"Сокровища Валькирии. Земля сияющей власти" - читать интересную книгу автора (Алексеев Сергей)

13

Он ожидал увидеть в этой глуши кого угодно, и более всего надеялся, что в доме его ждет Валькирия. И пока он поднимался по ступеням высокого крыльца, надежда переросла в уверенность: да, конечно же она! Явившаяся сюда как награда за долгие и опасные скитания по заиндевелому от морозов Уралу. Присутствие здесь ее отца, участкового из Гадьи, провоцировало этот самообман — Ольга могла приехать вместе с ним! Или нет, заставила его ехать сюда, ибо Валькириям подвластны все мужчины, в том числе и отцы.

Она знала, что Мамонт выйдет именно к этому месту, оторвавшись от погони охотников Тойё, поскольку хранила его, держала над ним обережный круг. Знала и велела ехать, чтобы встретить своего избранника...

На последней ступени он не выдержал, остановился, спросил в упор:

— Там — Валькирия?

— Да, она там, — участковый потянулся к дверной ручке, но Мамонт придавил дверь плечом.

— Погоди!.. Но почему я этого не чувствую? Почему верю только сознанием?

— Входи, Мамонт.

— У меня в душе ощущение, будто там — западня...

Участковый негромко рассмеялся.

— Нет там ловушки, входи. Ты не узнал этого дома?

— Я здесь впервые!

— Неправда, однажды я привозил тебя сюда, — признался он. — Помнишь, когда ты просил показать тебе сокровища?

— Возможно, — неопределенно согласился Мамонт. — Но я ничего не узнаю. Ты привозил меня с завязанными глазами.

— Верно, тогда ты еще был изгоем. Теперь сам нашел дорогу, и потому входи.

— А если ее нет в доме?

— Открой дверь!

Мамонт медленно потянул ручку на себя, однако рассмотреть ничего было нельзя — густое морозное облако в тот же миг ворвалось в теплое жилище и заслонило вид, как если бы он снова входил в этот дом с завязанными глазами. Он перешагнул порог и остановился.

Туман лег на пол и обнажил яркое пламя очага — иначе невозможно было назвать нечто среднее между камином и русской печью. Возле огня на волчьих шкурах полулежал Стратиг, и отблески света делали видимую часть его лица багрово-темной, словно вырубленной из гранита. Он даже не шелохнулся от глухого стука двери, и морозное облако, на секунду окутав мощную, вальяжно раскинутую фигуру, потянулось в очаг, ярче вздувая пламя.

Весь дом представлял собой огромную комнату, посередине которой топилась эта печь, и свет огня не мог достать дальних ее углов. В первый момент ему показалось, что тут больше никого нет. Ослепленный пламенем, Мамонт вглядывался в сумрак помещения, искал, но видел лишь широкие лавки вдоль стен, покрытые шкурами, край белеющего стола и какие-то мерцающие точки в глубине дома.

Надежда осыпалась, как горячий, серый пепел. Валькирии здесь не было. И не было Инги с Иваном Сергеевичем. Мамонт разодрал сосульки на усах и бороде.

— Я Странник. Ура! — вымолвил он с ощущением, что говорит в гулкую пустоту.

— Здравствуй, Мамонт, — вдруг отозвался женский голос из темноты, и от мерцающих точек вдалеке отделилась высокая человеческая фигура.

Это была Валькирия, мать Валькирии. Она выступила к свету очага и распущенные ее волосы в тот же миг мягко воспарили над плечами, влекомые жаром огня.

— Проходи и садись к огню, — сказала она, и Мамонт услышал в ее повелительном тоне едва уловимое расположение к себе.

Он снял меховую куртку и шапку, поискал глазами вешалку у двери, но участковый забрал у него одежду и бросил на лавку. Мамонт встал за спиной полулежащего Стратига и протянул руки к очагу. От жара на бороде начал таять лед.

— Подойди ближе и садись на шкуры, — пригласила Валькирия. — Тебе нужно согреться.

Чтобы последовать ее совету, необходимо было потеснить Стратига, однако властитель судеб подвинулся сам, дав таким образом место у очага. И даже не взглянул на Мамонта, задумчиво всматриваясь в огонь. Было ощущение, что здесь только что произошел и еще не окончился какой-то очень серьезный разговор. Нерешенные вопросы висели в воздухе: так бывает в семье, когда не сразу находится согласие.

Березовые поленья горели бесшумно и жарко — словно таяли в замедленном пламени. В первую очередь тепло согрело дыхание и грудь, но сразу же заболело чуть выше солнечного сплетения, куда ударила тупая «макаровская» пуля и где назрел пухлый, водянистый на ощупь, кровоподтек. Едва Мамонт сделал движение рукой к груди, как Валькирия заметила это и принесла откуда-то темный флакон с притертой пробкой.

— Сними одежду, — велела она.

А Мамонт, выпрастываясь из куртки и свитеров, неожиданно вспомнил единственную знакомую деталь своего первого пребывания в этом доме — голос Валькирии. Да, несомненно, тогда здесь была она! И это она настояла, чтобы Мамонту показали сокровища, правда, после того, как оставила у себя нефритовую обезьянку. Это она ввела его в пещеры...

И строгая, властно-недоступная тогда, эта женщина сейчас встала с ним рядом на колени и принялась втирать в синюшную опухоль какую-то искрящуюся в свете огня жидкость с запахом розового масла. Железный медальон с пулевой вмятиной она откинула на спину, взглянув на него лишь мельком.

— Она спасла мне жизнь, — проговорил Мамонт.

— Я знаю, — холодновато проронила она, словно хотела тем самым заставить его быть сдержанным и не сентиментальным. — Тебя хранят. Но над твоими спутниками нет обережного круга.

— Что с ними? — он сделал попытку приподняться и почувствовал властную руку.

