Часть V

Солнце било сквозь кроны высоких деревьев. Над поросшими клевером полянами, над зарослями шиповника жужжали пчелы. Солнцеворот уже миновал, и лес был полон таинственной жизни — недавно народились новые полевицы и лесовицы, дочери трав и кустарников, и Ирица сама приходила на одну из полян в ночь их рождения. Став женой человека и даже родив пасмурным осенним утром ребенка, она все же не забыла зимой соткать особый холст и принести в дар своим новым сестрам. Сейчас Ирица ощущала их присутствие повсюду. Незримые для людей земнородные с цветами и травами в распущенных волосах мелькали то в зарослях ольхи, то среди сосен, то на поросшем папоротником склоне.

Ирица спешила, ей некогда было останавливаться, даже чтобы нарвать мелких цветов ирицы и вплести себе в волосы. Берест ушел один на дальний лужок за лесом, на покос, и они договорились, что Ирица принесет ему обед.

Когда Берест вернулся с войны, жена встретила его с новорожденным сыном на руках. Перед родами Ирица ушла в лес, спряталась ото всех, как лесная зверушка, и родила в овраге — легко, как рожают звери.

Лесовица долго рассматривала младенца, сама удивляясь, что, возникшая из лесной травы, смогла дать жизнь этому существу.

Женщин Пристанища многое удивляло в материнстве Ирицы. Когда малыш болел, она уносила его в заброшенный сад или в лес и возвращалась с ним, уже выздоровевшим. Ирица исцеляла ребенка волшебством трав и деревьев. Но еще больше удивились бы молодые подруги, видя, как Ирица в лесу или в саду кладет спящего младенца на развилку яблони, груши или вишни, и всякий раз ребенок часами спит там спокойно, точно в люльке. Ирица не умела убаюкивать сына колыбельной. Но она всегда чувствовала, что нужно ребенку и что его беспокоит, поэтому он у нее почти никогда не кричал.

Вот и залитый полуденным солнцем, больше чем наполовину скошенный луг. Чем ближе к покосу, тем сильнее Ирица чувствовала, что Берест ждет ее. Он косил, не делая передышки, пока не придет жена, лишь иной раз бросал взгляд в сторону леса. Ирица вспомнила прежние дни и «исчезла» — слилась с зарослями, чтобы он ее не увидел. А потом показалась Бересту на границе леса и луга, неожиданно, как будто появилась из ничего — несмотря на материнство, все такая же маленькая и хрупкая, как в первый день их встречи, с распущенными льняными волосами, в простом холщовом платье без украшений.

Берест засмеялся, бросил косу и пошел к ней, раскинув руки. Ирица кинулась ему навстречу, встав на цыпочки, крепко обняла мужа одной рукой — в другой был узелок со снедью. Они сели на траву. Ирица положила узел и улыбнулась, глядя на Береста:

— И как это ты меня узнал? В лесу видимо-невидимо других лесовиц!

— А имя есть только у тебя, — сказал Берест, крепко прижав ее к груди и уже прикасаясь к губам губами.

Они целовались, окруженные звоном кузнечиков. Ирица отстранилась первой, принялась развязывать узел, доставая крынку молока, хлеб и творог.

— Ешь, — говорила она, передавая хлеб мужу.

— Угу, — серьезно отвечал Берест и вдруг усмехнулся.

Ирица улыбнулась снова. Все страшное позади, думалось Ирице. Разлука, зима, холод, война, тревоги — все, все позади. Ярко-синее, необычайно высокое небо над лугом, запах клевера, мелькание шмелей, мотыльков и стрекоз… Берест отпил молока из крынки и поставил ее на землю.

— Ирица, подожди меня: я быстро скошу, и вместе домой пойдем.

— Подожду, — пообещала она. — Пойду в лес, наберу малины. Я сегодня шла полем — видела полевиц. Урожай будет даже лучше, чем в прежние годы. Они уже сплели себе венки из васильков.

— Сплели венки — а сама королева белок до сих пор без венца! — поддразнил ее Берест и, оглядевшись, стал срывать белые и желтые цветы. — Сейчас я сплету.

— И вот этот… и вот этот еще, — показывала Ирица.

