"Рыцарь Святого Гроба" - читать интересную книгу автора (Трубников Александр)Глава четвертая, которая отчасти отвечает на вопрос: «Где начало того конца, которым оканчивается начало?»Ранним утром Жак первым покинул шатер – за ужином он слегка злоупотребил легким ломбардским сидром и теперь, под сочувственным взглядом вахтенного матроса, несся в гальюн. Облегчив душу, он наконец проснулся и, оглядевшись по сторонам, понял, что ставших уже привычными очертаний родосского форта в поле зрения не наблюдается. Повертев головой, Жак увидел, что «Акила» поднял парус и в окружении нескольких десятков кораблей движется навстречу солнцу. Просияв, «оруженосец» кинулся со всех ног будить благородного рыцаря, чтобы сообщить ему о том, что конвой уже вышел в море и они на пути к долгожданной Святой Земле. Более всего состоятельного, но не очень воинственного виллана радовало то, что теперь до самого Кипра им не нужно будет опасаться нападения со стороны сицилийца, страдающего морской болезнью. Но, к разочарованию приятелей, водная гладь, от края до края, была ровной, «словно родное болото в Мерлане» – как выразился Робер. Качка не ощущалась вовсе, попутный ветер наполнял парус, и неф, рассекая воду, весело бежал вперед. – Что там думает венецианский адмирал? – спросил мэтр Понше у капитана. – При такой погоде не грех и пойти южнее, чтобы сразу попасть на Кипр, а не тащиться до самого мыса вдоль сарацинских земель. – Так-то, конечно, так, – отвечал мэтр Турстан, – можно, конечно, и напрямик. А можно и вдоль Атталийского залива – с такой охраной, как у нас, сарацины и носа не высунут из своих деревень. Только не нравятся мне две вещи. Во-первых, в море нет ни чаек, ни дельфинов. А еще – вот это облачко… Понше посмотрел в направлении, указанном капитаном, и увидел, что со стороны берега, догоняя конвой, движется маленькая темная тучка. Помощник капитана пожал плечами. Первая ласточка, как известно, весны не делает. – Шторма в это время здесь большая редкость, – продолжал Турстан, – но если уж поднимется буря, то страшнее и придумать нельзя. Кипрские моряки мне много чего рассказывали. Знаешь что, Понше, а спустись-ка ты вниз и предупреди палубных пассажиров, чтобы они по первой же команде готовы были спрятаться в трюме. Не нравится мне все это… Предчувствие не обмануло старого капитана. Не успело солнце пройти и половину пути к зениту, как вслед за первой тучкой появилась вторая, затем третья, и вскоре все небо – от горизонта до горизонта – затянули плотные слоистые облака. Они становились все плотнее и наползали на солнце, вначале превратив его в белесый луноподобный диск, а затем и вовсе укрыв от глаз встревоженных наблюдателей. Одновременно с появлением грозовых туч ветерок, до этого легкий и попутный, начал крепчать и вскоре изменил направление. Теперь он дул с северо-запада, поднимая пока еще небольшие, но непривычно крутые волны. Эти волны начали бить в скулу «Акилы» с какой-то непонятной азартной злостью, словно проверяя марсельский неф на прочность. В преддверии шторма конвой начал рассыпаться. Несколько галер налегли на весла и пошли в сторону берега, почти не различимого в преждевременно сгустившихся сумерках. Венецианские юиссье, напротив, подняли паруса и стали уходить в открытое море. Вероятно, их адмирал, рассчитывая, что большие суда справятся с надвигающейся бурей, решил отойти подальше, чтобы не разбить свои корабли о прибрежные скалы. Ветер усилился, снова сменил направление и теперь дул с юго-востока, принося откуда-то со стороны Кипра очень низкие темно-фиолетовые тучи. Волны увеличились и стали образовывать пенные буруны, так что вся поверхность моря теперь напоминала огромное черное поле, на котором пасется неисчислимая белорунная отара. Вскоре сверкнула первая молния, а вслед за ней до ушей притихших путников донесся удар грома, да такой сильный и раскатистый, что высунувшийся было из трюма послушник-бенедиктинец испуганно перекрестился и немедленно нырнул обратно вниз. – Что там? – осторожно выглядывая из-за колонны, спросил его Рыцарь Надежды. – Похоже, что разверзаются хляби небесные, – ответил послушник, подобрал полы рясы и, переступая через ноги сидящих и лежащих паломников, стал пробираться на свое место. Жак и Робер стояли у шатра, намертво вцепившись в такелаж и наблюдая за тем, как мечется по палубе команда. – Где самое безопасное место? – стараясь перекричать свист ветра, проорал Робер вслед пробегающему мимо савояру Гуго. – Кормовая башня! – ответил тот, прорываясь на шкафут, чтобы командовать матросами, лихорадочно опускающими парус. – За мной! – крикнул Робер, обращаясь к Жаку. – Только вещи из шатра прихвати. Едва они успели добраться до заветной лестницы и нырнуть внутрь, как огромный неф, поднимая фонтаны брызг, провалился в водяную яму. Ветер ударил так, что мачта, сделанная из толстой корабельной сосны, согнулась, словно тростинка, и опасно заскрипела. Вслед за первым валом пришел второй, за ним третий, и вскоре волны, перекатываясь через борт и смывая все незакрепленные предметы, стали швырять «Акилу» вверх и вниз, словно это был не неф, везущий несколько сотен пассажиров, а утлый рыбацкий челнок. Жак высунулся из бойницы, и волосы у него встали дыбом. Морская стихия показала, на что она способна на самом деле. В поле зрения осталось всего несколько кораблей, и все они терпели бедствие. Гороподобная волна накрыла длинную сицилийскую тариду[13] и подняла ее на высоком гребне. Судно зависло в воздухе, беспомощно молотя веслами, и с громким плотоядным хрустом переломилось пополам, оставив на поверхности множество кувыркающихся обломков и отчаянно барахтающихся людей. Турстан наконец добился, чтобы дрейфующий неф развернулся носом к ветру, и теперь судно поднималось