— Девушке пришлось отнять пальцы на ногах, — спокойно сказала Валькирия. Полное омертвение тканей... Хуже с мужчиной. Потеря памяти, навязчивый страх, деградация личности.

— Его кололи! Коррекция психики...

— Невозможно установить, чем кололи. Анализ крови можно сделать только завтра. К тому же, если это вещество распадается на составляющие...

— У меня в кармане, кажется, остался один шприц! — вспомнил Мамонт.

— Это хорошо, — без эмоций одобрила она и замолчала.

Стратиг безучастно смотрел в огонь, будто пребывая в другом пространстве. И тогда Мамонт решился.

— Я не нашел Ольгу. Меня преследует чувство, что ее нет на Урале. Слышал только крики... Но пусто, пусто в горах. Скажи, где моя Валькирия?

Возможно, она бы ответила, но не успела, поскольку Стратиг неожиданно пошевелился, меняя позу и, как показалось, надменно проронил:

— Он хотел найти Валькирию!

Реакция растирающей опухоль руки была неожиданной: она на миг замерла и продолжила работу с усиленной жесткостью. И участковый, прилегший на лавку у окна, будто бы усмехнулся.

— Да, Мамонт, ее нет на Урале, — проговорила Валькирия.

— Где же она?

— Странный ты человек, — снова подал голос Стратиг. — Тебе не зря дали прозвище. Ты бродишь по земле, как мамонт, отрезанный от мира великим оледенением. Ты оторвался от изгоев, но и гоем назвать тебя трудно. Никак не можешь сделать выбора и сам не ведаешь, что ищешь.

— Искал Валькирию, — признался Мамонт.

— Не для того ее прятали, чтобы всякий странник мог бы отыскать, — проворчал властитель судеб.

— Ты бы заслал ее еще подальше, — недовольно, даже сердито вымолвила Валькирия-мать.

— Я не засылал никого! — воспротивился Стратиг и сел. — Таков урок по воле судьбы. Или я опять не прав?

— Нет, прав, — согласилась она. — Но и я вправе была взять на себя рок дочери. И уйти на Запад.

— А Восток оставить на молодую Деву?.. Не могу этого позволить. Особенно сейчас, когда активизировались силы Востока. Спроси у Мамонта. Он только что на своей шкуре испытал его агрессию.

Валькирия промолчала, вероятно, соглашаясь с доводами Стратига, а он от этого вдохновился и встал на ноги.

— Все основные силы следует перебросить на Восток. Полагаю, в определенный момент задействовать и резервы. Но!.. Ты сама видишь, какого качества эти резервы! — он указал на Мамонта. — Задаю ему урок Страги Севера, а он идет странником искать Валькирию! Причем и сам-то не знает, что ищет. Все сразу: и Валькирию, и вход в пещеры. А находит то, что отпущено ему роком.

— Вещий Гой Зелва утверждал, что опасность с Запада на конец тысячелетия будет ничуть не меньше, — она закончила растирание и теперь согревала у огня блестящие руки. — Кощеи захватили Сатву в Земле Сияющей Власти. Это начало новой войны.

— Как захватили, так и уйдут оттуда, — несколько отрешенно проговорил Стратиг. — Если нет — найдем способ вытеснить их с Балкан. Допустим, в Южную Африку, где скоро начнутся повальные волнения.

— Моя дочь предполагает, что кощеи готовятся произвести на Сатве взрыв. В Средиземное море вошел французский военный корабль, на борту которого есть специальный ядерный заряд для глубинного подземного взрыва. А на горе начаты буровые работы.

— Я предпринимаю ответные меры! — рассердился Стратиг. — Или ты думаешь, я спокойно стану смотреть, как рвут Землю Сияющей Власти?

— Отошлите Мамонта на Балканы, — внезапно посоветовала Валькирия. — После гибели Зелвы у нас нет Страги Запада.

Мамонт продолжал сидеть у огня, и весь разговор шел так, словно его тут не существовало. Но не это волновало Странника; из диалога он понял, что Валькирия сейчас находится на Балканах!

— Ты продолжаешь настаивать? — с легким недовольством спросил Стратиг. — Замечательно! Нормальное женское упрямство, лишенное логики и аргументов.

— Не забывайся, Стратиг! — одернула его Валькирия гневным и решительным тоном.

— Я не забываюсь, Дева, — с достоинством ответил он. — Прости... Но я вижу все твои замыслы. Ты хочешь отправить к Валькирии ее избранника, ты ратуешь об их человеческой судьбе, забывая о судьбе Будущего.

— Нет, ты не видишь моих замыслов. Наверное, долго смотрел в огонь и ослеп. Скажи, а какой ты заготовил урок для Мамонта?

— Он поедет в Президио.

— Вот как? А способен ли он исполнять урок Страги Нового Света? И согласится ли? Что, если снова изберет путь Странника? Ты плохо знаешь рок Мамонта.

— Он поедет в Президио! — с внутренней холодной яростью повторил Стратиг. — Или — навечно останется... Блаженным Странником, как Василий Московский. И пусть бросает камни в окна темных изгоев.

— Мамонт не знает Нового Света, — спокойно вымолвила Валькирия. — Он много еще чего не знает... И отсылать его в Президио, не посвящая, без хлеба и соли — обречь на гибель. Вскоре найдут со струной на шее.

— Пришли к нему Авегу, пусть даст ему меру соли и... краюшку хлеба. А я окружу его надежными Дарами.

— Для тебя он всего лишь резерв...

— Нет!.. Я знаю, он продлит твой род. Потому ты стараешься сберечь его. Но будучи Блаженным Странником, он все равно останется... избранным.

— Это не утешение! Запомни, Стратиг: я всегда буду против, чтобы Мамонт поехал в Президио. И не говори мне, что это против всякой логики.

— Мне нужен в Президио Страга с качествами Мамонта! Он неплохо справился с уроком, когда искал в Москве золотой запас России.

