"Дело о волхве Дорошке" - читать интересную книгу автора (Щепетнёв Василий Павлович)

7

— Александр Александрович!

Арехин оглянулся. Оказывается, он так и сидел за доской. Ничего, со стороны думают, что он переживает по поводу ничейного исхода. Но сейчас его беспокоил не судья, а посыльный из кремлевских. Если у Арехина была кожаная куртка коричневого цвета, то у кремлевского — черное кожаное пальто, и черные же перчатки.

— Вам срочный пакет, Александр Александрович, — сказал посыльный, доставая пакет из полевой сумки — опять же кожаной.

Пакет был тоже — кремлевский, с пятью сургучными печатями. Для надежности, говорили одни. Для представительства — другие. Сургуча девать некуда, большие запасы остались от царской власти, считали третьи.

Швейцарским складным ножичком Арекин аккуратно вскрыл конверт. Рвать плотную бумагу руками, ломать печати, оставляя после себя крошки сургуча — в высшей степени моветон.

На листке знакомым почерком было написано:

«Сашенька, приезжайте поскорее, у нас здесь несчастье. Н.К.»

— Вы с мотором? — спросил он кремлевского.

— Да, «паккард» ждет у выхода.

Интересно, почему одно и то же место называют то входом, то выходом? Зависит от точки зрения человека. Если ему нужно войти, то вход. А выйти — выход.

Арехин нарочно давал разгуляться мыслям простым, примитивным. Восстановление ментального щита требовало сил и сил немалых, потому на мысли содержательные и глубокие энергии недоставало. Ничего, пока доедем до Кремля, пока разберемся, прореха и залатается. Но что за несчастье случилось у Крупской, если она вот так, срочно послала за ним кремлевского курьера, да еще на моторе? Ведь пришлось, скорее всего, воспользоваться именем Ильича, а этого Надежда Константиновна очень не любила. Видно, действительно — несчастье.

Арехин велел Трошину ехать домой, сменить сани на колесный экипаж. А он — он пока на «Паккарде».

«Паккард» оказался старым знакомцем. Только шофер другой, неизвестный. Молодой. Дверей перед Арехиным распахивать не стал, не сколько от врожденного бескультурья, сколько от простого незнания обязанностей. Мол, мое дело — машину вести, и только. Обобществленный шофер. Школить некому.

Вечерняя Москва шла мимо «Паккарда», стараясь не попасть под его колеса. Чего хорошего — попасть-то? Погибнешь — плохо, жив останешься — так не обрадуешься: покушался на жизнь вождей… А шофер правил автомобилем как раз в манере «Раздайся, грязь, едет князь». В черную работу его? Котлован рыть? Так ведь двадцать раз могли одернуть парнишку. А не одернули.

Он взял каучуковую трубку-переговорник:

— Послушай, ты! Мне не нужно, чтобы вся Москва завтра гудела, что в Кремле случилась такая беда, что шофер голову потерял и несся, как угорелый. Как хочешь, а ехать старайся незаметно.

Шофер что-то буркнул, но ход сбавил. Наверное, считает: раз поучает, значит, право имеет. Действительно, за простым человеком разве пошлют его, кремлевского шофера при кремлевском «Паккарде»? За простым человеком труповозку пришлют, телегу, запряженную полуживой кобылой.

Но доехали они без происшествий, и часовые пропустили «паккард» без досмотра, как своего. А вдруг он, Арехин, набил бы автомобиль динамитом? В «паккард» много динамита войдет. Хотя и Кремль построен крепко. И потом, что взрывать? Целей-то много, а взорваться можно только раз.

Они подъехали к знакомому подъезду.

Тут уж посыльный выскочил, открыл дверь Арехину и сказал тоном, не допускающим возражения:

— Я вас провожу.

Безопасность все-таки блюдут. Это хорошо. Стоит отметить, что за последнее время в Кремле стало строже. С тер пор, как одного вождя средней руки нашли мертвым при весьма страннных обстоятельствах. Крысы загрызли. Прижизненно.

