромарт и Олус — вслед за ним, успев обнажить мечи прежде, чем исчезнуть в бесшумно распахнувшихся дверях. Сашка, вытащив из-под плаща автомат, умело распластался на крыльце, между двумя трупами. Бросил на Мирона негодующий взгляд. Нижниченко понимал, что мешает, путается под ногами, только из головы начисто вылетело, что же он должен делать теперь. Ах, да, встать у самых дверей и не отсвечивать. Если появится патруль — поддержать Сашку огнём из пистолета. И по возможности собрать ножи.

Генерал оглянулся по сторонам — в переулке по-прежнему не было не души. Вздохнув, Мирон Павлинович присел над ближайшим трупом. Кинжал Наромарта ушел в глазницу солдата по самую гарду. Преодолевая отвращение, генерал ухватился за рукоятку и дёрнул оружие. К его удивлению, кинжал выскользнул легко, словно ножик из масла. Мирон быстро обтёр клинок о плащ солдата и сунул кинжал за пояс. Всё нормально. Здесь, снаружи, всё идёт нормально. Главное, что сейчас происходит внутри.

— Ну, волчонок, сейчас ты у меня заговоришь. Сейчас всё выложишь!

Отблески от жаровни придавали коже палача багровый оттенок, делая его похожим на мистического демона с выпученными глазами. От одного только вида отца Бодака можно было зареветь в три ручья.

А Серёжку Яшкина ожидали неприятности куда серьёзнее, чем одно только созерцание лысого черепа инквизиторского палача.

— Давай! — скомандовал отец Бодак.

С противным скрипом завертелся ворот, наматывая на себя перекинутую через блок верёвку. Петля, туго стягивающая запястья, потянула вверх. Серёжкины ноги оторвались от пола, тело медленно поползло по стене вверх, карябая иссечённую спину об острые кромки кирпичей. Чуть, было, утихнувшие, боль и жжение вспыхнули с новой силой.

— Хорош.

Мальчишка повис в полуметре от пола. Флип заклинил ворот, а Овермарс, присев, деловито защёлкнул на лодыжках вделанные в стену железные кольца.

— Ну что, может быть, станешь говорить? Хватит героя из себя изображать.

Серёжка молчал. Бодак наотмашь хлёстко ударил мальчика по лицу тыльной стороной ладони.

— Будешь говорить, всё равно — будешь!

Наверное, палач был прав. Мальчишка чувствовал себя на последнем пределе. Боль настолько измочалила его, выпила все силы, что он уже не мог сопротивляться. Вот ещё немножечко — и он закричит от невыносимой муки. Закричит, а потом расскажет им всё, что они хотят. Потому что он, Серёжка Яшкин — не герой, а обычный мальчишка. Ну, нету у него сил терпеть, нету, нету! То есть, сейчас пока есть, а потом — не будет. Совсем скоро их не будет. Но сейчас пока есть. И сейчас пока он терпит и молчит. Пока не так больно. Пока ещё не раскалились иголки. У него есть ещё время, хоть немного, но есть. Минута, две, может быть, целых пять… Сейчас он всё готов отдать за пять минут тишины.

— Готово, отец Бодак!

Подмастерье клещами вытащил из жаровни вчерашнюю иголку, белую от накала, словно спираль электрообогревателя. Серёжка внутренне похолодел и сжался. Страшно было до безумия. Как уж тут не заговорить…

Всплыло вдруг из памяти начало считалки.

— Что ты там бормочешь? — напрягся Бодак. Разумеется, палач ничего не понял: откуда ему было знать русский язык. Флип мялся рядом с ним с клещами в руках.

— Ёжиков надо делать из мышей, а не из волчат. Плохие из вас волшебники, — пояснил мальчишка.

Палач и подмастерья недоумённо переглянулись.

— Бредит? — предположил один из помощников. — Ума от страха лишился?

— Притворяется! — решил отец Бодак. — Думает, что помилуем. Не выйдет.

Он повернулся к Флипу.

— Давай!

Боль пронзила мальчишку от ноги до макушки. Серёжка дёрнулся всем телом, а потом бессильно повис на ремнях.

На приключенческий фильм или книгу происходящее совсем не походило.

Женька ожидал, что отряд Йеми вылетит из переулка с шумом и грохотом, кто-нибудь с ходу зарубит стражников, раньше чем они успеют поднять свои тяжелые алебарды, а остальные ворвутся в караулку расправятся с остальными, раз уж местные воины настолько тупы и ленивы, что даже взрыв в городе не заставил их толком задуматься. Подумаешь, ещё двое к воротам вылезло. Утром, когда телеги потрошили, весь десяток под аркой шустрил, а сейчас снаружи только четверо. Тем проще будет с такими вояками справиться.

Но получилось совсем иначе. На площадь перед воротами не торопясь выехал Йеми, перед которым сидела насупленная, но вполне и живая Риона, а следом за ним — Теокл и Соти. Увидев Женьку и Анну-Селену, путники подъехали к детям. Лошади храпели и недовольно фыркали, но слушались седоков.

