ЧАСТЬ I Кто такие эти Russian Reds?

ГЛАВА 1 Красное Купчино, или Данте врал, когда описывал ад

Рискну начать с банального, напомнив о том, что у каждого американского мегаполиса есть свои даун-таун и Бродвей, у каждого советского населенного пункта есть улица, удостоенная имени Ленина, у каждой российской перди есть Шанхай и «Кричи не кричи», у каждого английского сити есть городок-сателлит. У Манчестера, к примеру, есть Болтон, а у Санкт-Петербурга – Купчино. Но только в том-то все и дело, что буквально каждый манчестерец (да простят меня манкунианцы) не раз и не два побывал в Болтоне и не прочь оказаться там снова, но далеко не каждый петербуржец готов проделать то же самое в отношении Купчино.

Несмотря на то что на этой территории проживает свыше полутора миллионов жителей нашего города и еще примерно столько же лиц, на которых не распространяется перепись населения, не многие побывали там, хотя что-то про Купчино непременно слышали. Однако «что-то слышать» не означает побывать, увидеть собственными глазами, прочувствовать, осознать и, что еще важнее, вернуться оттуда живым.

В последнее время я часто сталкивался с ожесточенной критикой миротворческой позиции, занимаемой Дуги Бримсоном [1] в отношении всевозрастающего насилия, прочно охватившего города и селения Великобритании, и до последнего времени чуть ли не каждый раз бросался на защиту уважаемого автора. Однако после посещения Купчино я был вынужден пересмотреть свои взгляды. Виной тому по крайней мере одна грубейшая ошибка, допущенная Бримсоном в плане выводов.

Если вы читали книгу Бримсона «Куда бы мы ни ехали», то наверняка обратили внимание на глубочайшее убеждение автора в том, что нет ничего хуже Болтона, населенного, цитирую, «сплошными животными». Ох, как же ошибался Бримсон, как же он был неправ! Не стану забегать вперед и с ходу убеждать вас в том, что на самом деле нет ничего хуже нашего Купчино, лучше попробую представить вашему вниманию нечто вроде отчета о посещении этой «зоны народонаселения» или репортажа с места событий. Кому как больше нравится.

Итак, все началось с того, что… Нет, все началось, как всегда, с одной оригинальной идеи, в очередной раз посетившей нашего суперпредприимчивого Никит-аха (зовут его, ясное дело, Никитой, и он сам виноват, что обозначает свое имя на форуме Russian Reds как Neekeetah). Тому, кто не знает, поясню, что Никит-ах контролирует и патронирует практически все нововведения в жизни RR, включая даже те случаи, когда он в них формально не участвует. Например, взбрело в голову не к ночи будь помянутому Абдулле [2] провести анкетирование, как Никит-ах был единогласно избран главой ленинградского филиала Moscow Reds. Решил тот же Абдулла развести всех на деньги, так первой его жертвой оказался опять же Никит-ах. Понадобились сборщику взносов кредиты, так они тут же были предоставлены Никит-ахом, изыскавшим для Абдуллы дополнительные ассигнования через друзей-приятелей, ну и т. д. и т. п. Дальше – еще интереснее.

Выяснилось, что Никит-ах не только не играет в футбол, но и ни за что не попадет по мячу, даже на спор. Настолько близорук и неуклюж наш Председатель Земного Шара. Не говоря уже о его персональной степени трезвости. Однако антифутбольная пропаганда в исполнении Никит-аха – это нечто. Мало того, что он достиг поистине заоблачных высот в обсирании любой нашей попытки приблизиться к великой игре, так он еще и успел создать нечто вроде «Лиги защиты футбола от поползновений играть в него со стороны болельщиков». И если бы Никит-аху обстоятельства дали развернуться во всю ширь, то я уверен, что еще при Колоскове в РФС была бы создана «Ассоциация борьбы с непрофессиональным футболом» со всеми вытекающими отсюда представительствами в УЕФА и ФИФА. Английский-то у нашего преподавателя русского для валлийцев на 93-м уровне!

