"Сокровища Валькирии. Земля сияющей власти" - читать интересную книгу автора (Алексеев Сергей)

5

Отправляясь на Балканы, он жалел об одном, что рядом нет и не будет Капитолины. Выстраданная и возрожденная любовь — это все, что оставалось от прежней жизни. Он понимал, нельзя рисковать, нельзя брать с собой в дорогу самое дорогое, поскольку впереди была полная неопределенность и бесконечная опасность — как на всякой войне. Однако у него срабатывал солдатский комплекс: все носить с собой, как бы тяжело это ни было.

Добираться до Боснии пришлось через несколько границ и суверенных государств, и во всех самых сложных ситуациях Арчеладзе благодарил запасливость своего бывшего «папы», позаботившегося о подлинных документах на все случаи жизни и денежных суммах в валюте. Так что путешествие было даже приятным. Пока не доехали до Земли Сияющей Власти, опутанной колючей проволокой, изрезанной нейтральными зонами и заминированной.

На сербской территории Боснии группу русских бизнесменов, приехавших установить экономические связи после блокады — под таким прикрытием Арчеладзе с командой въехал в бывшую Югославию, — встретил проводник, немногословный молодой человек, и отвез в небольшое горное селение, где до войны располагалась астрофизическая лаборатория. Купола двух обсерваторий были разнесены ракетным ударом с натовских самолетов, из покореженных сетей железной арматуры торчали останки телескопов, напоминающих гаубичные стволы большого калибра. Сами здания оказались без окон, в черных потеках сажи и зияющих сквозных трещинах: вероятно, применили заряды объемного взрыва. Уцелело несколько красивых коттеджей, вписанных в лесные горные уступы. В пяти километрах проходила разделительная зона, где стояли «миротворцы» из ООН.

Проводник расселил гостей в двух коттеджах: один был переоборудован в казарму для группы Кутасова, в другом Арчеладзе сделал штаб и поселился сам на втором этаже в паре с Воробьевым. Место было пустынное, сотрудники обсерватории ушли отсюда после авианалета, схоронив погибших на территории мемориала, установленного на братских партизанских могилах времен второй мировой войны. Семнадцать стальных обелисков добавилось к сорока двум. Отштампованные из полированной нержавейки, они были совершенно одинаковыми на могилах взрослых, детей и партизан. Арчеладзе показалось, что война здесь продолжается бесконечно — такое ощущение вызывало кладбище, растущее в один ряд, без разрыва.

По свидетельству проводника здесь не было сербских артбатарей, американцы наносили привентивные удары по всем точкам, где их можно было бы расположить.

Кутасов сразу же выставил охрану и наблюдателя под разрушенным куполом обсерватории, пока что без оружия и приборов: тащить за собой вооружение, снаряжение и средства связи через столько границ было трудно да и ни к чему, поэтому приехали с голыми руками. Проводник сообщил, что в течение суток на базу доставят все необходимое по списку, составленному Арчеладзе.

Под утро, перед восходом солнца, полковник проснулся оттого, что кто-то раскрыл окно и потянуло сквозняком. Он приподнял голову — перед окном, спиной к нему, стояла молодая женщина с желтыми распущенными волосами, спадающими крупными волнами до самой поясницы. На плечах, стянутый ремешком, был длиннополый, из темно-синего сукна, плащ-палатка. Она подняла согнутые в локтях руки и отблеск зари пронизывал багровым светом тонкие длинные пальцы и волосы.

Арчеладзе смотрел, словно завороженный. Как могла попасть эта женщина на второй этаж коттеджа, если кругом выставлены посты, а внизу сидит дежурный офицер из команды Кутасова — все обязаны докладывать немедленно о появлении в районе обсерватории любого человека.

— Ура! — сказала она. — Здравствуй, Тресветлый!

Ее сильный голос как бы стряхнул оцепенение.

— Как вы прошли сюда? — спросил полковник. — Кто вы?

— Ты проснулся, Гриф? — вымолвила она, не оборачиваясь.

Кличку «Гриф» ему присвоил Сергей Антонович еще в Москве. Она являлась своеобразным паролем и в Сербии, и здесь, в Боснии.

Женщина опустила руки и обернулась: на вид ей было лет двадцать пять, красивое, в строгих пропорциях лицо, синие большие глаза... Арчеладзе встал, благо, что спал одетым, укрывшись овчинным полушубком. В помещении было холодно, проводник обещал привезти солярку для котла вместе с оружием и снаряжением.

— Здравствуйте, — проговорил он, чувствуя знакомое очарованное волнение, как было в присутствии той женщины с вишневыми глазами.

— Говори мне «ты», — это была просьба и приказ одновременно.

