"Президент" - читать интересную книгу автора (Ольбик Александр Степанович)

11. Волгоград. Следователь Вронский выходит на след.

Михайло позвал сидящего на крыльце и лузгающего семечки Сергея. Они пошли в сарай, где под копной сена лежали мешки, пузатые словно откормленные поросята.

— Бери за углы, — сказал Сивко, — и не роняй.

Когда все четыре мешка оказались в избе, Сивко велел напарнику сходить погулять.

— Далеко не ходи, скоро понадобишься.

— Тогда дай на пару затяжек, а то скучно просто так шляться по улице.

Михайло достал кожаный кисет и отсыпал Сергею в ладонь горсточку растертой анаши.

— Не жмись, хохол, говна жалко?

— Тебя, придурка, жалко. И так чуть маслы передвигаешь.

— Да это у меня такая походка, дед так ходил.

— А моего деда твои москали забротали и в НКВД поставили к стенке. И еще трех его братьев и невестку.

— И теперь ты мстишь за них?

— Я нахожусь на войне и потому никому не мщу. Иди на улицу, здесь курить нельзя.

Сергей вышел и отправился в сад. По ходу сорвал несколько переспевших груш и, войдя под шатер смоковницы, улегся под ней. Ему было хорошо. Даже очень хорошо. Курил, наркота начинала щекотать душу, а он, уставившись в небо, на котором кроме синевы ничего больше не было, взирал в ее непроницаемую бездонность. И рисовались ему быстро и хаотично сменяющиеся картины, которые необъяснимо ласково щекотали все его нутро. То, что делает Михайло, его как-то не волновало, хотя и дураку было понятно, что тот готовится сотворить. Но ему было все равно, ибо жизнь в данном виде и образе, которая предстала перед ним, меньше всего вызывала в нем сочувствия. И люди, которые жили сами по себе, обходясь без него, были для него не более, как некие механические абстрактные предметы.

Сергей задремал и приятность явная перешла в приятность сонную, что в тысячу раз было приятнее и сказочнее всего остального. Какие-то прекрасные сине-золотые видения поплыли перед его очарованным взором: солнечная предзакатная широта мира сладостно сочеталась с зелеными купами огромных, до небес, деревьев.

И в этом великолепии до его слуха донесся скрежещущий голос: «Вставай, маскаль, пора работать». Он открыл глаза: над ним столбом застыл Михайло. Он лузгал семечки и шелуху сплевывал прямо на лежащего и пока ничего не понимающего Сергея.

— Хватит валяться, пора працювати, — проговорил Михайло и, развернувшись, пошел в избу. Когда туда явился Сергей, Михайло, стоя у поставленных на попа мешков, сказал:

— Ты что-то балакал насчет машины, — он бросил на стол несколько тысячерублевых купюр. — Сходи в город и найми тачку. Потом съездишь на оптовую базу и купишь десять мешков сахара…

— На хрена тебе столько сахара? Рехнуться можно, — зырнул: на столе уже не было ни весов, ни взрывателей. Сергей заметил, что бок одного из мешков как-то странно выпячен, и форма этого выпирающегося предмета очень напоминала форму брикета с иностранными надписями. Он постарался отвести от мешка взгляд быстрее, прежде чем это мог заметить Михайло. Тот в это время доставал из пиджака сложенную вчетверо карту Волгограда.

Сергей был у порога, когда украинец его окликнул:

— Водилу бери молодого, и попроси его поменять номера машины на наши… Объяснишь… Скажешь, что боишься таможни.

— А при чем тут возраст?

— Старики любопытные, с пацаном легче договоритися.

— Ты имеешь в виду и меня?

— Тебе в этой жизни ничего не надо, кроме горилки и наркоты. И ты никому не нужен. И это для нас обоих оптимально.

Сергей потер нос, словно только что его по нему крепко щелкнули.

— Ну ты, хохол, и даешь. Не пойму я тебя, что-то ты тут темнишь…

— Машину подгонишь к палисаднику.

— Там же цветы, мак дозревает. Лучше я подъеду к сараю, со стороны поля.

Михайло положил на Сергея тяжелый мутный взгляд и напарник понял — дискуссии не будет.

Привязав бечевкой к раме велосипеда завернутые в газету номерные знаки и, засунув штанины в носки, чтобы их не цепляла цепь, он отправился в сторону города.

Первые приятности от приема анаши прошли и он чувствовал себя опустошенно и неуютно, а потому вяло вертел педали, прислушиваясь к стрекоту цикад. Впрочем, он даже не прислушивался, звон от них сам назойливо лез в уши, усугубляя в голове и без того порядочный хаос. Как-то боком, по касательной с этим хаосом, промелькнула мысль о предстоящей зиме, которая всегда была для него сущим наказанием, как, впрочем, и для многих других бичей Волгограда. Но эта темная мыслишка не слишком долго задерживалась в его голове, тем более впереди он увидел приближающийся грузовик. И он, не останавливаясь, махнул тому рукой, мол, тормози, есть дело. Машина остановилась, подняв облако пыли, и Сергей подъехал к кабине. Он оперся одной ногой о подножку и через форточку начал переговоры с водителем. Это был средних лет человек, в синем берете и с зажатой в прокуренных зубах папиросой.