Валькирия отошла от очага к маленькому окну, сквозь которое пробивался зимний рассвет. Протаяла пальцами лед на стекле и стала смотреть на улицу. Участковый тем часом спокойно похрапывал, развалившись на лавке.

— Скажи, чего ты хочешь? — не выдержал Стратиг.

— Ты уже слышал: отправить Мамонта на Балканы.

— Не реально, — сразу же отозвался он. — Страгой Запада может быть лишь Вещий Гой, как Зелва.

— Да, это так, — невозмутимо проговорила она. — И потому надлежит отправить Мамонта не к Авеге, а за солью Знаний, к Весте. Сегодня же.

Он сделал паузу, скосил глаза на спящего участкового и вдруг начал сгибать ноги. Ломал их, как ломают несгибаемые деревья, гнул, чтобы поставить себя на колени перед Валькирией.

Поставил с великими трудами, опустил руки и свой пронзительно-яростный взор.

— Дева! Позволь и мне хотя бы прикоснуться к соли Знаний.

Она обернулась, и стало видно, как от дыхания ее растаял весь лед на стекле и в очистившемся окне проглядывали заиндевевшие высокие сосны.

— Это невозможно, Стратиг!

— Почему? Потому что ты... Потому что я не избран тобою?

— Да.

— Но я всю жизнь... люблю тебя. А ты избрала когда-то темного изгоя, — он снова скосил взгляд на спящего участкового.

— Я повиновалась своему сердцу.

— Сердцу, но не року!

— Сердце Валькирии — это рок. А я не властна над ним, — она положила на лавку свесившуюся руку мужа, поправила волосы, сбившиеся на лоб. — И не смей называть моего избранника изгоем!

— Прости, Дева...

Она чуть смягчилась.

— Встань, Стратиг. Мы пришли сюда решить судьбу Мамонта, а не твою. Говори, согласен ты задать ему урок, определенный мной?

Он так же медленно встал с колена и как всегда, через плечо, взглядом гордым и надменным, долго смотрел Мамонту в лицо.

— Да, согласен, — наконец с великим трудом выдавил из себя Стратиг. — Но!.. Нет гарантии, что он исполнит его как подобает. Не знаю, что ему взбредет в голову? Отведав соли в пещерах, захочет ли он выйти на свет? Тем более, отправиться в Землю Сияющей Власти.

Валькирия медленно приблизилась к Мамонту, и он встал на ноги.

— Дай мне слово, что исполнишь урок Страги Запада, — потребовала она, глядя в глаза немигающим взором. — Поднимешься из пещер и исполнишь.

— Поднимусь и исполню, — сказал Мамонт неожиданно для себя спокойно и даже устало, будто решалась не его судьба и не его заветная мечта исполнялась в эти секунды.

— Я верю ему, — твердо проговорила Валькирия и присела у очага.

— Ну что, Мамонт, — впервые прямо обратился к нему Стратиг. — Извратил ли я твой рок, посылая Страгой Севера? Какой урок ты исполнял, когда прибрел на Урал странником? — Он усмехнулся. — Правды ради должен сказать, ты только разворошил муравейник кощеев Востока, но они забегали, засуетились и обнаружили себя. Этого я добивался давно и только потому задавал тебе урок Страги. Но ты сказал, знаешь свой рок, и ушел с сучковатым посохом. Так кто из нас был прав?

— Ты, Стратиг, — выдерживая взор его, проговорил Мамонт. — Почему ты так смотришь?

— Хочу понять, что есть в тебе особенное, замечательное. За какие необычные качества ты оказался избранным Валькирией? Из каких соображений Атенон одобрил ее выбор?

— Не старайся, ничего не получится, — задумчиво улыбнулась Валькирия-мать, глянув снизу вверх. — Этого не понять ни одному гою.

Стратиг посмотрел на Деву, но ничего ей не ответил.

— Не задавай себе вопросов, Стратиг, — посоветовала Валькирия. — Это бесполезное занятие, отыскивать какие-то особенные качества, за что выбирают. Ты же знаешь, Валькирии перестанут рожать Валькирий, если позволят расчесать свои волосы мужчине, не избранному сердцем. И только сердце позволяет нам держать обережный круг над избранником.

— Но твоя дочь уронила его, и погиб Страга Севера! — заметил он.

— Да, это случается. Если сердце избранного больше не принадлежит Валькирии. Страга Севера изрочил себя, попытавшись сделать выбор. И потому Атенон хоть и наказал мою дочь, назвал ее Карной, но не обрезал ей волосы.

— Нет, нет! Нет! — почти закричал Стратиг и встряхнул своими густыми, длинными волосами. — Никогда не смогу согласиться. Считаю это несправедливым, когда Валькирия избирает изгоя и открывает ему дорогу к Вещим Знаниям! Так мы никогда не достигнем совершенства!

— Все время омолаживать кровь и чувства заповедано твоими же предками, Стратиг! — сурово напомнила Валькирия. — А совершенство — в любви. И только она способна привести человека к соли Знаний, независимо от того, гой он или изгой. Владыка Святых Гор предупреждал тебя ни в коем случае не закрывать путей к Сущности Мира. Если в сердце самого темного изгоя загорится истинная любовь, она приведет его к свету. И ты не вправе лишить его пути.

Стратиг остывал от ее слов, как выброшенный из огня уголь.

— Мне понятны твои чувства, Стратиг. В твоем роду было много Вещих Гоев... Преклони колено перед Атеноном. Он волен допустить тебя к Весте. Но тогда тебе придется оставить престол Стратига своему сыну.

Это подействовало на властелина судеб отрезвляюще. Через несколько секунд напряженной паузы он вновь обрел свой властно-горделивый облик, словно сделал выбор.

— Сын еще не готов принять престол. Пусть посидит несколько лет на реке Ура у трех Тариг, а затем отправляется на реку Ганга.

— Добро, если ты так решил, — тут же согласилась Валькирия. — Передай Мамонту ключ Страги.