и опускалось на волнах, погружая поочередно в воду то длинный бушприт, то нижний ярус кормовой башни. В таком положении можно было пережидать бурю, не опасаясь, что бортовой удар перевернет корабль вверх килем. Шатры давно опустели. В одном из них на полу валялся оставленный кем-то в спешке плоский деревянный сундучок. Сундучок был крест-накрест перевязан толстой вереакой, за которую, вцепившись всеми четырьмя лапами, держались две большие черные крысы. Шерсть грызунов, промокшая насквозь, топорщилась, собираясь в некое подобие шипов, что делало их похожими на давно не кормленных ежей. Крысы, попискивая, о чем-то между собой переговаривались. Видимо, решали, покидать ли «Акилу» прямо сейчас или пока подождать… Понше перевел дух и собрался было дать команду савояру Гуго, чтобы тот с матросами, привязавшись длинным линем, попробовал пробраться на нос и проверить, что там творится, как вдруг с кормы раздался громкий панический крик: «Правое весло, капитан!» Помощник капитана обернулся назад и оцепенел. Корма нефа поднялась над стеной воды, и с мостика стало видно, что у правого рулевого весла на месте лопасти торчат острые обломки – скорее всего, в него ударил кусок дерева или другой плавающий предмет, принесенный с расколотой тариды. Последствия этой неожиданной поломки не замедлили сказаться. Неф, почти лишенный управления, стал медленно разворачиваться бортом к ветру. – Нас относит к берегу! – испуганно завопил впередсмотрящий из «вороньего гнезда». – Поднять парус до половины мачты! – немедленно отдал команду Турстан и добавил, обращаясь к Понше: – Это наш единственный шанс, чтобы не быть вынесенными на берег. Надеюсь, если мы заберем круче к ветру, то удержимся на курсе и с одним-единственным веслом. Мощная дубовая рея медленно поползла вверх. Ветер сразу же наполнил парус и рванул «Акилу» так, что неф устремился вперед, чуть не подпрыгнув на месте. – Опускайте, немедленно опускайте! – закричал капитан. – Ветер навальный, нас прибивает к берегу! Но такелаж, наполовину сорванный бурей, спутался мертвыми морскими узлами, и рея, застряв на полпути, никак не хотела возвращаться обратно на палубу. Робер выглянул наружу и длинно, забористо выругался. С каждым подъемом на гребне волны неф, увлекаемый ветром и почти неуправляемый, заметно приближался к серому скалистому берегу. – Все, кто может стоять на ногах! – закричал с мостика охрипший капитан. – К мачте, срезайте парус, иначе нас расколет как орех! – Похоже, и для сухопутного рыцаря наконец-то нашлась работа, – проговорил Робер, срываясь с места и вытягивая из-за пояса длинный, остро заточенный кинжал. Жак наблюдал за тем, как несколько моряков вместе с Робером, тамплиерами и неведомо откуда взявшимся сицилийцем кромсают насквозь промокшее полотнище, и оно, хлопая освобожденными концами, постепенно отделяется от деревянного бруса. Но, несмотря на все их усилия, неф продолжало нести все быстрее и быстрее. Волны прокатывались к берегу, то поднимая неф на вершину, то опуская его в черно-зеленую бездну. В борьбе со стихией те, кто находился на палубе, потеряли счет времени и уже не представляли толком, как далеко от берега находится неф. Все, от Турстана до палубного юнги, содрогнулись, когда прямо перед ними, не далее чем в половине полета стрелы, из пелены дождя вынырнула острая, напоминающая огромный лесной муравейник скала. Каменная громада то скрывалась целиком под водой, то обнажалась, открывая свое черное подножие, заросшее бурыми водорослями. Медленно и неумолимо скала росла перед глазами. Любому, даже самому неискушенному в морском деле путнику было понятно, что эти жуткие качели – скала вниз, «Акила» наверх, скала наверх, «Акила» вниз – вскоре приведут к тому, что еще несколько взлетов и падений, и неф со всего размаху будет насажен на вершину, словно курица на вертел. Капитан упал на колени и начал молиться. – Руль! Держите руль, канальи, или всех повешу на одной рее! – С криком раненого оленя мэтр Понше скатился вниз и вместе с двумя матросами стал ворочать уцелевшее весло. Очумевшие моряки налегли на руль из последних сил, словно угроза мэтра для них оказалась страшнее разбушевавшейся стихии. Через несколько мгновений к ним присоединился и Жак. Их усилия не пропали даром – нос «Акилы» начал понемногу отворачивать в сторону. Но они приближались к скале слишком быстро. Жак, не отпуская весло, в ожидании столкновения зажмурил глаза… Рядом ударила молния, осветив скалу, уже нависшую над головой путников. Но последнего усилия оказалось достаточно для того, чтобы неф проскользнул на расстоянии вытянутой руки от серого камня, с разгону вылетел за линию прибоя и оказался в спокойной тихой бухте, надежно укрытой от ветра высокими холмами. – Мы выжили! – прошептал одними губами Жак и несколько раз подряд перекрестился. К нему подошел Робер. В руке он сжимал рукоять кинжала, словно не мог разжать ладонь. В полной тишине, словно в сказке, из тумана вдруг выплыла большая деревянная клеть, внутри которой стоял оседланный вороной конь. Бедное животное косило глазом на приближающийся берег и сдавленно храпело от ужаса. Клеть проплыла мимо, исчезла в глубине бухты и еще некоторое время напоминала о себе приглушенным удаляющимся ржанием. – Т-ты это тоже видел? – чуть заикаясь, спросил у товарища Робер. – Д-да! – также заикаясь, ответил тот. – И что это было? – Видение! – чуть оправившись, уверенно произнес Жак и, чуть помедлив, добавил: – Как говорил мой учитель, отец Браун: «И если увидишь, как сыны человеческие и твари Божьи движутся пред тобой по воде яко посуху, то знай, отрок, что ты узрел Царство Небесное!» Разрушая насланные на друзей чары, мимо них протопал послушник-бенедиктинец. Он деловито подошел к борту, задрал рясу и, с