Своими тонкими пальцами она помогла Бересту сплести вместе стебли. Берест перевязал венок вьюнком.

— Ну, вот тебе и корона.

Ирица надела «венец» из полевых цветов и вопросительно глянула на Береста:

— Здесь нет ручья, чтобы смотреться в него…

— А то ты сама не знаешь, как хороша, — ответил Берест, любуясь женой так искренне, что она увидела свое отражение в его глазах.

— Я сделаю тебе венок из листьев вяза, — обещала она. — И вплету в них цветы ирицы.

— Это значит: ты моя, а я — твой, — тихо сказал Берест.

Ирица подошла к краю поляны и сорвала ветку со старого вяза.

Пока Берест допил молоко, Ирица успела закончить венок и обеими руками возложила ему на склоненную голову. Берест выпрямился. Густые листья венка закачались вокруг его головы, а между ними, как звезды, блестели маленькие белые цветки.

Только вернувшись из военного похода, Берест узнал, что у них с Ирицей появился сын с лесным именем Явор. Ирица взяла сына на руки, а Берест приблизил лицо, чтобы его рассмотреть. Обыкновенный мальчик, только треугольные ушки покрыты пушком, как у котенка.

Явор стал быстро расти. В два месяца с небольшим он тянул на полугодовалого и уже сидел, в четыре месяца ползал, а в полгода встал на ноги и пошел. Так быстро растут детеныши зверей. Ирица не удивлялась ничему — зато дивились Илла и молодые матери, которых в Пристанище становилось все больше.

В семь месяцев Явор выглядел как двухлетний малыш, зеленоглазый, с растрепанными волосами цвета пеньки, остроухий, худенький, но шустрый и крепкий — в отца.

Ирица и Илла, делая домашнюю работу, часто сажали своих детей играть вместе. От них не отходил откормленный, ухоженный Зоранов кот. Однажды обе женщины услышали, как Ярина заливается смехом. Друг напротив друга на одеяле перед очагом сидели кот и Явор. У них обоих одинаково ярко мерцали глаза. Ярина показывала пухлой ручонкой то на одного, то на другого, и хохотала:

— Они разговаривают! Глазами!

При этом ни Явор, ни кот даже ухом не вели — кажется, они действительно что-то между собой выясняли.

Когда Ирица выносила Явора в сад или в лес, он чувствовал себя как дома. Деревья питали его жизненной силой — маленький «лесовичок» замирал, обхватив руками ствол своего тезки явора или дуба и ощущал незримую связь со всем, что растет из земли. Явор был непоседой: залезал во все овраги, забирался по колено в лесные лужицы, приманивая стрекоз и лягушек, или ловко карабкался на деревья.

Однако Явор не произнес еще ни одного слова, даже когда уже начал ходить. Ирица понимала его без слов. Но она учила сына говорить по-человечески, как отец.

Сын Береста и Ирицы, Явор был одновременно и сыном Пристанища. Ярина стала его сестрой, черноглазая Илла — второй матерью, а могучий Зоран, чью доброту мальчик чувствовал так же ясно, как тепло деревьев, готов был баловать его наравне с дочкой. Своими для Явора были и Снодрек, и наставник Энкино, и молчаливый Хассем, а веселый Аллес, увидев малыша у Ирицы на руках, кричал ему: «Здорово, дружище!».

Чувство родства с людьми было у Явора таким же сильным, как чувство родства с деревьями и травой. Он сам и его сверстники равно были теперь детьми Пристанища, а не только собственных матерей и отцов. Им предстояло и в будущем, уже взрослыми, сохранять между собой братство.

Жницы работали в поле. Урожай, который сберегли полевицы, в этом году оказался особенно щедрым. Еле-еле хватало рук, чтобы его убрать, даже кормящие матери должны были взяться за серп и перевясло.

Пока Ирица жала, Явор выманил из норы мышь-полевку. Держа зверька в ладонях, он с любопытством рассматривал его. Но мальчику еще не было и года. Ирица до сих пор кормила сына грудью. В полдень она положила серп, взяла ребенка и увела его в ближайший перелесок.

