"«Серебряная кошка», или путешествие по Америке" - читать интересную книгу автора (Аджубей Алексей Иванович)

НЕ ПРОПАВШАЯ ГРАМОТА

Поезд, которым мы решили выехать из Нью-Йорка в Кливленд, называется «Двадцатый век». Проводник сказал нам, что экспресс этот особый: за каждую минуту опоздания компания платит пассажиру по пять долларов. Уверенные, что ни на минуту не опоздаем в Кливленд и что нам не предстоит получать «штрафные доллары», мы улеглись спать.

Купе в поезде крохотные, на одного человека. Входишь – и диву даешься: где же тут устроиться? Но проводник объясняет, где нажать один рычаг, другой. Из стен появляются постель, умывальник, шкаф для одежды, обуви.

Ранним утром поезд подходил к Кливленду. Летели вдоль дороги чуть желтеющие поля фасоли. А деревья стояли золотисто-красные. По этому цвету леса октябрь в Америке называют месяцем индейской осени.

Чем ближе к городу, тем больше дымящихся труб, прокопченных заводских зданий. И вот уже поселок сливается с поселком: начался большой Кливленд. Это центр сталелитейной, машиностроительной промышленности, возникшей на удобных водных магистралях Великих озер.

Поезд нырнул в темный станционный тоннель и остановился. Нас встречает группа журналистов. Ко мне подходит молодой человек в сером коротеньком макинтоше, в сдвинутой на затылок шляпе. Он приветливо здоровается, вытаскивает из кармана пачку фотографий. Я узнаю на снимках товарищей по своей редакции, типографию «Правды», виды Москвы.

– Откуда у вас эти снимки? – спрашиваю я.

Оказывается, молодой человек – репортер из газеты «Кливленд пресс» Даниель Бергер. Он был в Советском Союзе, посетил редакцию «Комсомольской правды».

– Мне приятно, – говорит Даниель, – что и советские журналисты приехали в Кливленд. – Он показывает на кончики своих пальцев и выразительно подмигивает: дескать, обошлось без отпечатков…

Кливленд был вторым городом на нашем пути. Всего за тридцать три дня путешествия делегация посетила добрый десяток городов Америки. Мы проехали по стране от Атлантического до Тихого океана, и нам запомнилось, конечно, многое. Но были встречи, которые как-то выделялись из круговорота событий.

В Кливленде подобная памятная встреча произошла у редактора иностранного отдела газеты «Кливленд пресс» мистера Фреда Стербенса.

Кроме мистера Стербенса, его жены, невестки и трехлетнего внука, мы застали в доме друзей хозяина – г-на Андре Маэра и его жену.

Хозяйка просит всех пройти к столу. Мистер Стербенс предупреждает, что у него обычный ужин американской семьи. Стол сервирован просто. Правда, по американскому обычаю, в доме погашен электрический свет и на столе горят тонкие зеленые свечи. Хозяйка вносит кушанья. Но прежде Стербенс читает молитву. Торжественность минуты нарушает внук. Сложив руки, он раскачивается в такт словам деда и что-то бормочет. Молитва окончена… и малыш стукается лбом о стол. При всем уважении к ритуалу все весело смеются.

И, как часто бывает в незнакомом доме, вот такой шаловливый поступок мальчика помогает взрослым освоиться с обстановкой.

Кончился ужин. Мальчуган притащил свои игрушки, полез на колени к одному, другому. Разговор пошел о детях. «Как растут советские ребята?», «Что такое детские сады?», «Назначают туда или родители сами отдают в детский сад ребенка?», «Все ли студенты получают у вас стипендии?», «Могут ли они сами выбрать свою специальность или кто-то заранее назначает выпускника школы в институт?» – очень многое интересует наших хозяев, и в комнате образовалось несколько групп беседующих. Мы стараемся отвечать по мере сил убедительно.

Мистер Стербенс в своих политических взглядах разделяет, как он выразился, «основные аспекты американской внешней политики».

– Но это не мешает нам спорить, не соглашаться друг с другом и в то же время пить кофе, есть американский яблочный пирог, – замечаю я мистеру Стербенсу.

– Это так, конечно. И все-таки надо быть с вами осторожными.

– Почему?

– Объясните, – продолжает мистер Стербенс, – зачем вы выпускаете так много инженеров из ваших институтов?

