"Тени Марса" - читать интересную книгу автора (Корепанов Алексей Яковлевич)5. Ясон на орбитеКомандир «Арго» Эдвард Маклайн, навалившись грудью на изогнутую дугой широкую панель, сидел перед мониторами и едва слышно постукивал пальцами по светло-серому пластику. В отсеке было тихо, и тихо было в бесконечном космосе, раскинувшемся за бортом «Арго». Тихо и одиноко... Далеко внизу, под кораблем, простиралась чашеобразная рыжая громада Марса, затуманенная флером желтоватых облаков, где-то вверху, в стороне от корабля, кружил по своей орбите темный пыльный Фобос, а еще выше — такой же темный Деймос, два огромных небесных камня, в былые времена захваченные полем тяготения Красной планеты. И Фобос, и Деймос находились вне пределов видимости бортовых камер, и на правом от командира экране застыла только одна картинка — высохшее древнее море и равнина Сидония. Точнее, картинка только казалась застывшей — сосредоточив на ней взгляд, можно было заметить, что облака медленно перемещаются над рыжей поверхностью, словно причудливые расплывчатые фигуры гигантской карусели. Корабль же вращался по орбите в одном темпе с планетой и потому казался привязанным невидимым тросом к сидонийскому побережью как аэростат заграждения, защищающий объекты Сидонии от налета каких-нибудь космических бомбардировщиков. Отсюда, с многокилометровой высоты, конечно же, невозможно было разглядеть оранжевые фигурки астронавтов — даже Купол, даже громада Сфинкса выглядели невзрачными смутными бугорками, то и дело исчезающими под облачным покровом, перемешанным с пылью, — но Эдвард Маклайн был уверен в том, что у его коллег все в порядке и работа идет по плану. И пусть по совершенно непонятным причинам почти не действует радиосвязь: сюда, на борт, прорывались только обрывки сообщений, — но и из этих обрывков можно было понять, что экспедиция работает без каких-либо чрезвычайных происшествий. К тому же если бы возникли какие-то неблагоприятные или угрожающие обстоятельства — например, не дал бог, серьезная поломка модуля, делающая невозможным его взлет с поверхности Марса, — то даже при полном отсутствии радиосвязи в ход пошли бы сигнальные ракеты. А не заметить их с орбиты очень трудно — разве что вовсе закрыть глаза. Да, были какие-то непонятные багровые вспышка, был удивительный фиолетовый луч, пробивший вечерние облака, — словно снизу направили на «Арго» сверхмощный прожектор, — но это вспыхивали отнюдь не сигнальные ракеты, три желтые и три зеленые, как предписывалось инструкцией. Это были какие-то атмосферные явления, связанные, наверное, с электричеством; в этом должны разбираться специалисты. Эти явления наблюдала и марсианская группа... Кстати, после загадочных вспышек и пропала радиосвязь... Хотя это могло быть простым совпадением: после них — еще не значит, что из-за них. Да, ломать голову над причиной таких феноменов — дело специалистов. Его же задача, задача командира Первой марсианской, — обеспечить доставку на Землю золотых запасов Сидонии. Эдвард Маклайн очень надеялся на то, что эта задача будет выполнена. Вернее, эта задача должна быть выполнена. Бывший военный летчик-истребитель полковник Маклайн привык рассуждать именно так. Так его учили, и это полностью совпадало с его воззрениями на жизнь и поведение человека в этом мире. Их миссия не была обычной загородной прогулкой, и в дело вмешивались новые факторы, которые вряд ли можно было предусмотреть. Непонятная атмосферная аномалия в районе посадки модуля... Перебои, а затем и почти полное исчезновение радиосвязи... Это были неожиданности, а Эдвард Маклайн по собственному опыту знал, как могут подобные неожиданности повлиять на успешный исход дела... тем более такого нового, необычного и очень сложного деда — это ведь не камешки собирать в собственном дворе... Впрочем, пока вроде бы Господь не играл против них — так, вынуждал задумываться и удивляться, но не более. Пока — не более... Конечно, случись что с «консервной банкой» — и Эдвард Маклайн ничем бы не смог помочь своим коллегам, спустившимся на Марс, потому что «Арго» не был приспособлен для таких взлетно-посадочных операций. Нет, совершить посадку на Красную планету, возможно, и удалось бы — но вот взлететь оттуда... «Арго» был рассчитан только на один старт — с земного космодрома, при помощи мощных ракетных ускорителей. Однако все эти мысли были, пожалуй, совершенно неуместными и ненужными — ведь еще при первом сеансе радиосвязи с марсианской группой Алекс Батлер доложил, что с посадочным модулем все в полном порядке. А если бы и возникли какие-то проблемы — там есть очень толковый специалист Свен Торнссон, там есть инженер Леопольд Каталински а, наконец, там есть Флоренс Рок со своей чудодейственной нанотехникой. Флоренс... Флой... Флосси... Двадцатилетний Эдвард Маклайн, тогда еще даже не второй лейтенант — вместе с дипломом бакалавра такое звание присваивалось выпускникам военно-воздушной академии США в Колорадо-Спрингс, — познакомился с Линдой во время одного из своих кратких посещений родной Колумбии. В те годы он учился летать и, проводя немало времени в учебных аудиториях, все-таки бывал в небе ненамного реже, чем на земле. Воздух стал его подлинной стихией, и он в буквальном смысле свысока смотрел на тех, чей безрадостный удел — всю жизнь копошиться на самом дне воздушного океана, на бескрылых людей-крабиков которые не знают и никогда не узнают, что такое высота, что такое полет... С Линдой все получилось точь-в-точь как в какой-нибудь из мелодрам, гуляющих по телеканалам и вызывающих умиление домохозяек. Теплым вечером позднего августа Эдвард вместе со школьным приятелем Диком Штайном устроились в уютном баре неподалеку от дома Эдварда — к их услугам было пиво с арахисом и бейсбол по телевизору, стандартный набор. В баре было немноголюдно, если не сказать почти пусто, никто никому не мешал, и Эд с Диком потихоньку пили свое пиво, вспоминали школьные годочки и любовались бейсболом, к которому оба были довольно равнодушны. А потом в бар зашли две девчонки, а следом за ними — трое молодых людей лет двадцати, которые подсели к этим девчонкам, и девчонкам это соседство не понравилось. В общем, Дик Штайн предложил Эдварду вмешаться, и они вмешались. Переговоры получились на удивление короткими и прошли без осложнений — троица без особых пререканий покинула бар, а Эдвард с Диком остались. За столиком девушек. Бейсбол был забыт, пиво сменилось мороженым и фруктовыми коктейлями, и в конечном счете Дик пошел провожать Монику, а Эдвард — Линду. Итогом этой вечерней прогулки стало то, что Эдвард и Линда договорились о новой встрече... И встречались до тех пор, пока курсант Маклайя не