Не буду долго говорить о грандиозных заслугах Никит-аха в деле отваживания населения Земли от всех видов футбола, кроме английского, а также в деле пропаганды и убеждения тех же людей в том, что есть только один Дэвид… сорри, «Манчестер Юнайтед», остановлюсь на другом. На том, что даже в тех случаях, когда что-то новаторское проворачивают Джон Бой, Дэвид Джонс или Белыч, следует ожидать, что уже в самом скором времени на это поле ступит копыто белого коня, умыкнутого Никит-ахом из конюшен сэра Саши Фергюсона (не зря же с Абдуллой цацкался), на коне будет восседать наш «Номер 1» и за ним обязательно проследует свита его молчаливых приспешников. Почему молчаливых? Так ведь как же их понять, если Никит-ах запретил им говорить? Но только не подумайте, что в этих словах есть даже доля обличительной нотки, просто другой Никит-ах нам не нужен.

Так вот, все началось с того, что ему пришло в голову изменить формат наших обычных собраний. И вместо привычного сходняка в «Найт Сити» Никит-ах решил разыграть карту «домашнего просмотра». Этакий family viewing с непредсказуемыми последствиями. Естественно, местом встречи была объявлена его квартира, о которой ходили самые разнообразные слухи и даже потихоньку складывались легенды, но которую почти никто из Russian Reds не видел.

В то же время все знали, что именно там в свое время окопалась овеянная недоброй славой Мисс Пусси (о которой я просто обязан сказать и скажу ниже несколько слов), именно там в течение чуть ли не пяти лет скрывался от семейных скандалов Лохматый, приобретший свой сегодняшний внешний вид во многом благодаря беспробудному пьянству в логове Никит-аха, именно там (по не до конца проверенным данным) успел побывать и Джон Бой, лишившийся, правда, в силу алкогольных причин возможности восстановить детали своего присутствия, именно там окончательно и бесповоротно теряли свое холеное лицо многочисленные зарубежные гости Никит-аха из числа истеричных поклонников колесно-педальных пилотов (к счастью, большинство этих недочеловеков представляли оккупированную НАТО Германию).

Короче говоря, именно там продолжали (и продолжают) происходить резонансные события, некоторые из которых, придется признать, носили (и носят) оттенок сексуальной патологии. Хорошо понимаю, что возбуждаю тем самым ряд вопросов, и потому спешу внести кое-какую ясность.

Дело в том, что на определенном отрезке своей болельщицкой биографии Никит-ах зачастил в паб «Тайм-аут» в компании барышень, обладавших несколькими ярко выраженными приметами: постбальзаковским возрастом, определенной степенью уродливости, общедоступностью, веселым нравом, проявляющим себя во взрывах беспричинного хохота, одутловатостью, выдающей пятую степень пивного алкоголизма, и, наконец, бесформенностью, позволяющей без труда предположить, на что способны обладательницы этих тел в решающую минуту. На что именно? Попробую ответить. Представьте себе хотя бы на минуту толстых женщин Рубенса. Теперь ужаснитесь, а затем мысленно напоите их до полной несознанки и срежиссируйте свою фантазию так, чтобы ваши женщины Рубенса рубились в духе героинь порножурналов. Вот такая вот примерно ситуация.

Все мы, конечно, понимаем, что таким замысловатым образом Никит-ах борется с воспоминаниями о Мисс Пусси, дискредитировавшей его в глазах Russian Reds. Сдается мне, что, по его мнению, пьяные хрюшки все-таки лучше красотки, опозорившей дело служения «МЮ», однако стоит ли прилагать столько сил, чтобы очиститься, параллельно приобретая кучу других проблем?