Явор поел и стал бегать от дерева к дереву, залезая на пеньки и развилки сосен. В овражке он наткнулся на ручей. Скатившийся откуда-то сверху обломок разбитого молнией дерева запрудил узкое русло. Явор не видел побережницу — хозяйку ручья, но чувствовал, что ей плохо, когда ее вода не может бежать свободно. Земнородные не обладали даром изменять мир, они только приспосабливались к нему. Побережница горевала, а не догадывалась отодвинуть бревно сама.

Но Явор, наполовину человек, не долго думая влез в ручей, встал на четвереньки и начал изо всех сил стал толкать набухший от влаги обломок ствола в сторону. Ирица незаметно следила за ним из зарослей. Явор казался ей похожим на своего отца: таким же стойким и упорным в борьбе.

Мальчик извозился в мокрой земле, но не сдвинул бревно с места. Он рассердился и взялся еще раз. Глаза Явора замерцали, он, как учила мать, направлял через себя силу леса, силу земли и заглушенного бревном ручья под ногами. Двумя руками Явор схватился за обломок ствола и наконец вывернул его из вязкого ила, отволок в сторону, споткнулся и упал, а освобожденный ручей побежал по прежнему руслу.

Смолкли птицы. Так бывает в лесу лишь в один миг: перед началом ливня. Явор поднял голову. Перед ним стоял злой король из сказок Зорана. От незнакомца исходила холодная убийственная сила. Явору показалось, что из глаз его смотрит мрак. Мальчик замер, не сводя с чужака полного ужаса взгляда.

Из зарослей выбежала Ирица. В несколько прыжков она оказалась между Князем Тьмы и сыном, яростно сверкая глазами. Ирица сразу узнала своего врага.

— Твой детеныш — тоже маг, лесовица?… — тихо произнес Князь. — Это я и предвидел. Твой брак с человеком оказался подобен алхимическому соединению.

— Я не отдам тебе сына! — воскликнула Ирица.

— Твой муж обманул и ранил меня. Но я вернулся из Подземья, чтобы исполнить свои замыслы относительно вас обоих! — в голосе Князя Тьмы прозвучала угроза. — Нет, теперь — вас троих.

— Убирайся отсюда в свое Подземье! — крикнула Ирица.

Явор смотрел во все глаза.

— Таких, как вы — людей, обладающих волшебной силой, — до сих пор не было на свете. Вседержитель не создавал людей такими, какими вы стали! Может быть, вы не нужны ему, потому что вы чужды его замыслу? Почему вы не хотите заручиться моей милостью? Я по-прежнему желаю знать: как сумел Берест вочеловечить лесную тварь? Что должен сделать я, чтобы овладеть рожденными из земли? Передай своему мужу: или я дознаюсь правды, или мне придется уничтожить Пристанище. Я не позволю вам стать родоначальниками нового народа, если ваша сила не будет отдана на службу мне.

Князь Тьмы шагнул к Ирице. Лесовица подхватила на руки Явора, отступила на шаг, слилась с зарослями, ища их защиты, ища укрытия. Прежде чем Князь Тьмы разорвал ее слабую завесу, она бросилась бежать без оглядки, громко зовя:

— Берест! На помощь!

— Он сильнее нас. Он разрушит Пристанище, — Берест задумался. — Но нужно ему не Пристанище, а я. Он хочет знать, как я вочеловечил лесовицу, чтобы потом самому подчинять себе земнородных, — Берест, крепко сжав губы, умолк.

Друзья собрались в покое у Береста, где у стены за занавеской висела колыбель его сына. Ирица покачивала спящего Явора. Здесь была и Иллесия, но не пришел Зоран. Он остался с Яриной: та боялась ночью одна. Был поздний вечер.

— В этом много удивительного, — медленно начал Энкино. — Князь Тьмы пробовал сотворить собственное человечество в Подземье, но сумел создать только демонов. Они служат ему тюремщиками, но не могут жить, как люди, под небом этого мира. А ты, Берест, с помощью нарицания имени и своей любви сделал лесовицу человеческой женщиной! Ваши потомки будут новым народом на этой земле.

— Братец, давай к делу, — не выдержала Иллесия.

— Я стараюсь, сестрица.