— Что? — словно вернулся он из небытия.

— Его некому вести в пещеры. Ведь ты же отослал мою дочь в Землю Сияющей Власти. Поэтому Мамонт пойдет один. Он знает дорогу. Только дай ему ключ Страги.

Властелин судеб помедлил секунду, затем решительно выхватил из кармана металлические четки, собранные на оленью жилу.

— Владей, Мамонт!.. Но запомни: если ты, спустившись в копи, не успеешь за отведенный срок добыть соль, или, напротив, добудешь ее столько, что подавишься... Если ты не получишь титул Вещего Гоя, — поедешь в Президио! Я отправлю тебя в Президио несмотря уже ни на какие возражения! Даже если за тебя станет хлопотать сам Святогор!

Это были карта, компас и ключ одновременно, с устройством, как все гениальное, простым и надежным, если четки оказывались в руках посвященного человека. Механизм их напоминал нечто среднее между кубиком Рубика и кодовым замком, где во взаимодействие входили цвета металлических бусинок и числа. И только три крупных серебряных шарика, разделяющие всю нить четок на равные части, заключали в себе некие невидимые глазом качества, сходные с магическим кристаллом КХ-45. Вкушение соли Знаний началось с этого ключа Страги, поскольку в руках Мамонта оказался компьютер, вероятно, изобретенный тысячу лет назад на принципах единства интеллекта, чувств и воли человека.

В тот же день Мамонт спустился в пещеры через вход, оказавшийся неподалеку от дома, в сосновом бору. Вокруг были десятки карстовых воронок, куда убегала или, напротив, откуда изливалась весенняя вода. В горе существовал сложнейший лабиринт, отстроенный природой, и даже в зимнее время сильно обводненный, так что прежде чем он попал в узкий и длинный лаз, ведущий в верхние естественные пещеры, трижды пришлось выкупаться в карстовом «предбаннике».

Однако и спустившись в подземелья «Стоящего у Солнца», он до конца поверил, что находится в начале пути к Весте, лишь когда проник в первую галерею, где можно было стоять в рост и где он отыскал в нише стены пластмассовую герметичную упаковку с сухой одеждой, продуктами и запасным аккумулятором к фонарю. Это уже было хозяйство жителей недр Урала — Варг, здесь царили покой и порядок. Верхний, солнечный мир находился еще близко, возможно, всего в каких-то полсотни метров, но сразу же как-то отделился, ушел с орбиты, словно блуждающая комета. Мамонт переоделся и, прежде чем тронуться в путь, несколько минут лежал на земле в полнейшей темноте, что особенно остро концентрирует мысли и чувства.

Он отправлялся в дорогу за солью Знаний. Свершалось то, чего он так долго и страстно жаждал, однако почему-то не испытывал ни восторженной радости, ни ликования от победы.

Наверное, он и в самом деле переступил наконец черту, отделяющую страстность изгоя от бесстрастной страсти гоя, чего так хотела и чего ждала от него Валькирия.

Или это все потому, что соль Знаний всегда горька, как утверждают сведущие люди?

С этими мыслями он встал и отправился в путь, по расчетам на ключе Страги, протяженностью в несколько десятков километров, если мерить по земному времени, по сути, однодневный, а здесь он растягивался почти на трое суток.

Видимо, и время здесь было совсем иное...

И этот вход, с Восточного склона Урала, оказался плотно заминированным, особенно первые три галереи, расположенные друг над другом, как лестничные пролеты. В прошлый раз его вела собака, специально натасканная для движения по минным полям, теперь он сам искал место, куда поставить ногу, чтобы сделать следующий шаг. Никогда он не опасался за свою жизнь так, как сейчас, не дорожил так простой способностью — существовать, ибо обидно умирать, подорвавшись на «своей» мине и не дойдя до заветной цели. Он твердил себе повинуюсь року, повинуюсь року! — и боялся, опуская ногу на землю.

Первый день пути оказался самым напряженным, и едва добравшись до ночлега — колодезообразной рубленой избушки, он забрался в пуховый спальный мешок и уснул, прежде чем успел согреться: в верхних естественных пещерах в зимнее время температура держалась на одном уровне — два градуса тепла. Сквозь сон услышал гулкие шаги за стеной, мгновенно вернувшие его в явь. Кто-то шел по заминированному залу уверенной твердой поступью, причем без света. Не удержавшись, он приоткрыл дверь и включил фонарь, — к ночлегу подходил высокий седобородый человек в таких же, как у Мамонта, толстых суконных одеждах — своеобразной униформе подземного мира.

— Выключи, Мамонт, — попросил он. — Не ослепляй меня.

Пришлось погасить фонарь. Человек приблизился в полной темноте, скинул котомку с плеч.

— Здравствуй, Мамонт!

— Здравствуй, — отозвался он. — Я не знаю, кто ты.

— Мы с тобой встречались. Я — Авега.

— Авега? Авега-второй? — Мамонт впервые за целый день ощутил толчок радости. — Встречались, но я тогда... был с завязанными глазами.

— Я рад, что сейчас идешь с открытыми. Первый путь к соли Знаний — замечательный путь.

— Откуда ты все знаешь? — неподдельно удивился Мамонт. — Только сегодня на заре решилась моя судьба!

— Я — Авега! — произнес он со спокойной гордостью.

В избушке было тесновато для двоих, так что легли в спальных мешках рядом, бок о бок.

— Если ты все знаешь, скажи, — помолчав, попросил Мамонт. — Что сейчас делает моя Валькирия?

Показалось, он смущенно улыбнулся в темноте.

— Вот этого не знаю. И знать не могу. Жизнь и природа Валькирий таинственны для Авеги. А ты должен знать! Ты ее избранник!

— Честно признаться, брожу мыслью где-то около и не могу дотянуться.