– Но когда мы их выпускали мало, нас спрашивали, почему у нас нет своих инженеров, – отвечаю я мистеру Стербенсу.

Стербенс покачивает головой, как бы решая, согласиться ему с ответом или нет. Г-н Маэр громко произносит:

– О да, он, конечно, прав. Я же говорил…

Жена г-на Маэра почувствовала мое удивление. «Сейчас вы все поймете», – отвечают ее глаза.

Г-н Маэр куда-то уходит и возвращается со старенькой, подклеенной во многих местах папкой. Видно, что хозяин очень бережет ее. Г-н Маэр раскрывает папку, и я читаю:

Как приятно было увидеть этот листок бумаги далеко от дома, на какой-то неизвестной улице Кливленда! В эту минуту с ним было связано очень дорогое воспоминание о нашем замечательном недавнем прошлом, и казалось – слышится в комнате комсомольская песня.

За несколько месяцев до поездки по Америке я принимал участие в работе над документальным фильмом о советской молодежи, который называется «Счастье трудных дорог». Кроме современных кадров, в фильме широко были использованы кинодокументы. Может быть, потому, что по нескольку раз приходилось просматривать кадры прошлых лет, в памяти надолго остались прекрасные лица молодых строителей первых пятилеток. Кливлендским вечером они вновь возникли перед глазами.

В тридцатые годы многие юноши и девушки были всего-навсего чернорабочими, а сейчас… что ж, сейчас те, кто захотел, наверняка стали инженерами, мастерами, умелыми токарями, фрезеровщиками, слесарями. Когда-то мы обращались за помощью к иностранным инженерам. Прошли годы, и советские институты выпускают специалистов больше, чем Соединенные Штаты Америки.

– Что же в этом плохого? – снова спрашиваю я у мистера Стербенса.

– Специалисты могут быть использованы в армии, – уклончиво отвечает он.

– Но не для этого же их готовят, старина, – продолжает г-н Маэр.

Он рассказывает о своей работе у нас, о том, как когда-то его знакомые – советские люди – мечтали иметь больше машин и больше хороших знатоков дела.

– Мне было приятно получить грамоту. Передайте тем, кто, может быть, вспомнит меня, что это не пропавшая грамота. О, я хорошо понимаю ваши технические успехи! Еще тогда, – г-н Маэр показывает на соседнюю комнату, как будто в ней «спрятаны» тридцатые годы, – еще тогда было ясно, что они скоро будут.

Наш разговор продолжается очень долго. Поздний вечер окрасил окна в темно-синий цвет. Тихо в небольшом домике мистера Стербенса. Внук спит, а дед его молчит. Мистеру Стербенсу стоит подумать еще раз над тем, почему у нас много инженеров и почему не любят советские люди, когда с ними разговаривают тоном ультиматума.

Красный листок грамоты г-на Маэра лежит на низеньком круглом столике. Я еще раз беру его в руки и думаю:

«Двадцать с небольшим лет тому назад наши отцы мечтали увидеть Советскую Отчизну сильной, независимой и мощной. В то время мы не могли равняться с Америкой. Теперь многое изменилось. Наша страна стала великой и могучей державой. Недаром в самой Америке все чаще и настойчивее раздаются голоса о том, что в мирном соревновании Советский Союз, идущий вперед шагами своих пятилеток, скоро перегонит Соединенные Штаты. С этим кое-кому приходится считаться…»

Наш путь в гостиницу лежит почти через весь город. Хотя в нем живет около миллиона человек, он кажется каким-то уж очень провинциальным. Мелькают двух-трехэтажные домики. Ветер раскачивает гирлянды электрических лампочек над площадками, где продаются подержанные автомобили. Ближе к центру здания выше и улицы немножко живее.

В сквере против гостиницы продолжают топтаться несколько десятков пьяных хулиганов из тех, что устроили утром нашей делегации провокационную «демонстрацию».

Впрочем, только ли они? Началась провокация под флагом «стихийного протеста». Валентин Бережков, Виктор Полторацкий и я несколько раньше наших товарищей спустились из номеров гостиницы к машинам. Днем нам предстояло посетить видного банкира, руководителя кливлендской финансовой группировки г-на Сайруса Итона. Машин на месте не оказалось. Зато вся площадь была забита драными старыми автомобилями. Их владельцы беспрерывно нажимали на кнопки сигналов, и над площадью несся дикий вой, напоминающий звуки, которые издает перепуганное стадо ослов.