Если бы всё это происходило быстро, мальчишка, наверное, испугался бы, что остальные погибли в бою, а сейчас даже не знал, что и думать. Из вчерашних разговоров выходило, что им предстоит улепётывать, как с пожара, а сегодня взрослые вели себя, будто собрались на шашлыки, да ещё и не определились до конца: ехать в лес или ну его нафиг.

— Здравствуй, Риона, — улыбнулась подруге Анна-Селена.

В глазах у рыжей, наконец, мелькнуло что-то живое.

— Анна?

Вампирочка кивнула.

— А твой друг — тоже здесь?

Улыбка у Анны-Селены сразу потухла.

— Скоро будет здесь, — пообещал Йеми. — А пока, садитесь на лошадей, ребята.

Бородатый священник протянул к Женьке руки. Мальчишке было немного неприятно, что его как маленького, втаскивают на коня, но самостоятельно взобраться он бы всё равно не сумел. С пони или мулами управляться было несложно: закинул ногу и садись, они же маленькие, да и вампиров не дичились. А к лошадям подросток старался близко не подходить, слишком агрессивно они на него реагировали. Хотя сейчас четвероногие друзья человека демонстрировали прямо-таки олимпийское спокойствие, похоже, не обошлось без волшебства.

Пока он тормозил, Анна-Селена с помощью Соти проворно взобралась на лошадь и уселась перед изонисткой. Кто-то из стражников, наблюдая за неумелыми действиями детей, радостно загоготал, остальные подхватили.

— Что ты ржешь, мерин бородатый?! - Соти направила лошадь прямо на вооруженных гвизармами воинов. — Ишь, хлебало раскрыл, чтоб тебе туда ворона влетела!

— Молчи, старуха! — рявкнул стражник.

— Я старуха? — оскорбилась до глубины души изонистка. — Это я-то старуха?

— Бабушка не старуха! — со слезами в голосе выкрикнула Анна-Селена. С её стороны это было чистой воды импровизацией, как и тогда, у домны Ветилны. И снова получилось удачно. Стражники расхохотались пуще прежнего.

— Да как у тебя язык-то поганый повернулся такие слова почтенной женщине сказать? Да чтобы глаза твои бесстыжие повылазили. Мало, видать, мамка твоя тебя в детстве хворостиной-то воспитывала.

— А ты, бабка, его сейчас воспитай, — посоветовал другой стражник с похожей на спелую ягоду родинкой под правым глазом.

— Я б и воспитала…

— Цыц, старая! Я те пошумлю!

— Ты на кого цыкаешь, прыщ гнойный? Да я замуж вышла, когда ты без штанов бегал, да титьку у мамки сосал.

Маленькая вампирочка обмирала. Сейчас она словно оказалась в своей любимой сказке "Принцесса-нищенка".

— От, боевая бабка, — восхищённо щёлкнул языком молодой воин, украсивший кожаный шлем зелёной веткой какого-то кустарника или деревца.

— Чтоб тебе Кель такую тёщу послал, — ответил тот, что с родинкой.

Дверь караулки распахнулась, наружу выглянул ещё один воин.

— Что за шум?

— Всё в порядке, сержант, — откликнулся кто-то из стражников. — Бабка шумит.

Командир пробормотал что-то неразборчивое, сплюнул и хлопнул дверью. Тем временем Соти умело развернула лошадь и перенесла словесную атаку на спутников:

— А ты чего молчишь, муженёк? Или не твою жену этот бородатый чурбан позорит? Я не какая-то крестьянка, я жена купеческая, как ты позволяешь, чтобы меня всякий солдат задирал.

— Уймись, Соти, — Теокл тронул коня, подъезжая к стражникам. Вслед за ним подъехал и Йеми. — Подумаешь, сказанул человек, чего не бывает. Что ж мне, старику, драться с ним, что-ли?

— А ты подерись, дед, — посоветовал кто-то из воинов.

— Я парни, своё уже отодрался, — добродушно ответил изонист. — Может, кто из вас слыхал о пирате Винсе Солёная Борода?

Стражники смешались, захваченные врасплох неожиданным вопросом. Краем глаза Женька заметил как из улицы выехали остальные участники штурма башни злого волшебника. Впереди люди, эльфийка и огр позади, закутанные в плащи с низко опущенными капюшонами.

— Кажись, давно это было, — неуверенно пробормотал самый старший из стражников, тот самый, который ругался с Соти.

— Не то слово, давно. Я тогда чуть старше внука был, — Женька почувствовал, как широкая ладонь Теокла прошлась по его волосам. В последнюю секунду маленький вампир подавил в себе инстинктивное желание дёрнуть головой. Из возраста, когда сюсюканья доставляют удовольствие, Женька вырос очень давно, а играться с собой посторонним людям не позволял и в раннем детстве. Любители поласкать чужих детей всегда вызывали у него неприязнь. Нравится гладить малышей по головке — заведите своего и ласкайте хоть двадцать четыре часа в сутки.

Но сейчас играли все. Может быть, старика роль доброго дедушки пропирала не больше, чем подростка — амплуа любящего внука. Но раз надо — значит надо.