— Ничего, все придет, — успокоил он. — Ты долго был изгоем, затем странником, жил в суетном мире. А это лечится даже не солью Знаний — обыкновенным покоем. И если, пока я хожу по земле, ты не успеешь обмести пыль со своих ног, то я вернусь и все расскажу. Мне сейчас путь в Землю Сияющей Власти. Ношу туда соль, одну только соль, потому что они питаются своим хлебом.

— Ты увидишь Валькирию?

— Если допустит к себе.

— Передай, как только я... вкушу соли, приду к ней на Балканы Страгой Запада.

— Она это уже знает, — тихо рассмеялся Авега. — Потому что держит тебя в обережном круге. Ей известен каждый твой шаг. Так что ты иди по минному полю и ничего не бойся.

Тон его голоса успокаивал, веки закрывались сами собой, но ток отцовского чувства пробил сознание и стряхнул сон.

— Авега!.. Как мой сын? Стратиг отослал его на реку Ура.

— Я уже носил ему хлеб-соль, потчевал. Но он так голоден, что просил еще.

— Нет, ты мне скажи, как он там? Где живет, что делает?

— Он учится, как и все юноши, со всеми на равных. Возле каждой тариги скит на семь человек. Жизнь, конечно, у них аскетическая, без всяких излишеств. Занимаются воинским ремеслом... Да, к великому сожалению! Но и науками, языками и искусством, когда приходят к ним Дары. У твоего сына открылся талант к слову, но он тянется к знаниям.

— Любопытно, если учесть, что кое-как закончил школу, — с радостью и вслух подумал Мамонт. — Ну а потом, после учебы, какой урок его ждет?

— До урока ему еще далеко, — проговорил Авега, засыпая. — С реки Ура он вернется домой, адаптируется к среде, и его поведут за руку по высокой лестнице, со ступени на ступень. Он получит официальное образование, разумеется, будет самым преуспевающим студентом. Потом займет соответствующее место в обществе — военного, юриста, дипломата, журналиста, а возможно и государственного чиновника, банкира... И будет расти, созревать. Когда же созреет, встанет перед грозными очами Стратига и получит свой первый урок. А еще — волчью шубу с его плеча...

Мамонт так и не понял, кто из них первым уснул — Авега или он. Осталось ощущение, что блестящая будущая судьба сына была не предсказана разносчиком соли Знаний, а приснилась ему. Когда он стряхнул окончательно предутреннюю дрему, Авеги уже не было в избушке, его спальный мешок, аккуратно свернутый и упакованный в сетку, висел под потолком. На столике же, в деревянной солонке, оказалось несколько кристаллов крупной соли и рядом — кусочек хлеба, не отрезанный, а отломленный от каравая.

Он съел его, и это стало единственной пищей на весь следующий день пути.

Над головой уже была километровая толща, когда он открыл дверь и перешел из естественной пещеры в соляные копи. И сразу знакомо дохнуло горечью, ощутимой на губах, и, как ни странно, на глазах. То ли соль раздражала слезные железы, то ли он и в самом деле заплакал по непонятной причине — ибо не чувствовал ни какой-то особенной радости, чтобы лить слезы от счастья, ни глубокого горя. И только горечь вездесущей летающей соли, сверкающей в свете редких ламп, словно морозные иглы.

Это начиналась тоска по солнцу, потому что он пропустил уже два рассвета. Впервые в жизни он ощутил не желание исполнить ритуала, искреннюю потребность встать, вскинуть руки и произнести это короткое слово, наполнившееся вдруг магическим смыслом:

— Ура!

И сразу же стало легче дышать, двигаться, и отступила острая жажда, вызванная солью; тяжелая плоть стала невесомой и одновременно собранной и послушной. Наверное, то же испытывали русские солдаты, во все времена поднимавшие себя в атаку этим молитвенным возгласом. Он вырывался из груди непроизвольно, когда выпадало идти навстречу смерти или навстречу радости и ликованию.

Если двигаясь по бесконечным пещерам, спускам-шкуродерам и лабиринтам, он часто доставал ключ Страги и определял нужное направление или поворот, то в соляных выработках, побывав здесь единожды, шел уже по памяти и узнавал места, некогда пройденные с раненым «Данилой-мастером». Его ждали и сопровождали в пути, поскольку кто-то невидимый включал впереди свет и выключал его, когда очередной зал был пройден. Ему освещали дорогу к Весте, вели пока еще как слепого, ибо тот же Авега ходил под землей без ключа и света.

Он надеялся, что ведет его Варга — тот самый, слепнущий от солнца, что выпаривал соль из суставов на пасеке Петра Григорьевича, тот, что встретил Мамонта, когда он принес Страгу Севера в Зал Мертвых.

Так ему хотелось. В памяти осталось чувство его доброго расположения к изгою, волею судьбы пришедшему в святая святых — Зал Весты. И глубокая благодарность за то, что перешагнул запрет и позволил — позволил прикоснуться к Книге Знаний, пусть не к содержанию, не к слову, но Мамонт с той поры имел полное право называться Очевидцем. Да, Веста существовала, и можно было бы или спокойно жить, или спокойно умирать. Однако единожды побывав здесь, не вкусив, но подышав пещерной солью, уже было невозможно забыть ее дразнящую сладость. В прошлый раз, уходя отсюда, он уже знал, что непременно вернется, и это возвращение становилось уже смыслом жизни.

Мамонт думал о Варге, представлял себе встречу с ним, но когда поднялся по белой лестнице и пошел сквозь череду плотно пригнанных, почти герметичных дверей, последняя распахнулась перед ним сама. В просторном гулком зале, в этой «приемной», откуда был вход в хранилище «сокровищ Вар-Вар» и еще целый десяток дверей со знаком жизни, оказались две женщины преклонных лет, одетых в белые бесформенные рубища, плотно затянутые на шее и запястьях рук, в туго завязанных платках — своеобразная униформа обитателей соляных копей. В лицах и глазах этих старух Мамонт увидел что-то знакомое, уловил неясный отголосок воспоминаний — будто уже где-то их видел и даже разговаривал.