Никит-ах! Не стоит себя так казнить! Хотя бы потому, что с Мисс Пусси под шумок твоих проклятий путались даже некоторые из числа Russian Reds (не будем, правда, уточнять имена и прозвища). И кто, как не ты, так долго удерживал эту роковую даму в рамках приличий, заставляя ее носить не снимая черную синтетическую футболку «МЮ», после чего, к сожалению, девица-красавица стала издавать такой запах, что куча пассажиров [3] из «Тайм-аута» просто не могла не превратиться в свору кобелей?! Прости же их, как ты до сих пор прощаешь нас, посмевших болеть за «МЮ» и приблизившихся тем самым к делу всей твоей жизни. Не виноваты мы, ты сам пришел. И, если хочешь комплимент, увидел и победил.

Однако вернемся потихонечку к теме повествования. Главная изюминка момента заключалась в том, что легендарное лежбище Никит-аха, объявленное местом общего сбора, располагалось в том самом загадочном и в чем-то даже зловещем Купчино. Судите сами: кому и зачем требовалось туда ехать, когда ты живешь в центре или другом спальнике?

На мой взгляд, есть только одна категория населения, чуть ли не каждый день отправляющаяся туда за приключениями. Это студенты и преподаватели самого забытого богом вуза. Принимая во внимание то, что учатся в этом храме науки в основном дети нефтяников и газовщиков низшего звена, о чем свидетельствуют здоровенные общаги, набитые их отпрысками, можно легко сделать вывод, что ежеутренне в Купчино происходит не паломничество студентов и профессоров, а протекает какая-то жалкая студенческо-преподавательская струйка. Горстка таких людей и создает наше туманное представление о данной среде обитания.

Однако Никит-аху, по всей вероятности, приспичило не только представить нам Купчино во всей его красе, но и доказать, что в жизни Russian Reds всегда есть место подвигу. Для этого он первым делом засекретил свой адрес, подарив нам только одно кодовое слово – «Купчино». Резоны Никит-аха, естественно, остались при нем, однако особо пытливым умам он все-таки объяснил, что начинать надо с появления на конечной станции метро.

Забегая вперед, отмечу, что мне повезло больше, чем другим. Видимо, сказались годы, проведенные вместе, точнее, рядом с ним в самых различных кабаках и бильярдных города. Со мной, похоже, он хотел свести счеты не сразу. Поэтому я и получил дополнительную наводку: следовало сесть либо в третий вагон от головы, либо в седьмой с хвоста. С учетом того, что разновагонные поезда Московско-Петроградской линии метро ездят задом наперед, это было очень «ценное» указание.

Как вы догадываетесь, я сел куда пришлось, руководствуясь одной лишь интуицией и чувством самосохранения, так как буквально за полтора часа до этого закончился матч между ненавистными Никит-аху «Зенитом» и ЦСКА. Надо отдать должное гостеприимному хозяину квартиры, своевременно предупредившему нас о том, что «есть довольно большая вероятность быть испизженными этими животными», и посоветовавшему на всякий случай шифроваться. Однако мысли мои занимало совсем другое. Рекламируя свою хату, Никит-ах проговорился, что Джон Бой [4] едет к нему с ночевкой, предполагающей по крайней мере две вещи – шумный панк-хеппенинг в исполнении нашего неистового ирландца и скопище баб тяжелого поведения из числа бесчисленных подружек ведущего вечера. Первое – радовало, второе – обнадеживало, ведь кто, как не я, получал великолепную возможность полюбоваться на толстых вырожденок, с тем чтобы обосрать их без особого риска для жизни. Одним словом, увлекся я этой перспективой настолько, что не заметил ни полчищ синюшных скарферов [5] , с упоением раскачивающих вагоны, ни продолжительности самой поездки, способной в любом другом случае навеять уныние. Особенно тогда, когда твоя нога впервые в жизни опускается на платформу конечной станции.

Сразу же вспомнилась нью-йоркская «Мотт-авеню», последняя остановка на линии «А». К сведению интересующихся: когда я выходил на улицу (речь в данном случае идет о надземке), то сразу же отдавал известному мне негру 10 долларов за право безболезненного прохода по всей этой «авеню» до ее конца, и меня действительно не трогали, хотя улица была переполнена зловеще-киношного вида черными подонками.