отбыл в свою академию. Линда писала ему в Колорадо-Спрингс, он отвечал ей и через три года, когда Эдвард Маклайн был уже лейтенантом ВВС, они поженились. С устройством уютного семейного гнездышка не очень получалось, потому что все шесть лет обязательной после окончания академии службы в Военно-Воздушных Силах Эдварда Маклайна переводили с одной базы на другую. Но постепенно все устроилось, и родился сын Марк, и в конце концов, с третьего захода, Маклайн пробился в группу астронавтов НАСА... И только после собственной свадьбы он узнал, кто был режиссером той сценки из мелодрамы, разыгранной августовским вечером в колумбийском баре «Черная Пусси». Вернее, не режиссером, а режиссерами. Линда рассказала ему, что к этому представлению приложили руку и его школьный приятель Дик Штайн, и сама Линда с подружкой Моникой, и трое студентов — однокурсников Дика, а сценарий этого действа был разработан не кем иным, как младшей сестрой Эдварда Маклайна Глорией, чьей подругой, как оказалось, была Линда... А началось все с того, что Линда с родителями переехала в Колумбию из Сан-Антонио, когда Эдвард уже учился в академии. От новой подруги по колледжу, Глории, Линда узнала о его существовании, а увидев фотографию высокого, по-спортивному подтянутого красавца с точеным лицом, заочно влюбилась в него не то что по самые уши, а по самую макушку, как можно влюбляться только в юности, Когда чувства, как известно, подобны большим белым цветам. Глория знала, как брат относится к общению с девушками — он считал все эти свидания-провожания непозволительной тратой времени, которого и так не хватает, — и потому решила устроить целую инсценировку с привлечением знакомых актеров-любителей... Наверное, все-таки не стоило выдумщице Глории вмешиваться в естественный ход событий, стараясь соединить две половинки, вовсе не предназначенные друг для друга. Где-то когда-то Эдвард Маклайн то ли слышал, то ли читал историю о том, что раньше не было на земле мужчин и женщин, а были просто — люди. Но что-то вдруг взбрело на ум Господу, и он разделил людей на две половинки — мужчину и женщину — и разбросал эти половинки по всему свету. И с тех пор каждый ищет свою половинку... Кто знает, может быть, его, Эдварда Маклайна, настоящей половинкой была курсантка Джейн, которая стала избегать его с тех пор, как Линда вместе с Глорией умудрились приехать к нему в окруженный горами городок академии в окрестностях Колорадо-Спрингс... Нельзя сказать, что жизнь с Линдой у него не сложилась: не было каких-то крупных ссор, а тем более — измен; во всяком случае, он ничего такого не знал. Но не было и чего-то другого, не было единого целого... Они с Линдой оставались отдельными половинками, вращаясь по разным орбитам, и орбиты эти с годами расходились все дальше и дальше. Он шел своим курсом, внутренне одинокий, как, наверное, большинство живущих в этом мире, — и вдруг на его горизонте появилась Флоренс Рок. Не просто появилась, не просто прошла по горизонту справа налево или слева направо, а начала неуклонно приближаться... или он начал приближаться к ней, как приближается к небесному объекту космический аппарат, попавший в поле тяготения этого объекта. Эдвард Маклайн не хотел находиться в поле тяготения Флоренс Рок, не хотел привязываться к этой высокой блондинке с удивительными глазами. Чем сильнее привязываешься к кому-то, тем больнее разрыв. У Эдварда Маклайна были жена и сын. У Флоренс Рок были муж и дочь. Но далеко не всегда человек имеет полную власть над своими чувствами. Далеко не всегда может с ними бороться, тем более — если бороться вовсе не хочется... Командир «Арго» старался не думать о том, что будет потом, после возвращения на Землю. Но совсем не думать не получалось... И еще Эдвард Маклайн не мог контролировать свои сны. И в этих снах он и Флоренс были вместе. Эдвард Маклайн достаточно долго прожил в этом мире, чтобы знать: любой вираж, любое отклонение от устоявшегося, привычного курса может превратиться в погоню за ложным солнцем — в итоге и старое потеряешь, и новое не найдешь; или того хуже — поднимешься слишком высоко, израсходуешь запас кислорода — и все закончится. Навсегда. Немало летчиков погибло, тщетно пытаясь настичь иллюзорную Цель. И не только летчиков — просто людей... Но эти сны... Эдвард Маклайн невольно вновь и вновь возвращался в мыслях к тому странному сну, который приснился ему нынешней условной орбитальной ночью. После багровых вспышек на сидонийскои равнине и фиолетового луча, пронзившего «Арго». Бортовые камеры зафиксировали эту игру багровых огней, но вот никаких следов луча он в записях приборов не обнаружил. Никаких следов. Фиолетовый луч оказался подобным сну... Сон, привидевшийся ему этой «ночью», был ярким, полным движения и звуков, сон был отчетливым и очень реальным — словно он, Эдвард Маклайн, вернее, его астральное тело действительно участвовало в событиях, происходивших неизвестно где. Возможно в какой-то иной, параллельной реальности, в инобытии — изнанке привычного мира... Когда и как начался этот сон? Сохранился в сознании образ огромного сверкающего лезвия, которое молниеносно опустилось, разом обрезав все прошлое, всю реальную жизнь. Опустилось — и тут же исчезло... ...Проход постепенно сужался, и он вынужден был перейти с бега на быстрый шаг, то и дело задевая плечами острые кристаллические выступы. Впереди пронзительно полыхнуло, он непроизвольно зажмурился и остановился, уже зная, что именно означает это ослепительное сияние, и Флоренс наткнулась на его спину. — Что там? — раздался ее задыхающийся голос. Он молчал, вслушиваясь в мертвенную тишину лабиринта, потом убавил свет фонаря и безнадежно принялся изучать стекловидную стену, преградившую путь. Стена тоже померкла, холодно переливались полупрозрачные кристаллы, и в толще стены отражалось размытое световое пятно от фонаря. — Тупик, — сказал он. — Мы в тупике... Флоренс затихла за спиной. Вдали, в темной глубине извилистого прохода, в кристаллических недрах сквозь которые они пробирались, потеряв счет времени, нарастало зловещее шипение, словно ползли по их следам полчища ядовитых змей. Он стоял перед стеной, от которой веяло безнадежным холодом, и растерянно поглаживал ствол пистолета, и Флоренс прижалась к нему... а кто-то неумолимо догонял их, кто-то неумолимо приближался... __ Что делать? — прошептала Флоренс, еще теснее прижимаясь к его спине. — Стрелять бесполезно, — с горечью сказал он и повернулся к ней. И пистолет чуть не выпал из его руки. Он знал, что увидит именно Флоренс... возможно, это и была именно она... Во всяком случае, та, что стояла позади него, была светловолосой, в оранжевом комбинезоне. Ни