— Хорошо...

— Меня зовут Карна, — представилась она, закрывая створки окна.

В ней было что-то царственное, и старинный этот плащ из толстой ткани лишь подчеркивал ее воинственную волю и власть. Если «вишневая» женщина была как бы воплощением женственности и очарования, то в этой кроме всего чувствовался высокий дух и способность повелевать. Возможно, потому трудно было выполнить то, чего она требовала — обращаться на «ты».

Она приблизилась к Арчеладзе, и он уловил стойкий медицинский запах, исходящий от одежды Карны. И ощутил неожиданное желание прикоснуться к волосам.

— Ты похож на грифа, — сказала она, открыто рассматривая полковника. — Я часто смотрю, как эти птицы парят над Балканами... Тебе будет хорошо здесь, когда-то твои предки жили в горах. Через их кровь ты получил орлиный взор. Я буду называть тебя Грифом.

— Пожалуйста, — согласился он, чувствуя, что ее царственность не подавляет его воли.

— Мне известно, ты никогда не был в Земле Сияющей Власти, — продолжала она. — А также то, что ты не посвящен, почему эту землю следует охранять и от кого. Когда на Балканы придет Авега и принесет соль Знаний, ты получишь ее. Но столько, сколько необходимо, чтобы служить на Балканах. А пока нет Авеги, я дам тебе одну щепоть, чтобы ты ощутил ее горечь.

Полковник слушал и внутренне изумлялся себе, что воспринимает эту странную речь вполне серьезно, как должное. Карна владела даром внушения...

— Мы не имеем права вмешиваться в исторические процессы, происходящие в Земле Сияющей Власти, — она говорила отрывисто, четко и одновременно спокойно, — поскольку нарушится естественное движение времени. И только в исключительном случае, когда существует угроза Балканской святыне, мы в праве защищать ее любым доступным способом. Кощеи спровоцировали войну с единственной целью: ввести свои войска под эгидой ООН в самое сердце Земли Сияющей Власти, истребив сначала руками мусульман и хорватов носителей духа Северной цивилизации — сербских гоев. Как известно, на войне гибнут самые мужественные и храбрые воины. Подобные ритуальные действа кощеи повторяют периодически, но давно не было такой реальной угрозы одной из святынь на Балканах — горе Сатве. В последний раз с помощью хорватских усташей к Сущности Мира искал путь Бесноватый Кощей, но гои отстояли гору и не подпустили археологов. Сейчас ситуация опаснее тем, что цель войны достигнута и священная гора находится в разделительной зоне под охраной батальона морской пехоты из Соединенных Штатов. Кощеи пытаются взять под контроль всю прилегающую к Сатве территорию. Есть сведения, что на Балканы прибыла группа археологов «Арвох» с собственной службой безопасности, которая уже действует в регионе. Археологи намерены проникнуть в недра священной горы.

Карна замолчала и несколько минут смотрела в окно на восходящее солнце, закутавшись в свой плащ.

— Насколько я понимаю, группа «Арвох» и ее служба — мой противник, — воспользовавшись паузой, уточнил Арчеладзе.

— Да, Гриф, — задумчиво подтвердила она. — Две тысячи лет назад, для того, чтобы уничтожать святыни, кощей Аристотель выкормил Великого Изгоя Александра Македонского. А тот в свою очередь создал для этой цели империю, как прикрытие своего похода. Кощеи создавали свою версию Сущности Мира для нашей эпохи и уничтожали все источники Вещих Знаний, принадлежащих Северной цивилизации. В Персии Великий Изгой сжег священный список Авесты, после чего направился в Индию, чтобы предать огню Веды. Мы остановили его и отправили назад в бочке с медом. После чего вынуждены были устранить и кощея Аристотеля. С той поры незримая битва продолжается по сей день. Теперь они не создают империй и действуют без всякого исторического прикрытия, ибо мир сегодняшний состоит из изгоев, не понимающих сути простых вещей, утративших свет и зрение. Группа «Арвох» до Балкан работала в Египте, пытаясь отыскать и уничтожить святыни, которые стережет Сфинкс. Там мы установили дополнительную защиту и на какое-то время избавились от «Арвоха». Но он воскрес. В среде изгоев нетрудно навербовать новых гробокопателей-ученых.

— Я должен устранить их физически? — просил полковник.

— Только в крайнем случае, Гриф, — полуприказным тоном сказала Карна. — Есть другие способы и средства, чтобы избавиться от археологов. Убить слепого изгоя — все равно что убить неразумное дитя. Археологи не подозревают о конечной цели своей работы, в основном это люди, увлеченные историей и поиском истины. Другое дело — их служба безопасности, которая полностью контролирует деятельность «Арвоха», и ее шеф, Рональд Бергман, кощей, посвященный во все тонкости операции на горе Сатве.