— И чуть помоложе этого молодца, — продолжал Теокл, кивнув в сторону молодого стражника, тот смущённо хрюкнул. — Плавал тогда на корабле, принадлежащем деду почтенного Гуна.

— Это который эшвард братства скобянщиков? — переспросил кто-то из стражников.

— Точно, парень, он самый. И отец его скобяным товаром торговал, и дед, и отец деда. Так вот я служил мальчишкой его приказчику. Плыли мы, как сейчас помню, на север, в Накхат. Вот тут-то Солёная Борода наше судно и встретил. Хотели мы от него уйти, да где там. Пиратам-то закон не указ, у них две мачты было и вдвое больше парусов. Живо они нас догнали…

— И распотрошили, — хмыкнул стражник с родинкой. Рассказчик окинул его тяжелым взглядом.

— Не болтай, чего не знаешь. Винса тогда наместники по всему побережью поймать хотели, да только он не дурак, с боевыми триремами не связывался и близко к берегу редко подходил. Вот и решили тогда сделать корабли-ловушки. Вроде плывёт себе купеческий корабль по делам торговым, а в трюме у него кроме груза три-четыре десятка воинов спрятано при полном вооружении. Покуда Винс за нами гнался, сидели они там тихо, словно мыши, а как догнали нас пираты, на абордаж взяли, да на палубу хлынули, тут-то им навстречу из трюма ратники и выскочили.

Где-то вдали за домами грохнуло ещё раз, немного слабее прежнего. Женька понял, что это привет от второго отряда. Подросток обеспокоено глянул на стражников, но те реагировали как-то вяло. Рассказ забавного старика их интересовал явно больше, чем взрывы где-то далеко в городе.

— И что же дальше было? — спросил молодой.

— А дальше дед наш всех пиратов разогнал, — добродушно предположил самый старший, борода которого из-за седины казалась слегка присыпанной мукой.

Теокл вздохнул.

— Если б так, болтал бы я сейчас с вами. Поди, первым героем бы в Толинике почитался. Нет, ребята, никого я там не разогнал. Я, если честно, так перепугался, что забился в уголок у фальшборта, да и сидел там тихонечко, чтобы никто меня не заметил.

— Да ты, старик, выходит, знатный воин, — фыркнул юный стражник.

— Герой, — поддержал солдат с родинкой. — Храбрец из храбрецов.

— Дед, а мне говорил, что одного пирата убил, — Женька всерьёз рассердился. Конечно, священник пудрил стражникам мозги по всем правилам и с большим искусством, но нельзя же прям так себя унижать.

— Одного и убил, — охотно согласился Теокл. — Он меня в этом самом уголочке заприметил. Вот идёт на меня, зубы скалит, тесаком абордажным замахнулся. Здоровый такой злодей, усатый. И тесак у него песа в два длиной.

— Сказки, — поморщился юноша. — Это, дед, он тебе от страха таким показался.

— Цыц, мелюзга! — прикрикнул на стражника изонист, вызвав новый взрыв смеха. — Молод ещё меня поправлять! От страха он мне тогда вдвое больше показался. А потом после боя промерили, как раз два песа и было… без двух дактилей.

Священник передохнул и продолжил правдивую сказку.

— И вот, значит, идёт он на меня, зубы скалит, и чую я, что всё, гибель моя пришла. Куда мне против него, сопляку с маленьким кинжальчиком. А умирать так не хотелось. И вот когда он подошел ближе, я на него как прыгну, и кинжалом ему в брюхо. А он и не ждал, что я дёрнусь, думал, наверное, что заколет меня, как свинью. Рубанул он сверху вниз, стой бы я где стоял, распластал бы он меня на две половинки, верно говорю. А так только по спине полоснул от задницы до ключицы.

Стражники дружно загоготали, к ним присоединился Йеми и, чуть погодя, Женка. Анна-Селена конфузливо отвернулась, а Соти строго нахмурилась.

— Да чего уж там, не до сраму мне было, быть бы живу. Спина болит, кожей чую кровь у меня текёть, а ему ещё в живот своим кинжальчиком малым и тыкаю. Чувствую, он оседать начал. Тут я остановился наконец, а он повалился на палубу передо мною, глаза стеклянные, а брюхо всё в крови и вроде как требуха из него торчит.

Маленькая вампирочка развернув туловище, зарылось лицом в грудь Соти и заткнула уши ладошками. Отчасти — играя благовоспитанную девочку, отчасти — и правда не желая слышать рассказ Теокла. Слишком уж натурально, подробно, кроваво рассказывал про битву старый изонист. В книжках и фильмах о войнах и сражениях, которые Анна-Селена читала дома, неприятные и жестокие подробности не упоминались или же про них говорилось коротко, походя, чтобы не травмировать психику. А священник не скрывал ничего. Не то, чтобы он смаковал кровавые ужасы, нет, ему все эти подробности были неприятны не меньше чем девочке, но он заставлял всех, кто его слушал, увидеть в войне то, чем она была на самом деле: череду жестоких и отвратительных убийств, при взгляде на которой слова о героизме становятся пустыми и бессмысленными.