Энкино вновь обратился к Бересту:

— Твоя собственная природа тоже обновилась, — продолжал он. — Во всяком случае, ты обладаешь новой силой. Ты первый в Обитаемом мире маг-человек. Но, думается мне, это не предел для человечества. Я не знаю, что ждет после смерти ни такого, как ты, ни твою жену, которая разделила твою участь, ни вашего сына.

Берест сказал:

— Тогда я понимаю, почему Князь Тьмы не хочет меня убивать. Он не знает, буду ли я в посмертии в его руках или уйду иной дорогой. Так пусть возьмет меня одного как выкуп за Пристанище, — Берест наконец сказал это, и ему стало легче.

— С каких пор мы приносим Князю Тьмы человеческие жертвы? — спросил Хассем.

Худой, темный, черноволосый, он всегда мало говорил, и после той беды с диким корнем его глаза навсегда сохранили какой-то потусторонний отблеск.

— Князь Тьмы требует отдать нам человека, и тогда он нас помилует, — в общем молчании тихо договорил Хассем. — Мы в самом деле принесем ему жертву?

— Берест, ведь верно! Хассемова правда, — вставил Снодрек.

— Пристанище не должно приносить в жертву людей, так что не выдумывай чепухи, — добавила Илла. — Зоран тебе то же самое скажет, вот увидишь. Берест, ты не о том думаешь. Думай лучше, что нам делать. Ты же справился с владыкой Подземья однажды. Энкино, ну, что может Князь? Притащит сюда демонов? Спалит нас огнем?

Энкино пожал плечами:

— Он не так уж могуч вне Подземья. А демоны недолго продержатся под открытым небом…

Берест хмурился, молчал.

— Лучше Пристанищу погибнуть, чем уступить Князю Тьмы, откупиться от него человеческой жертвой. Если мы сделаем так, Пристанище впредь станет проклятым местом, — убежденно повторил Хассем.

Его смуглое лицо казалось в эту минуту вырезанным из камня, а черные глаза, с их странным потусторонним отсветом, смотрели пронзительно.

Без стука отворилась дверь. Прихрамывая, в покой вошел Зоран.

— Ярина спит. Сказку хотела. Пришлось рассказывать ей, как богатырь на мосту через огненную реку одолел змея, — сказал он Иллесии и сел со всеми за стол.

В окрестных садах поспели яблоки и груши, не обобрать, а подростки притаскивали из леса огромные корзины грибов и ягод. В благодарность за лесные запасы они не забывали оставлять на полянах ленты и угощения для лесовиц, как их научила Ирица. Дети Пристанища знали многое про лесовиц, полевиц, побережниц, живущих у реки, и других земнородных. Кое-кто хвастался, что будто бы даже их видел.

Иллесия и Ирица в саду нарезали для варенья груши, усадив своих детей под деревом. Ярина с Явором, наклонившись голова к голове, перегоняли друг к другу веточкой какого-то жука. Впрочем, Явор, похоже, обходился без веточки — жук у него сам бежал туда, куда хотелось «лесовичку».

Илла вспомнила, как вынашивала Ярину. Как ругалась и отчаивалась, прогоняла от себя бедного, верного Зорана! И какая холодная, длинная, тяжелая стояла в ту пору зима… Илла оставила нож в лохани с грушами, подошла к детям и села на траву рядом с Яриной. Девочка, смеясь, полезла к ней на руки. Илла вздохнула, прижав дочку к себе. Ярина не знала, что Зоран ей не отец.

Вечером, когда Зоран пришел с поля, Илла хлопотала вокруг него так старательно и с таким многозначительным видом, что он стал посматривать на нее с удивлением.

— Зоран, мой Зоран… У нас с тобой снова будет ребенок, — Илла бросила взгляд за занавеску, где спала Ярина. — Я так счастлива! А ты? — и наклонилась, вглядываясь в его лицо.

Зоран любовался ей, радуясь, как от нее пахнет грушевым варением. При этих словах он зажмурился. На миг ему почудилось, что, если он откроет глаза, все растает, и он окажется один где-нибудь на туманной дороге. Иллесия обеими руками прижала его голову к своей груди и сказала, как говорила ему всегда:

— Зоран… я правда тебя люблю.

Но истекали последние мирные дни Пристанища.