— Скажи, Карна, что представляет из себя святыня? — осторожно поинтересовался Арчеладзе. — Что находится в недрах горы? Я должен иметь представление о том, что охраняю.

— Там ничего нет, только камень и глина.

— В чем же суть священности?

— Авега принесет тебе соль, — пообещала Карна. — А пока скажу, что Сатва место, где постигается Сущность Мира. Гора является нижней, земной частью Храма Сияющей Власти. Ты почувствуешь это, когда взойдешь на вершину.

— Я материалист и воин, — сказал полковник. — Мне трудно поверить в ирреальные вещи...

— Не спеши, Гриф, — неожиданно улыбнулась Карна. — Все, что ты называешь ирреальными вещами, происходит рядом с тобой. Как я прошла сквозь твои посты и оказалась в этой комнате? Ты веришь своим глазам? Или я приснилась тебе и меня не существует?

— Да, — признал он. — Я верю своим глазам. Пока верю.

— Поэтому даю тебе полную самостоятельность в действиях.

— Если мне потребуются консультации?..

— Я пришлю Дару. Она будет постоянно находиться рядом с тобой.

Карна сделала несколько шагов к двери, обдавая его ветром от плаща, и неожиданно остановилась, повернула голову. И голос отчего-то сразу изменился.

— Гриф, ты встречался с человеком по имени Мамонт. В Москве...

— Встречался...

— Расскажи мне, какой он? Как выглядел?

— Я не рассмотрел его, — признался полковник. — Встречались ночью: в машине, без света...

— Странно. — Карна вернулась от двери. — Насколько я знаю, вы проговорили с Мамонтом несколько часов у него в особняке.

— В особняке был другой человек, Майкл Прист.

— Нет, это тоже был Мамонт, Александр Алексеевич Русинов.

Арчеладзе хмыкнул, покачал головой.

— Да, я подозревал...

— Каким он стал? — вымолвила она, и полковник уловил глубокую женскую тоску. Это было так неожиданно в ней, властной и царственной.

— Каким стал? — переспросил он, чтобы собраться с мыслями. — Мы встречались всего раз... Я не знал его прежде, не могу сказать, каким стал, потому что не знаю, каким он был. Он чем-то похож на тебя.

Арчеладзе понял, что ничего не может сказать о Мамонте, ему нечем помочь Карне. Впрочем, она ничего особенного и не ждала, вероятно, ей было просто необходимо спросить о нем, назвать имя и этим как бы освежить свою память.

— Ты не знаешь, где он сейчас? — совсем уж безнадежно спросила Карна.

Он так же безнадежно дернул плечами. Это было странно: владея сложной информацией о многих вещах и людях, владея некой безграничной тайной властью, она ничего не знала о близком ей человеке и радовалась каждому услышанному о нем слову, как птица оброненному в дорожную пыль зернышку.

На пороге она обернулась, подняла руку, произнесла негромко:

— Ура!

И он не услышал в этом возгласе выражения восторга...

Интернационал в Боснии предстал перед Арчеладзе в натуральном виде, лишь слегка замаскированный под миротворцев ООН.

Можно было бы долго размышлять, проникая в смысл сказанного Карной, но здесь все было как на ладони. Знакомый по школьным учебникам Коминтерн возродился в другом, но узнаваемом виде — как международная организация, созданная якобы для поддержания мира. Была найдена идеальная форма легализоваться, после того как потерпела крах коммунистическая идея, с помощью которой Интернационал двигался к мировому господству. Вероятно, Сталин понял истинную суть Коминтерна, терпеливо ждущего конца второй мировой войны, чтобы выйти из-за спины и воспользоваться победой в своих целях. Он опасался, что ему наденут струну на шею, и своими руками погубил детище, которое пестовал много лет. Он знал, чем это грозит, и был наказан немедленно, сразу же после Победы, получив для России многолетнюю «холодную войну».

А Интернационал благополучно воскрес, и вместо одной отрубленной головы выросли три.

То, что происходило в бывшей Югославии, для материалиста Арчеладзе было понятнее, чем откровения Карны. Лишь после разведки в регионе он ощутил наконец горечь соли Знаний: южных славян резали и рвали на части, как волчья стая рвет выбившегося из сил оленя. Интернационалу требовалась земля обетованная, Земля Сияющей Власти, чтобы начать очередной поход за свою древнюю идею, теперь звучащую как «новый мировой порядок».