баллонов, ни шлема — как и у него (почему они без баллонов и шлемов?). Но вместо милого лица Флоренс он увидел маску, темно-красную маску от лба до подбородка, с узкими прорезями для глаз и рта, маску, удивительно и тревожно похожую на Марсианский Лик. И нельзя было понять, какого цвета глаза смотрят на него из-под этой маски... Он хотел что-то сказать, но в этот момент та, чье лицо скрывалось под маской (нет, он все-таки был уверен, он знал, что это именно Флоренс!), подняла голову и показала рукой на кристаллический потолок: — Там!.. Там дыра! Он резко направил фонарь на вспыхнувший сиянием свод и увидел темное отверстие. И, не раздумывая, присел и подставил плечо Флоренс: — Вперед! Она подтянулась на руках и вползла в отверстие... в Рубчатых подошвах ее ботинок он увидел застрявшие бурые камешки. Шипение все приближалось и приближалось — и он, упираясь ступнями и спиной в выступы стен, тоже начал взбираться к возможному спасению. Эпизод прервался — и тут же последовал новый как бывает во сне и в кино. Они ползли по узкому проходу, освещая путь фонарями, и страшно было думать, что впереди может оказаться тупик. Потом проход расширился, они смогли подняться на ноги и, пройдя еще немного очутились в небольшом зале с низким сводчатым кристаллическим потолком. Других выходов из зала не было. Это был тупик... У дальней стены белело в свете фонаря большое овальное пятно. — Все правильно! — Флоренс сжала его руку (во всяком случае, из-под маски звучал именно голос Флоренс). — Путь сквозь Белый Туман, я знала. Он невольно вздрогнул при словах «Белый Туман». — Я не ошиблась! Пойдем, окунемся... И вновь один эпизод сменился другим. ...Его несло и крутило в белесой мгле, и он боялся потерять Флоренс, потерять оружие, захлебнуться в этом вязком теплом сиропе — но налетела вдруг волна и выбросила на что-то скользкое и упругое. Он приподнялся и осмотрел очередной удлиненный зал с лазурными светящимися стенами и гладким, черным, тускло блестящим полом, напоминающим спину какой-нибудь королевы рыб морских. И увидел рядом лицо Флоренс. То ли маску смыло белым сиропом, то ли она исчезла по какой-то другой причине (у сновидений свои законы) — но теперь ее не было. Да, перед ним сидела именно Флоренс. Сироп не оставив следов, скатился с ее комбинезона, растворившись в черной рыбьей спине, и она, с мокрыми светлыми волосами и удивительными бирюзовыми глазами, была так хороша, что у него перехватило Дыхание. — Теперь у нас есть время, — сказала она и улыбалась. — Мы здорово оторвались, я не ошиблась. — Почему ты думаешь, что мы оторвались? — спросил он и вновь осмотрелся, пытаясь понять, где же вход, через который они попали сюда. Никакого входа не было — только лазурные стены, бросающие отсветы на черный траурный пол. Флоренс вновь улыбнулась и придвинулась к нему: — Потому что мы прошли сквозь Белый Туман, а теперь его там нет. Тебе ведь приходилось бывать в Белом Тумане, ты знаешь, что это такое. Он сидел рядом с Флоренс и смотрел на нее. А она, не отрываясь, смотрела на него. И вдруг черная спина диковинной рыбы ожила, задрожала, пошла волнами. Флоренс провалилась в разверзшуюся яму, и края ямы почти мгновенно сомкнулись над ней, будто захлопнулась огромная кровожадная пасть. Он успел вцепиться в ладонь Флоренс, одиноко и жутко торчащую из черноты, и, падая, нажал на курок, целясь в сторону от того места, где исчезла Флоренс. Ахнуло, забулькало... Судорогой заплясала чернота, лопнула переспелым арбузом — и он полетел в нее, держа, изо всех сил сжимая ладонь Флоренс. Упали они во что-то мягкое, пух не пух, снег не снег, мельтешило вокруг что-то белесое, как пыль на Равнине, щекотало лицо, опадало медленно в полной тишине. Фонарь и здесь не понадобился — разливался в пространстве тусклый свет, тонул вдалеке в тусклых стенах. Флоренс, сняв перчатку, растирала кисть руки, а он осматривался, настороженно поводя стволом «магнума» из стороны в сторону. Возможно, их присутствие здесь как-то влияло на окружающее, возможно, какие-то датчики, реле, чипы — или что там еще? — реагировали на их падение. Так или иначе, но вокруг них начала медленно и неуклонно сгущаться темнота. И в этой темноте раздались вдруг какие-то отдаленные звуки. Звуки были похожи на тяжелую поступь словно шел на них кто-то огромный, продираясь, проламываясь сквозь черноту, и воздух испуганно вздрагивал в такт этим грозным шагам. Невидимый неполна приближался, топал колонноподобными ногами, сопел, пытался разглядеть в черноте двух незваных гостей, слепо шарил когтистыми лапами... Он сжал пистолет, готовясь стрелять, левой рукой обнял за плечи Флоренс. Шаги прогрохотали совсем рядом, стали удаляться... удаляться... — и затихли во мраке. Чернота, протяжно всхлипнув, распалась на угловатые куски, завилась быстро бледнеющими спиралями — и растворилась. От зеркального пола отражался свет фонаря, в зеркальных стенах, многократно повторяясь, застыли он и Флоренс. И не только они. Флоренс тихо охнула и прижала ладони к щекам. Он ошеломленно опустил пистолет. Возле зеркальной стены возвышались две прозрачные колонны, упирающиеся в потолок, и из их глубины смотрели безжизненными, невидящими глазами Алекс Батлер и Свен Торнссон. А из-за колонн выползала темная маслянистая отвратительная масса растекалась по полу, вздымалась скользким неотвратимым валом, поглощая колонны с неподвижными телами, надвигалась — и шипела, шипела... И сзади, за их спинами, тоже нарастало, множилось ужасное шипение. — Эдди! Боже, Эдди... — Ну» держись, — сквозь зубы сказал он то ли себе то ли Флоренс и, убрав руку с ее плеча, вновь вскинул пистолет и шагнул вперед. Увы, пули не в силах были остановить неумолимое приближение темного киселя. Кисель выбрасывал вперед и в стороны многочисленные щупальца и казался чудовищным, смертельно опасным спрутом, от которого тщетно ждать пощады. — Эдвард! Он резко повернулся на крик Флоренс и увидел, что одно щупальце, неведомо как подобравшись с тыла, оплело ее ноги. В глазах Флоренс плескалось отчаяние. Она протянула к нему руку, и он опять, как недавно, вцепился в эту руку и резко дернул на себя, стараясь освободить свою спутницу, напарницу, любимую из вражеских пут. Шипение перешло в свист, что-то невидимое с силой толкнуло его в грудь, отбрасывая от Флоренс. — Эд!.. Возглас оборвался, и оборвалось шипение — словно вновь резко опустилось огромное сверкающее лезвие. Он упал на спину — и его стремительно закружило на беззвучной карусели, летящей в черную пустоту... ...