"Нокаут" - читать интересную книгу автора (Сидельников Олег Васильевич)

Глава X. Превратности судьбы

Крохотный, похожий чем-то на кузнечика, зеленый «ЯК-12» вырулил на выложенную бетонными плитами стартовую дорожку. Вот он взвыл мотором, разбежался и стал карабкаться в прозрачное, озаренное солнечным сияньем, нежно-голубое поднебесье. Легкий ветерок потряхивал самолет, упругой струей врывался в кабину.

Земля с высоты не воспринималась всерьез, она представлялась отлично сработанным учебным пособием, огромным ящиком с рельефом местности, на котором курсанты военных училищ решают задачи по тактике. Только мастер постарался на славу: узенькими ленточками серпантина обозначил дороги, искусно вырезал из желтоватого стекла причудливые извивы арыков, расстелил светло-зеленый, чуть потертый бархат полей, поставил даже детскую железную дорогу, а на самом краю небрежно набросал груду гор, обернув две-три вершины сверкающей на солнце станиолевой бумагой.

Нечто подобное игрушечное, фантастическое, должно быть, грезится по ночам детям, начитавшимся крылатых, как мечта, сказок Андерсена и братьев Гримм.

И все же, внимательно приглядевшись, даже с этой шестисотметровой заносчивой высоты нетрудно приметить внизу биение жизни. Это и дымки фабричных труб, и ползущие со скоростью километров этак шестьдесят в час вереницы автомобилей, и тракторы, любовно проглаживающие зеленую поросль хлопковых полей, и розовато-зеленая пена садов, и огненные озера цветущих маков…

Глубоко-глубоко внизу маленькие точечки непоколебимо и планомерно переделывают облик земли, деловито) по-хозяйски благоустраивают свою жизнь, забирая власть над природой, подобно сказочным великанам и волшебникам.

…Сергей Владимирович сидел рядом с летчиком. Он наслаждался полетом. Ему нравилось смотреть на землю свысока. Винокуров воображал себя вольтеровским Макромегасом, шагающим через моря и горы, растаптывающим по дороге города, селения и их обитателей. «Так оно и в действительности, — улыбнулся он сам себе. — «Викинг» — не какая-нибудь букашка. Расовая теория — не такая уж глупая штука. Она не нравится лишь импотентам, вообразившим себя защитниками человечества. Эгоизм управляет всеми так называемыми благородными поступками. Хилые и трусливые людишки добились запрещения дуэлей, ущербные субъекты ратуют за отмену сегрегации, голодранцы вопят о необходимости переустройства мира на основе социальной справедливости… А стоит такому крикуну обзавестись десятком тысяч долларов, и он тут же начинает убеждаться в том, что мир, в котором он живет, не так уж плох. Оно и правда, гениально сказано в «Материализме и эмпириокритицизме»:

Отличная мысль. Советский социальный эксперимент задевает мои интересы. Я сильный человек. Зачем мне вынянчивать недоносков? Я хочу властвовать. То, чем так усердно заняты в этой стране — строительство коммунизма, — искусственная штука. Без борьбы за существование народы не могут не деградировать…»

Самолетик сделал крутой вираж, земля повалилась набок, и Винокуров почувствовал, что его схватили за воротник цепкие пальцы. Сергей Владимирович резко рванулся, но тут же устыдился своей оплошности: сзади сидел всего-навсего Лев Яковлевич. Казначей впервые летел на этом, как он выразился, «примусе», порядочно трусил, в голову ему лезли разные странные мысли, вроде: «А вдруг пилот — сердечник, и у него начнется припадок!» Вираж напугал Сопако, и он уцепился за своего всесильного шефа.

Винокуров перегнулся через спинку сиденья, прокричал на ухо Льву Яковлевичу:

— Когда-нибудь я заставлю вас прыгнуть с парашютом!

— Только через мой труп! — прокричал в свою очередь Сопако. — У меня слишком богатое воображение!

Летчик повел своего кузнечика на посадку. Через несколько минут Винокуров и Сопако уже шагали по зеленому полю.