Анна-Селена никогда не любила войны и не умилялась рассказами о храбрых солдатах и великих полководцах. Но никогда убийство человека не было ей отвратительно настолько, как в эту минуту. Проповедник из иного мира словно случайно коснулся самых чувствительных струн её души и сумел показать бойню во всём её отвратительном безобразии.

Из переулка донёсся нарастающий шум.

— Что там такое? — встрепенулся один из стражников.

Женька потянулся под плащом к арбалету. Он очень надеялся, что делает это незаметно.

— И что теперь, отец Бодак? — поинтересовался Флип.

Только что подмастерье вонзил последнюю, десятую иглу. Из-под каждого ногтя торчали толстые игольные хвосты. Пол был заляпан маленькими капельками крови. А проклятый мальчишка так и продолжал молчать.

Палач не отвечал.

— Заканчивать надо, — по-своему истолковал нерешительность начальства подмастерье. — Позвать охранников, чтобы отволокли его в камеру?

— Нет! — рявкнул отец Бодак.

— Отец Сучапарек недоволен будет, — нерешительно промямлил Флип.

— Чего? — палач ухватил своего ученика за камизу.

Флип основательно струхнул. Отец Бодак никогда не отличался кротким нравом, но сейчас выглядел и вовсе безумным.

— Я ничего, отец Бодак… Как прикажешь…

— То-то…

Пришла беда откуда не ждали. Мало того, что мальчишка рассудка лишен, так и у палача последний разум отшибло. Аэлис прибери их обоих. Да пусть хоть на месте провалятся его царство, но он-то, Флип, в чём виноват? Он же нормальный человек, для него ремесло палача — лишь возможность заработать себе на жизнь, не более того. Сколько положено, столько он и делает. Сколько старшие прикажут. Им-то лучше знать: пытать или не пытать, а если пытать, то как и до каких пор. Значит, с него, Флипа, и спроса никакого быть не должно. Только вот томило душу дурное предчувствие, что за этого мальчишку ему придётся ответить. Спросят и не помилуют. Ну да, отец Сучапарек ещё никого и никогда не миловал. О боги, быстрее бы всё это кончилось.

Второму подмастерье происходящее тоже не нравилось, но совсем по другой причине. Давно пришла пора обеда, брат-кухарь обещал порадовать сегодня супом из кореньев и копчёной свиной грудинкой. Как не вовремя упёрся этот мальчишка. Да и отец Бодак тоже хорош. Нельзя же придаваться работе с таким фанатизмом. Допрос — допросом, а обед — обедом. Самым разумным было бы швырнуть упрямца в камеру, хорошенько перекусить, а потом уже и продолжить. Если будет на то воля отца Сучапарека. Потому как вполне может оказаться, что подвесить над огнём преступившего запрет волшебника поважнее, нежели тратить время на этого маленького дикаря. Что он может знать? Да и сообщники его, наверное, ещё вчера покинули город. Какой дурак будет дожидаться пока Инквизиция его сцапает? Ясное дело, заговорщики сбежали как только услышали, что дракон улетел, а мальчишка схвачен. Так что, усилиям отца Бодака, как и упрямству мальчишки на самом деле цена — медный лорик. Только оба слишком глупы, чтобы это понять. Быстрей бы всё закончилось…

Блуждающий взгляд палача, наконец, остановился на жаровне.

— Я заставлю тебя говорить! Слышишь! Я заставлю!

— Пошел ты… — обессилено выдохнул Серёжка.

Боль, заполнившая всё его существо была тупой и нудной. Она высосала из мальчишки все силы, и сейчас он беспомощным кулём висел на ремнях, неспособный ни на что. Поставь его на ноги — упадёт, ни сделав ни шагу. Поставь рядом стакан воды — не сможет руку протянуть, чтобы утолить жажду. Даже слизнуть стекающие по лицу крупные капли холодного пота он и то не мог.

Удавалось только молчать. Но Серёжка знал, что это не на долго. Наверняка в арсенале разъяренного Бодака есть такие ужасы, которых не вытерпеть никому, не говоря уж о потерявшем силы мальчишке.

Оставалась только две надежды: что Риону всё-таки спасли и увезли из города. И вторая — что Балис Валдисович и его друзья простят Серёжку за предательство. Он же не сам выдал врагу тайну, наоборот, молчал, пока хватало терпения, но что же поделать: он не герой. И никогда не обещал, что будет героем, которому всё ни по чём. И не требовал, чтобы к нему относились, как к герою.

Бодак зажег в жаровне пару факелов, один протянул молчаливому помощнику, второй оставил себе.

— Счас, подпалим ему лапы — заговорит.

Серёжка хлюпнул носом, закусил губу. Хотя бы несколько секунд он ещё промолчит, пока не кончатся последние силы. А потом…

Почему-то вдруг вспомнилась дорога и рассказ Балиса Валдисовича про деда-моряка. "Делай, что должен и пусть будет, что будет". Он сейчас должен молчать. И пусть будет, что будет…

Наромарт вёл соратников по замку так уверенно, что можно было принять чёрного эльфа за хозяина. Хотя, и плутать-то особо негде. Три двери, два коридора и лестница. Главное, что до караулки навстречу не попалось ни одной живой души. Но у обитой толстыми железными листами двери Нар остановился, пытаясь определить, что происходит внутри. Олус, как договаривались, страховал лестницу, сам Балис терпеливо ждал, что скажет эльф.