Когда Эдвард Маклайн открыл глаза, то обнаружил над головой тусклый пластик потолка. Он лежал, пристегнутый ремнями к откидной койке и никак не мог успокоить бешено колотящееся Сердце. Что это было? Кто послал ему это удивительно реалистичное видение? Или — что послало? Какая связь существует между этим более чем странным сном и дальностью, и есть ли вообще такая связь? У Эдварда Маклайна не было ответов на эти вопросы. Он еще и еще раз прокручивал в памяти свой сон и наконец сообразил, что настоящая, а не пригрезившаяся ему Флоренс Рок не могла произнести те слова которые она произнесла в сновидении. «Тебе ведь приходилось бывать в Белом Тумане... Ты знаешь, что это такое...» Там, в сновидении, слова Флоренс звучали не как вопрос, а как утверждение. И в той реальности сна не показались ему какими-то необычными. Но на самом деле Флоренс Рок никак не могла знать о том, что случилось с ним больше десяти лет назад. ...Осенним утром он, как и то злосчастное звено торпедоносцев «эвенджер» в декабре 1945 года, возглавляемое лейтенантом Тейлором, отправился в полет над Атлантикой. Вылетев с базы во Флориде, он направился на северо-восток, в район Бермудских островов. Только в его распоряжении был не допотопный тихоходный «эвенджер», а сверхзвуковой многоцелевой «Файтинг фолкон» — «Бойцовый сокол», и летел он не на стрельбы по учебным мишеням, а имея совершенно иную задачу. Собственно, общая цель операции, одним из участников которой он являлся, была ему неизвестна. Начальство предоставило лишь весьма краткую информацию о проекте «Рикошет» — совместном детище Пентагона и аэрокосмического агентства. Его полет должен был стать не более чем одним из эпизодов, в котором кроме его «Бойцового сокола» были задействованы системы береговой ПВО» патрульные корабли ВМС, военные спутники и шаттл, сутки назад стартовавший с мыса Канаверал. Полетное задание было лаконичным и предельно ясным: к такому-то сроку достичь определенной точки в океане, передать свои координаты и, сделав столько кругов, вернуться на базу. В кабину его «F16» загрузили какую-то аппаратуру, предназначая которой он не знал и, разумеется, от вопросов воздержался. Было понятно, что он, военный летчик Эдвард Маклайн, в данном случае является просто доставщиком определенного груза в нужное время в нужное место, этаким разносчиком пиццы — а более ему знать не полагалось. Видимость была прекрасной, солнце отражалось в океане, истребитель легко скользил в небесах к заданной точке. Прибыв туда в расчетное время, Эдвард Маклайн передал на землю рапорт и, покружив в вышине, лег на обратный курс. И буквально через десять минут угодил в Белый Туман. Легкая дымка впереди, которую он сначала принял за облачность, внезапно сгустилась, словно истребитель с размаху воткнулся в гигантский снежный сугроб. Небо вверху и океан внизу исчезли, что-то странное стало твориться с приборами. В какой-то неуловимый момент ему начало казаться, что верх и низ поменялись местами и «сокол» не мчится к берегу Флориды, а неподвижно висит, словно схваченный чьей-то огромной рукой. Он попробовал связаться с базой, но связи не было... Да, он знал о Белом Тумане, знал о трагической судьбе той пятерки «эвенджеров» и других самолетов и кораблей, сгинувших в Бермудском треугольнике. Знал он и рекомендации насчет того, как поступать при возникновении Белого Тумана. Они были просты: ни в коем случае не менять курс, не увеличивать и не Уменьшать скорость, не снижаться и не набирать высоту. То есть действовать так, как если бы условия полета не изменились, и дожидаться исчезновения феномена или выхода из этой зоны. А потом немедленно связаться с диспетчером и определить свое местоположение, чтобы, как звено лейтенанта Тейлора не проскочить полуостров и не оказаться над просторами Мексиканского залива. Нельзя сказать, что на душе у него было спокойно, но он следовал рекомендациям и покинул аномальную зону, находясь еще на значительном расстоянии от континента. Белый Туман исчез, небо вновь стало обычным небом, а океан — обычным океаном, перестали чудить приборы, и восстановилась радиосвязь. После посадки на базе выяснилось, что бортовые часы «Бойцового сокола» и его, Эдварда Маклайна, наручные часы отстали на три минуты семнадцать секунд от часов базы. Гораздо меньше, чем у того пассажирского «боинга», что когда-то, то ли в семидесятых, то ли в восьмидесятых, вдруг исчез с экранов радиолокаторов, приближаясь к Майами, а потом вновь появился и успешно приземлился, потеряв неизвестно где и как десять минут. На этот раз Белый Туман обошелся без жертв и отпустил «Бойцового сокола» вместе с Эдвардом Маклайном... Белый Туман... По одной из гипотез — это нестационарная кочующая аномальная зона, то тут, то там возникающая в районе, издавна названном Бермудским треугольником. Зона, в которой время резко изменяет свой ход, а самолеты внезапно увеличивают скорость — для гипотетического стороннего наблюдателя. Так и получилось, что те «эвенджеры» находясь в Белом Тумане, пролетели над Флоридой не заметив ее, а потом тщетно искали базу, уходя все дальше и дальше от суши. Потом у них кончилось горючее, и они приводнились в высокие холодке волны — без шансов на спасение. А вот куда девалась отправившаяся на их поиски летающая лодка «Мартин маринер», знает, наверное, только Господь. Аномальные зоны, согласно уже другой гипотезе, возникают еще и потому, что на ход времени влияют все движущиеся по окружности тела. Такого эффекта — и это подтвердилось опытами — можно добиться, даже применяя маленькие маховики. Что же говорить о районе Бермудских островов, где мощное течение Гольфстрим закручивает водяные вихри диаметром в сотни километров! Такие вихри не раз видели на поверхности океана — как белые или слабо светящиеся круги. Закручиваются вихри — изменяется ход времени — должна изменяться и гравитация, утверждала эта гипотеза. Космические спутники США фиксировали в центре океанических вихрей уровень воды на двадцать пять — тридцать метров ниже обычного для этого района Атлантики. В центре вихря гравитация повышенная, на периферии — пониженная. Не в том ли причина таинственных исчезновений кораблей в зловещем треугольнике, что грузы в трюме внезапно увеличивают свой вес... Белый Туман... Эдварду Маклайну всего лишь раз довелось столкнуться с этим явлением. К участию в проекте «Рикошет» его больше не привлекали, а спустя полтора месяца после того полета пришел приказ о его переводе на базу ВВС в штат Орегон, в другой конец страны. По поводу того случая в небе над Атлантикой Эдвард Маклайн имел несколько бесед с безымянными Для него людьми — как в военной форме, так и в цивильных костюмах. Кроме того, он составил подробный письменный отчет, продублировав его, по требованию командования, видеозаписью. И все. Больше на эту