По соседству с посадочной площадкой паслось колхозное стадо. Лев Яковлевич опасливо поглядывал на здоровенного быка, который раздувал ноздри и смотрел на путников пьяными глазами закоренелого хулигана.

— Он хочет бодаться, — высказал предположение казначей и начальник штаба. — Очень сильный бык.

Шеф утвердительно кивнул головой и пояснил:

— Это естественно, доблестный оруженосец. В жизни именно все так и устроено: кто-то кого-то бодает, кусает, душит. Стоит ли удивляться? Самое печальное в нашей ситуации — вовсе не бык. Вчера я наводил справки и установил, что в области двенадцать председателей колхозов — Каримы Саидовы, из коих три возглавляют сельхозартели «Маяк».

Сопако остановился. Глазки его тревожно забегали. Он отер лоб огромным носовым платком, почесал подбородок, обросший бурой щетиной, и задумался. Вдруг он щелкнул пальцами:

— У меня есть идея! Побываем в трех «Маяках».

— Гип-гип ура! Виват! Банзай начальнику штаба! — воскликнул Винокуров. — Удивляюсь, как вы до этого додумались? Вы определенно делаете успехи. А теперь в путь. Перед нами кишлак, в кишлаке правление колхоза, в правлении Карим Саидов номер один.

Спутники увидели вскоре одноэтажное здание, фасад которого украшали отштукатуренные колонны. Стены здания были расписаны лозунгами, призывающими колхозников выполнить обязательства по сбору хлопка. На доске объявлений детская рука вывела мелом рожицу с косичками и написала под ней вкривь и вкось крупными буквами «КАМИЛЯ».

— М-да, — усмехнулся Сергей Владимирович, глядя на «Камилю», — любопытное объявление. Председатель, видимо, увлекся чтением Ницше. Я полагаю, здесь можно будет неплохо порезвиться. Что может быть печальней беседы с крестьянином на философские темы! Опасаюсь, не извел ли он книжечку на самокрутки.

Сопако тяжело задышал.

— Не волнуйтесь, — успокоил его Винокуров. — Будем надеяться, что раис некурящий.

К приезжим подошел старичок в сером ватном халате, с воздушным ружьем через плечо. Реденькая его борода просвечивала насквозь. Он оказался сторожем, общительным и веселым сторожем. Говорил он с какой-то особенной интонацией, отчего даже самая обыденная фраза звучала как острота.

Поздоровавшись, старичок вежливо осведомился о цели приезда уважаемых гостей.

— Председателя надо повидать, — объяснил Сергей Владимирович. — Какой у вас председатель — хороший человек, плохой человек?

Колхозный сторож удивленно вскинул брови:

— Уж не из Бахкента ли вы? Комиссия?

— Из Бахкента. Комиссия, — нагло улыбнулся Винокуров.

Сторож помял в руках бородку и заметил не без яду:

— Опоздали, уважаемые. Сняли мы председателя, не дождавшись комиссии. — У Винокурова и Сопако перехватило дыхание. — Еще два года назад сняли бездельника Мамурджана. Теперь у нас новый раис. Мудрый, справедливый человек. Карим Саидов его зовут.

— Нам и нужен Карим Саидов! — не удержался Лев Яковлевич, — а никакой не Радж Капурджан.

— Мамурджан, — поправил Сопако старичок. — Мы в свое время жалобу на него писали. Очень глупый человек. Очень любил озадачивать людей. Соберет бригадиров и шумит: «Это какой порядок?! Директива есть, установка тоже есть, решение есть. Все есть. Навоза нет. Не заготовили, не вывезли на поля. Нет у вас вкуса к местным удобрениям… Какие сводки писать будем? Обязательство кто выполнять будет, я, что ли?!»

Старичок явно копировал голос и интонации снятого председателя.

— Как же это вы осмелились его снять с работы? — поинтересовался Винокуров.

— Очень просто, уважаемый. Надоел Мамурджан. Все хозяйство запустил. А особенно зло взяло из-за стекол… На стол которые кладут. Мы стекло на стол кладем, а Мамурджан по стеклу хлоп — и нет стекла. Мы опять кладем — он опять озадачивает, опять бьет. Надоел. Собрали общее собрание, и слетел Мамурджан…

Сергей Владимирович поморщился. Он не ожидал столь демократических порядков в кишлаке.