— Трое… За столом… — прошептал целитель. — Один к нам спиной, другой напротив, а третий — справа.

— Оружие? — поинтересовался Гаяускас.

Голова шла кругом. Чёрный эльф выступал в роли идеального разведывательного прибора: через закрытую дверь подробно описывал происходившее в комнате. И не было никаких сомнений, что именно так оно и есть. А он, бывший капитан морской пехоты ВМФ СССР Балис Гаяускас прикидывал, как лучше убить того стражника, который сидит спиной к двери. Сверху бить надо. В спину — хуже: рост заранее не угадаешь, выцеливать где у него там сердце-печень-селезёнка времени нет, а валить врага надо сразу, одним ударом. Не до разговоров о гуманизме: или он их — или они Серёжку. А значит — никаких "или".

— В руках — нет… На столе — тоже. Копья справа в углу стоят, — для верности эльф указал рукой примерное местонахождение оружия.

— Как планировали, — решился Балис. — Открываешь дверь, я первым, ты вторым. Твой — тот, что справа. Если получится — не убивай, не получится — туда ему и дорога.

— Понятно, — Наромарт сдвинулся влево. — Готов?

— Давай!

Эльф резко рванул дверь на себя, и капитан ворвался в караулку. Как и говорил Наромарт, стражники сидели у стола. Прежде чем они успели понять, что происходит, Балис, как и собирался, уже всадил тесак сверху вниз в ключицу сидевшему спиной воину. А вот дальше пришлось импровизировать. Во-первых, комната оказалась чуть ли не вдвое меньше, чем капитан рисовал в своём воображении. Во-вторых, стол стоял к двери не торцем, а боком. В-третьих, стражники настолько ошалели от происходящего, что ещё не успели издать ни звука.

Морпех, оттолкнувшись от умирающего стражника, бросил тело на стол, ногами вперёд. Начавший, было, подниматься солдат получил удары в грудь и в горло, так, что его отбросило назад и впечатало в стену. Воин нелепо взмахнул руками и начал медленно оседать вниз, словно стекая на пол. А Балис, лёжа на столе, повернулся на бок, махом ноги снёс какие-то кружки, кувшин и третьего караульного. Тот полетел прямо под ноги к вошедшему в комнату эльфу. Что сделал Наромарт, Гаяускас рассмотреть не успел: почувствовав движение, он резко отклонился назад. Прямо перед лицом на стол упал заколотый первым стражник с торчащей из левого плеча рукояткой тесака. Широко открытые остекленевшие глаза мертвеца невидящим взором упёрлись в лицо отставного капитана.

Но морпеху было не до игры в гляделки и душевных переживаний. Соскочив со стола на другую сторону, он левой рукой за одежду поднял с пола лежащего стражника, одновременно приставив ему к горлу острие кортика, который держал в правой. Караульщик смотрел на непонятно откуда взявшегося воина круглыми от ужаса глазами.

— Если крикнешь — убью. Понял? — пообещал Балис ровным и спокойным голосом.

Солдат поспешно кивнул. Гаяускас слегка развернулся, чтобы убедиться, что всё в порядке. Действительно, всё было закончено. Один из караульщиков без движения лежал у ног Наромарта, а второй, с тесаком в плече, — лицом на столе. По столешнице растекалась тёмно-красная лужица.

— Олек! — негромко позвал Гаяускас.

Благородный сет тут же зашел в караулку, сразу закрыл за собой дверь, накинул крюк и задвинул засов.

— Жив? — поинтересовался морпех у эльфа, кивнув на лежащего на полу стражника.

— Жив, но очнётся не скоро.

— Тем лучше, — Балис снова повернулся к пленнику. — Скажешь правду — будешь жить. Понял?

Караульщик снова затравленно кивнул и нервно дёрнул горлом. Ещё бы. Кто не занервничает, когда в кожу упирается кинжал.

— Кто там?

Балис кивнул на вторую дверь, ведущую в тюремный подвал.

— Только узники и палачи, — просипел пленник.

— Палачи?! Что они делают?

— Мальчишку допрашивают…

— Пытают?!

— Нет! — поспешно выдохнул стражник, безошибочно почувствовав, что промедление с отрицательным ответом может стоить ему жизни. — Без отца-дознавателя пытать не положено, а отец Сучапарек ушел.

— А они почему не ушли? — недоверчиво переспросил морпех.

— Ждут, пока инквизитор вернётся.

— Энтузиасты хреновы, — пробормотал на русском Балис. Похоже, сегодня за преданность профессии палачам придётся расплатиться. Лишь бы не успели заняться Серёжкой. Не должны были успеть. Наромарт же сам слышал: главный инквизитор назначил пытку после полудня. Олх и Йеми начали работать по магу за добрый час до двенадцати. Шумнули славно: с молнией, с грохотом на пол города. Инквизиторы и солдаты понеслись к месту боя как угорелые. Тут не до пойманного мальчишки, он-то никуда не убежит.