тему Эдвард Маклайн никогда ни с кем не говорил, выполняя не то чтобы приказ — скорее, настоятельные рекомендации. Впрочем, он вообще был не из болтливых... И Флоренс Рок просто неоткуда было знать о том что случилось с ним в том полете над океаном. Хотя такое утверждение могло быть верным только в реальной действительности — но Флоренс-то говорила с ним о Белом Тумане во сне. Или в какой-то иной реальности... Размышлять об этом странном сне можно было долго, но следовало заниматься обычной рутинной работой. Эдвард Маклайн занялся такой работой, к картины, привидевшиеся ему, потускнели в памяти. Но полностью отделаться от мыслей о своем сне командир «Арго» так и не смог. Возможно, подумалось ему, он просто подсознательно переживает за своих коллег, и эта тревога нашла себе выход в сновидении-фантазии... Во второй половине условного орбитального дня, так и не добившись связи с марсианской группой, он обосновался в кресле у мониторов, собираясь заняться стандартным текущим отчетом, но все никак не мог приступить к этому делу, а просто сидел, обводя взглядом экраны и постукивая пальцами во пластику. Чтобы хоть как-то нарушить тишину. Потому что тишина иногда бывает не в радость. Как и одиночество... Проходили секунды за секундами, незаметно складываясь в минуты, и командиром «Арго» постепенно овладевала непонятная, не связанная с чем-то конкретным тревога. Нет, не отсутствие радиосвязи встревожило Эдварда Маклайна, и не странный сон. Пожалуй, даже не тревога это была, а некое смятение — это беззвучно протестовало его подсознание, это барахталась, как утопающий, его глубинная личность, не желая принимать то, что неумолимо надвигалось из будущего. Он словно заглянул за горизонт времен — и увидел там пустоту... Вернее, ничего не увидел... И только сеанс радиосвязи с ЦУПом привел его в чувство. Земля передала ему код доступа к файлам, хранящимся в бортовой компьютерной системе. Эдвард Маклайн знал о существовании этих файлов, но об их содержании ему не было известно ровным счетом ничего. «Есть вещи, которых лучше не знать заранее, — сказали ему в НАСА накануне старта с Земли. — Это вовсе не значит, что мы вам не доверяем. Просто в данный момент это лишняя информация, которая может отвлечь вас от выполнения основного задания. Меньше знаешь — крепче спишь». Поразмыслив, Эдвард Маклайн как будто бы согласился с этим мнением, но все-таки не удержался от вопроса. «Не раскрывая самой сути информации, вы не могли бы сказать, с чем она связана?» —спросил он. «Со структурами Сидонии, — последовал ответ. — Это некоторая дополнительная информация о структурах Сидонии, и она может понадобиться марсианской группе только после того, как у нас возникнет уверенность в том, что основная задача будет выполнена». Этот длинный, как боа-констриктор, словесный выкрутас в переводе на обычный разговорный язык Подразумевал примерно следующее: если мы расскажем вам, парни, кое-что о сидонийских объектах, вы плюнете на добычу золота и займетесь вовсе не тем чем нужно. И вот теперь, когда загрузке благородного металла в «консервную банку», по мнению знатоков душ человеческих из НАСА, уже ничего не могло помешать, они решили наконец поделиться информацией «Меньше знаешь — крепче спишь, — вспомнил Эдвард Маклайн, набирая код допуска. — Ну-ну, посмотрим, какой сюрприз они приготовили, чтобы мы страдали бессонницей...» Сначала открылся текст с заголовком «Теотиуакан», а вслед за ним появились и фотографии: какая-то схема (план базы? города?); ступенчатые пирамиды на фоне гор; компьютерная трехмерная фигура с ярко-красными точками. Этот компьютерный рисунок нельзя было не узнать — на экране перед Эдвардом Маклайном красовался Марсианский Сфинкс. Командир «Арго» поставил локти на панель и, подпирая руками подбородок, приступил к чтению. Слово «Теотиуакан» было ему незнакомо и вызывало только какие-то смутные ассоциации с текилой. Он сидел и читал, совершенно забыв о тишине и одиночестве. Он был уже не на ареостационарной орбите, а далеко отсюда, на Земле, в полусотне километров от Мехико, на Мексиканском нагорье, в древнем городе Теотиуакане, что в переводе, как он узнал из текста, означает «город богов»... Или — «место, где боги касаются земли». Или— «место, где люди становятся богами». Не зря, выходит, у него возникла ассоциация с текилой — известным горячительным напитком как раз тех краев. Эдвард Маклайн читал — и узнавал совершенно новые для себя вещи. Происхождение Теотиуакана, втолковывал ему нечестный составитель текста, связано с какой-то цивилизацией гораздо древнее ацтекской. Тщательные археологические исследования до сих пор не дали ответа на вопрос, кто же именно, когда и почему его построил. Когда в пятнадцатом веке ацтеки нашли Теотиуакан, город был заброшен в течение уже семи столетий. Однако ацтеки сохранили древнюю легенду о том, что Теотиуакан был построен некими гигантами или богами, жившими здесь в четвертом тысячелетии до нашей эры, «во время четвертого Солнца», и был предназначен для того, чтобы превращать людей в богов. («Пришельцы с Марса?» — подумал Эдвард Маклайн, бросив взгляд на изображение, очень похожее на Марсианский Лик.) После ухода великанов город пришел в запустение. Примерно в 1400 году до нашей эры здесь появились ольмеки, превратившие Теотиуакан в культовый и образовательный центр. Затем ольмеков сменили сапотеки. Просторная равнина дала строителям Теотиуакана свободу действий — город занимал площадь в двадцать с лишним квадратных километров, а его население, по оценкам исследователей, составляло до двухсот тысяч человек. В Теотиуакане, как считали древние обитатели этих мест, был запущен в действие основной закон нашего мира — закон жертвы, и боги Солнца и Луны вошли в наше пространство и время. («Марсиане?» — вновь подумал Эдвард Маклайн.) Потому место это считалось священным и притягивало к себе людей. Древний текст рассказывает о том, что было время, когда существовало лишь Высшее Начало — «Мать и отец богов», Ометеотль, дуальная основа всего сущего, — от которого все получило бытие. Ометеотль породил четырех детей, четырех богов — черного Тескатлипоку, красного Шипе-Тотека, белого Кетцалькоатля и голубого Уитцилопочтли. Эти боги были лишены покоя, постоянно напряжены, потому что находились в состоянии вечной борьбы друг с другом за господство в Космосе — боги ночи и бог судьбы, бог ветра и бог войны... Основное ритуально-административное ядро Теотиуакана было тщательно спланировано вокруг двух пересекающихся под прямым углом и ориентированных по сторонам света широких улиц: с севера на юг протянулась Миккаотли — Дорога Мертвых; с запада на восток — улица, название