тревогой вслушиваясь в удаляющиеся раскаты грома, долго и обстоятельно справлял малую нужду. Две крысы неторопливо выбрались из чудом уцелевшего шатра и, волоча за собой мокрые розовые хвосты, горделиво протопали в направлении лестницы, ведущей в тамплиерский трюм. Моряки и путники, едва живые после перенесенных испытаний, обессиленные до последней степени, рухнули, кто где стоял. Понше, не полагаясь на все еще продолжавшего молиться капитана, сам назначил вахту и выставил караул. Покосившись на фигуру часового, который маячил на капитанском мостике, Робер, недовольно что-то пробурчав себе под нос, приволок кусок парусины и, жестом пригласив Жака последовать своему примеру, плотно завернувшись в ткань, устроился на корме. Вскоре все, кто был на борту, погрузились в крепкий сон. Жак проснулся оттого, что ощутил на лице горячую потную ладонь. Он раскрыл глаза и увидел перед собой встопорщенные усы. В том, кому они принадлежали, не было ни малейших сомнений. По усам Робера можно было, как по хвосту собаки, точно определять, в каком состоянии души он находится в тот или иной момент, и сейчас их, если так можно выразиться, выражение, по убеждению Жака, не предвещало ничего хорошего. – Тсс… – прошипел Робер и осторожно, чтобы не произвести ни малейшего шума, отпустил руку. Жак осторожно вздохнул, сел и начал всматриваться в темноту. Определенно, пока они спали, на нефе что-то изменилось. Робер бесцеремонно схватил его за подбородок и развернул в сторону палубы. Жак едва сдержал удивленный возглас. Там, в пугающей тишине, метались многочисленные тени. И их силуэты, время от времени мелькающие на фоне звездного неба, ничем не напоминали ни команду, ни пассажиров «Акилы». – Сарацины, – процедил сквозь зубы Робер, – пока все Дрыхли, подплыли, вырезали охрану, а остальных заперли в трюме. Нас с тобой почему-то не заметили. Наверное, приняли за мешки. Ты плавать умеешь? – вдруг спросил он Жака. Тот испуганно замотал головой. – Иисус Мария! – всё так же чуть слышно ругнулся Робер. – Значит, спастись бегством не получится. В таком случае – будем сражаться. Ладно, оруженосец, не дрейфь, для меня это семечки. Вот тебе кинжал. Держишь?.. Отлично! – Рыцарь буквально всунул в липкую от страха ладонь виллана тот самый кинжал, которым ночью резал парус, а сам осторожно вытянул из ножен свой меч. – Теперь слушай и запоминай, потому что от этого наша с тобой жизнь зависит. Там, за углом башни, к нам спиной стоит сарацин – похоже, какой-то мелкий начальник. Ты подскочи, ударь его со всей силы в спину ножом, а сам, не дожидаясь, пока он упадет, быстро вернись и снова прикинься ветошью. А я в это время попробую немного пошуметь. Ты готов? – переспросил он Жака, и тот коротко кивнул в ответ. – Ну, с богом, вперед!.. Жак выбрался из-под парусины и медленно, держась в тени, которую отбрасывала кормовая башня, двинулся вдоль нее. И вправду, там стоял человек в шароварах, свободной рубахе, на которую был надет легкий кожаный доспех, и остроконечном шлеме, прикрывающем верхнюю часть головы. Жак рассмотрел за его широкой спиной и бабьими покатыми плечами, как по палубе расхаживают сарацинские солдаты. В руках они сжимали круглые щиты и недлинные, слегка изогнутые сабли. Почти у всех из-за плеч выглядывали зазубренные наконечники метательных дротиков. У мачты стоял высокий воин, единственный среди всех одетый в железо. Отчаянно жестикулируя, он раздавал направо и налево молчаливые команды. «Этот у них, похоже, главный», – подумал Жак. В спину ему ударил крошечный камешек – это Робер напоминал ему о своем присутствии. Жак вздрогнул, осторожно приблизился к сарацину, который при этом даже ухом не повел, и, размахнувшись, изо всех сил всадил ему кинжал прямо в жирный загривок. Сарацин засипел, словно годовалый хряк. Жак, помня наставления Робера, выдернул нож, развернулся и бросился наутек, чуть не столкнувшись по дороге с достославным рыцарем. Оказалось, что, пока он готовился резать зазевавшегося сарацина, де Мерлан успел достать из мешка свой чуть было не проигранный по дороге доспех, облачиться в него, а на голову нахлобучить шлем с полумаской и наносником. Словно камень, выпущенный из пращи, он чуть не со свистом пролетел мимо виллана и молча ринулся в бой. Сарацины были уверены, что все, способные держать оружие, заперты в трюме и кормовой башне, поэтому появление неистового франка оказалось для них полной неожиданностью. Робер, продолжая хранить молчание, устремился в толпу. К тому времени, когда враги только начали понимать, что происходит, трое из них уже валялись на палубе, истекая кровью. Сарацины наконец опомнились. Над захваченным нефом взметнулась гортанная речь. Перекрывая гомон своих солдат, предводитель отдал им несколько резких команд. Захватчики отскочили к борту, выстроились в шеренгу и, ощетинившись саблями, начали медленно, шаг за шагом, окружать Робера. Рыцарь, прикрываясь щитом одного из убитых, встал, прислонившись к мачте. – Пейзанин! – закричал он, не отрывая взгляда от противника. – Как только эти бараны вспомнят про свои дротики – мне крышка! Так что, пока они мной занимаются, давай лети на нос, освобождай тамплиеров! Словно в ответ на его слова в воздухе просвистели два дротика – один с хрустом вошел в мачту почти над самой головой рыцаря, второй он принял на щит. Для того чтобы вихрем домчаться до носа, выдернуть брус, которым был заблокирован люк, и рвануть на себя тяжелую, непослушную створку, Жаку хватило нескольких мгновений. Но эти мгновения растянулись для него на целую вечность. Виллан, не выпуская из рук кинжал, бежал вдоль борта, наблюдая краем глаза за тем, как сарацины медленно поднимают свои сабли и, раскрывая рты в беззвучном крике, со всех сторон бросаются на Робера. К