Балис вздохнул. Главное — не дёргаться. Нервы в бою — роскошь непозволительная. Всё идёт по плану, значит, нужно и дальше действовать по плану.

— Ключи где?

— У него, — стражник кивнул на заколотого напарника.

Олус хладнокровно откинул полу плаща, снял с пояса связку длинных ключей и кинул их Балису. Тот, не выпуская кортика, поймал их в правую руку. Толкнул пленника к столу.

— Давай. Мы пошли.

Благородный сет кивнул и стал связывать стражнику руки. Тот и не думал сопротивляться, сообразив, что появился реальный шанс остаться в живых. Чёрный эльф отодвинул засов и отворил ведущую в подземелье дверь.

Да, подвал Вальдского замка был самым что ни на есть киношным: со сложенными из больших грубо обработанных камней стенами и на удивление потолком. Им даже не пришлось сгибаться: такое впечатление, что коридор был специально рассчитан на существ ростом за два метра. Кроме того, он был широк и щедро украшен факелами, дававшими вполне сносное освещение. Попарно расположенные двери убедительно свидетельствовали, что тюрьмы во всех мирах похожи одна на другу. Разве что вместо врезных замков здесь практиковались толстые засовы. В памяти Балиса на мгновение проскочили воспоминания о компьютерной игре, к которой когда-то в Радужном пристрастил его Коняшкин. Только здесь всё было проще: прямой коридор, никаких развилок.

— Где Серёжа? — шедший впереди Балис повернулся к спутнику.

— Пока нет, — шепотом ответил тёмный эльф. А у следующей пары дверей вдруг остановился. — Открываем.

Засов легко вышел из паза, тяжелая дверь отворилась на удивление мягко, но в камере, к удивлению морпеха, вместо мальчишки оказался здоровенный ящер, прикованный к стене за четыре лапы наподобие мультяшного Прометея. Существо повернулось, глянуло на вошедших явно с удивлением и надеждой.

Наромарт зашипел, словно заправский подколодный гад. Ящер ответил ему таким же шипением, только более низкого тона.

— Что происходит? — недоумённо и недовольно спросил морпех. Как-то не хотелось терять время на непонятную игру в шипелки. К тому же внутри снова шевельнулся страх за Серёжку.

— Балис, это Шипучка, друг нашего Серёжи, — ответил Наромарт. — Отпирай оковы.

— Друг Серёжи? — озадаченно переспросил Гаяускас.

— Друг. Отпирай, не мешкай. Потом все вопросы.

Да уж, точно, сейчас не до занимательных историй. Балис наудачу сунул в замок первый попавшийся ключ — сработало. Тем же ключом отомкнул и остальные оковы.

Пока морпех освобождал пленника, тот продолжал обмениваться с эльфом шипящими фразами. Так что Гаяускас не особенно удивился, услышав слова Наромарта:

— Он воин и хочет идти с нами.

— Если воин — пусть идёт. Только сзади.

В драке такая туша бесполезной быть не может. Хвостище ящер отрастил впечатляющий, с одного удара можно сломать человеку обе ноги. Правда, в подземелье тесно, хвостом особо не помашешь. Но даже если задней лапой пнёт, мало не покажется. Ещё бы раздобыть для него оружие. Интересно, умеет ли он сражаться человеческим оружием, или у чешуйчатых своё, особенное. Ладно, сейчас всё равно лишнего нет, а дальше будет видно.

— Он понимает наш разговор?

Новый знакомый подтвержающе кивнул.

— Понимает, но сам не говорит.

— Ясно. В общем, пусть идёт последним. И — чтобы тихо.

Действительно тихо двигался только чёрный эльф. Балису казалось, что рядом с ним идёт не существо из плоти и крови, а скользит призрак в чёрном плаще. Сам морпех шума почти не производил, но ему казалось, что умение бесшумно передвигаться он после демобилизации основательно подрастерял. В любом случае, самым шумным был ящер, но и тот в подвале годился для скрытного передвижения. За толстыми, окованными металлическими листами дверьми, наверняка невозможно было услышать, что по коридору кто-то крадётся. Тем более, что у камеры пыток, в которой должны были находиться палачи, двери должны были быть особенно толстыми. По крайней мере, об этом писалось в книгах: чтобы наружу не вырывались крики жертв.

Криков, и правда, не было слышно. Но и Серёжки они не находили. Одна за другой за спиной оставались двери камер, а Наромарт молчал. Значит, мальчишки там не было. Неужели стражник соврал, и Серёжка всё-таки там, в пытошной? Но ведь не должны его пытать, нет же ещё полудня.

Когда они подошли к последней паре дверей, Гаяускас обернулся к чёрному эльфу. Тот отрицательно качнул головой. Дальше идти было некуда. Только двери пытошной в конце коридора: двустворчатые, обитые более светлым металлом и без засова снаружи.

— Там? — шепнул морпех враз пересохшими губами.

Наромарт сосредоточенно кивнул.