Черный густой дым или огромная тяжелая туча поднималась от самой земли до неба и тянулась по берегу реки. В клубящемся тумане можно было разглядеть нечто, напоминающее стену — сомкнутые ряды вражеских воинов, неподвижно стоявших за мостом. Это были демоны Подземья, а туча была созданной их Князем завесой, позволявшей им оставаться под открытым небом, на поверхности земли.

Когда подземное войско появилось из катакомб, Берест собрал людей во дворе замка. Вокруг него столпились друзья и дружина.

— Мы решили драться, — говорил Берест. — Мы останемся и будем защищать город. Но может быть, мы погибнем, и тогда демоны разрушат Пристанище. Те, кто боится, пусть уходят сейчас. У нас всё было общее. Вы должны взять с собой часть имущества — скота, муки, всего, что сможете увезти. Если мы погибнем, вы найдете себе новое место далеко отсюда и начнете заново…

Люди растерянно переглядывались. Они не представляли себе нового места без Береста и тех, кто стоял сейчас рядом с ним. Они еще не умели начинать сами:

— Не пойдем… Остаемся!.. куда нам идти? — прервали Береста выкрики из толпы.

Берест напрасно ждал — желающих бежать не нашлось. Люди не хотели какой-то другой неведомой жизни вне Пристанища и готовы были лучше умереть, защищая свой дом. Все мужчины, даже подростки и женщины, способные держать оружие, присоединились к дружине. Но стариков, беременных, молодых матерей и детей решено было отправить в укрытие в чащу. Там они будут ждать исхода боя и, если войско Пристанища погибнет, покинут эти края.

Илла наотрез отказалась уходить с беженцами. Ранняя беременность ее была незаметна, и она вихрем носилась замку. Собрав нескольких женщин в кружок, она говорила:

— Снарядим обоз для раненых. Готовьте холсты и травы. Ничего, мы этим демонам устроим веселую жизнь!

Верхом на неоседланной лошади Ирица показывала обозу дорогу в чаще. Лесовица сама выбрала укрытие для тайного лагеря. Если бы воины Князя Тьмы и вошли в Пристанище, они не сразу бы отыскали убежище мирных жителей: Ирица попросила своих сестер-лесовиц, которых так много народилось в этом году, скрыть поляну в глуши от посторонних глаз.

Воины Снодрека помогали женщинам и старикам разгружать телеги, ставили шатры. Ирица спрыгнула с лошади, последний раз крепко прижала к себе Явора и отдала Лин. У Лин была новорожденная дочка, и та обещала присмотреть и за Явором, и за Яриной.

Впрочем, Явора Ирица поручила местным лесовицам. И мать, и сын видели, как незримые для людей земнородные окружают широкую поляну. Ирица чувствовала, что Явор не боится оставаться в лесу без нее.

Накануне Берест и Энкино долго совещались наедине, после чего Энкино, хмурый и осунувшийся, подошел к каждому из троих подростков, своих лучших учеников. Он сказал:

— Готовьтесь. Князь Берест велел: вы отправляетесь учиться в большой мир.

— Когда Берест повел дружину на войну в Годеринг, меня не взяли, — возмущенно напомнил один из троих, сын бывших высших. — И сейчас война, а ты говоришь, что нужно бежать, наставник!

Рен, тот мальчик из сословья рабов, что боялся уезжать из дому, стоял, тяжело дыша, в отчаянии уронив голову.

— Пора ехать, — Энкино с участием тронул его за локоть и вдруг усмехнулся, повторяя чьи-то слова. — В большом мире искусные мастера, книги, корабли. Пристанищу все это надо.

— А вдруг Пристанища уже не будет, наставник!

— Будем мы, — ответил Энкино. — Мы тоже Пристанище.

Вчера Берест сказал ему напоследок: «Ты их учил, тебе и везти их. Не зря мы воевали, добились признания от Годеринга и завоевали для Пристанища путь в большой мир. Езжайте. Мы выстоим, а вы вернетесь. Не падай духом, наставник: мы не сдадимся и не умрем…»

На другой день Энкино с учениками собрались в дорогу. Илла на прощанье повисла у него на шее:

— Счастливо, братец. Не скучай без нас, ладно?