Поборы эти, к слову сказать, прекратились при весьма анекдотических обстоятельствах. К моему счастью, я жил в многоквартирном доме на одной лестничной площадке с матерью того негра, которая ко всему прочему курила. Для этого на площадке был предусмотрен балкон, так как во всех квартирах срабатывала пожарная сигнализация, если ты закуривал, вот мы и познакомились. И эта встреча стала прелюдией к моему уличному хеппи-энду. Сначала я страшно расположил ее к себе рассказом о температуре минус двадцать, о которой я, честно говоря, стал немного подзабывать. А зря, так как именно она спасла меня от грядущих неприятностей.

Когда моя собеседница, непомерно большая черная женщина, позвонив куда-то, получила перевод этой страшной цифры в градусы по Фаренгейту, то чуть было не всучила мне мерзкого вида свитер с надписью «Армия спасения». Но я великодушно отказался, сославшись на то, что в России каждый, включая школьников младших классов, выходит на улицу с бидоном водки, и потому свитеры у нас презирают, считая проявлением недопития.

Чтобы избежать дальнейших расспросов, я пояснил, что бидоны эти – ключ к пониманию простыми безработными черными американскими торговцами наркотой растущей российской преступности. Просто мы обречены на нее из-за морозов и водки. Это наш, так сказать, Млечный Путь. Поэтому я и приехал сюда, поближе к температуре плюс сорок пять по Цельсию, чтобы запастись теплом и пережить без водки следующую зиму. Иначе сойду с ума. Вот тогда-то она и позвонила своему сыну, чтобы он прекратил меня трясти, так как всей «Мотт-авеню» было известно, что я – единственный местный житель, ежедневно отправляющийся в Бруклин на заработки.

Так вот, друзья мои, станция «Купчино» была зеркальным отражением «Мотт-авеню», но только еще более заплеванным, обшарпанным и жутким. По крайней мере «Мотт» не сливалась с железнодорожной станцией, не располагала сетью лабиринтов, тупиков, ложных выходов и дверей-ловушек, равно как и такой концентрированной криминогенной атмосферой, как «Купчино».

Более того, подобные станции в Нью-Йорке вообще запрещены как рассадник неискоренимой преступности. Для нее в Америке существуют мосты, пустыри, подходы к продовольственным магазинам, виадуки-акведуки, дощатые boardwalks [6] и прочее-прочее-прочее, на худой конец, улицы, но только не станции метро, за исключением одной-единственной. Станции «Восточный Бродвей» (это в районе Квинса), о сносе которой газеты кричат чуть ли не ежедневно. Однако нашим людям такое неведомо, был бы только способ добраться до койки.

В связи с вышеизложенным приведу еще один интересный факт. Жители Лонг-Айленда, узнавшие о намерении властей Нью-Йорка проложить туда ветку метро, чуть ли не в полном составе вышли на демонстрацию, хотя населяют Лонг-Айленд сплошные миллионеры. Не поленились, как видите, толстосумы замутить беспорядки при слове «метро». Жить хотят, понимают, что к чему и чем пахнет. Ну а нам все похер. Завалят, конечно, когда-нибудь, ну и что с того?

Пока я стоял в нерешительности на платформе, не в силах отбиться от воспоминаний, всплыло еще одно. Как-то раз по страшной утряни я столкнулся на пустынной набережной с одной молодой бабой, занимавшейся джоггингом. Никак не мог проснуться позже пяти утра по местному времени, вот и перся каждый раз на boardwalk. Где-то через неделю баба эта примелькалась настолько, что я стал кивать ей в знак приветствия. Чую, хочет мне что-то сказать, но не решается. Однако желание взяло свое, и, предварительно поглядев с опаской по сторонам, она все-таки отважилась спросить: «А вы не боитесь здесь расхаживать?» Я отвечаю: «А кого бояться-то, вас, что ли?» И вот тут-то и последовала реплика, раз и навсегда сбившая меня с толку. До сих пор пытаюсь разгадать значение сказанного. «Нет, не меня, злобных ниггеров. Меня они уже шесть раз изнасиловали!»