— Ладно, старик, — оборвал он грубо- общительного сторожа, — надоел мне твой Мамурджан. Расскажи-ка лучше, как разыскать Карима Саидова.

Старичок обиженно заморгал, но все же, видимо, не захотел ответить грубостью на грубость.

— Прямо, затем налево и километров пять через поля. Он в дальних бригадах.

— Нет, уж лучше здесь его подождать. Где дом его?

— Понимаю! — сторож лукаво блеснул глазами. — Жарко.

Проглотив «пилюлю», Винокуров с Сопако отправились разыскивать дом Саидова. У арыка симпатичная черноглазая девчушка лет шести мастерила кораблик. Во дворе шумела детвора. Здесь был детский сад.

— Эй, мелочь пузатая! — крикнул ей Винокуров. — Где дом председателя колхоза?

— Я не мелочь, — серьезно ответила девочка, — я Джамиля, а председатель — мой папа. Живем мы во-о-н там… Во-о-н сад, а в саду Петя, мой брат…

— Петя?.. Брат?! — уставился на Джамилю Сергей Владимирович.

— Брат. У меня мно-о-ого братьев и сестер. Пятнадцать штук… Тулкун, Грицко, Хейно, Сирануш, Рива, Шота… — Девочка старательно загибала пальцы, пересчитывая братьев и сестер.

— Пошли, — Винокуров ткнул в бок Сопако. — Нечего стоять, разинув рот. Дети любят фантазировать.

Однако Джамиля не фантазировала. В садике действительно оказался Петька, русоволосый мальчуган с облупившимся носом. Он твердо и решительно заявил, что Карим Саидов его отец.

Лев Яковлевич долго почесывал загривок, разглядывая диковинного Петьку. Вдруг Винокуров тихо рассмеялся.

— Не соображаете? — шепнул он Льву Яковлевичу. — Ну, конечно! Серьезно думать — не ваше амплуа. Карим Саидов попросту байско-феодальный пережиток. Многоженец он.

Бодро зашагали они к дому, белевшему из-за серебристых стволов могучих тополей. У крыльца их встретила женщина лет сорока пяти в широком мягких тонов платье без талии. Узнав, что в гости пожаловали журналист и фотокорреспондент, она нисколько не смутилась.

— Очень приятно. Прошу в беседку. Чаю попьете. Матлуба Ибрагимовна меня зовут… Проходите, пожалуйста, а я кое-что приготовлю. У нас говорят: гость в доме — счастье в дом!.. Простите… Сергей Владимирович… так, кажется? Отчего вы все время оглядываетесь? Может, с вами еще кто приехал? Пусть заходит.

У Винокурова уже созрел план, как «ухватить за больное место» Саидова, если понадобится его шантажировать. Он бросил небрежно:

— А где же остальные жены председателя. Разве мать Петьки живет отдельно или, скажем, мать… как ее — Сирануш?

Матлуба Ибрагимовна посмотрела на гостей недоуменным взглядом.

— Нет… Разве вам неизвестно?.. Какие жены? В нашем колхозе, да и во всем районе многоженство давно ликвидировано… Обидные слова говорите.

— В таком случае откуда у вас Петька, Сирануш, Грицко, Рива и так далее? — щуря глаза, съехидничал Сергей Владимирович. — Ха-ха!.. Понимаю! Аист принес.

Больше Винокурову смеяться в этот день не пришлось. Матлуба Ибрагимовна с сомнением оглядела Винокурова и Сопако, заметив словно невзначай:

— Никогда таких неосведомленных журналистов не встречала. О нас, пожалуй, вы могли и не знать, но так глу… извините… так поверхностно судить о нашем народе!

Сергей Владимирович смутился. Его бесило, что он оказался в глупом положении.

— Мы с крайнего севера, — сказал он льстиво. — Мы… извините нас. Объясните все по порядку…

Кое-как он вымолил прощение. Женщина, подавив обиду, присела у столика, покрытого цветистой скатертью, и начала рассказ. Слушая ее, Сопако разинул рот от изумления, а Винокуров, скрывая досаду, покусывал губу, не зная — верить жене председателя или не верить.