— Хорошо. Только вы не сдавайтесь и не умирайте, — почти шепотом ответил Энкино.

Трое учеников ждали наставника во дворе. Четвертой с ними была Эльхи. Перед отъездом Энкино искал ее, заглядывая во все покои замка, уже оставленные обитателями… Энкино представил, как будет опять гулять ветер в пустых коридорах, врываясь в выбитые стекла, и у него заболело сердце. Он закусил губу и прижал руку к груди. Что у него больное сердце, он так же скрывал ото всех, как историю Лодии.

Эльхи нашлась в библиотеке. Она сидела в углу и плакала. Энкино молча остановился. Эльхи подняла голову.

— Теперь мы не будем ничему учиться? Ты ведь уедешь! — сказала она.

— Поедем вместе, — ответил Энкино. — Я пришел за тобой, Эльхи.

Они отъезжали от Пристанища все дальше: наставник, трое лучших его учеников и девочка с волосами цвета печеных каштанов. Энкино последний раз оглянулся на город: черная дымовая завеса поднималась по ту сторону реки.

Войско демонов продолжало стоять за рекой, прикрытое клубящейся тучей. Их осада была жуткой. Они не разбивали становища, не ставили шатров, не жгли огней, а только темными неподвижными рядами высились за мостом. Человечество Князя Тьмы — так называл их Энкино. Они были тюремщиками в подземной Тюрьме и пришли, вооруженные крючьями, плетьми, цепями и щипцами: орудиями палачей.

Сумрачное войско Князя Тьмы было невелико. Может быть, большее число демонов он не мог прикрыть от неба клубящейся тучей. Может быть, нельзя было оставлять без охраны Тюрьму. Может быть, Князь просто решил, что этих будет достаточно.

Когда они появились, Берест с маленьким конным отрядом подъехал к мосту. Князь Тьмы дал ему неделю на размышление. Эта неделя нависла над Пристанищем, как поднятый меч. Она была страшнее самого сражения.

По истечении срока Берест явился с дружиной, которая так же сумрачно и решительно, как демоны, встала по свою сторону моста. Князь Тьмы в доспехах, украшенных бляхами червонного золота, с презрением окинул взглядом князя Пристанища:

— Слабый человеческий маг. Я вижу, ты и не думаешь сдаваться?

— Мы не твои данники, — сказал Берест, всходя на мост. — Людей тебе отдавать не станут и с меня не начнут.

Князь Тьмы в смертном теле смерил его надменным взглядом:

— Ты, прах… Я еще могу тебя пощадить, если получу то, что мне нужно.

— А что ты можешь мне сделать? — Берест в ответ усмехнулся.

— Забрать в Тюрьму мира живым и не выпустить после смерти, — сказал Князь Тьмы. — Столетия пыток научат тебя помнить хозяина, ты, зарвавшийся раб!

В рядах дружины за спиной Береста прошел приглушенный ропот. Князь Тьмы заговорил языком высших, и не у одного Снодрека сжались кулаки.

— Что ты можешь? — повторил Берест. — А если я не заговорю и под пыткой? Ты хочешь знать, как я стал магом и как пробудил в лесовице человеческую душу. Но я — человек, моя воля свободна, и я могу, если захочу, все твои сотни лет молчать под пытками. Чтобы узнать мою тайну, тебе бы пришлось проникнуть мне в душу. Но я сильнее тебя. Вспомни, один раз я уже спровадил тебя в Подземье!

— Ты убил мое воплощение, не больше, — мертвенным голосом, полным сдавленной ярости, произнес Князь Тьмы. — Я снова здесь. Дай мне руку, если посмеешь! Больше тебе не вырваться от меня.

Берест протянул в ответ ладонь, на которой, как свежие, побагровели несходящие следы от пальцев Тюремщика. Рука Береста встретилась с рукой врага, на земле которого он основал Пристанище. Обе ладони сомкнулись. Берест и Князь Тьмы стояли, глядя друг на друга тускнеющими глазами. Их руки сейчас не разжали бы и кузнечные щипцы.