Согласитесь, не только я, но и вы сами наверняка задали бы ей встречный вопрос: «Наверное, вы бегали трусцой в каких-то особо опасных местах?»

А теперь соберитесь, дорогой читатель, возьмите себя в руки и познакомьтесь с ее ответом: «Нет, каждый раз это происходило именно здесь». – «И вы продолжаете бегать здесь каждое утро?» – ошарашенно выпалил я. «Да, конечно, ведь я никак не могу сбросить лишний вес», – не моргнув глазом ответила шесть раз изнасилованная. Как сказал бы Уинстон Черчилль, «без комментариев».

Вот какие тревожные мысли посетили меня, неподвижно стоящего перед спуском в спрутообразную купчинскую клоаку. Провернув в который уже раз гамлетовский вопрос, я все-таки заставил себя сдвинуться с мертвой точки, поскольку клоака кишела снующими туда-сюда телами, несмотря на то что никаких поездов на обеих платформах не было. Может, не замочат, как-нибудь спрячусь за спинами.

Однако всевозрастающий вой «Сине-бело-голубые, гей-гей!», несущийся из смрадного котлована, говорил об обратном. Вот тогда-то я и решился на рывок. Зажав одной рукой нос, а другой имитируя, что держу спрятанный в кармане куртки нож, как это сделал Егор Прокудин в «Калине красной», я, зажмурившись, ринулся в толпу снующих по подземным лабиринтам зомби. Зажмуриться было очень правильным решением, так как я не увидел в итоге ни того, на что наступали мои ноги, ни сочащихся канализационной водой стен, ни устилавших грязные водостоки полумертвых бомжей, ни лопающихся ламп, ни падающих на голову снопов искр от взрывающейся проводки, ни толп потерявших человеческий облик поклонников главной достопримечательности города (цитата из старых речей нынешнего председателя РФС). Ничего этого я не видел, и слава богу.

Зато краем глаза заметил свет, то появлявшийся, то, как назло, исчезавший из виду. Еще бы, ведь мне пришлось смотреть вниз, а не вверх. И лишь по счастливой случайности я был выпихнут наружу жизнерадостными забулдыгами, сопроводившими мой выброс на свет божий следующим пояснением: «Не злись, брат, нас самих что-то в жопу пихало».

Вот тут-то и последовал звонок, заставивший меня переключиться с созерцания купчинских остряков, явно настраивавшихся на выпивон в связи с удачным освобождением от чего-то, довольно долго пихавшего их в жопу. За мой счет, естественно. Я даже немного испугался, так как из «ножа», который я мужественно сжимал в своей руке на случай воображаемых обстоятельств, раздалась телефонная трель. Звонил, ясное дело, Никит-ах.

И посему – новое уточнение для тех, кто его не знает либо никогда не говорил с ним по телефону. Дело в том, что если Эллочка Людоедка пользовалась тридцатью словами, то Никит-ах для телефонных переговоров приберег где-то семь-восемь.

Добавьте к этому полное отсутствие дикции и манеру истерически орать одно и то же типа «Как обычно!», «В „Вегасе!“».

Просто никак не может наш Никит-ах отвыкнуть от милого его сердцу пятисекундного тарифа, которым он пользовался лет десять, если не больше. Зато крику о том, что он никогда не отключает телефон и всегда за него исправно платит, «несмотря на тяжелые жизненные обстоятельства», хоть отбавляй.

Но все-таки главным из телефонных кодовых слов Никит-аха является «о’кей». Причем очень часто его можно застать за разговором следующего содержания: «О’кей, о’кей, о’кей, о’кей», когда слова произносятся с пулеметной скоростью. Как я понимаю, так он разговаривает с подружками, описанными выше. Но только как бы ни тихарился наш чересчур «океистый» Никит-ах, все мы прекрасно знаем, что означает эта тирада. Перевожу для непосвященных: «Хата свободна. Бухало, естественно, ваше. На все про все – два часа. Желающие остаться до утра расплачиваются сексуальным рабством».