Матлуба Ибрагимовна и Карим Саидович поженились в 1938 году. Очень хотели ребенка. Но детей не было. И тогда взяли они из детского дома двухлетнего черноглазого карапуза. Так в доме появилось счастье по имени Тулкун.

— Сейчас Тулкун большой, совсем взрослый, — улыбнулась женщина одними глазами. — Лучший тракторист… Да… А потом война грянула. Стали привозить в Бахкент детишек… худые, запуганные, в глазах тоска. Поехали мы как-то с мужем в город, решили сироткам сладостей занести. Пришли в детдом… Малышей полно, и у всех родители либо погибли, либо без вести пропали. Так бы обняла всех сироток и к груди прижала. Смотрю на мужа, а он обнимает меня: «Не плачь, Матлуба», а сам бледный…

Матлуба Ибрагимовна вздохнула, в уголках ее глаз светились две блестящие капельки.

…Подошли к одной койке. Девочка в ней лет пяти. Бредит. Маму свою зовет. А мамы нет. Убили ее во время бомбежки поезда. Рядом — на другой койке — мальчик двух лет… В ручонку осколком ранен, мечется. Болит ручонка. Какое сердце не надорвется, на них глядя…Приехали мы домой с дочкой Ривой и сыном Грицко…И знаете, хоть и тяжелое, голодное время было, а дети словно счастье в дом принесли. Рива школу в прошлом году окончила с серебряной медалью. На Алтай уехала, целинные земли осваивать. Грицко в девятом классе…Постепенно росла наша семья. Из многих краев у нас дети, из Эстонии и Армении, из Грузии и Белоруссии. И все родные нам. Мы и после войны двумя дочками и сыном обзавелись. В детском саду они сейчас. Скоро вернутся…

Вечерело. Сергей Владимирович сидел, понурив голову. Он все еще не мог прийти в себя от удивительного рассказа. Казалось, вся история семьи Саидовых — выдумка. Мыслимо ли все это!.. А где-то в уголке души кто-то нашептывал: «Эх ты, сверхчеловек! Какой ты мелкий и жалкий по сравнению с этой простой женщиной!».

Матлуба Ибрагимовна ушла по хозяйству. Немного погодя прибежали из детского сада Джамиля, Мариника и Тадеуш. Пришел широкоплечий в комбинезоне Тулкун, поздоровался с гостями и деловито принялся приготавливать плов. Затем в сопровождении колхозного агронома, давно уже прикидывающегося больным, чтобы иметь повод чаще бывать на медпункте, явилась хохотушка с огромными карими глазами Сирануш (она работала фельдшером и была причиной агрономовой болезни).

Один за другим тянулись к просторному дому сыновья и дочери. Одни возвращались из школы, другие — с полей. Наконец послышался шум мотоциклетного мотора, и вся семья Саидовых без малого в два десятка голосов закричала;

— Папа приехал!.. Папочка!

Вскочили и «журналисты». Их волновала встреча с владельцем томика «Ницше».

В беседку вошел высокий загорелый человек лет шестидесяти.

— Не тот, — шепнул Винокуров Сопако. — Типичное не то. — Сергей Владимирович подумывал уже о том, чтобы быстро получить пустяковое интервью и ретироваться, но он не взял в расчет местного гостеприимства.

День был потерян, однако вечер Винокуров и Сопако провели великолепно. Стол, за которым сидела огромная семья Саидовых, ломился от яств. Пахло аппетитным дымком. «Журналисты» пили коньяк, заедая его сочным шашлыком и жирным пловом. Каждая рисинка, цвета светлого янтаря, казалось, излучала сияние. Гостей угощали плачущей жиром самсой; тонко нарезанным луком в вишневом соке; огненной от перца шурпой; бесчисленными сладостями, дынями прошлогоднего урожая, сладкими и душистыми.

Лев Яковлевич ел с жадностью, чавкая, то и дело водворяя на место спадающую вставную челюсть. Винокуров не ощущал вкуса, хотя старался не показать вида и не отставать от Сопако. Сергей Владимирович после рассказов Матлубы Ибрагимовны чувствовал себя так, словно ему надавали пощечин.