– Что это такое? – обратились мы к Эндрю Чихачеву.

– Э-э… – замялся старик. – Свадьба! Вы знаете, господа, в Америке разрешается сигналить, только когда едет свадьба. Наверное, свадьба, да, да! – И Эндрю Чихачев поспешно открыл дверь отеля. – Давайте подождем машины в холле.

Через несколько минут делегация собралась, и мы вновь вышли на улицу. Инсценировка «демонстрации» против советских журналистов развернулась вовсю. Сотни две пьяных хулиганов – бывшие полицаи, старосты, фашиствующие националисты – что-то кричали, свистели, размахивали антисоветскими плакатами. Когда, наконец, мы сели в машины… «исчезли» шоферы. Сквозь стекла мы слышали, как один из «демонстрантов» вопил по-русски:

– Я уже был у вас с оружием! Я еще вернусь к вам!..

Появилась полиция. Но она стояла в толпе безучастно. Только минут через десять после нашего решительного протеста пришли шоферы. Одному из них хулиганы нанесли, видимо, сгоряча удар по голове, – из-под фуражки шофера бежали капельки крови.

Когда мы приехали в загородную резиденцию г-на Итона, Эдмунд Глен, довольно потирая руки, промолвил:

– Ну что, господа, видели нашу демократию?

С точки зрения представителя государственного департамента все, что произошло, и считается американской демократией. Мы не ответили Эдмунду Глену. Вернее, не ответили вслух. Кое-какие фразы мы произнесли про себя. Они были не очень деликатными, и я даже сейчас вспоминаю их, но ставлю на стол «черную кошку». Впрочем, «кошке серебряной» отдыхать не долго. Навстречу нам вышел г-н Итон и пригласил в свою виллу.

Г-н Сайрус Итон и все его многочисленное потомство – семеро детей и двенадцать внуков – принадлежат к тем семьям Америки, чей доход превышает двадцать пять тысяч долларов в год. По официальной статистике, таких семей в Соединенных Штатах 0, 4 процента. И Сайрус I, и Сайрус II, и Сайрус III, и все последующие, уже живущие и будущие сайрусы, – обладатели миллионных капиталов. Глава семьи старый Сайрус – председатель правления железной дороги Чизапик – Огайо, председатель правления угольной компании Западного Кентукки и рудников «Степ Рок», президент Портсмутской стальной компании, директор компании металлообрабатывающего завода «Кливленд Клиффс», директор компании «Шервин Вильямc», основатель «Рипаблик стил корпорейшен» и прочая и прочая. В 1926 году он дал (конечно, не из любви к ближнему и не без процентов) восемнадцать миллионов долларов, чтобы спасти от краха «Трумбул стил компани».

Словом, мы были в гостях у американского архимиллионера. Запросто, как будто речь шла о покупке пары рубашек, г-н Итон сообщил, что он хотел было приобрести более современную виллу, кажется, за двести или двести пятьдесят тысяч долларов, но привычка взяла верх, и он остался жить на своей родовой ферме «Акадия». Домики «Акадии» стоят на земле вот уже сто шестьдесят лет, вокруг них на десятки гектаров раскинулся чудесный старинный парк. Г-н Итон хорошо понимал, что наши и его взгляды на вопросы собственности, государственного устройства и на многие и многие другие резко противоположны. Мы, не таясь, высказали ему это, подчеркнув, что во время визита хотели бы скорее услышать его точку зрения на международные отношения.

– Вас интересует проблема сосуществования? По-моему, сосуществование единственный путь к спокойствию в мире. Лучше обмениваться быками, чем бомбами.

Оказалось, что в гостях у мистера Итона побывала и советская сельскохозяйственная делегация. Он подарил ей племенного бычка. Нам стал понятен смысл сказанной фразы. Но мы не могли не заметить г-ну Итону, что благие слова подчас далеки от истины. Вряд ли можно серьезно улучшить отношения между странами, когда, например, гостей из другого государства встречают бранью и свистом! Мы очень хотели услышать ответ мистера Итона. Но вездесущий Глен оказался на месте.

– Я уже объяснил господам, что пикетирование есть преимущество американской свободы.