Судя по тому, как обустраивались «миротворцы» ООН на Балканах, можно было смело сказать, что они пришли сюда навсегда и не покинут эту территорию, расчлененную нейтральными зонами. По крайней мере, рассчитывают на это. Сама Боснийская Сербия и все прилегающие к ней районы кишели группами военной, политической, экономической разведок многих стран мира, действующих под самым разным прикрытием — от Прессбюро до Красного Креста. Воронье слетелось клевать добычу на поле брани, так что отыскать в этом скопище археологов «Арвоха», а особенно их службу безопасности, оказалось не так-то просто.

Оказавшись в Боснии, «мосфильмовский каскадер» Кутасов угодил в долгожданную и естественную для себя среду обитания. Из трех рейдов по наиболее вероятным местам базирования «Арвоха» он привел четырех пленных, которые оказались сотрудниками и агентами спецслужб ЦРУ, Моссада, английской МИ-5, польской ВОГ, а один и вовсе сотрудничал сразу с двумя разведками. После обстоятельного допроса выяснилось, что они не имеют представления ни об «Арвохе», ни, тем более, о его спецслужбе. Создавалось впечатление, что в Боснии выйди на улицу, останови любого пришлого человека, и он непременно будет связан с какой-либо секретной операцией. Этот невероятный интерес к междоусобному конфликту на Балканах был лучшим доказательством правоты Карны. Из четвертого рейда по хорватской территории он привел немецкого католического священника, который подходил для спецслужбы «Арвоха» по всем статьям — археолог по образованию, некоторое время работал в Египте, владеет шестью языками, в том числе, арабским с сирийским диалектом. Но у этого святого отца под рясой оказался мундир полковника БАТ — разведслужбы объединенной Германии. Не подозревая о том, к кому попал в руки — думал, что к американцам, — он давал свои связные телефоны и коды радиосвязи, требуя немедленно устранить все недоразумения. У него и в мыслях не было, что у русских на Балканах есть еще какие-то интересы: похоже, власти в России окончательно предали бывшую Югославию, все явные и тайные союзнические отношения.

Кутасов готов был перетаскать на обсерваторию представителей всех разведок мира, однако этот бесперспективный путь Арчеладзе вынужден был перерезать: похищение пятерых и так вызвало ажиотаж у «миротворцев» ООН. Незамедлительно последовал ультиматум сербам, что если не прекратится террор против журналистов, священников и представителей миссии ОБСЕ, то вновь будут применены экономические санкции. Чтобы не обнаружить своего присутствия на Балканах, выпускать на свободу пленных было нельзя...

Гора Сатва, упакованная в колючую проволоку, была постоянно под наблюдением, в ясную погоду отлично просматривалась в сильную оптику с купола обсерватории. Ни рядом, ни в самой зоне, за исключением морпехов США, никто не появлялся. Даже простейший анализ разделительной зоны давал понять, что «миротворцев» в первую очередь интересует эта гора: повсюду ширина нейтральной полосы колебалась от 300 до 1500 метров, а тут она раздвигалась более чем на четыре километра, охватывая гору со всех сторон. И охрана была усилена в десяток раз по сравнению с другими участками зоны, кроме того, вдоль пирамид из проволочных спиралей шли плотные минные поля. Пленные утверждали, что сделано это по одной причине: Сатва — господствующая высота.

Во время боевых действий в районе горы была сосредоточена самая мощная группировка мусульман с артиллерией, установками залпового огня и бронетехникой. Штурмовали Сатву в течение полугода, не взирая на большие потери, хотя эта территория была для мусульман чужая — они никогда не жили в этом регионе Боснии. Пришедшие на помощь хорваты тоже не смогли прорваться и стали в километре от горы. И только когда в воздух поднялась авиация НАТО, уничтожившая огневые точки и артсистемы на вершине и склонах Сатвы, мусульмане захватили ее и передали «миротворцам» ООН, которые обнесли гору колючей проволокой, таким образом сделав эту территорию нейтральной, а значит, своей.

Местное население — в основном, сербы, ушло с прилегающих территорий еще во время войны, и назад, естественно, не пускали никого, в том числе и мусульман, изъявлявших желание поселиться на новом месте. В сербской деревне, больше напоминающей маленький городок, был расквартирован батальон морской пехоты. Кутасов со своими ребятами уже сползал туда и привел языка, сотрудника ЦРУ, приехавшего в Боснию под видом специалиста-пожарного. Прикрытие было явно неудачным, поскольку за две недели пребывания Арчеладзе не видел ни одного пожара. Впрочем, все разведки не особенно-то беспокоились о своей «крыше», действуя полулегально.