— Что же вы грустите? — шепнул захмелевший Сопако. — Вы же хотели порезвиться.

— Идите к черту! — буркнул Винокуров и закашлялся, подавившись самсой. — Не могу больше! — взмолился он, обращаясь к хозяевам. — Ей богу, больше не могу. Спасибо за угощение.

— А я могу! — запротестовал Лев Яковлевич, но тут же испуганно умолк: Винокуров, словно прессом, прижал его колено к ножке стола. — Я… пожалуй, тоже недоел… то есть… переел. Пора спать.

Винокуров и разомлевший Сопако в сопровождении хозяина проследовали в комнату для гостей — мехмонхану.

Когда Саидов, пожелав «журналистам» покойной ночи, вышел, Сергей Владимирович скрипнул зубами и уже хотел было объяснить Льву Яковлевичу, что сегодняшняя встреча — уникальный случай, а вообще-то говоря, он — Винокуров — себя еще покажет и порезвится, как вдруг раздался храп невероятной силы. Винокуров долго не мог заснуть.

Отчего?

Может быть, ему мешал храп Сопако?

Утром Сопако и Винокуров проснулись разбитые и усталые. Однако холодный душ и вкусный завтрак с ледяным помидорным соком быстро привели в порядок гостей. Винокуров обрел хорошее настроение и стал даже подтрунивать над Львом Яковлевичем.

— Видите, гражданин казначей, как прекрасна жизнь, — приставал он к Сопако. — Жаль, что этот Саидов вовсе не тот, который нам нужен. Я не смог преподать вам очередного урока. Приехали — и все. Какое хамство. Если и дальше так пойдет дело, я, пожалуй дисквалифицируюсь. Но ничего. Сейчас нам подадут «Победу», и сегодня у другого Саидова я покажу вам, как надо работать!

Сергей Владимирович сощурился, погладил себя по свежевыбритой щеке и, окинув взглядом Сопако, вдруг воскликнул: — Боже! Как хороши вы в новом костюме, при шляпе и модных очках! Весьма импозантный вид… Идея!

Лев Яковлевич беспокойно засопел. Идеи шефа страшили его.

— В принципе, — продолжал шеф, — я предпочитаю избегать излишнего риска. Но… не берите во внимание этот колхоз… в кишлаках порядки, я уверен, все еще патриархальные. Сами сегодня убедитесь. Мы выкинем такую штучку!..

— За штучки, как вы говорите, за штучки могут и посадить, — вздохнул Лев Яковлевич.

— Что вы! Не беспокойтесь. Кроме того, вы еще не знаете, что я задумал. Я так и не высказал своей идеи.

Сергей Владимирович притянул к себе казначея и стал шептать ему на ухо, то и дело прыская смехом. Сопако окаменел, потом затрясся.

— Через мой труп! — воскликнул он, как и в самолете.

— Плевал я на ваш жирный труп. Я сделаю из вас человека или… труп. Ясно? Советую не артачиться.

К «журналистам» подошли супруги Саидовы, пригласили сесть в «Победу». Мгновение — и машина двинулась вперед, исчезнув в облаке пыли.

Полевой стан пятой бригады утопал в зелени. Стоял он в каких-нибудь тридцати метрах от обочины шоссе Здание настолько надежно скрывалось могучими орешинами, тутовыми деревьями и взбиравшимися на крышу хмелем и диким виноградом, что обнаружить стан издали было почти невозможно.

Солнце стояло в зените. Колхозники уже пообедали и собрались на поросшей густой травой площадке, где обычно проводились политинформации. Сегодня им предстояло послушать интересную беседу. Бригадир Мухамеджан-ата с седой окладистой бородой и звездой Героя Социалистического Труда на полосатом халате, принимавший участие в работе VII сессии Верховного Совета СССР, обещал рассказать о решениях по реорганизации управления промышленностью и строительством. Все уже ознакомились с материалами сессии. И все же колхозникам не терпелось услышать живое слово очевидца, человека, входящего по их воле в коллектив законодателей страны — в Верховный Совет СССР.