— Здравствуй, Мамонт, — сказала та, что открыла перед ним дверь, при этом изучающе и пристально глядя в глаза, — ступай за мной.

Он внутренне готовился к некой торжественности момента, возможно, потому, что торжествовал сам, но все выглядело весьма прозаично и обыденно, за исключением этого глубоко проникающего и странно знакомого взгляда старой женщины. Вокруг была абсолютная тишина и только эхо долго еще переговаривалось под сводами зала.

Старуха пропустила его в одну из дверей со знаком жизни — нет, не в ту, не в заветную! — и Мамонт оказался в широком, ярко освещенном коридоре, где впервые на удивление пахнуло духом жилья. Дощатый пол покрыт ковровой дорожкой, на отделанных черным деревом стенах бесконечная галерея портретов, причем очень хорошей и старой работы. Из этого коридора куда-то вели еще десятка два дверей, напоминая очень дорогую и необычную, если помнить, где находишься, гостиницу: массивные ручки, петли с оковкой, бра и канделябры на стенах — все было сделано из золота — красноватого, червонного русского золота. Мамонт на ходу вглядывался в лица на портретах и непроизвольно отмечал, что они тоже будто бы знакомы ему. Где-то видел, встречал и, кажется, не один раз. Если бы постоять, посмотреть внимательнее, наверняка бы вспомнил, однако старуха вела его мимо, и пока они шли по «гостинице», навстречу попалась еще одна женщина, моложе проводницы, лет шестидесяти. Она на мгновение встретилась с ним взглядом и неожиданно обронила, как старому знакомому:

— Здравствуй, Мамонт.

Старуха ввела его в очередные двери, за которыми начинались узкие проходы и лестницы, откуда-то пахнуло влагой. Через три минуты они очутились в небольшом зале с озерцом, а точнее, с бассейном, выложенным мраморными плитами и настоящей рубленой банькой, стоящей на каменных сваях над самой водой.

— Здесь твоя одежда, — указала старая женщина на шкафчик в предбаннике. — Веник запарен. На каменку поддавай осторожно, с утра топим. Да сначала сдай, чтоб сажу унесло.

Труба от бани упиралась в каменный свод зала, словно еще одна свая...

Около полутора часов Мамонт парился и купался в одиночестве, неожиданно войдя во вкус, будто пришел не в пещеры к Весте, а в баньку. Пар оказался великолепный, сухой, сдобренный легким сладковатым привкусом от березового веника и совсем легкий, может оттого, что и здесь в воздухе была вездесущая соль. Вода в бассейне хоть и оказалась проточной, однако тоже солоноватой, несмотря на то, что на входе стояла установка, напоминающая опреснитель.

Мимо скользили мелкие, блестящие в свете рыбешки...

Он уж собрался заканчивать эту подземную мойку и отдыхал, лежа на деревянной лавке, потягивая квас, как услышал над собой голос:

— Здравствуй, Мамонт.

Густой, низкий голос показался знакомым, однако принадлежал не Варге — совсем другому на вид человеку. У старика была небольшая русая борода и седые, с желтизной, длинные волосы, стянутые кожаным главотяжцем. Белая хламида-униформа, волчья безрукавка, мягкие валенки-самокатки...

Мамонт непроизвольно встал, вдруг застеснявшись наготы.

— С легким паром, — сказал старик, присаживаясь на ступеньках, ведущих в воду. — Одевайся, я подожду.

Взгляд его почти неотрывно цеплялся за сокола — медальон Валькирии, чувствовалось, сдерживается, чтобы не задать какого-то вопроса.

— Где же Варга? — одеваясь, поинтересовался Мамонт.

— Я Варга, — с достоинством ответил он.

— Но в прошлом году... здесь был другой.

— Он в Зале Мертвых, — спокойно проговорил старик. — Стратиг определил мне урок — ввести тебя в Зал Жизни.

Сердце у Мамонта екнуло, и вновь всколыхнулась волна радостного ощущения торжественности момента. Обряжаясь в белую униформу, он переживал то, что, пожалуй, переживает только чернец перед постригом. Только вот «ряса» была иного цвета...

— Какой срок мне отпущен?

— Срок? — Варга чуть усмехнулся одними глазами. — Срок тебе, пока стоит кровля над головой. Думаю, времени хватит... Пойдем, покажу тебе каморку. Ешь и ложись спать.

— Спать? — откровенно изумился и разочаровался Мамонт.

— Да, сударь, спать. Потому что утро вечера мудренее.

— Это — потерянное время! — скрывая нетерпение, сказал он. — И мне все равно не уснуть...

— Добро, — легко согласился старик. — Найду тебе занятие.

Каморка более напоминала апартаменты гостиницы в стиле конца прошлого века: старое черное дерево, золотое литье, малахит, друзы кристаллов. Только вот нет окон и кровать аскетически застелена тонким матрацем и одеялом из волчьих шкур, а вместо подушки — свежее березовое полено.

Пока Мамонт осматривал жилище, Варга удалился куда-то и принес деревянный футляр-шкатулку с округлыми боками и крышкой.

— Вот тебе будет занятие, — сообщил он. — Конечно, вкушать соль положено в колонном зале, да Стратиг больно уж строг к тебе, поэтому ты получишь от меня снисхождение. Да и в сем ларце вещество не ахти какое. Это букварь, говоря по-простому. Верцы называли его — Буквица. В общем, азбучные истины, без которых не добыть соли, как без горняцкого обушка. Чтобы проникнуть в Хранилище, тебе вручили ключ Страги. Я даю ключ к Весте.

Мамонт принял шкатулку, бережно поставил на стол и медленно поднял крышку — толстый пергаментный свиток, стянутый ремешком...

— Спасибо, Варга!