которой не сохранилось. На северном конце Дороги Мертвых была воздвигнута пирамида Луны, в центре города — еще две пирамиды: Солнца и Кетцалькоатля. Неизвестно, каково было истинное назначение пирамиды Солнца, но, поскольку она расположилась вдоль оси восток — запад, пути следования Солнца по небу, считалось, что она представляет собой центр Вселенной: ее четыре угла указывают на четыре стороны света, а вершина — центр бытия. Прямо под этой пирамидой была обнаружена большая естественная пещера, в которой, возможно, проводились какие-то обряды. В тексте Эдвард Маклайн обнаружил и такие сведения: несмотря на то что пирамиды Солнца и Луны в Теотиуакане были ступенчатыми, с лестницами и площадками наверху, как в Месопотамии, чтобы их можно было использовать для астрономических наблюдений, — у исследователей сложилось твердое впечатление, что их архитектор был знаком с египетскими пирамидами в Гизе и сымитировал их, изменив лишь внешнюю форму. Хотя вторая пирамида была ниже Великой пирамиды, их вершины находятся на одинаковой высоте над уровнем моря, поскольку вторая пирамида сооружена в более высоком месте. Такая же картина наблюдалась в Теотиуакане: основание меньшей по размеру пирамиды Луны находится выше основания пирамиды Солнца, и поэтому их вершины расположены на одной высоте над уровнем моря. Особенно заметно сходство Великой пирамиды в Гизе и теотиуаканской пирамиды Солнца. Обе сооружены на искусственных платформах, размеры их оснований почти совпадают (разница не составляет и трех метров), и, кроме того, пирамида Солнца точно вписывается в Великую пирамиду Гизы, Размеренно скользя глазами по строкам, Эдвард Маклайи прочитал пересказ и другой легенды, повествующей о событиях, связанных с Солнцем и Луной. Когда-то четыре бога, заключив наконец мир между собой, создали новую землю, новое небо и новых существ взамен всего того, что погибло ранее. Но не было еще ни света, ни тепла, земля утопала во тьме — светло было только в Теотиуакане, потому что там постоянно горел священный огонь. Кому-то из братьев следовало броситься в огонь, вспыхнуть и вознестись на небо в виде Солнца. Первым вызвался черный Тескатлипока. Четыре раза он пытался принести себя в Жертву, но каждый раз отступал, не находя в себе достаточного мужества. Тогда вперед выступил красный Шипе-Тотек, без колебаний ринулся в пламя и вознесся на небо в виде Солнца. Черный брат последовал его примеру, но было уже поздно, и он обратился в Луну, которой дано светить лишь ночью. По одной из версий, пирамиды Солнца и Луны построили сами боги в честь Тескатлипоки и Шипе-Тотека, пожертвовавших собой. По другой версии, в то время пирамиды уже существовали, и боги прыгали в священный огонь с их вершин. Да, несомненно, все это было интересно, но командир «Арго» никак не мог дождаться, когда же речь пойдет о Марсианском Сфинксе. Изображение марсианского нефрактала (если, конечно, это бьщ именно сидонийский объект), несомненно, было связано с древним земным городом Теотиуаканом — но когда же его наконец перестанут пичкать легендами о богах и доберутся до сути? Тем не менее, привыкнув все делать на совесть, он не пропускал ни одной строчки и продолжал внимательно читать, все выше и выше передвигая текст на экране виртуальным курсором. Названия пирамид Солнца и Луны придумали не археологи, производившие раскопки на территории Теотиуакана; эти названия дошли из древних легенд, и у исследователей не было причин сомневаться в том, что храмы, некогда стоявшие на вершинах пирамид, были посвящены именно богу Солнца и богу Луны. Пирамида Кетцалькоатля была самой маленькой из трех теотиуаканских пирамид. Археологи частично вскрыли более поздние слои, и под ними обнаружилась исходная ступенчатая пирамида с фасадом, украшенным скульптурными изображениями, в которых змея — символ Кетцалькоатля — чередовалась со стилизованным лицом бога небесных стихий, дождя, грома и молнии Тлалока на фоне бушующих вод. Строительство этой пирамиды приписывалось толтекам — как и многих других мексиканских пирамид. В отличие от пирамиды Кетцалькоатля, две большие пирамиды были полностью лишены украшений, имели другие размеры и форму и вообще были значительно массивней и древней. Религиозная, культовая значимость северной части Теотиуакана подтверждалась обнаруженными там двумя полукруглыми строениями, которые оказались древними крематориями. Выяснился и тот факт, что на площади возле пирамиды Луны продолжали хоронить, даже когда сам город уже прекратил свое существование... Далее, после пробела, следовало отделенное звездочками от остального текста сообщение агентства рейтер: «В ноябре 2004 года ученые обнаружили в пирамиде Луны древнего Теотиуакана захоронение с останками двенадцати человек. Археологи предположили, что это сооружение, одно из самых знаменитых на планете, использовалось для ритуальных человеческих жертвоприношений. По словам одного из специалистов, участвовавших в раскопках, десять из двенадцати найденных тел обезглавлены. На двух других надеты бусы, причем некоторые ожерелья сделаны из человеческих челюстей. Кроме того, были найдены скелеты собак и орлов, ножи и обсидиановые фигурки. Археологи затрудняются пока объяснить смысл осуществлявшихся в пирамиде Луны ритуалов, но считают, что они были самыми жестокими за всю историю Центральной Америки. Есть версия, что жертвоприношения должны были прославлять власть города-государства. Захоронение находилось в более новой, по сравнению с остальным зданием, части пирамиды». После этого сообщения вновь следовал пробел и три звездочки, а затем шел абзац, который Эдвард Маклайн перечитал дважды. Потому что тут наконец-то автор текста дошел до самой сути. Оказывается, в прошлом году археологи сделали новое открытие в пирамиде Луны. На глубине пяти метров под основанием пирамиды была обнаружу камера с каменным саркофагом. Под сдвинутой массивной крышкой саркофага не оказалось ничего, кроме змеиных скелетов. Было непонятно, сдвигали ли крышку для того, чтобы опустить туда тело, или же для того, чтобы, напротив, изъять. Или это и вовсе было подобие египетского, древнегреческого и римского кенотафа — пустой гробницы, сооруженной в память о том, кто погиб в каком-то другом месте, за тридевять земель от родного дома, или чьи останки так и не были найдены. В подземной камере археологи обнаружили черепки глиняной посуды и несколько золотых украшений, лежавших на полу. У исследователей создалось впечатление, что эти украшения не разложили там специально, в каких-то заранее определенных местах, а просто обронили — может быть, стремясь побыстрее выбраться из камеры с большой добычей? Самой же