Прежде чем самому пойти в зону, полковник полсуток просидел со стереотрубой под разрушенным куполом обсерватории, и когда они на пару с Воробьевым проникли на нейтралку, местность показалась знакомой, не раз пройденной. За проволокой оставалась группа прикрытия из трех человек, которая в случае надобности должна была отвлечь внимание морпехов на себя. Зона охранялась по принципу государственной границы — патрулями и «секретами» на бронетехнике, установленной у подножия Сатвы. Арчеладзе рассчитывал убить двух зайцев: самому, наконец, побывать на священной горе и к тому же посмотреть деревню, где стоял батальон морской пехоты. Поэтому вышел на охоту рано, с началом ночи. Весь день шел дождь, а вечером похолодало и полетел мокрый снег — погода самая подходящая, хороший хозяин собаку на улицу не выгонит.

Патрульные пары двигались с интервалом в семь минут. Хорошо набитая и теперь размокшая глинистая тропа четко ограничивала минное поле, где у Кутасова был сделан проход. Пехотинцы скользили, поругивались, даже невооруженным глазом было видно, сколько одежды накручено на каждом французы под Москвой. На некошеном, не выбитом скотом альпийском лугу, опоясывающем подножие Сатвы, качалась под ветром почерневшая высокая трава, однако разгуливать по бездорожью было опасно, не имея карт минных полей. Арчеладзе нашел старый и хорошо протоптанный след, ведущий к горе, — растяжку от мины все равно не увидишь, но хоть трава ноги не путает. Около километра прошло без всякого напряжения, мрак был настолько плотный, да еще усиленный дождем, что прибор ночного видения действовал только с лазерной подсветкой. Инфракрасный излучатель быстро разряжал батарею, поэтому Арчеладзе включал его редко, больше доверяясь интуиции. Чистый луг скоро перешел в каменистый, почти голый склон подошвы Сатвы, тянущийся до границы леса. Они с Воробьевым забрались в укрытие между белесых глыб известняка, чтобы осмотреться, и неожиданно заметили, как из леса в разных местах появились парные человеческие фигуры. Двигались быстро, причем к одной точке — туда, где только что были Арчеладзе и Воробьев. Голубые каски хорошо различались и в темноте...

И тут же с тропы сошла патрульная пара, двигаясь наперерез зоны. Это уже походило на тревогу.

— Нас засекли, — прошептал Арчеладзе, доставая радиостанцию.

— Не может быть, — усомнился Воробьев. — Идем, как мыши.

— По инфракрасному лучу. Приборы больше не включать.

Он связался с Кутасовым, попросил его пошуметь за проволокой, «посветить» лазерным лучом. «Каскадер» предусмотрительно удалился от прохода в минном поле и отвлек внимание на себя: из леса появилась еще одна пара голубых касок, скользнувших к ограждению зоны, а со склона по сербской территории неожиданно ударил крупнокалиберный пулемет. Гору стерегли серьезно! И эта усиленная охрана появилась на днях, возможно только вчера, поскольку Кутасов дважды проходил зону без всяких проблем, мало того, таскал через нейтралку захваченных языков.

Похоже, археологи приступили к раскопкам...

Из-за Сатвы ударил орудийный выстрел, и над горой после хлопка повис осветительный снаряд. Но это морпехи сделали зря, перестраховались, ибо по земле побежали пятна и тени, засветились дождевые капли в воздухе, ослепляя и сбивая с толку рыщущих по зоне «миротворцев». Арчеладзе под этот шумок за один бросок преодолел открытое пространство и залег на опушке леса. Фонарь над горой сотлел и погас.

— Давай еще! — шепотом попросил Воробьев.

Артиллеристы услышали просьбу, повесили еще один снаряд, теперь над лугом — пробираться по лесу было одно удовольствие, тени от деревьев бежали по земле, как живые...

И вдруг впереди, на уступе, вырос заслон в виде сложенной из камня стенки с амбразурами. Слева и справа искрилась в голубоватом мерцающем свете колючая проволока, разбросанная и растянутая по деревьям. Арчеладзе лег за дерево, Воробьев повалился рядом, понюхал землю.

— Грибами пахнет, Никанорыч...

— Керосином пахнет, балда, — пробурчал Арчеладзе. — Видал, как опутали?

Он выждал, когда догорит снаряд, и пополз вдоль укрепленного уступа. Мокрый лесной подстил и шорох дождя скрадывали все звуки, за спиной редкими, но длинными очередями монотонно стучал пулемет. Видно, пушкари получили нагоняй по радио от ослепленных «миротворцев» в зоне и фонарей больше не вешали. Зато в южной стороне зоны послышалось урчание дизелей — кажется, шла бронетехника.