— Погоди, я еще не заслужил благодарности. И неизвестно, что заслужу еще от тебя...

— За снисхождение! — он расстегнул пряжку ремешка, и свиток неожиданно зашевелился, как живой, имея сосредоточенную внутри энергию скрученной пружины.

А написан был кириллицей — полууставом, кое-где переходящим в скоропись.

— Сейчас мы готовим Буквицу, чтобы поднять ее на белый свет, — поделился замыслами Варга. — Разумеется, кое-что придется изменить, а кое-что умышленно запутать, чтобы соответствовало сегодняшнему мировосприятию изгоев. Они не понимают и не принимают никакой мысли, где есть чистота и ясность. Впрочем, тебе это известно... Надо, чтобы филологи и философы написали несколько сот диссертаций — пусть они плывут, как круги на воде. Мой ученик сейчас пишет рукописную книгу четырнадцатого века. Свидетельство некого черноризца Феодора, с кратким изложением Буквицы... Да, Мамонт, ничего не поделать. Иначе изгои опять не поверят, а кощеи оспорят и извратят, как оспорили и извратили Велесову книгу. Теперь стараемся найти форму, адаптировать содержание к современному разуму темных неверующих потомков страны Веры... Эту книгу отыщет на Белом озере женщина по имени Светлана Жарникова. Таков ее рок, назначенный свыше и донесенный предками с четырнадцатого века. Да, счастливый безумец, так будет. Когда-то один известный тебе Варга открыл изгоям формулу Сущности Мира. Помнишь: «Ничто не берется из ничего, и ничто не исчезает бесследно». И помнишь, как на него набросилась стая кощеев?.. Ладно бы, рвали его одни только кощеи. Так нет, больше доставалось ему от изгоев. И эту женщину будут рвать, только за то, что она стала простым исполнителем отпущенного ей урока...

Мамонт слышал его голос как будто издалека, приковавшись взглядом и мыслью к Буквице. Варга заметил это, легонько хлопнул по лбу.

— Очнись, Счастливый Безумец!.. И смотри, чтобы Буквицу никто не видел в твоей каморке. И не потому, что боюсь гнева Стратига. По установленным правилам ты обязан вкушать соль Знаний в колонном зале. И нигде больше. Но я делаю тебе снисхождение. Потому что ты — избран Валькирией.

Первым магическим знаком в Буквице был знак огня — Ж, начертание которого почти не изменилось. А первым словом было слово — БОЖЕ. Бо — указательное, Он, — Сущий. Получалось — ОН СУТЬ ОГОНЬ, СВЕТ.

Вторым словом было — ЖИВОТ, ЖИЗНЬ, где магия знака, стоящего впереди, означала СВЕТ, ОГОНЬ, возженный СУТЬ ОГНЕМ, то есть божеством. Огонь производный, вторичный, последующий.

И третье слово как бы вбирало суть первых двух — РАЖДАТЬ, или РОЖДАТЬ в современной транскрипции, и уже становилось глаголом, действием, с одновременным указанием на имя божества, дающего жизнь — РА. И это слово более всего потрясло сознание, поскольку вмещало огромную информацию о НАЧАЛЕ возникновения живой материи.

Словно ребенок, получивший ключ как игрушку, Мамонт теперь отпирал и запирал замок этого слова. Стоило на мгновение отвлечься, как оно тут же захлопывалось, становясь привычным языку и сознанию, затертым и немым, скрывая магическое значение в десятках производных слов, более всего связанных не с божеством, а хлебом насущным. И чтобы вновь почувствовать его глубину и ясную содержательность, следовало все начинать сначала — от знака Ж.

Он не замечал бега времени и, будто смакуя момент открытия, ходил по своему жилищу, на разные лады повторяя короткую фразу, в которой укладывалась вся история сотворения живого мира.

— Свет солнца дал жизнь...

Бог РА, будучи сам светом и огнем, поделился своей плотью, дал ее часть и тем самым возжег новый, никогда прежде не существовавший свет и огонь. Он был МУЖ — носитель огня и семени, ибо магический знак Ж стоит в конце слова. А приняла его ЖЕНА, некая иная его суть, способная сама производить огонь и свет из единой искры-семени. Но что это? Кто это? Вторая половина божества, другая его ипостась?.. Или отдельная самостоятельная суть, богиня, принимающая семя света? Но почему тогда на втором месте стоит жизнь, а не ЖЕНА?

Ответа в этом букваре не было, да и не могло быть, поскольку он составлялся или, скорее всего, переписывался из Весты в семнадцатом веке как учебник для детского возраста, когда азбучные истины воспринимаются, как и любая неопровержимая данность, без всяких вопросов.

Так кто же она, принявшая Семя РА и родившая ЖИЗНЬ? Земля как планета, как солнцеподобная или как невеста РА? Земля — Жена единосущного божества?..

Он отыскал в свитке знак З, стоящий после Ж, сразу же за всеми пояснениями и комментариями, и только начал вчитываться, как услышал осторожный стук в дверь. Вспомнив о «заговоре» с Варгой, Мамонт торопливо спрятал Буквицу, запоздало откликнулся:

— Входи!

— Здравствуй, Мамонт, — на пороге очутился юноша лет семнадцати, в рубище-униформе, только опоясанный не простым ремешком, а широким кожаным поясом с орнаментом и подвесками — точь-в-точь такой пояс получил из рук Стратига когда-то и сын Алеша, отправляясь на реку Ура.

— Здравствуй, — отозвался Мамонт, обескураженный появлением ночного гостя.

— Я знаю, ты не спишь, и потому пришел, — заспешил оправдаться он. — Но если нарушил твое одиночество — сейчас же уйду.

— Нет, все в порядке. Входи! Я и в самом деле не сплю... Кто ты?

— Я — Варга! — с гордостью произнес юноша. — Ура!

И тут же заставил Мамонта смутиться — по оплошности он не спрятал деревянную шкатулку от букваря.