Увы, нам же, в отличие от блядей, достается куда больший лаконизм чувств и высказываний. Но это я так, к слову, чтобы перейти к самому звонку. «Жив?» – послышалось в трубке, после чего она тут же отключилась. Заметьте, не «Доехал?», «Записывай адрес!», а «Жив?» – и все. Что ж, наверное, тут у них в Купчино так принято.

Как вы догадываетесь, ответ на вопрос «Жив?» Никит-аха вообще не интересовал, так как его мозг был занят проблемой засекречивания своего адреса. Поэтому мне не оставалось ничего иного, как безрезультатно дозваниваться ему на сотовый в течение длительного времени.

Наконец трубка заговорила, мгновенно напомнив мне содержание сразу двух сериалов ужасов – «Крик» и «Звонок». Ассоциация эта возникла благодаря смеси зловещего шепота, змеиного шипения и вороньего карканья, вылившейся мне в ухо. «Прямо!» – изрыгнул Никит-ах. После продолжительной паузы, потраченной моим собеседником на обдумывание нового закодированного сообщения, последовало нечто невероятное в плане невесть откуда взявшейся Никит-аховой словоохотливости: «На любой маршрутке. Две остановки вперед. Повернешь налево, выходишь. Ориентир – самое большое здание. Я тебя увижу из окна и дам знак».

Ох как же я был глуп, когда разомлел от такой длинной тирады, исходившей от человека, не пользующегося вербальным общением в перерывах между матчами «МЮ». Как же я был глуп, приняв за маршрутку некую ржавую конструкцию на колесах, в которой маньяки из американских фильмов отвозят своих пленников в места пыток и заточения. А принял потому, что на посадку в этот ободранный металлический каркас стояла длиннющая очередь, заставившая меня отдаться во власть транспортных стереотипов. К счастью, данное средство передвижения все-таки ехало, и мне (по словам хозяина хаты) оставалось дождаться всего лишь второй остановки, чтобы покинуть его. Но не тут-то было.

Во-первых, Никит-аховы две остановки подразумевали две трамвайные остановки, каждая из которых тянулась 5–7 километров. Во-вторых, колесная конструкция сделала где-то 25—28 остановок по пути следования к так называемому «большому дому», который действительно высился где-то вдали, но постоянно пропадал из пределов видимости.

Где-то через полчаса я все-таки подъехал к нему, но не мог вылезти наружу еще минут пятнадцать, так как пассажиры торговались с шоферюгой, несколько раз поменявшим по дороге ценник на проезд. Да и не водилось к тому же у местной публики 15 рублей, привыкли, сволочи, к чирку, хоть убей. Когда же мятый автогроб покинул последний скандалист, я обнаружил огромную лужу размером с небольшое озеро, посреди которой и стояло наше транспортное средство. Преодолевая ужас, я заставил себя прыгнуть в нее, опустившись в грязь по самые колени, и ножным брассом добрался живым до края, где меня подстерегали новые неожиданности.

Оглядев с прискорбием свои джинсы фирмы «Стоун Айленд», за которые Саша по кличке Смерть содрал с меня 200 баксов, я поднял голову и вынужден был улыбнуться. Прямо на меня смотрело своими мертвыми пустыми глазницами низкое грязное строение, которое украшала вывеска «Клуб для тех, кому за 30. Музыка 60-х».

Нетрудно обнаружить арифметическое несоответствие двух фаз этой констатации, еще легче рассмеяться при виде того, куда приглашали людей среднего возраста, но, с другой стороны, приятно было оценить такое народное творчество. И не беда, что местная публика ответила разгромом данного заведения (да и как могло быть иначе?), главное в том, что еще жива теория «малых дел», жива-живехонька, и это не могло не радовать. Хотя следовало бы помнить новым подвижникам, чем закончилось для интеллигенции хождение в народ в XIX веке. Но это так, к слову. К слову о том, что, поулыбавшись, я наконец-то вспомнил о конечной цели своей скорбной одиссеи.