Обтянутым колючей проволокой оказался весь уступ Сатвы, укрепленные посты были через каждую сотню метров, так что ползать вдоль них не имело смысла: проход на вершину горы перекрыли плотно. Арчеладзе спустился ниже и сел под деревом, привалившись спиной.

— Слушай, Никанорыч, — прошептал Воробьев, прислушиваясь к пулемету, — а ведь война идет, Третья мировая.

Он не вкусил еще ни крупицы соли — о встрече с царственной Карной полковник ничего не рассказывал, по старой привычке храня всю обобщенную информацию только в своих руках.

— Молодец, наконец-то догадался, — проворчал он. — А ты говоришь, грибами пахнет...

— Как-то не по-людски, — сказал Воробьев, отрывая от коленей мокрые, прилипшие к телу штаны, — без объявления, и в общем, без причины... Трах, бах и — война. А мы и не заметили. Вроде бы и воздух тот же, и дождь, и грибами пахнет. Но состояние уже другое... Если на Балканах загорелось, скоро жди в России.

Бронетранспортеры выехали на луг, рассредоточились и открыли огонь из автоматических пушек. Со склона горы были видны лишь вспышки выстрелов и красные линии, вычерчиваемые снарядами. Переполох у охраны поднялся нешуточный, и пока морская пехота отстреливала тени и призраки, следовало уходить из зоны на мусульманскую территорию: подняться на вершину Сатвы без специальной подготовки нечего было и думать, так что один заяц оставался не убитым.

С мусульманской стороны зона охранялась не так плотно — это Арчеладзе рассмотрел еще в стереотрубу, — однако сейчас, по тревоге, вдоль проволочных заграждений были выставлены дополнительные посты. И один — рядом с проходом в минном поле, проделанным Кутасовым! Ловушка получалась крепкая — ни назад, ни вперед, пока морпехи не постреляют и не снимут усиление. А если испуг у них не пройдет, то могут оставить его до утра. Конечно, можно тихо снять пост и пройти, но оставлять следы, тем более в виде трупов, нельзя было ни в коем случае. И мины без миноискателя и специальной подготовки не снимешь, чтобы проскочить между постами.

Пришлось залечь на каменистом поле в трехстах метрах от заграждения и ждать. Арчеладзе связался с Кутасовым — оказывается, тот давным-давно находился за горой, а охрана палила в ту сторону, где пошумела группа обеспечения.

— Сейчас приду к вам, — сказал Кутасов. — И приведу сапера.

— Сиди на месте, — приказал полковник. — Не хватало, чтобы всех тут накрыли.

— А выкрутишься, Никанорыч?

— Попробую.

Лежали около часа, от сырости и холода начинался озноб, а морская пехота все еще ползала по зоне, постреливая по сербской территории. Похоже, прогноз оправдывался, усиление оставили до утра...

Рассчитывать можно было лишь на то, что к утру сработает эффект рассвета, когда все ночные страхи кажутся смешными и пустяковыми. К тому же промокшие и уставшие морпехи утратят бдительность, и тогда можно попробовать проскочить мимо поста. Если нет, то придется уползать в лес на склон горы, зарываться в листву и лежать до следующей ночи. Арчеладзе не стал делиться с Воробьевым своими невеселыми мыслями, но тот сам, видимо, думал о том же.

— Если сутки под дождем и на сырой земле, — сказал заядлый грибник, — воспаление легких как минимум.

— Не каркай, — бросил полковник. Один из бронетранспортеров пополз за спинами, огибая Сатву по подошве. Ехал без света — водитель, должно быть, пользовался прибором, громыхал днищем по камням. Можно было представить, что начнется в зоне с рассветом, если они ночью пытаются прочесать всю прилегающую к горе территорию.

— Никанорыч, гляди, это что? — вдруг заговорил Воробьев и потряс Арчеладзе за ногу. — Вон, напротив ограждения.

Полковнику вдруг стало жарко: от минного поля в их сторону двигалась неясная человеческая фигура, причем в открытую и медленно. И без голубой каски...

Воробьев выставил автомат впереди себя, однако Арчеладзе сделал знак — берем живьем. Переползать на другое место было рисковано, а фигура двигалась точно на них, и оставалось до нее метров пятнадцать. Из расплывчатой тени стали проступать контуры — нечто столбообразное и широкое, как гранитный постамент. Изготовившийся к броску Воробьев замер в позе бегуна на низком старте.

Громоздкий этот человек остановился в двух саженях — далековато, чтобы достать в одном прыжке!

— Вставай, Гриф, пойдем, — вдруг послышался спокойный женский голос. — Меня прислали к тебе.