— Что там?

— Люди… и Серёжа… не разберу. Слишком толстая дверь.

Балис разочаровано вздохнул. Ну, вот и тут аппаратура слежения начала сбоить.

— Сколько их?

— Трое. Оружие… непонятно… Тут очень трудно что-то определить.

— Ладно. Врываемся — и действуем по обстановке.

Внушало надежду только одно: сквозь двери не доносилось не звука. Наверное, они всё-таки успели до начала пыток. Иначе, крики Серёжки были бы слышны и в коридоре. Звукоизоляция звукоизоляцией, а боль — это боль.

Балис потянул за медное кольцо, дверь с противным скрипом отворилась. За ней сразу оказалась другая дверь — такая же толстая, почерневшая от времени, обшитая позеленевшими медными полосами, только открывающаяся внутрь. Отставной морпех пинком распахнул и её, шагнул в пыточную и сразу понял: они опоздали.

Серёжка лежал на невысоком столе в центре комнаты, ногами к двери. И одного только взгляда на чёрные, обгорелые до мяса подошвы было достаточно, чтобы понять: пытка идёт и идёт уже давно.

В стороне от стола, у разбрасывающей багровые отблески по комнате жаровни хлопотали палачи. Ближе к двери стоял невысокий бритоголовый крепыш в просторной серой рубахе, чуть позади него, по разные стороны стола ещё два человека с большими, похожие на каминные щипцами. В ноздри ударил омерзительный запах горелого мяса.

Годы курсантства и службы не прошли даром. В атаку на лысого капитан Гаяускас бросился с ясным сознанием и решимостью прирезать мерзавца на месте. Брат Бодак был воином не из худших, он успел выхватить свой кинжал и даже попытался атаковать невесть как проникшего в пытошную незнакомца. Это задержало морпеха на несколько лишних секунд: прежде чем всадить тесак в грудь палача, пришлось заблокировать удар и сломать ему руку.

В уши ударил дикий вопль. Нет, кричал не Серёжка. Это выскочивший из-за спины морпеха ящер окунул одного из помощников палача рожей в наполненную углями жаровню. Обоженное лицо с вытекшими глазами и пузырящейся кожей могло испугать кого угодно, но только не Балиса. Впрочем, крик тут же оборвался: чешуйчатый воин вполне профессиональным движением свернул человеку шею.

К столу на котором лежал Серёжка, Гаяускас и Наромарт подоспели одновременно, но с разных сторон. Первым чувством Балиса было облегчение: мальчишка был жив. И тут же оно сменилось ужасом: Серёжка был не только жив, но и в сознании. В затуманенных серых глазах отражалась такая боль, что у Гаяускаса по спине в буквальном смысле слова ледяной волной пробежали мурашки.

В следующее мгновение к плечу мальчишки прикоснулась рука чёрного эльфа и взгляд сразу стал пустым и бессмысленным. А ещё через секунду Серёжкины веки сомкнулись.

— Обезболевание, — произнёс эльф раньше, чем Балис успел задать вопрос. — Слава богам, молитва подействовала даже сильнее, чем я рассчитывал.

— Он выживет? — спросил морпех, перерезая тесаком кожаную петлю на запястье.

— Надеюсь, — Наромарт полоснул клинком по ремню, идущиему к другой петле. Напряженные натянутые мышцы на мальчишкиных руках обмякли, опали вздувшиеся вены. Ещё два удара избавили Серёжку от пут на ногах.

— Я понесу, — предложил Наромарт.

Холодный и рассудительный человек внутри Балиса отметил, что это лучший выбор: однорукий эльф, не смотря на всё своё искусство, был самым слабым бойцом в тройке. И в четвёрке, если считать Олуса, тоже.

— Давай. Сейчас.

Сорвав с плеч плащ, Балис мгновенно запеленал в него Серёжку. Переворачивая, не удержался от удивлённо-возмущенного вздоха: вся Серёжкина спина представляла собой одно сплошное кровавое месиво. Господи, да как же он всё это вытерпел? Но об этом потом.

Наромарт на мгновение застыл, а потом неожиданно повернулся к ящеру.

— Ты умеешь сражаться мечом?

Тот коротко присвистнул и утвердительно кивнул.

— Возьми пока мой.

У Гаяускаса даже нашлись силы удивиться. С мечом эльф не расставался никогда. Хотя, ситуация, конечно, именно такой ход и диктовала, а Наромарт уже не раз доказывал свою способность в критические моменты не упорствовать в своих непонятных принципах.

Ящер принял оружие, тут же сделал пару движений клинком, из которых даже не имеющему понятия о фехтовании Балису стало ясно, что отряд пополнился опытным воином и замер, ожидая команды. С помощью Гаяускаса эльф перебросил бесчувственное тело мальчишки через плечо.

— Уходим!

— Берегись!

Решётка с грохотом обрушилась вниз. Йеми в последний момент сумел развернуть коня и оказаться снаружи. Остальных захлопнуло внутри. Острые, обитые металлом колья вдарили в камень так, что только искры во все стороны полетели. Реш и Бараса смачно выругались в полный голос.