главной находкой оказались настенные рисунки, выбитые в каменной толще. Пять рисунков, даже не рисунков, а схематично изображенных при помощи нескольких прямых и изогнутых линий объектов. Плюс круглые углубления. Первая схема изображала, как поначалу предположили исследователи, ритуальную маску с углублениями глаз и рта и еще одним углублением внутри правого глаза. Остальные четыре схемы, как довольно быстро определили ученые, показывали ту же маску с разных сторон. Причем схемы располагались на стене не в вертикальной плоскости, а в горизонтальной, как если бы маска лежала на полу или на столе. И на каждой из этих четырех схем тоже присутствовало по одному круглому углублению — словно маска, послужившая натурой, была пробита стрелами, копьями или каким-то другим колющим оружием; о пулях, разумеется, речь идти не могла. В тексте не сообщалось, кто и когда сделал трехмерное компьютерное изображение этих пяти выбитых на стене схем, сведя их в одну; не сообщалось также, кто первым догадался о том, что сведенное воедино изображение удивительно похоже на один из загадочных объектов марсианской равнины Сидонии. Собственно, ни о каком Марсианском Сфинксе в тексте не упоминалось. Одной строчкой сообщалось о том, что информация об этих новых находках нигде не обнародована, — и на этом первый закодированный файл заканчивался. Эдвард Маклайн мог только предполагать, какие рычаги влияния были использованы, чтобы скрыть эту сенсационнейшую информацию... Некоторое время он сидел, разглядывая на экране изображение объекта, который в данный момент находился буквально у него под ногами, на дне марсианской атмосферы. Красные точки располагались на разной высоте от основания Сфинкса и могли обозначать все что угодно. Например, места кровавых Жертвоприношений... или общественные туалеты... Командир «Арго» не стал ломать над этим голову. Он просто открыл второй файл — и вновь обнаружил план какого-то поселения (правда, уже не сопровождавшийся фотографиями) и все то же трехмерное изображение Марсианского Лика. С теми же пятью красными точками, расположенными примерно в тех же местах. Опять ниже шел текст, и опять заголовок ничего не говорил Эдварду Маклайну. Хотя у него сразу же появилось предположение насчет того, зачем ему предлагают читать материал с названием «Хара-Хото». И, как и в предыдущем случае, у него возник ли ассоциации, теперь уже с японским уклоном: «Харакири»... Приступив к чтению текста, Эдвард Маклайн обнаружил, что не совсем промахнулся с ассоциациями Хара-Хото, что в переводе значило «Черный Город» был древним мертвым городом-крепостью, затерянным в песках южной части пустыни Гоби, в низовьях реки Эцзин-Гол — не так уж далеко от Японии, по представлениям Маклайна; во всяком случае, где-то там, в Азии. Об Азии командир «Арго» знал не очень много, тем более — о Монголии, которая долгое время была сателлитом рухнувшего в одночасье Советского Союза. Ее вполне можно было считать краем света. Продолжая прилежно изучать текст, Эдвард Маклайн выяснил, что Хара-Хото впервые был упомянут в письменных источниках начала одиннадцатого века, а в 1226 году его разрушили воины знаменитого Чингисхана. Исследования мертвого города проводились русским ученым Петром Козловым, совершившим туда три экспедиции в первые десятилетия двадцатого века. Перед археологами предстала высокая крепостная стена, образующая по периметру квадрат. С западной стороны возвышались два субургана — мавзолея один из которых был почти полностью разрушен. Стены, кроме западной, до самого верха занесло песком. Потом, когда слой песка был удален, открылась планировка улиц с развалинами лавок, мастерских, постоялых дворов, складов, жилых помещений; богатые дома и храмы были крыты черепицей, а вокруг города располагались пашни, система каналов, усадьбы. Были найдены и остатки большого дома правителя Хара-Хото — Хара-цзянь-цзюня (Эдвард Маклайн не был уверен, что сможет воспроизвести это имечко вслух, не вывихнув при этом язык). Раскопки принесли русскому ученому богатый урожай находок — книги, письмена, металлические и бумажные деньги, женские украшения, предметы домашнего обихода. Оказалось, что Хара-Хото был когда-то столицей государства тангутов — народа «сися», исповедовавшего буддизм. Во время второй экспедиции исследователи уделили особое внимание субургану, расположенному за территорией крепости. Этот субурган, получивший впоследствии имя «Знаменитый», подарил экспедиции целую библиотеку книг — около двух тысяч томов, — множество свитков, рукописей, образцы буддийской иконописи. Был найден даже тангутско-китайский словарь, с помощью которого удалось расшифровать письменность тангутов. На пьедестале «Знаменитого», прямо в центре, был укреплен вертикальный шест, вокруг которого, лицом к лицу, стояли глиняные статуи в рост человека. Перед ними лежали большие рукописные листы письма «сися», сотнями наложенные один на другой. Все это хорошо сохранилось в сухом климате пустыни. В мавзолее, по всей видимости, было похоронено Духовное лицо, его скелет находился в сидячем положении. Неплохо сохранившийся череп принадлежал, скорее всего, женщине в возрасте пятидесяти лет. Во время третьей экспедиции русского ученого были обнаружены прекрасные фрески с изображениями Фантастических птиц и обломки глиняных статуэток. Писатель из НАСА щедро делился все новыми и новыми сведениями о древнем азиатском городе. Эдвард Маклайн узнал, в дополнение к предыдущей информации, что среди письменных документов, найденных в Хара-Хото, были, в частности, книга гаданий и отрыок из поучений Чингисхана, а на бумажных деньгах сохранилась надпись: «Подделывателям будут отрублены головы...» Далее в файле излагалось народное предание о последних днях Хара-Хото, записанное Петром Козловым. «Последний владетель города Хара-Хото — батырь Хара-цзянь-цзюнь, опираясь на непобедимое войско, намеревался отнять китайский престол у императора, вследствие чего китайское правительство вынуждено было выслать против него значительный отряд. Проиграв ряд сражений, батырь укрылся в последнем его убежище, городе Хара-Хото, который противники обложили кругом. Не имея возможности взять город приступом, императорские войска решили лишить осажденных воды, для чего реку Эцзин-Гол отвели от города, запрудив прежнее русло мешками с песком. Осажденные начали рыть колодец, во даже на 300 метрах воды не оказалось. Тогда батырь решил дать противнику последнее генеральное сражение, но на случай неудачи заранее использовал выкопанный колодец, скрыв в нем все свои богатства, которых, по преданию, было не менее 80 арб и телег, по 20— 30 пудов в каждой — это одного серебра, не