— Буквица! Почему она у тебя в каморке?.. Из Хранилища ничего нельзя выносить, даже такой щепоти соли! Впрочем, да... Извини, Мамонт. Вероятно, тебе и это позволено...

Последние слова он произнес с грустью, при этом с легкой завистью глядя на Мамонта. Тут же поправился:

— Я сейчас занимаюсь уроком по Буквице. Сочиняю свидетельство черноризца Феодора...

— Которое отыщет потом женщина по имени Светлана Жарникова на Белом озере?

— Да! — горячо подхватил юный Варга. — Несмотря на то, что она сейчас противится этому и пытается изменить свою судьбу. Ей следует ехать на Белое озеро и поселиться там на месте, где когда-то пребывал Страга Севера, известный в миру как князь Синеус, брат Рюрика. А она поддалась увещеваниям кощеев и стремится жить в Санкт-Петербурге! Это же мертвое место! Мертвый город! Редкий гой способен выжить на берегах Невы, а всякий изгой там становится трижды изгоем и даже гаснет в его глазах малейшее мерцание света... Но я пришел не по этому поводу, Мамонт. Покажи мне сокола!

— Сокола?..

— Знак Валькирии! Который у тебя на груди...

— Зачем тебе это, Варга?

Юноша чуть смутился.

— Никогда не видел... такой награды рока.

Мамонт вытащил из-под тесного стоячего воротничка хламиды железный медальон, погрел о него ладонь и показал Варге. Не прикасаясь и не дыша, тот минуту рассматривал сокола, затем вдруг отпрянул, возмутился.

— Что ты с ним сделал?! Почему он деформирован?

— В медальон попала пуля, — объяснил Мамонт.

— Пуля? Какая пуля?

— В меня стреляли... женщина. Пуля из пистолета «Макарова». Пробила на груди магазин с патронами и ударилась о медальон.

— Ах да! — воскликнул юноша. — Это она защитила тебя. Обережный круг! Валькирия всегда держит над избранником обережный круг... Ты Счастливый Безумец!

— Меня все время называли Мамонтом, — признался он. — Но здесь я уже от второго Варги слышу о счастливом безумии... Почему?

— Мамонт — это и есть Счастливый Безумец! — засмеялся юноша. — Одно из нормальных состояний живой мыслящей материи. А первоначально их было три вида, но теплокровный гигант исчез, остались два — муравей и пчела... Ты можешь на минуту зайти в мою каморку?

— Зачем?

— Мне это нужно! Мы пройдем тихо, никто не услышит.

Мамонт нехотя согласился. В «гостиничном» коридоре горел притушенный ночной свет, и портреты на стенах, казалось, смотрят из глубокой воды.

— Кто это, на картинах? — спросил он шепотом.

— Великие гои, — просто ответил Варга, ступая на цыпочках. — Вон, смотри, Ломоносов, знаменитый Варга... А вон Стратиг, маршал Жуков — это из тех, кто известен миру... Сейчас я другой портрет покажу!

Он ввел Мамонта в свою каморку, ничем не отличавшуюся от его, так же крадучись приблизился к стене и медленно отвел край тяжелой старой портьеры. За ней оказалась репродукция с картины Константина Васильева «Валькирия».

— Это она? Она такая?

Мамонт отрицательно помотал головой: кажется, Варга был влюблен в Валькирию, никогда им не виданную...

— Такой я ее никогда не видел...

— А какая же она?!

— Обыкновенная... Земная, что ли, — попробовал описать ее Мамонт.

— Ну конечно же земная! — подхватил юноша. — Потому что всегда живет на земле, под солнцем! И спускается к нам всего один раз в жизни, когда исполнится двенадцать лет... Я жду! Она скоро придет. Четыре года назад сюда приходила Дева с Востока, но тогда я исполнял урок на реке Ура, потому не застал... А сейчас придет Валькирия Юга. Потому что нынче ей исполняется двенадцать. А сейчас она пока на реке Ганга...

— Мне казалось, моя Дева — единственная, — поделился Мамонт, заражаясь его откровенностью.

— Так и есть. Твоя — единственная. Но Валькирии живут во всех частях света. Твоя — хозяйка Севера.

— Но почему же она сейчас на Балканах! На Западе?

— Ты же знаешь, она за что-то была наказана Владыкой Святых Гор. Ей сохранили волосы, но назвали Карной.

— Ты не знаешь, за что ее наказали?

— Природа Валькирий и их жизнь таинственны... Однако ты должен знать, за что! Или хотя бы догадываться. Ты и Святогор обязаны знать...

— Да-да, я знаю, — заспешил Мамонт. — А Владыка... Он часто спускается в копи?

— Владыка бывает здесь всегда, — поскучнел Варга. — Только его никто не увидит, если он этого не пожелает...

— А кто эти старые женщины в Хранилище?

— Дары, — еще больше загрустил юноша. — Просто стареющие Дары.

Откуда-то донесся звон часов. Варга мгновенно преобразился, произнес отрывисто:

— Бьют восход солнца. Пора вставать!

Едва Мамонт вернулся в свою каморку, как в дверях очутился старый Варга, ритуально вознес руку, поприветствовал возгласом — ура! — и приказал следовать за ним. Из «гостиничного» коридора они прошли в «приемную», остановились возле заповедной двери с золотым знаком жизни.

— Ну? — старик смерил его взглядом. — Готов ли ты вкусить соли? Не пропала ли охота?

— Готов, — отчего-то не совсем уверенно произнес Мамонт.

— Что же, входи, путь тебе открыт. Ты спрашивал о сроке, так вот, я и в самом деле не знаю, когда ты выйдешь отсюда. Но знаю — выйдешь в глубокой печали.

Мамонт отворил тяжелую и высокую дверь, шагнул через порог, не глядя под ноги, и почувствовал, будто летит в бездну...