счастью, братья-храмовники быстро успели прийти в себя и были готовы дорого продать свою жизнь. Они ждали у запертого люка и, как только створка пошла вверх, гурьбой с диким ревом вылетели наружу. Спрятавшись за башней, Жак наблюдал за тем, как десяток закованных в добротное боевое железо рыцарей и сержантов, не обращая внимания на удары сабель и тычки дротиков, принялись работать мечами, словно ветряные мельницы. Крики сарацин сразу же перешли в испуганный вой, к которому то и дело примешивались предсмертные хрипы. По палубе потекла черная кровь. Казалось, что еще немного, и франки одержат победу, но вдруг с левого, обращенного к берегу борта почти по всей его длине застучали, цепляясь, железные кошки, и над фальшбортом начали появляться один за другим шишастые шлемы. На борт «Акилы» хлынула орава сарацин. Вопли мусульман, боевые кличи тамплиеров, стоны раненых, звон оружия смешались в один, ужасный и в то же время возбуждающий звук. Началось сражение. Вслед за первой живой волной на борт перекатилась вторая, затем третья, и вскоре палуба, почерневшая от врагов, стала напоминать встревоженный муравейник. Но тамплиеры сомкнули строй, и после нескольких неудачных атак воющая толпа, оставив несколько недвижных тел, откатилась к кормовой башне. Франки собрались на носу. Теперь к Роберу и тамплиерам присоединились обитатели верхней палубы, которые прятались от бури в носовом трюме, – два светских рыцаря и несколько бургеров, среди которых обнаружился и сицилиец. Все они, не имея собственного оружия, завладели тем, что валялось на палубе, и теперь стояли, воинственно сжимая в руках кривые сарацинские сабли и круглые щиты. Тамплиеров возглавлял высокий широкоплечий брат-рыцарь. – Спасибо, сир! – произнес тамплиер, обращаясь к Роберу. – Если бы не ты, придушили бы нас, как крыс. – Пустое, – ответил тот, тяжело дыша, словно молотобоец после ковки. – Вот его благодарите, – де Мерлан кивнул в сторону Жака, – это он вас выпустил. Тем временем налетчики завершили перегруппировку. Понукаемые командами своих главарей, они создали подобие боевого порядка, и сразу же, словно проверяя защитников на прочность, на нос полетел десяток дротиков. Опытных воинов не удалось застать врасплох – кто отклонился, кто подставил щит, но без потерь, увы, не обошлось – на палубу опустился со стоном один из бургеров – длинное древко торчало у него из плеча. Братья немедленно перестроились и заняли оборону. Сами они находились в центре, а с флангов расположились светские рыцари, каждый из которых поставил за спиной трех или четырех бургеров. Робер махнул Жаку рукой, чтобы тот занял позицию у него за спиной, и присоединился к предводителю тамплиеров, который стоял во втором ряду. – Кто это такие? – спросил Робер у тамплиера. – Сельджуки Румского султаната, – ответил тот. – Этот залив, похоже, находится неподалеку от их селения, вот они и решили, пользуясь случаем, немного пограбить. Подплыли незаметно, вырезали караул… – Ничего себе деревенька, – присвистнул Робер. – Да их тут сотни полторы. И не какие-нибудь селяне с вилами или рыбаки, а опытные солдаты. – Что делать будем, рыцарь? – спросил тамплиер, косясь на медленно приближающуюся стену круглых щитов. – Если так и дальше пойдет, то будем умирать, – спокойно, словно речь шла о том, кому достанется победа на рыцарском турнире, ответил ему Робер. – Только что-то сегодня не хочется. Есть у меня план… – Ну, если есть план – то командуй. – Почуяв опытного воина, тамплиер, не чинясь, передал ему бразды правления, а сам при этом, раздвинув своих братьев, занял место в общем строю. Робер ни с того ни с сего вдруг сделал пару шагов в сторону и назад, глянул сначала на сарацин, затем на висящую над самой линией горизонта луну, а после этого на кормовую башню. Затем он приложил ладонь ко рту и оглушительно заорал: – Эй, морячки, вы там живы? – Все в порядке, сир рыцарь! – донесся из-за сарацинских спин голос мэтра Понше. – Заперлись и держим оборону! – Хорошо! – проорал в ответ Робер. Сарацины, услышав голос за спиной, прекратили движение и завертели головами. – Сидите там, на рожон не лезьте, в бойницы головы не засовывайте, а ежели морда какая и полезет, тыкайте чем-нибудь острым. И вот что еще: у вас копье или пика есть? – Найдется, сир! – Голос Понше звучал намного увереннее. – Привяжи к ней факел, высунь с верхнего яруса и подсвети! – Понял, сейчас сделаем! – Теперь голос помощника капитана, получившего четкие и понятные указания, звенел в боевом азарте. Спустя небольшой промежуток времени на кормовой башне вспыхнул яркий смоляной факел. Он осветил нижнюю палубу, кишащую врагами. Сарацины завыли и стали метать дротики, чтобы сбить свет, который, с одной стороны, делал их легкой мишенью, а с другой – укрывал в темноте защитников. Но факел висел высоко, и достать его не удавалось. – Святой Иисус! – раздался восхищенный голос кого-то из тамплиеров. – Времени не терять! – заорал Робер и полез вперед. – Наносим удар по центру, разбиваем их строй. Ты и ты, – он ткнул пальцем в Жака и сицилийца, – откроете кормовой люк. А пока оттуда не выберутся арбалетчики, всем держать оборону и без моей команды не отходить ни на шаг! Рыцари и сержанты, выставив щиты, сомкнули строй и плечом к плечу устремились в сторону еще ничего не понимающих сарацин. Удар франков был страшен. Рыцари, подпирая друг друга, вклинились в толпу, смяли и разрушили их ряды, да так, что те посыпались в стороны, не держась на ногах, словно в палубу «Акилы» ударил камень огромной катапульты. Участок палубы, на которой находился люк, ведущий в трюм, был освобожден. Жак и сицилиец, не сговариваясь, ринулись к нему, сняли засов и с двух сторон растворили дверцы. Робер, увидев, что люк свободен, оставил схватку, подскочил