"Жизнь в «Крематории» и вокруг него" - читать интересную книгу автора (Троегубов Виктор)

ПОСЛЕДНЯЯ ПОДЛЯНКА МАРШАЛА УСТИНОВА

Наши частые выступления перед самой разной аудиторией слились в некий веселый, но довольно однообразный сейшен. Хотелось чего-то нового, например выступлений хоть в небольшом зале (на большой не было аппарата, к тому же за крупными залами бдительно наблюдало «хлопающее» во всех иных отношениях административное око)…

Где-то в октябре-ноябре Армен познакомился в «Ангаре» (пивняк на Лесной улице) с парой приятных молодых людей. Все тогдашние пивные разговоры в молодежной среде так или иначе касались музыкальной темы. Не обошлось без этого и на сей раз. Оказалось, что наши новые знакомцы являются участниками группы «Металлолом», а один – лидером группы и автором песен. В официальной жизни (документы, милиция, работа) он был зарегистрирован как Михаил, но все друзья называли его Мефодием. Впоследствии он создаст довольно известную группу «НИИ Косметики», а тогдашний «Металлолом» никакого отношения к «металлу» не имел – просто репетировали ребята в подвале, над которым находился «Металлоремонт». Но самым интересным было то, что подвал располагался в широко известном Булгаковском доме на Садовом кольце, и Мефодий со своими чуваками были готовы предоставить свою репетиционную базу для нашего концерта.

В первоначальном варианте это выступление должно было состояться в декабре, но неожиданно «дал дуба» (скончался) министр обороны Д.Ф.Устинов, и траурные мероприятия блокировали Садовое кольцо. По этой причине концерт был перенесен на 5 января 1985 года. Наверно, именно эти подвижки и нарушили систему, по которой народ попадал на концерт (специальные сталкеры встречали зрителей у театральной кассы вблизи метро «Маяковская» и партиями приводили в подвал). В задрипанный почти погреб набилось больше ста человек. Концерт прошел «на ура», были исполнены все наши многочисленные суперхиты. После окончания состоялся крематорско-металлоломовский банкет – если можно назвать банкетом большое количество портвейна с маленьким количеством плавленых сырков. Разъезжались в прекрасном настроении, оставив часть аппарата, за которым собирались заехать через пару дней. Но на следующий день раздался телефонный звонок, и взволнованный Мефодий попросил срочной встречи. Оказалось: придя на репетицию, «металлоломовцы» увидели дверцу родного подвала опечатанной и увешанной новыми замками, от которых у них не было ключей. Попытавшись что-то разузнать во дворце культуры, предоставлявшем «Металлолому» данный репетиционный подвал, Мефодий услышал от директрисы ДК взволнованный шепот о КГБ и о подпольном концерте запрещенного «Крематория»…

Такое сообщение Мефодия нас совершенно не обрадовало. Мы поняли, что дело приняло серьезный оборот, и начали раздавать на сохранение друзьям оригиналы записей, обложек альбомов и т.д.

Стоит ли сейчас вспоминать в деталях все, что тогда происходило? Тем более что каждый день приносил новые подробности. Я остановлюсь лишь на главном. Милиция провела нелепую и унизительную проверку паспортного режима на квартире у Димы Бродкина, после которой с ним беседовал следователь МВД. Следователь расспрашивал о группе «Крематорий», на что Бродкин сказал ему: «Зачем их искать, они сами могут к вам придти!». Но ментам, видимо, нужно было еще больше «нагнетать» обстановку, чтобы посильней напугать нас, и Диме ответили, что «время для этого еще не пришло». В то же время другой милицейский следователь склонял Мефодия к тому, чтобы в момент, когда мы будем звонить ему, назначить нам встречу и сообщить ее время и место следователю. Тогда мы решили, что надо брать инициативу в свои руки и избавлять наших друзей от неприятностей. Мы попросили Мефодия созвониться с ментами и сообщить им о времени, когда мы собираемся подъехать к подвалу за аппаратурой…

В назначенный час «Крематорий» в полном составе (я, Армен, Пушкин и Россовский) ожидал во дворе Булгаковского дома. Дворик этот всегда был тихим, хотя от людного Садового кольца отделяется лишь низкой аркой. Никого не было, и вдруг все арка заполнилась движущимися людьми. Во главе процессии шел человек в штатском, и под мышкой у него поблескивала папка для документов. На шаг позади него шли два милицейских сержанта, за ними следовали веером несколько рядовых, а сзади кучей шли пять или шесть дружинников в повязках. Все это напоминало сцену из детективного фильма или репортаж о поимке иностранных шпионов. По мере приближения к нам вся эта ватага редела. Дружинники остались у самой арки, чуть позже остановились милиционеры, и непосредственно к нам подошел лишь штатский.

– Я полагаю, вы – «Крематорий»? – спросил он и, когда мы кивнули ему, коротко бросил нам: – Пойдемте!

Мы спустились по лестнице ко входу в подвал, он отпер его своим ключом и прямо на пороге открыл свою папку. Оглядев нас всех, он повернулся к Армену как единственному, имевшему кавказские черты, и зачитал:

– Григорян Армен Степанович по кличке «Шляпа».

– Не Степанович, а Сергеевич! – поправил его Армен.

– Странно, – сказал штатский, что-то написал у себя и, повернувшись ко мне как к единственному действующему лицу с бородой, продолжил:

– Троегубов Виктор Александрович по прозвищу «Борода».

Странно, но он вторично ошибся в отчестве, и мне пришлось его поправить:

– Аркадьевич!..

Так же он зачитал данные Пушкина и Россовского, а потом отпустил Сергея и Михаила, а мне и Армену предложил:

– Хочу побеседовать с вами. Здесь грязно, может пойдем к нам? Здесь рядом.

Вскоре нас привели в ближайшее отделение милиции, где он взял у дежурного по отделению ключ от свободного кабинета, и мы втроем сели «общаться».

Следователь был молодым мужчиной всего лишь на пару лет старше нас. Им было предъявлено удостоверение уголовного розыска, но во время нашего разговора он несколько раз говорил, что его прямая работа – прослушивание и курирование самодеятельной музыкальной продукции. Мы узнали, что на нашем концерте присутствовал их осведомитель. Вообще, все, что касалось этого концерта, он помнил гораздо лучше нас – видимо, несколько раз слушал запись. Мы приводили в качестве примера разрешенного творчества питерский «Аквариум», уже тогда «взятый в телевизор». На это наш «интервьюер» ответил: «То, что возможно в Ленинграде, еще долго будет запрещено в Москве!»… Надо сказать, в этом разговоре было все: попытка втереться в доверие и что-то узнать, предупреждение и расплывчатые угрозы, да и, вообще, проще вспомнить, чего там не было.

В результате трехчасовой беседы кроме протокола, включавшего наши ответы на его вопросы, мы были вынуждены подписать и пространную бумагу, предупреждавшую нас о запрещении выступлений и недопустимости производства новых записей. Не совсем ясно было, для чего все это надо (видимо, чтобы запугать нас), но из данного общения мы поняли, что за нашими творческими успехами бдительно наблюдают. Кстати, несмотря на все перемены, происходящие сейчас, я уверен, что и по сей день этот документ подшит в надлежащую папку.

В финале разговора мы узнали о принятом партийными органами решении создать организацию, которая объединит «самиздатовские» группы. Через некоторое время такая организация появилась, и на ее учредительное собрание были приглашены все отловленные по подвалам рокеры. Официально называлась эта контора «Московской рок-лабораторией». Кем и для чего она была создана – каждый легко догадается сам. Народные острословы тут же окрестили новоявленное образование рок-блеваторией.