Беседа, однако, не состоялась. Агитатор Кумри Файзиева едва успела предоставить слово бригадиру, как со стороны дороги послышались призывные сигналы автомашины. Дверцы «Победы» распахнулись, из нее вышли молодой интересный мужчина с блокнотом в руках и круглый отечного вида старик в шляпе и очках с треугольными стеклами, куривший с явным отвращением толстую сигару. Шофер вытащил из багажника большой баул, помахал руками в сторону колхозников, мол, помогите, и, дав газ, укатил.

— Гости приехали. Надо встретить, — распорядился Мухамеджан-ата.

Члены бригады заторопились навстречу прибывшим, помогли им донести багаж. Круглый бледный старик с сигарой хранил молчание, зато высокий молодой мужчина не умолкал ни на минуту. Он представился газетным корреспондентом, а пожимая руку бригадира, представил и молчаливого спутника:

— Независимый лейборист лорд Фаунтлерой.

Кумри Файзиева хихикнула и в смущении прикрыла лицо платком. Мухамеджан-ата укоризненно глянул на девушку.

— Гость с добрым сердцем — желанный гость, — откликнулся бригадир довольно прозрачным комплиментом. — А вы…

— Приехал познакомиться с делами артели, — бесцеремонно перебил Сергей Владимирович. — Уж очень захваливают ваш колхоз. Хочется копнуть поглубже.

На Винокурова иногда находил стих, и он жадно искал приключений. Сегодня ему хотелось издеваться, высмеивать, рисковать без всякой причины, лишь бы пощекотать нервы, встряхнуться.

— Копнуть? — Мухамеджан-ата насупился. — Плохой слово сказал. Не то слово. Обида это. Лорд тоже копать будет?.. Только колхоз наш, как колодец: глубже копай — чище воду достанешь.

Корреспондент, ничуть не смущаясь, раскрыл блокнот и быстро записал афоризм о колодце и воде, потом поинтересовался у Кумри, что смешного нашла она в заморском госте лорде Фаунтлерое.

— Ей восемнадцать лет. Молодость смеется и без причины, — пояснил бригадир. — Извинитесь перед лордом.

Кумри зарделась:

— Я… я не без причины. Я читала книжку «Маленький лорд Фаунтлерой», а этот… и не выдержала.

— Он и в самом деле маленький, — улыбнулся корреспондент.

— Тот был мальчик.

— Мальчик вырос, постарел. Это в порядке вещей… А вы книжки, оказывается, почитываете. Грамотная?

Тон корреспондента насторожил бригадира. Он повидал немало журналистов. Они нередко задавали несуразные вопросы — один по простоте душевной, другие из-за недостатка такта. Однако ими, чувствовалось, руководили благородные намерения, неуемное любопытство газетчика. Этот же словно колючкой кольнул.

— Грамотная, — холодно ответил Мухамеджан-ата, — студентка-заочница первого курса сельхозинститута.

Корреспондент смутился, но лишь на секунду. Он тут же завел легкий разговор, сообщил, что независимый лейборист отказался от переводчика из ВОКСа, бросил Фаунтлерою, окончательно одуревшему от вонючей сигары, несколько слов по-английски. В ответ раздалось хриплое урчание и тройное «Гав-гав-гав».

— Лорд спрашивает, как ему повидаться с председателем колхоза мистером Каримом Саидовым, — перевел бойкий корреспондент.

Кумри и еще несколько молодых колхозников удивленно переглянулись. Как и в большинстве наших средних школ, их обучали английскому языку. Поэтому лордовы «гав-гав-гав» посеяли сомнения. Кумри долго составляла в уме фразу и, наконец, запинаясь, ответила Фаунтлерою по-английски: «Председатель сейчас приедет к нам». Лорд и ухом не повел, у журналиста дрогнула щека, и он, окинув зоркими синими глазами колхозников, заметил:

— Лорд предпочитает не вступать в личное общение. Пережиток капитализма в сознании лейбориста. Горд, высокомерен… Однако нам хотелось бы пройтись по полям.