— Карна? — после паузы проговорил Арчеладзе, чувствуя, как немеют губы.

— Нет, я Дара, — был ответ.

Свистящий вой бронетранспортера все еще звучал за спиной и громыхали по броне камни. Полковник привстал на колено, поднял автомат.

— Как же мы пойдем? — неуверенно спросил он, двигая деревянными губами, хотя понимал, что не следует ничего спрашивать.

— Я отведу глаза, пойдем, — она сделала шага три вперед, и теперь можно было рассмотреть свисающий с ее плеч длинный плащ.

— Кто это, Никанорыч? — опомнился Воробьев.

— Дара, — Арчеладзе медленно выпрямился. — Пойдем за ней.

Она не была ни галлюцинацией, ни призраком, стояла осязаемая и реальная, в промокшем тяжелом плаще, с непокрытой головой и слипшимися волосами. Уже в который раз он прикасался к тому, во что можно было верить и не верить, но как ни ломай голову, ни воюй с протестующим своим внутренним двойником, явление это существовало и никуда было не деться.

— Никанорыч, ты что, с ума сошел? — зашептал Воробьев, выставив автомат. — Куда мы пойдем? На тот свет, что ли?

— Молчи, — приказал полковник. — Вставай и пошли.

— Идите за мной и смотрите только себе под ноги, — предупредила Дара. — Ни в коем случае не поднимать глаз. Походка восточной женщины. И постарайтесь ни о чем не думать, в полной бесчувственности.

— Никанорыч...

— Заткнись, — оборвал Арчеладзе. — Потом все объясню.

Дара спокойно и медленно пошла в сторону ограждения, обходя крупные камни. Полы плаща ее волочились по верхушкам трав, пригибали их к земле, и полковник почти физически ощущал, как за ее спиной возникает некое разреженное пространство, в котором им и следует находиться. Она вывела их на скользкую, глинистую дорогу, разбитую колесами бронетранспортеров, и направилась по ней к открытому проходу сквозь колючую проволоку, где маячили в темноте голубые каски.

— Спокойно, полное расслабление, — еще раз предупредила Дара. — Опустите оружие. Взор потуплен. Чтобы не думать, считайте шаги.

Непроизвольно Арчеладзе стал думать, точнее загадывать — если сейчас они незамеченными пройдут мимо часовых и ничего не случится, то придется поверить...

И не успел закончить мысль.

— Не мешай мне, Гриф! — шепотом, сквозь зубы произнесла она. — Замолчи!

Идти мимо противника, глядя себе под ноги, полковнику еще не приходилось...

Он считал шаги и видел только полы ее плаща на отлет и облепленные грязью задники сапог. Так продолжалось долго, счет перевалил за четыреста, монотонность шага смирила мысли и чувства. Арчеладзе будто очнулся, когда едва не налетел на Дару.

Все было позади — зона, ограждение, «миротворцы». Они стояли на каменистом склоне соседней плоской горы, в полукилометре от деревни, где квартировал батальон морских пехотинцев США.

— Сейчас мне нужно уйти, — сообщила Дара. — На обратном пути найду вас... И вот что, Гриф. Сейчас можешь сомневаться, сколько угодно. Но когда я тебя веду — не смей.

— Прости, Дара, — вымолвил он. Плащ опахнул траву от резкого поворота и, тяжело колыхаясь, медленно полетел над землей. Воробьев выждал, когда она пропадет во тьме, выпустил из рук автомат.

— Что это было, Никанорыч?

— На хрен... Не спрашивай, не знаю, — отмахнулся Арчеладзе. — Пошли, пока не рассвело.

Православный храм, очертания которого хорошо просматривались на фоне неба, был очень похож на многие церкви в Москве и создавал обманчивое ощущение мира, сонного дождливого ночного покоя, какой бывает поздней осенью где-нибудь на Воробьевых горах. Казалось, деревня спит и нет здесь ни военных, ни светомаскировки на окнах, ни тревоги. Ко всему прочему, стрельба в зоне прекратилась, и над Сатвой повисла тишина.

Когда же подобрались к одному из домов — заходили через изгороди и сады, то сразу послышалась напряженная, тревожная жизнь: где-то хлопали двери, бренчало железо, стучали шаги по мостовой, и сквозь щели сочился электрический свет. Там, где была эта жизнь, искать что-либо не имело смысла. Если где-то тут квартируют археологи «Арвоха», у них будет тишина, поскольку тревога сыграна, чтобы обеспечить их безопасность.