к проему и что было силы прокричал: – Арбалетчики! Быстро наверх! И дуры свои не забудьте прихватить. Будет для них работа. – Затем, дождавшись пока все десять тосканцев, сжимающих в руках свое оружие, поднимутся наверх, скомандовал: – Эй, там, внизу! Все, кто может держать оружие, поднимайтесь и сражайтесь. Иначе перережут, как гусей! А вы, – снова обернулся он к арбалетчикам, – бегом на носовую башню! Там найдете полный боезапас. Занимайте верхнюю площадку и готовьтесь к стрельбе, солнце вот-вот появится. Мы будем держаться, пока не начнете… Только теперь стало понятно, чего добивался де Мерлан этим на первый взгляд бессмысленным маневром. Но похоже, что об этом догадались и враги. Не успел последний доброволец покинуть трюм, как сарацины с воем налетели на франков. В дрожащем свете позабытого всеми факела началось настоящее побоище. Предводитель тамплиеров отбросил щит и в одиночку бился с несколькими сарацинами. Клинок в его руке метался серебристой молнией, а трупы у ног безмолвно подтверждали, что эта молния намного опаснее той, что ударяет с небес… Недалеко от могучего тамплиера бился Робер. И куда делась его кряжистая осанка и неповоротливость? Вдобавок к мечу он разжился еще и дротиком и работал ими с быстротой и проворством норманнского берксерка. В том, что он мастерски владел не только рубящим, но и колющим оружием, уже успели убедиться шестеро или семеро убитых наповал пиратов. Дождавшись, когда арбалетчики успешно достигнут башни и скроются внутри, Робер подал команду: – Отходим, сражаясь! Рыцари, строем перекрывайте палубу, остальные нападайте с тылу, не давайте им собраться! Выполняя команду, тамплиеры стали медленно отступать к основанию башни. Многие были ранены, но основные силы до сих пор не понесли ощутимых потерь. Жак, исполняя команду Робера, кинулся с кинжалом на ближайшего к нему сельджука. Тот, раненный в бок, завизжал и завертелся на месте волчком. Две черные крысы, почти незаметные в темноте, дружно пискнули, рванули в толпу сражающихся и одновременно с двух сторон вцепились зубами в икру одного из сарацин. Тот заверещал от боли, не удержался на ногах и покатился по палубе. Послушник-бенедиктинец вытянул из-за пояса четки, подергал их в стороны, словно проверяя на прочность, сноровисто накинул их на шею пробегающему мимо сарацину и, навалившись на него всем корпусом, стал душить, шепча при этом: «Отче наш…» Сарацин захрипел, засучил ногами и вскоре затих. Из люка показались рыжие вихры, оттуда выглянул Рыцарь Надежды, быстро огляделся по сторонам и немедленно скрылся. Сицилиец держался молодцом. Завладев саблей, он схватился сразу с двумя противниками. Но, похоже, длинным клинком он владел намного хуже, чем кинжалом. Турки прижали его к мачте, и один – тот, что повыше и поувертистее, – уж было занес кривое лезвие, чтобы нанести смертельный удар, как вдруг словно из-под земли перед ними появился Робер. Удерживая рукоятку меча двумя руками, он два раза подряд нанес свой излюбленный удар. Тела сельджуков неподвижно застыли. Этого нельзя было сказать о головах, которые упали вниз и, громыхая свалившимися шлемами, покатились в разные стороны. Сицилиец склонился в благодарном поклоне, и они вместе с Робером снова ринулись в гущу схватки. Бой продолжался. Но многократное численное преимущество врага и усталость понемногу начали сказываться на защитниках. Сарацины, завидев, что противник начинает сдавать позиции, завыли и начали напирать сильнее. Перелом наступил, когда дротик, пущенный опытной и сильной рукой, попал предводителю тамплиеров точно в шею. Борода доблестного рыцаря окрасилась кровью, и он, издав предсмертный стон, переходящий в хрип и бульканье, обрушился на палубу. Франки дрогнули. – Держаться! – закричал Робер. – До рассвета еще чуть-чуть! Эй, вы там, наверху! Готовы к бою? – Готовы! – В ответ де Мерлану раздался рев десяти луженых тосканских глоток, и с боевой площадки донесся приятный для слуха любого воина скрип рычагов и гудение одновременно натягиваемых тетив. Не успели склоны восточных холмов окраситься розовым светом, как над головами обороняющихся прожужжали тяжелые арбалетные болты. По толпе сарацин словно прошлись косой – ни одна из тяжелых железных стрел не прошла мимо цели. Сельджуки в панике заметались по палубе, спотыкаясь о бесчисленные тела. После второго залпа не осталось ни малейших сомнений, кому на сей раз досталась победа. – Не стреляйте по палубе, тут мы и сами управимся! – крикнул арбалетчикам Робер. – Бейте тех, кто на воде. Убедившись, что тосканцы поняли, чего от них хотят, рыцари кинулись в атаку. Сарацины, визжа от страха, начали прыгать за борт, немедля попадая под обстрел. Сражение подошло к концу. Солнечный диск выглянул из-за горизонта и осветил оставшихся на палубе пиратов. Два десятка человек, а среди них и предводитель, побросав на палубу щиты и сабли, сбились в кучу, и все как один стояли, втянув головы в плечи, словно ожидали, когда неистовые франки начнут их отрубать. Ведь сегодня им неоднократно пришлось убедиться, что рассказы о том, что назарейский рыцарь одним ударом меча сносит голову верблюду, – это совсем не выдумка любителей рассказывать сказки. Когда арбалетчики наконец завершили свою работу, то сквозь прозрачную зеленоватую воду стало видно, что морское дно вокруг нефа черно от тел. Ни один из напавших на «Акилу» так и не смог добраться до берега. Из кормовой башни высыпали оставшиеся в живых моряки, и Понше кинулся на шею де Мерлану. – Спаситель! – выдохнул он, роняя на окровавленные доски невольную слезу. – Если бы не вы, монсир, быть бы нам всем уже сегодня на невольничьем рынке. Даже не знаю, чем вас отблагодарить! – Это не беда, Понше! – успокоил Робер достопочтенного мэтра. – Я все отлично