— Прошу повременить, уважаемый, — Мухамеджан-ата сделал приглашающий жест. Он явно затягивал разговор. — Разъясните один вопрос. Я старый человек, учиться не пришлось. Молодежь наша — у нее прямая дорога в жизнь: школа — работа — институт — работа… А мой институт — вот он, — старик показал натруженные ладони. — Грамоту своим умом одолевал… кружок политграмоты посещаю. Ответьте: как это лорд лейбористом стал?

Лорд Фаунтлерой выронил изо рта сигару, ошалело завращал глазами и… обратился в бегство.

— Бежи-и-м! — крикнул он Винокурову пронзительным фальцетом.

Винокуров, растерявшись, бросился следом. Колхозники, пораженные, замерли в оцепенении. Но вот они пришли в себя и с шумом и криком пустились вдогонку. Сопако мчался с поразительной быстротой. Тренированный его спутник, взявший старт несколькими секундами позже, не мог его догнать. Однажды казначей упал, но тут же вскочил на четвереньки и некоторое время бежал в таком положении с прежней скоростью.

— Обманщики-и-и!

— Проходимцы!

— Аферисты!

— Держи их!

Крики преследователей лишь придавали беглецам силы. В спину Льва Яковлевича хлопнулся ком слежалой земли, другой ком сбил с него шляпу. Винокурову угодило по затылку. Погоня не отставала, впереди бежал рослый плечистый юноша с кетменем в руках. Сопако оглянулся, увидел сверкающую сталь кетменя и, завывая от страха, побежал с такой быстротой, которой мог бы позавидовать рекордсмен мира на стометровую дистанцию Мерчисон.

— Стойте, негодные! — грозно кричал юноша. — Все равно поймаем.

— Лейбористов бить? — огрызался Винокуров. — Представителей прессы преследовать?

— Сволочь он, а не лорд-лейборист. И ты мерзавец. Стой, говорю!

— Штымпы, — отвечал журналист на великолепном блатном наречии. — Мазу тянете. А «перо» в пиджак не хошь, фрайер?

Винокуров, видимо, приустал, расстояние между ним и головным преследователем неумолимо сокращалось. Разрыв составлял каких-нибудь пять-шесть шагов. Юноша поднял над головой кетмень, но затем опомнился и бросил опасное оружие. В этот миг «журналист» вдруг резко затормозил и упал поперек дороги на четвереньки, юноша с ходу тяжело перелетел через него и ударился головой, но тут же вскочил на ноги. Винокуров сделал неуловимое движение — правая рука молодого парня безжизненно повисла; страшный удар в подбородок — и парень недвижимо распростерся на дороге.

Преследователи смешались, остановились. Винокуров оглянулся и увидел удивительную картину: из-за поворота дороги, не сбавляя прежней феноменальной скорости, мчался назад Сопако. Колхозники дрогнули: психическая атака независимого лейбориста устрашила людей. Лорд Фаунтлерой был невменяем. Опешил и Сергей Владимирович. Но секунду спустя все прояснилось. Из-за поворота выскочил мотоцикл.

— Раис! Раис! Товарищ Саидов! — радостно закричали колхозники. — Не пускайте!.. Это мошенники!

«Лорд» заметался то в одну, то в другую сторону. Винокурова и Сопако взяли в клещи. Сергей Владимирович бросился к фыркающему мотоциклу. Председатель схватил Винокурова за грудки. Винокуров медленно повалился на спину и в тот момент, когда он коснулся земли, с силой ударил Саидова ногой в живот, перебросив его далеко через себя.

— Скорей! — гаркнул Винокуров.

Сопако понял, но обезумев от страха, вскочил на место водителя.

— Пусти сволочь! Марш на багажник! — Сергей Владимирович выхватил «Вальтер».

Колхозники, бросившиеся было на помощь председателю, отпрянули. Сопако продолжал пытаться управлять мотоциклом. Тогда Винокуров не очень сильно ударил Льва Яковлевича в левую часть подбородка и одновременно в правый висок. Казначей охнул, схватился руками за голову и тут же был переброшен на багажник. Мотоцикл взревел, развернулся и, описав дугу, полетел по шоссе и скрылся за поворотом.