Где же Никит-ах? Где его знакомая унылая фигура, движущаяся мне навстречу? И где, на худой конец, призывное помаргивание лампочки в окне одного из этих жутких облезлых строений? Где я вообще? Однако близость «большого дома», представлявшего собой мечту проворовавшегося рыночного нувориша самого низкого пошиба, вселяла некоторую уверенность в том, что я все-таки там, где надо. Тут-то и последовал новый звонок.

«Я тебя не вижу!» – изрыгнула знакомый словесный кашель трубка. «Потому что ты очень близорук, очкастый братец!» – хотелось изрыгнуть в ответ, но кто бы дал мне это сделать. Как же! В подобных случаях у большого пальца правой руки Никит-аха сразу срабатывал нажимательный рефлекс. И если вы мне не верите, рассмотрите при случае огромную мозоль, красующуюся на подушечке этого пальца. Ту самую, что заставила нас называть Никит-аха за глаза Чупа-чупсом.

Что ж, ничего не поделаешь, пришлось снова звонить самому, предварительно поинтересовавшись у «Мегафона», какая сумма была потрачена мной на переговоры за последние два часа. «Каких-то двадцать долларов», – ответил «Мегафон», ернически издав при этом игривую мелодию. «Ну и хер-то с ними, – подумал я, – главное, добраться до логова нашего Красного Фюрера до начала кубкового матча с „Ньюкаслом“». А ведь это была задача не из легких, так как Никит-ах после моего звонка прорычал что-то типа «Иди обратно». «Куда, блядь, это же пустырь?!» – возопил я, прямо как страждущий Симеон. Как вы, наверное, догадываетесь, пришлось идти куда глаза глядят, но, мама родная (есть в жизни счастье!), я вскоре увидел две знакомые мне до боли фигурки.

Принадлежали они моим соратникам по «МЮ»-фанатизму – Дэвиду Джонсу и Джимми Дворкину. Они неподвижно и безмолвно стояли на замусоренной улице и не общались друг с другом, а заметив мое приближение, скроили такие скорбные рожи, что мне стало немного не по себе.

Понятно, соратники были жестко испизжены по дороге «зенитосами», а ведь на их месте мог оказаться и я сам. Подавляя радость осознания того, что мои погружения в лужу в новом «айленде» – говно в сравнении с тем, что испытали на своей шкуре ДД и ДД, я сам скроил максимально сочувствующую рожу и слегка тронул Джимми за рукав, произнеся терапевтическое: «Нашим в пятьдесят восьмом было гораздо хуже». [7]

В ответ Джимми грустно улыбнулся и выдавил из себя сакраментальное: «Не хуй было сюда ехать!» Помолчали. Тьма еще более сгустилась. Честно говоря, я был готов согласиться с Джимми, но в данный момент мне что-то мешало. Наверное, скорое начало матча. Почувствовав отсутствие консенсуса (позиция Джонса была неопределенной, так как в свойственной юности манере он плакал), Джимми решил пояснить свой вывод.

Смотря мне в глаза, но показывая при этом рукой куда-то вверх, он молвил: «Ну и как мы будем смотреть футбол в таких условиях?» Проследив за его рукой, я увидел скопление людей в красных футболках на балконе где-то в районе девятого этажа десятиэтажной хрущобы. Красные тельца оживленно двигались, кто-то призывно размахивал руками, кто-то выливал нам на головы пиво, кто-то бросался бутылками и телефонами. «Ну и что? – сдуру спросил я, забыв об организаторских способностях Джимми, не раз и не два оформлявших наши сходняки в некое подобие праздника. – Наши вроде бы в сборе. Чего стоим-то?» Взглянув на меня как на умалишенного, Джимми все-таки снизошел до объяснения: «Прикинь, у Никит-аха однокомнатная. И там уже явно негде сесть. С его-то кучей баб! Так что наша толпа будет смотреть с балкона, а я близорук еще похуже Никит-аха. И надо мне такое?» Ах вот оно что! Теперь понятно. Что ж, нет худа без добра. Значит, ДД и ДД никто не отоваривал, как показалось мне ранее. И все это оцепенение – не более чем реакция на отсутствие мест. Да уж, молодежь пошла, я вам доложу…