Улицы как таковой в деревне не существовало, поскольку, расположенная на склоне горы, она представляла собой в беспорядке стоящие отдельные дома, окруженные садами и виноградниками, между которыми были узкие извилистые проезды. Пробираясь по садам, они пошли от усадьбы к усадьбе, прислушиваясь к шуму и голосам. Кое-где натыкались на бронетехнику, спрятанную среди яблонь, обнаружили и батарею из трех гаубиц десантного варианта, стоящую в боевом положении и, видимо из-за дождя, без расчетов и охраны. Нашли и штаб батальона, где как верный демаскирующий признак стоял командирский бронетранспортер с развернутой мощной космической антенной. Видимо, в деревне морпехов никто никогда не тревожил, и они жили довольно беззаботно, не то что в зоне. По крайней мере, пройдя половину домов, Арчеладзе не заметил ни одного часового. Лишь за церковью белел в темноте урчащий грузовик и два или три человека что-то выносили из дома и складывали в кузов.

Из двух десятков домов только в четырех было тихо, однако на поверку оказалось, что все они либо разбиты артиллерией, либо просто выгорели изнутри и теперь стояли черными, мрачными коробками. В остальных хозяйничали поднятые по тревоге пехотинцы...

Арчеладзе ушел за околицу вверх по склону и встал под старой развесистой шелковицей — здесь меньше капало.

— Ну, и где этот «Арвох»? — спросил он себя. — Не иголка же, под камень не спрячешь...

Воробьев достал из кармана боевого передника фляжку со спиртом, пригубил сам, подал Арчеладзе.

— Слушай, Никанорыч... Если эта барышня мимо часовых ползает, как... — он отпыхался. — Что бы ей не пойти и не поискать археологов?

Полковник продавил в себя холодящую жидкость, обсосал пушистые мокрые усы.

— Если бы могла... Нас бы сюда не послали. Наверное, тоже есть какие-то пределы. А потом, война — дело мужское.

— Резонно, — согласился Воробьев. — Женщины... Особенно такие барышни, только и умеют, что глаза мужикам отводить.

— Будто ты рассмотреть ее успел...

— Почему не успел-то? Успел. Ножки у нее — яти-схвати...

— Да она же в сапогах была и в этом балахоне.

— Хорошие ножки не спрячешь, — усмехнулся «грибник». — Да и вся она — так, ничего... Груздок такой белый и хрустящий.

— Ладно, хватит, — оборвал Арчеладзе. — Что делать будем?

— Да пора бы и назад драпать. Время — четвертый час... Я вот думаю, а днем она нас протащит через зону? Или нет?

— Надо искать археологов, — решил полковник. — Посмотрим следующую деревню.

И, не дожидаясь возражений, вышел из-под дерева.

Бывшее сербское селение, теперь занятое мусульманами, располагалось в седловине гор, окруженное альпийскими лугами. На дороге стояла застава, поэтому двинулись в обход, опять по задам, по раскисшему глинистому склону, кое-где изрытому окопами и бомбовыми воронками. Кутасов здесь не был — не хватило темного времени, поэтому разведка минных полей не проводилась; оставалась надежда, что прежде чем позволить поселиться мусульманам, «миротворцы» обезвредили прилегающую территорию.

Похоже, население тут занималось скотоводством: на задах стояли скотные дворы и кошары с провалившимися крышами, а кругом — бесконечные изгороди пастбищ и загонов. Арчеладзе намеревался выйти на улицу, но возле первого же дома пришлось залечь. Из-за строений явственно доносилось чавканье грязи под ногами. Шли двое, в плащ-накидках и касках, судя по размеренному неторопливому шагу — патруль. Пропустив его, полковник прокрался мимо большого каменного дома с английским газоном и присел возле стальной изгороди.

Сразу за углом стоял джип с надписью по-английски — «Гражданская полиция ООН». За ним, в ряд, — четыре крытых грузовика.

Для маленького селения это было слишком.

Аналогичная надпись оказалась на белом пластиковом знаке, укрепленном на решетке забора.

Полковник показал знаком Воробьеву — назад, и сам осторожно двинулся к хозяйственным постройкам. Преодолев три деревянных изгороди, он неожиданно потерял из виду Воробьева и остановился. Начинало светать, чуть-чуть посерело небо и потянул ветер. У соседнего дома на фоне белесой стены он разглядел еще один автомобиль с какой-то установкой в кузове и над кабиной что-то вроде подъемного крана. Через несколько минут из-за него появился «грибник», очень довольный и веселый.

— Спрашивается, Никанорыч, на хрена мусульманам буровая установка? Новенькая, тем более. Где ее взять? Что бурить, когда воды тут...

Арчеладзе не успел ничего ответить, потому что услышал на улице отчетливую русскую речь, сдобренную матом по поводу грязных европейских дорог...