Но раньше, чем силы оставили обоих, пока еще не стали подгибаться колени, Берест рванулся и перебросил себя через поручни моста, потянув за собой и своего врага-чародея. Оба неприятеля, не в силах разжать железной хватки, рухнули с моста в реку и в доспехах камнем канули в воду.

Тишина была такая, что раздавшийся всплеск прогремел, как гром. Тогда войско демонов и дружина Пристанища, опомнившись, с ревом и яростью кинулись друг на друга.

Ирица, стоявшая за рядами воинов, метнулась к самой кромке мутной воды и замерла в зарослях прибрежного камыша. Глаза ее были широко открыты, но она не видела ничего — такой взгляд бывает у мертвых или заглянувших за грань жизни.

На мосту закипел бой. Все смешалось. Хассем, сбитый с ног цепью в руке демона, сейчас же поднялся. Рычащий Зоран поверг наземь подземного воина. Снодрек заменил Береста. Это он вел дружину. Он хорошо знал, что делать: «Защищай друг друга, не беги, не бросай своих!». Когда-то Берест говорил это десятке рабов. С ним те, что слабее, одолели тех, что были сильнее. Снодрек никогда не забывал этого. Рядом с ним в первых рядах держался Аллес, теперь — его оруженосец.

Демоны, даже раненные, не чувствовали боли и шли вперед. Люди, более уязвимые, падали под ударами их бичей и, обливаясь кровью, бились на ржавых крючьях темных тюремщиков. Но Князя Тьмы больше не было с ними. Туча, закрывавшая небо над местом боя, редела все больше. Тень от нее рассеивалась.

— Мы побеждаем! — сорвавшимся голосом крикнул Снодрек, чтобы ободрить остальных. — Держитесь, мы побеждаем!

Как только бой перекинулся за мост, женщины, которых Илла собрала в санитарный обоз, выбежали на берег реки, чтобы подобрать раненых.

— Мы побеждаем! — вырвалось у Иллы, но ее голос утонул в шуме битвы.

Застигнутые светом открытого неба, демоны в ужасе скалили клыки, их горящие глаза слепли. Израненная дружина Пристанища смела их с моста и теснила к катакомбам…

…Ирице казалось, что прошли часы, а на самом деле несколько мгновений. Еще был далек переломный миг боя. На мелководье у самого берега, где склонялись к воде старые ивы, она опустилась на колени среди осоки, аира и камышей и протянула над водой руки. Ее глаза мерцали, взгляд был устремлен на поверхность реки, неподвижную, словно остановилось даже течение.

И будто в ответ на призыв Ирицы гладь реки всколыхнулась, дрогнули листья кувшинок в заводи, хотя не было ветра. Из глубины поднялась волна, с силой ударила в берег и отхлынула. За ней медленно вздымалась вторая, третья, а Ирица все протягивала руки к реке. Самая сильная волна окатила стоящую на коленях Ирицу с головой, и все затихло. Ирица откинула с лица мокрые пряди. Берест в доспехах лежал вниз лицом прямо перед ней на мелководье. Река отдала ей тело мужа.

Ирица увидела сестер-побережниц, чьи распущенные волосы мелькнули в волнах, но ей некогда было благодарить их. Она с усилием перевернула Береста, поддерживая его голову. Он умер, снова отправив в Подземье дух Князя Тьмы. Подземный властелин, воплощенный в человеческом теле, точно так же захлебнулся водой, как и Берест, который не отпускал его до самого конца.

Ирица изо всех сил сжала ледяные пальцы мужа. Его душа уже уходила во тьму вслед за своим врагом. Мрак готов был поглотить Береста, нить его жизни натянулась и грозила порваться. Но Ирица ощущала, как этот мир, который породил ее и которому она навеки принадлежит, помогает ей удержать Береста на пороге мрака, на пути в человеческое посмертие. Река, берег, камыши и осока, ивы за ее спиной были с ней едины. Горячие слезы текли по ее щекам.

И тогда поток живой силы мира и ее любви захватил душу Береста и вынес на эту сторону бытия, как волны реки, подчиняясь побережницам, вынесли на берег тело. Берест вздрогнул, словно от сильного толчка, закашлялся и начал дышать. Его ледяные пальцы стали теплеть, и Ирица почувствовала, как он крепко сжимает ее ладонь.