Поскольку затевать спор с Эдмундом Гленом ни у кого не было ни малейшего желания, кто-то из нас сменил тему разговора. Иначе не миновать бы нам получасового спича достопочтенного представителя государственного департамента.

Время было трогаться в путь. Но Френк Клукхон отвел в сторону хозяина дома и что-то начал шептать ему на ухо. Растерянный, извиняющийся Сайрус Итон предложил нам не уезжать и осмотреть его ферму. Часа два мы мяли, гладили, щупали годовалых красно-шерстных бычков, а по всему было видно, что и хозяин и шерифы, появившиеся на ферме невесть откуда, и сопровождавшие делегацию лица просто тянут время. Френк Клукхон то и дело убегал куда-то звонить по телефону. Наконец все бычки были пересмотрены, и мы покинули ферму Сайруса Итона.

– Едем дальним путем, – бросил Френк шоферу.

– В чем дело, разве мы не спешим?

Мистер Клукхон поерзал на сиденье, но все-таки ответил:

– Нет… то-есть да, но возле гостиницы продолжаются беспорядки.

Поскольку мы «не спешили», решено было остановиться возле маленького домика. Дан Беллорт не ожидал визита гостей. Он встретил нас в расстегнутой рубахе, в тапочках. После секундной растерянности хозяин пригласил нас в небольшую комнатку. Оказалось, что Дан работает механиком на фабрике по производству вентиляторов для автомобилей. У него двое детей: сын лет трех и дочка немного постарше. Жена Дана, Эдна, не работает. Те триста сорок долларов, что приносит ей муж, – единственный капитал семьи. Домик Дана обставлен очень просто.

Г-жа Эдна Беллорт держится более уверенно и первая отвечает на вопросы. Мы спрашиваем, сколько стоит их домик. Оказывается, семнадцать тысяч двести долларов.

– Вы, конечно, купили его в рассрочку? Сколько уже успели заплатить?

– За много лет немногим более семи тысяч, – сказал Дан Беллорт.

– Если в мире будет все в порядке, – смеется г-жа Беллорт, – мы, может быть, сумеем рассчитаться, правда, Дан? – И молодая женщина обнимает мужа за плечи.

– Что бы вы хотели передать от себя в Советский Союз?

Хозяева задумываются.

– Мы хотели бы больше знать о ваших людях, – произносит мистер Беллорт. Он немного медлит и добавляет: – Про детей, например.

– А ты что, и вправду веришь, что у них дети появляются на свет не как у нас? – шутит г-жа Беллорт…

Все семейство вышло проводить нас. Просим разрешения сделать снимок.

– Неужели опубликуете его в газете? Но ведь я не кинозвезда…

Мы говорим, что в наших газетах куда больше портретов простых людей, чем кинозвезд. Щелкаем затворами фотоаппаратов и дружески прощаемся с семьей Беллорт.

Поколесили по каким-то маленьким боковым шоссе еще некоторое время, затем, разбившись на три группы, поехали в семьи кливлендцев. По программе поездки, это «мероприятие» так и значилось: «беседы за столом у известных горожан». Известным горожанином, к которому вместе с товарищами попал я, и был мистер Стербенс.

…Снова собираем чемоданы. С каким чувством делегация покидает Кливленд? Вот слова песенки, которая была сочинена коллективно сразу после утреннего «инцидента»:

Пусть простят нас поэты: мы понимали, что рифмы песенки далеки от совершенства. Среди нас не было композитора, и мы просто «излагали наши мысли» на уже знакомые мотивы. Песенку пели не раз и не два. И особенно громко, с подъемом, когда мчались, окруженные полицейскими машинами, в тихую «Акадию» Сайруса Итона.

Поздно ночью, когда мы упаковывали свои пожитки, к Борису Полевому явился Эдмунд Глен:

– В Чикаго предстоят еще более крупные беспорядки.

Мы поняли, что кое-кто в Соединенных Штатах Америки хочет свести на нет значение нашей поездки, и отказались посетить Чикаго. Изменили маршрут и ранним утром вылетели в Солт-Лэйк-сити, что в переводе на русский означает Город Соленого озера.

Перед самым отъездом ко мне в номер позвонил мистер Маэр. Он пожелал делегации счастливого пути, новых интересных встреч. Говорить ему по-русски было очень трудно, но он вышел из положения, повторив слова, которые передавали многое:

– Не забудьте написать, что я сохранил грамоту…