понимаю: ты пока растерян и не можешь собраться с мыслями. Но ежели вы с капитаном и до захода солнца не сможете определиться с размерами благодарности, то я вам, так и быть, помогу… Де Мерлан вместе с тамплиерами учинил пленным сарацинам допрос, и им удалось, хоть и приблизительно, восстановить ход событий. Оказывается, «Акила» укрылся от шторма в бухте, расположенной неподалеку от пограничного городка Мекри, принадлежащего сельджукам, где размещался довольно крупный гарнизон. Воины местного халка,[14] высмотрев «Акилу», дождались предрассветного часа и, подобравшись с подлунной стороны на струге, точным выстрелом из лука сняли то ли задремавшего, то ли просто зазевавшегося наблюдателя, который нес вахту на верхушке мачты. Затем они тихо поднялись на борт, заперли трюмы и вырезали всех, кого застали на палубе. Но именно в этот самый момент в их планы вмешались доблестный арденнский рыцарь и виллан из Верхней Бургундии. Один из уцелевших братьев-рыцарей неплохо владел тюркским наречием. Он вместе с Турстаном допрашивал пленных сарацин. Выяснилось, что один из них является местным эмиром. Его отвели в сторону и развязали. Тамплиер задавал вопросы, сарацин визгливо отвечал. После очередной реплики тамплиера сарацин разразился длинной тирадой, которую тамплиер бесцеремонно оборвал двумя тяжелыми зуботычинами. Сарацин глухо заворчал, словно побитый пес. – Что он там говорит? – поинтересовался Робер. – Этот сын шелудивой ослицы, – перейдя снова «а франкский язык, тамплиер сохранил характерную для неверных цветистость речи, – попробовал заявить, что мы зашли в его воды, и поэтому корабль и все, что на нем есть, является его добычей. Я объяснил ему, что добычей может считаться только корабль, потерпевший кораблекрушение и выброшенный на берег. На что он дерзко ответил, что любой корабль в этих водах должен платить ему дань, а так как мы платить ему все равно бы не стали, то он решил отобрать свое силой. – А ну спроси его, брат: и как, получилось? – ехидно поинтересовался Робер. Тамплиер перевел. Эмир снова разразился длинной речью, где постоянно повторялись слова «гяур» и «шайтан», так что тамплиеру, чтобы ускорить ответ, пришлось отвесить сарацину добрый рыцарский подзатыльник. – Ругается, что ты, монсир, дьяволу душу продал, – подытожил сказанное добровольный толмач, – говорит, что если бы не это, то нам бы их нипочем не одолеть. А еще требует, чтобы послали гонца в его городок, Мекри, что он двоюродный племянник самого султана и что за него дадут большой выкуп. – Вот это уже другой разговор! Выкуп – дело всегда приятное, – оживился Робер. Когда пленные растащили груду тел, удалось подсчитать и потери. Выяснилось, что убиты семь матросов, савояр Гуго, три бургера, светский рыцарь и предводитель тамплиеров. Их противникам повезло гораздо меньше. Если не брать в расчет утонувших, которых трудно было разглядеть в воде, покрасневшей от крови, то на палубе лежали ровным счетом пятьдесят три сарацина. Жизнь на нефе налаживалась. Все, кто принимал участие в бою, отдыхали и перевязывали раны, матросы и путники, во время стычки, по мнению Робера, «отдыхавшие» в трюме, стягивали трупы сарацин на корму, а послушник-бенедиктинец отпевал убитых христиан. Наблюдая за тем, как споро и ухватисто вяжут пленников тамплиерские сержанты, Робер пробурчал, обращаясь к Жаку: «Сразу видно, парни много в жизни воевали! Ишь как ловко живые трофеи окучивают! Примерно так же лихо они и мои маноры в Ретеле отхватили». Первым в ряду убитых лежал магистр, укрытый под подбородок белым тамплиерским плащом, под которым угадывались контуры меча. Военный совет, составленный из тамплиера по имени Гийом, Робера, капитана Турстана и десятника тосканцев, постановил отправить в Мекри на лодке двух пленных солдат с посланием, которое эмир, немедля получивший статус «ценного пленника», набросал на пергаменте, любезно предоставленном по такому случаю мэтром Понше. Ожидая возвращения парламентеров, пленные под охраной арбалетчиков наводили на нефе порядок. Матросы как могли починили парус, вытянули из специального паза, проложенного посредине палубы, запасное кормило и установили его на место сломанного. Вскоре палуба, оттертая от крови пемзой, сияла белизной, а об утренней схватке напоминала только гора сваленных на корме трупов, несколько десятков челноков, взятых на кукан для буксировки, да море, бурлящее вокруг нефа, словно чечевичная похлебка. Казалось, что все рыбы Средиземного моря, прослышав об угощении, собрались сюда на пир. Незадолго до заката челнок вернулся обратно. Вместе с ним к «Акиле» подошла рыбацкая фелука, из которой поднялся на борт осанистый пожилой мусульманин в большой зеленой чалме. Это был местный старшина – раис. Представился он как Ходжа Мустафа. Мустафа посмотрел на убитых сарацин, горестно покачал головой, а затем выглянул за борт. Глаза раиса округлились в непритворном ужасе. Он поднял руки к лицу, совершил несколько движений, словно умывался воздухом, и произнес длинную напевную молитву. Закончив аллахоугодное дело, раис наконец обратил взор к молодому эмиру и выдал в его сторону гневную тираду. Не нужно было знать тюркский язык, чтобы понять, о чем идет речь: «Говорил же я тебе, великовозрастному балбесу, что франков голыми руками не возьмешь. Так нет, увидел большой корабль, и жадность ослепила. Теперь вот потерял весь отряд, да неизвестно еще, сколько эти многобожники за тебя потребуют! И вообще, что мы скажем султану?» Эмир пытался оправдываться, но делал это без огонька, скорее для сохранения лица. Тяжело вздохнув и махнув безнадежно рукой – мол, и что ему можно в башку втемяшить? – раис через тамплиера Гийома выяснил, «кто тут главный», и приступил к переговорам. На палубе появился только что