Посыльный шел грамотно — сзади, под правую руку. Чтобы я не успел наган вытащить. А что на груди два браунинга-спесиаль, то посыльный не знает. Да и не нужно ему этого знать. Все-таки не своей волей с улицы подобрал, а по четкому приказанию. Наверное, на словах добавили, что обращаться следует очень вежливо и деликатно. Как с вождем. Ладно, не с вождем, это слишком, а с выдающимся деятелем. Или даже просто видным. Главное — имеющим право при посещении вождей иметь при себе оружие. Именное, кстати. И какое именное! Три вождя его наградили, самых главных вождя!

Голова потихоньку приходила в порядок. Ментальная брешь затянулась, но еще саднила, как саднит любая заживающая рана.

Они прошли в покои Ленина, но посыльный повел не в кабинет Ильича, а к Надежде Константиновне. Логично, если учесть, что Крупская его и вызвала.

Посыльный постучал в дверь. И это добрый знак, прежде красноармейцы, при всем уважении к вождям в двери не стучали. Не приучены были. Много ли дверей в бедняцкой избе? Теперь, похоже, приучают. Значит, верят, что поселились всерьез и надолго. Хоть и держат в сейфах на всякий случай паспорта, бриллианты, золото и доллары.

Дверь открылась стремительно.

— Сашенька, голубчик, проходите пожалуйста, — Крупская кивком поблагодарила посыльного, и тот тихонько ушел.

Приучают!

— Что-то случилось, Надежда Константиновна?

Вид у Крупской, и без того не слишком здоровый, сейчас был совсем нехорош.

— Инесса… Инесса Федоровна умерла. Сегодня утром еще была совершенно здорова, а в полдень… В полдень ее нашли мертвой.

— Причина смерти?

— Врачи подозревают… Врачи подозревают отравление, — сказав главное, она стала собраннее, из голоса ушла растерянность.

— Чем?

— Точно не знают. У нас тут кругом полно мышьяка и прочей дряни — знаете, очень много крыс развелось. Возможно, случайно яд попал в еду.

— Возможно. Но тогда зачем вам я?

— Мы с Инессой Федоровной утром прямо здесь пили чай. Она, я и Володя… Владимир Ильич. Потом он ушел к себе, очень много работы, а мы поговорили о предстоящей женской конференции. Пили чай. С булочками.

— Понятно. Пили-ели вместе, а умерла одна Аберман.

— Да. Конечно, в лицо никто ничего не говорит, но… И Володя… — выдержки хватило не надолго. Она заплакала, сдерживаясь и оттого еще отчаяннее. — Я не знаю… Я сама лучше…

— Глупости, Надежда Константиновна. Глупости и паникерство. Думать не думайте травиться. Это даже политически близоруко. Представьте, какая дискредитация Ильича получится: Аберман отравилась, Крупская отравилась… Просто Синяя Борода, право.

— Но что же… Что же делать? Вы думаете, это не случайное отравление?

— Возможно. Но есть факты, заставляющие думать об убийстве. О политическом убийстве, направленном против Владимира Ильича в частности и советской власти вообще.

— Но кто? Как? Каким образом?

— Еще несколько минут я ничего не знал о смерти Инессы Федоровны, и потому взять да и с порога назвать вам убийцу было бы с моей стороны несерьезно. Нужно работать.

— Да! Конечно, — услышав о политическом убийстве, да еще врагами Ленина, Крупская успокоилась совершенно. Уж в чем, а в этом подозревать ее невозможно.

— Но на территории Кремля у меня нет полномочий. Охрана мне работать не даст.

— То есть как не даст? Пусть только посмеет! Идемте, Александр, идемте — она взяла его за руку и целеустремленно повела в кабинет Ленина.

— Вот, Володя, Александр Александрович уверен, что гибель Инессы — это не случайность, а политическое убийство! — сказала она с порога, сказала громко — пусть все слышат.