— Спокойно! — прозвенел голос Льют. — Сейчас я открою. Мне нужно несколько минут, чтобы подобрать заклятье.

Балис скептически сощурился. В силе местной магии он теперь нисколько не сомневался, вот только каждая секунда была на счету. Да и весила решётка под три центнера, попробуй, подними такую. И в этот момент его словно кто-то толкнул изнутри. "Своих сил не хватает — прими Истинный Облик, в нём у тебя силы впятеро прибавится…"

— Я открою!

Совершенно не представляя себе, что сейчас произойдёт, но твёрдо веря, что всё окончится хорошо, морпех соскочил с лошади, подбежал к решётке, ухватился руками за поперечный брус.

"Истинный Облик. Я хочу принять Истинный Облик!"

Треск лопающейся по всем швам одежды показался Балису оглушительным, наверное, от неожиданности. Куда-то в сторону отлетели наручные часы, со звяком покатились по булыжникам, которыми была вымощена земля внутри и возле надвратной башни. Сами камни ушли куда-то вниз, словно Гаяускас моментально подрос раза эдак в полтора. В кистях возникло неприятное чувство, будто он засунул их в тиски. И не мудрено. Если верить глазам (а как им не верить), руки морпеха превратились в самые настоящие покрытые густой шерстью лапы с объёмом бицепса эдак с бедро тренированного человека, а то и слегка побольше. Понятно, что теперь ладошка с трудом умещалась в своей "клетке".

Лошадь Йеми протяжно заржала, всхрапнула и боком подалась в сторону. Кагманец был бледен почти как Серёжка и смотрел на спутника круглыми от ужаса глазами. Похоже Истинный Облик оказался очень впечатляющим, без всякого грима можно лешим в Сосновке подрабатывать. Зато против решетки это было самое оно.

— Эттин? — изумлённо пробормотал Олх, и рука огра непроизвольно скользнула к заткнутому за пояс топору. Мирон, увидевший этот жест, спешно схватился за ПМ. Конечно, произошедшее с Биноклем переходило всякие границы, но это не значит, что друг перестал быть другом. К счастью, короткого слова эльфийки оказалось достаточно, чтобы зеленокожий успокоился. Другое дело, что слово это было произнесено на незнакомом Нижниченко языке, а так хотелось знать, что же именно Инриэль сказала своему возлюбленному. "Надо будет спросить у Наромарта, всё-таки тоже эльф", — решил Мирон.

Балис дёрнул решетку вверх — пошла как миленькая. Морпех перехватил за нижнюю кромку, вскинул руки над головой и обернулся через плечо. Да, метра три роста в нём сейчас точно было.

"Проезжайте", — хотел сказать Гаяускас, но изо рта вместо членораздельной речи вырвался только хриплый рёв. Какой уж тут леший. Вылитый Чуи из "Звёздных войн". Тот, правда, слегка похлипче выглядел.

К счастью, понять Балиса можно было и без слов. Беглецы, не теряя времени один за другим проезжали под решеткой. Лошади фыркали, недружелюбно косили на Гаяускаса, но слушали всадников. Морпех машинально отметил, как чешуйчатый кенгуру, он же "друг Серёжки", протиснулся у самой стены, да ещё что-то прихватил с мостовой. Впрочем, Балиса гораздо больше интересовал сам Серёжка, а тот по-прежнему оставался в забытьи. Беспомощно моталась из стороны в сторону вихрастая голова, глаза были закрыты. Сидевший сзади Сашка, наверное, по выражению лица понял мысли Гаяускаса и выразительно мотнул головой: дескать, не беспокойтесь, малыша не потеряю. За это-то Балис как раз и не переживал, а вот если лекарства и магия Наромарта перестанут действовать, и к парнишке снова вернётся боль… Об этом не хотелось думать, но ведь и не думать было нельзя. Операция ещё не завершена, их наверняка попытаются преследовать, надо быть готовыми ко всему.

Последним из города выехал Наромарт, держа за повод лошадь Балиса. Морпех с чувством выполненного долга опустил решетку позади себя. Погони всё ещё не было, но с минуты на минуту она должна была появиться. Вот пусть сначала выполнит домашнее задание под названием "открой ворота". Вряд ли кто из преследователей сможет принять Истинный Облик. Кстати, ему пора бы принять свой облик, пусть не Истинный, но зато привычный. Тем более, что святые из сна советовали не злоупотреблять.

"Довольно. Хочу быть прежним", — подумал Балис… и едва успел подхватить штаны. Да, одёжка на нём явно нуждалась в починке. Лопнувшие сапоги пришлось сразу сбросить с ног. А вот оставаться без штанов было бы слишком уж неприлично, поэтому пришлось исполнить цирковой номер по залезанию на лошадь, одновременно придерживая спадающие штаны. Хорошо хоть, что спутники, кроме Наромарта, не задержались поглазеть на бесплатное представление, а во всю гнали своих коней подальше от города. Едва оседлав своего скакуна, морпех поспешил вслед за ними. Сейчас главным было оказаться как можно дальше от города. Всё остальное — потом.