пришедший в себя Тур-стан. Выяснив, что речь идет о выкупе пленников, марсельский мореплаватель вознес благодарственную молитву, уселся на пустой бочонок и начал торговаться. Вскоре голоса Турстана, Мустафы и Гийома полностью перекрыли царящий на палубе галдеж. – Последний раз я наблюдал подобное на ярмарке в Лионе, – сказал Жак Роберу. – Иудей из Кельна торговал мавританскому купцу из Толедо партию английского сукна от заутрени до заката солнца. Тогда весь город сбежался послушать. Раис Мустафа, зажатый в клещи Турстаном и тамплиером, держался молодцом. Он то и дело возводил очи горе, цокал языком, отрицательно мотал головой и несколько раз начинал загибать пальцы, при этом кивая то на кучу трупов, сваленных на корме, то за борт. Всякий раз после этого Турстан и Гийом немедленно начинали кричать, показывая пальцами: капитан – на убитых матросов, а тамплиер – на своего командора. – Ущербу нанесли на десять тысяч! – брызгал слюной седой как лунь марселец. – И вообще эти земли еще пятнадцать лет назад пожалованы ордену Храма императором Балдуином Константинопольским, – вторил ему Гийом. – Так что вы должны платить виру, как за бунт против законных господ! Ходжа Мустафа оправдывался, огрызался, приводил какие-то свои доводы, вспоминал Аллаха, Магомета и Коран. При этом он то и дело подходил к пленному эмиру и, изображая на лице полнейшее презрение, дергал того за рукав, словно показывая, что вот, мол, за этого несчастного и полушку вымогать большой грех. Эмир в торге не участвовал, полностью положившись в этом непростом деле на умудренного жизнью раиса. Он стоял, опустив глаза в палубу, и изредка бросал на франков полные ненависти взгляды. Наблюдающим за торгами казалось, что стороны никогда не достигнут согласия. Но вскоре, неожиданно для всех, Гийом обернулся, отер со лба крупные капли пота и произнес: – Вроде договорились. Тысяча золотых на выкуп и возмещение ущерба, а восьмерых пленных мы забираем в рабство. – И пусть увозят своих убитых, – добавил Робер. – Они нам тут ни к чему. Мустафа выслушал перевод, благодарно кивнул и отдал длинную команду. Из барки выскочили четверо гребцов и приступили к работе. Вскоре цепочка челноков с печальным грузом, влекомая баркой, скрылась за ближайшей скалой. Ночь прошла без происшествий, а наутро раис лично доставил на борт десять шелковых мешочков, в каждом из которых было по сто динаров, или, как выразился тамплиер Гийом, «сарацинских безантов». После тщательного пересчета эмир, запертый на ночь в одной из кают, был передан с рук на руки своему вызволителю. Почувствовав себя на свободе, сарацин развернулся в сторону Робера и крикнул ему что-то угрожающее, мол: «Ну ничего, мы еще встретимся на узкой дорожке!» Но достопочтенный Ходжа, опасаясь неприятностей, оборвал его речь, толкнув горячего сельджука в спину по направлению к своей барке. Жаку показалось, что, если бы рядом не было лишних глаз, он бы с огромной радостью отвесил родственничку светлейшего султана полноценный отеческий подзатыльник. После того как сарацины скрылись за мысом, Турстан дал команду к отплытию. Неф покинул залив и, больше не рискуя приближаться к Атталийскому побережью, взял курс в направлении Кипра. Убедившись, что «Акиле» больше не угрожают ни морская стихия, ни враги, самоназначенный корабельный совет, в который вошли Турстан, десятник тосканцев, тамплиер Гийом и Робер, приступил к честному дележу. Сразу же после начала совещания выяснилось, что представления о «честном дележе» у всех договаривающихся сторон были диаметрально противоположны. – Предлагаю так! – открыл совет мэтр Турстан. – Восемьсот динаров и всех рабов забираем мы как представители судовладельца. Ведь, пребывая на борту «Акилы», вы находитесь на земле Марселлоса… – Ишь чего захотел, старый хрыч! – немедленно взвился Гийом. – Да ты, «представитель судовладельца», который, кстати, обязан обеспечивать нашу безопасность до самой Акры, уже сегодня утром стоял бы в колодках на невольничьем рынке в Конии, не будь нас, тамплиеров и этого храброго арденнца. А твои яйца, отхваченные сарацинским лекарем, давно доедали бы собаки! – Что-то я не совсем понял! – вмешался в разговор десятник тосканцев. – Тут, я смотрю, про наши арбалеты уже все подзабыли? Так мы вам обоим быстро напомним, кто сарацин перестрелял… Робер, Турстан, Гийом и старшина заговорили одновременно, и на капитанском мостике началась перебранка, по сравнению с которой торговля между Турстаном и Мустафой казалась возней двух карапузов, не поделивших игрушку. – Во имя Отца, Сына и Святого Духа… – прерывая спор, уже почти перешедший в потасовку, раздался гнусавый голос. На башню забрались послушник-бенедиктинец, Рыцарь Надежды и жонглер Рембо. – По поручению всех достойных пилигримов, – продолжил послушник, – посланы мы сюда, дабы от лица остальных потребовать и свою долю полученного от безбожников золота. В подтверждение этих слов на палубе недовольно загудела большая толпа. Участники совета сперва замолчали, оторопев от подобной наглости, но быстро перевели дух и, немедля позабыв о своих разногласиях, дружно накинулись на вновь прибывших. Две крысы, никем не замеченные, выбрались на палубу, задрали мордочки вверх, послушали крики, доносящиеся с мостика, недовольно запищали, словно возмущаясь, что при разделе добычи совсем забыли о них, и вразвалку двинулись к кладовой, где хранился съестной припас тамплиеров – сухари и солонина. После выматывающего торга, который с перерывами на сон и еду длился до самого Лимассола, между высокими договаривающимися сторонами было наконец-то достигнуто соглашение. Тамплиерам, команде нефа, Роберу с Жаком, тосканцам и «всей остальной братии» досталось по двести динаров. Из восьмерых пленников четверых выторговал в пользу