Напомнив ДД и ДД о кошмарных условиях просмотров некоторых матчей «МЮ» в «Вегасе» и «Тайм-ауте», я все-таки сумел немного расшевелить их, однако никто и не думал сдвинуться с места. К счастью, на выручку неожиданно пришли игриво раскачивающиеся на плохо закрепленном и осыпающемся балконе Russian Reds, руководимые, как всегда, Джоном Боем. Наконец-то их стало хорошо слышно.

С балкона неслись знакомые песни и англоязычные заряды, вызвавшие крайнее любопытство соседей Никит-аха, мгновенно прилипших к окнам. Уж не армия ли союзников вошла в Купчино? Из открытых окон соседей к красному балкону со всех сторон потянулись руки. «Янки, добрые янки! – кричали люди. – Подайте Христа ради!» – «Fuck off!» – грянуло им в ответ, и хорошо знающие значение этого словосочетания купчинцы разочарованно захлопнули окна. А зря, так как уже через несколько мгновений (примерно через семнадцать) им предстояло раскрыть их снова. Причем настежь, с разбитием стекол.

Причиной тому стал плавный переход отдельных зарядов в скандирование «Хайль Гитлер, хайль Гитлер, Гитлер хайль, зиг Гитлер, хайль зиг! Я не виноват, что люблю фюрера, Гитлер жив!» и т. д. и т. п. Запевалой и первым заряжающим стал, ясное дело, наш ирландец, отлично помнивший рассказы дедушки о том, как немецкие подводные лодки швартовались всю Вторую мировую чуть ли не в самом Дублине.

Вскоре к нему присоединились и другие красные рубашки. Я, признаться, слегка охренел, услышав такое слаженное хоровое пение, и стал нервно показывать ДД и ДД, что пора что-то предпринять, так как громкость исполнения с каждой секундой усиливалась.

Воспитанные приличными родителями в традиционном английском духе, ДД и ДД сдвинулись с мертвой точки, но лишь закачались из стороны в сторону, завороженные падающими с воздуха куплетами. Впрочем, такая странная реакция ребят имела довольно простое объяснение. Бабушки и дедушки обоих ДД, по всей вероятности, поддерживали в конце 30-х Освальда Мосли, и посему их внуки не на шутку заколебались. В поисках решения я начал обшаривать глазами окрестности из опасения встретиться с народными дружинниками, как тут же столкнулся с еще одним дивом дивным. Бредущие по обеим сторонам улицы люди улыбались поющим, а некоторые прохожие из числа пожилых жителей Купчино даже помахали хористам руками. Кто-то громко аплодировал. Вскоре крики «Да здравствует Гитлер!» оглашали уже все окрестности.

Что же касается фасада дома Никит-аха, то буквально во всех окнах появились жильцы, тянувшие руки по направлению к нашему балкону. В фашистском приветствии, естественно. Здесь надо отдать должное Джону Бою, на дух не переваривающему обезьянничанье. «Антракт, пидарасы, – громко возвестил он, чудовищно разочаровав своих новых поклонников. – Хорошего понемножку. И не просите еды. Нам самим мало».

Тем временем мы юркнули в загаженный подъезд дома, отмахнувшись от давно сорванной с петель и потому опасно раскачивающейся входной двери. Поскользнувшись на лужах мочи и блевотины и счастливо избежав падения, мы, тяжело дыша друг другу в спину, прижались к ободранной и расписанной матюгами двери лифта.

Нажав на раздавленное и много раз подожженное нечто, мы приготовились к тому, что самой кабины лифта здесь нет и в помине и что нам предстоит взбираться на девятый этаж, но, к счастью, что-то громыхнуло и загудело. Таким образом, первый этап моей инфернальной одиссеи подошел к концу. Однако точный адрес Никит-аха так и остался неизвестен. И не вздумайте его разыскивать.