считая других ценностей, потом умертвил двух своих дочерей, а потом сына и дочь, дабы неприятель не надругался над ними. Сделав все это, батырь приказал пробить брешь в северной стене вблизи того места, где скрыл свои богатства. Во главе войска он устремился на неприятеля. В этой решительной схватке погибли и Хара-цзянь-цзюнь, и его до того времени считавшееся непобедимым войско. Взятый город императорские войска по обыкновению разорили дотла, но скрытых богатств не нашли. Говорят, что сокровища лежат там до сих пор, несмотря на то что китайцы соседних городов и местные монголы не раз пытались овладеть ими. Неудачи свои в этом предприятии они всецело приписывают заговору, устроенному самим Хара-цзянь-цзюнем. В действительность сильного заговора туземцы верят в особенности после того, как в последний раз искатели клада вместо богатств отрыли двух больших змей, ярко блестящих красной и зеленой чешуями...» И лишь после всех этих салатов и других холодных закусок читателю, в данном случае Эдварду Мак-лайну, предлагали основное блюдо. Оно явилось командиру «Арго» в виде короткой информации о том, что среди множества документов, найденных в Хара-Хото, оказались и пять рисунков, пять схем — таких же, как в подземной камере теотиуаканской пирамиды Луны, на другом краю земли... Схемы были снабжены одной и той же лаконичной надписью: «Дом Небесного Фо-Хи». И вновь ничего не сообщалось о том, кому в голову пришла идея сопоставить рисунки, найденные в азиатской пустыне, с рисунками из Теотиуакана. Сообщалось только о том, что монгольские рисунки, по всей видимости, являются копиями с более древнего оригинала — или с еще одной копии. После пробела со знакомыми уже Эдварду Маклайну тремя звездочками шла информация о том, кто такой этот Фо-Хи. Как оказалось, Фо-Хи был легендарным китайским императором, считавшимся бессмертным. В китайских хрониках говорилось, что Фо-Хи был рожден девственницей («Как Христос», — подумал Эдвард Маклайн), которая во время купания обнаружила на своей одежде цветок и съела его. И впоследствии у нее родился тот, кого хроники называли Хозяином Времени... По некоторым же преданиям, Фо-Хи был рожден не девственницей, а спустился с неба в сопровождении неземных существ со слоновьими хоботами. («С Марса», — уверенно сказал себе Эдвард Маклайн.) От времени Фо-Хи осталось несколько галек с линиями, нанесенными по три (две линии, как правило, прямые и одна — ломаная); линии отнюдь не природного происхождения, появившиеся на гальке не случайно. Эти линии назывались триграммами. «Фо-Хи управлял всем сущим под небом, — гласило предание. — Он посмотрел наверх и созерцал сверкающие созвездия, затем он посмотрел вниз и рассмотрел формы, увиденные им на Земле. Он различил знаки, украшавшие птиц и зверей, и, созерцая себя, он изучил свое собственное тело, на котором также нашел знаки космоса. Изучив все это, он составил восемь основных триграмм для того, чтобы раскрыть тайну небесных явлений, происходящих в природе, а также чтобы постичь все». На основе этих триграмм впоследствии была создана знаменитая И-Цзин, Книга Перемен. В ней говорилось о том, что в каждой точке своего течения время разделяется на несколько ветвей, и давались советы, как избрать то или иное решение, пойти по той или иной ветви. Опять же по преданию, Фо-Хи, закончив свое правление, удалился в иные края, в небесные сферы или же на некий остров. Он не стареет и время от времени выходит из своего укрытия... Это было окончание файла, и Эдвард Маклайн, еде раз взглянув на компьютерное изображение «Дома Небесного Фо-Хи», закрыл его. Оставался последний, третий файл. Командир «Арго» приготовился к чтению еще одной истории о каком-нибудь Изумрудном Городе, откопанном во льдах Антарктиды, в котором обнаружена копия Марсианского Сфинкса в натуральную величину, но третий файл был совсем не об этом. И, читая его, Эдвард Маклайн то и дело саркастически усмехался. Содержанием этого файла был материал некой, опять же безымянной, группы психологов, в котором при помощи многочисленных цифр, процентов и примеров доказывалось, как отрицательно влияет на выполнение главной задачи осведомленность исполнителей о другой, гораздо более интересной задаче. В общем, это было то самое, но гораздо пространнее расписанное: «Парни, если вы будете знать слишком много о сидонийских объектах, вы будете плохо выполнять работу по добыче золота и не уложитесь в сроки. И провалите миссию». Эдвард Маклайн не хотел признаваться в этом самому себе, но в глубине души он был уязвлен. Уж его-то руководителя миссии, командира, могли бы поставить в известность заранее! Тем более что информация, хоть и очень неожиданная, была все же не такой уж сногсшибательной — версии о различных палеовизитах-палеоконтактах бродили по миру уже не первый десяток лет. Неужели эти умники из НАСА всерьез думали, что он не сможет сохранить эти сведения в секрете от экипажа и обязательно проболтается еще на пути к Марсу? Меньше знаешь — крепче спишь? Но ведь это не что иное, как выражение сомнения в личных качествах человека, которому тем не менее доверили возглавить полет... И где же, спрашивается, логика? Впрочем, Эдвард Маклайн был не из тех людей, которые готовы любую, даже самую незначительную личную обиду возводить в ранг вселенской трагедии. Тем более что после этого материала следовала приписка, уже не анонимная, а с подписью не последнего чина в НАСА, давнего знакомого командира «Арго» Стивена Лоу. — Та-ак... — сказал Эдвард Маклайн, вытянул ноги и откинулся на высокую спинку кресла. Да, наверное, психологи все-таки были правы — как бы он общался с Алексом, владея такой информацией? Безусловно чувствовал бы дискомфорт: знаю — но молчу.» И они бы тоже чувствовали, что он от них что-то скрывает. Меньше знаешь — крепче спишь... Но с экипажем он поделится этим известием не раньше чем «консервная банка» доставит сюда, на «Арго», первую партию золота. Чтобы было «не в ущерб». Правда, и связи пока все равно нет. Эдвард Маклайн покосился на экран, прилежно отображающий ставшую уже привычной панораму Сидонии. Легкой кисеей разметались над древней равниной безобидные облака. Теотиуакан... Хара-Хото... Сидония... Марсианский Сфинкс... «Дом Небесного Фо-Хи»... Эдвард Маклайн знал, что запомнит эти названия навсегда. На всю жизнь. Входы внутрь Сфинкса... Вот будет здорово, если это действительно входы! Ну когда же, когда же восстановится эта чертова радиосвязь?.. — Все будет хорошо, — словно убеждая себя в этом, произнес он. — Все обязательно будет хорошо. В отсеке царила тишина, и в космосе тоже царила тишина, но какой она была? Безмятежной или настороженной?.. |
|
|