своей гильдии Турстан, а остальных забрали тамплиеры. Довольный донельзя, Робер отсыпал Жаку половину добычи и, наблюдая за тем, как получают по двадцать монет умиротворенные тосканцы да гудят обделенные путники, двинулся по направлению к своему шатру. Но не прошел он и половину пути, как дорогу ему преградил послушник. – Монсир! – обратился он к де Мерлану. – Вас и вашего спутника просит спуститься в трюм один умирающий. Не откажите тому, кто должен вскоре предстать перед Всевышним, в этой просьбе! Жак и Робер спустились в носовой трюм, где был организован лазарет. Там, прислонившись к стене, сидел сицилиец, в боку у которого торчал арбалетный болт. – Это он у вас здесь второй день со стрелой в боку лежит? – воскликнул Робер, обращаясь к послушнику. – Вы что, с ума все посходили? Но возмущение рыцаря пропало втуне. Бенедиктинец, который, как и все остальные обитатели нефа, был хорошо осведомлен о крутом нраве арденнского рыцаря, предусмотрительно испарился. – Не вини его… Это я сам… – раздался слабый дрожащий голос. Сицилиец, белый как полотно, полулежал, опираясь о стену. Взгляд его потерял прежнее мышиное выражение, и теперь он напоминал затравленного собаками барсука. – После стычки я пролежал без памяти до вечера. Думали, что убит. Хотели хоронить… Потащили… Я застонал. Стрелу вынуть не разрешил… Она в печени. Сразу умру. Этот странный человек говорил с сильным италийским акцентом, а в конце своего короткого монолога и вовсе начал сбиваться на родную речь, но Робер, легко обучавшийся чужим языкам, уже начал его понимать. – Зачем ты убил матроса и хотел нас убить? – наклонившись к самому лицу умирающего, спросил де Мерлан. – Мне приказали. Прости, – прохрипел в ответ сицилиец. – У меня хозяйка, она говорит мне, что делать, – я делаю. Я бы тебя не звал сейчас, но ты мне спас жизнь. Не твоя вина, что эти тупые тосканцы у меня ее все же отобрали. Спрашивай, что хочешь знать… – Кто твоя хозяйка? – Глаза Робера горели, а усы возбужденно топорщились. – Она из ближайшего окружения самого императора Фридриха. Выполняет его личные тайные поручения. Зовут Витториа. Вдова какого-то германского маркграфа, дочь барона из русских земель. Очень опасна. И я еще вам скажу, – раненый с трудом поднял руку и указал на Жака, – вот он ей по сердцу пришелся. Я знаю ее давно. Так, как она смотрела, когда говорила о нем, и описывала его приметы, женщины смотрят только на мужчин, которым готовы подарить свое сердце. Последние слова сицилиец произнес по-французски. Жак очумело посмотрел на приятеля и густо покраснел. – Кого убили ее слуги? – стиснув зубы, спросил влюбленный Робер. – Это был папский посланник. Ехал из Реймса в Палермо. У него было письмо. Письмо забрали. И еще должен быть пароль. Его не нашли. – Кому он должен был его предъявить? – Не знаю. Встреча назначена в Акре – так мне сказали. Слушайте… Если вдруг он успел вам что-то передать перед смертью – что бы это ни было, пока не поздно, выбросьте в море. На Корфу я успел описать вас магистру… Внезапно сицилиец побледнел и закатил глаза. Продолжительная беседа отняла у него остатки сил. Он захрипел, выдавил из себя еще одну гортанную фразу и откинул голову набок. Не было ни малейших сомнений, что несчастный испустил дух. – Это те же слова, что произнес перед смертью человек из Реймса, – прошептал Жак. – Что он сказал? – Я не разбираю это наречие, – ответил Робер, снимая пальцы с шеи сицилийца. – Умер, бедняга! Выходит, зря я его спасал… – Не зря, – парировал Жак, снова покраснел, но быстро опомнился и добавил: – Теперь мы, во всяком случае, знаем, кто наш враг и кого нам бояться в Акре. – Бояться теперь нам нужно собственной тени, – рассудительно ответил рыцарь. – Попасть во враги к Фридриху Гогенштауфену – это все равно что оказаться в клетке с голодными львами. На палубе их ждал тамплиер Гийом. – Слушай, монсир! – обратился он к Роберу. – Мы тут с братьями собирали походный капитул и решили в благодарность за спасение передать тебе коня нашего командора. У тебя ведь своего коня-то нет, да и денег вроде тоже. А маршалу мы так и скажем, что могли лишиться всего – и лошадей, и голов, – если бы не ты. Спустишься к конюхам в трюм, спросишь, где тут Ветер. Они покажут. Придем в Акру – сразу и заберешь. Де Мерлан коротко, по-военному кивнул и, преисполненный благодарности, хлопнул тамплиера по плечу. – Я-то думал, что храмовники только маноры отсуживать горазды, – ответил он брату-рыцарю. – А теперь вижу, что вы настоящие солдаты. Спасибо тебе, Гийом! – Не нам, Господи, не нам, а только для прославления имени твоего! – ответил Гийом тамплиерским девизом. – Попадете с другом в Атлит, заезжайте в Шате-Пелерин – это наш замок. Там стоит мой эскадрон. – Уж лучше вы к нам… – недовольно пробурчал в ответ Робер и отправился знакомиться со своим новым боевым товарищем. Акра появилась перед глазами неожиданно – словно вынырнула из волн. Вскоре желтое пятно на горизонте стало расти, распадаясь на зубчатые стены и высокие, очень частые башни, за которыми золотились купола многочисленных церквей и дворцов. Словно символизируя окончание пути, огромная цепь со свисающими вниз, будто борода водяного, длинными зелеными водорослями стала медленно опускаться вниз, давая «Акиле» проход в хорошо защищенную гавань. Путники высыпали на палубу и гомонили наперебой, радуясь, что им удалось достичь заветной цели – добраться до Святой Земли целыми и невредимыми. – Ну что, приятель, вот и конец пути? – спросил Жак у де Мерлана, сжимая в руке свой дорожный мешок и рассматривая причал, заполненный пестрой толпой. – Да какой там, к дьяволу, конец, – огрызнулся Робер, не выпуская из рук купленное на нефе седло, – чует мое сердце, что путешествие наше только начинается… |
||
|