— Короче, — сказал водитель, — куда и что надо везти?

— Сначала съездим на базу… купить сахару, потом махнем с ним на хутор Соломинки.

Водитель задумался, его лицо ничего не выражало.

— Да на это уйдет полдня, а меня ждет халтура…

Он явно торговался.

— Говори, сколько? — спросил Сергей.

— Двести и ни рубля меньше, — шофер взглянул на часы. — Уже шестой час, какая может быть база?

— Она до семи, успеем.

— Тогда сначала гони бабки.

Сергей вытащил из кармана деньги и отсчитал двести рублей.

Такая быстрая удача вдохновила его, тем более в уме он уже прикинул, что на сэкономленные рубли сможет купить себе пару бутылок вина. Отвязав от рамы велосипеда номера и положив их на задний скат, он закинул велосипед в кузов, а сам с номерами залез в кабину. Но когда он попросил водителя заменить их, тот широким жестом распахнул дверцу, где сидел Сергей, и негромко приказал:

— Выметайся, мне здесь только уголовщины не хватало…

Сергей спрыгнул на землю, поднятая пыль плотно укутала его самого вместе с кабиной. Он обогнул капот, подошел к водителю и стал рассказывать ему легенду о происках таможни. О непомерных налогах и посулил к двумстам прибавить еще сто рублей. Водила, не стряхивая с лица суровость, сквозь зубы процедил: «Если нарвемся на мусоров, заплатишь шкурой…» Вытащив из-за сиденья сумку с инструментами и взяв у Сергея номера, шофер вылез из кабины.

База действительно еще работала. Загрузка и заполнение накладной заняли немного времени. Молодая товаровед, которая отпускала им продукцию, была молчалива и задала только один вопрос: «Будете платить наличными или по перечислению?» И когда на стол легли деньги, она деловито записала сумму в накладную и выбила кассовый чек…

В Соломинки они вернулись в половине седьмого. Задние колеса ЗИЛа беспощадно прошли по палисаднику и кузов уперся в оконный косяк. От удара вся изба содрогнулась, от стены отлетел кусок штукатурки.

Мешки с сахаром они сгрузили через окно, прямо в комнату. В какой-то момент, когда Сергей остался один на один с Михайло, тот спросил его — встретили ли они кого-нибудь поблизости от хутора? Сергей объяснил, что видел только стадо коров, пасшихся за оврагом, но это километрах в двух от хутора.

— Подожди здесь, — сказал Михайло и вышел из горницы.

Сергей присел на табуретку, он изрядно замытарился и решил перекурить. Через окно он видел, как Михайло разговаривает с шофером… Остальное было, как в кино: Михайло кулаком ударил по лицу водителя, у того с головы слетел берет, а сам он упал как подкошенный.

Сергей в панике вскочил с табуретки и подошел к окну. Он видел, как Михайло поднятым с земли камнем, мозжит водителю голову. Но, видимо, человека не так просто убить: водитель как мог сопротивлялся. Пытался одной рукой заслониться, а другой дотянуться до своего убийцы. Он даже ухватился за воротник рубашки, которая была на Михайле, и дернуть на себя. Ноги водителя тоже хотели отбить нападение, но вместо этого бестолково месили воздух.. А потом затихли, опали и разъехались в стороны.

У Сергея под ложечкой заныло. Ему стало дурно и он побежал в сени, где стояли ведра с водой. Он окунул голову в одно из них, заодно заглатывая воду. И ему как будто полегчало. Тошнота отступила. В сени вошел Михайло и Сергея поразило его совершенно спокойное лицо. Лишь дыхание после борьбы было немного учащенным.

— Иди в хлив и вырой яму, — приказал Михайло. — Лопата в огороде.

— Счас, — у Сергея тряслись руки, его мокрые волосы падали на глаза. А ему они сейчас и не нужны были: весь свет ему был не мил. — Счас, — повторил он, — только перекурю…

— Ты шо, курва, полохаешься? Ты хочешь, чтобы этот свидок сдал нас ментам?

— Да он же… Он бы молчал, за такие деньги все молчат… — Сергей как бы наперед выговаривал себе пощаду.

— Иди, балакун, процювай.

Когда Сергей подошел к лежащему без движения шоферу, его снова замутило… Вырвало желчью. Стараясь не смотреть выше колен на убитого, он взял его за кирзовые сапоги и поволок в сторону сарая. В борозде, которую пропахивало тело, оставались сгустки из крови и глины.

Он разворошил сено и очистил площадку, где намеревался рыть могилу. Однако земля в том месте была с годами утрамбована до цементной твердости и ему пришлось как следует попотеть. Для себя он решил не копать глубокую могилу, но выполнить это помешал пришедший Михайло. Он был раздражен и велел рыть до глубины двух метров. И когда голова Сергея оказалась ниже бруствера, Михайло крикнул, чтобы тот кончал работу. Вдвоем они опустили труп в яму, в которую бросили берет и все, что находилось в бардачке машины: сигареты, коробок спичек, замасленную школьную тетрадку, кусок ветоши, два гаечных ключа и превратившийся в сухарь кусок белого хлеба.

Но когда Сергей собрался закапывать яму, его вновь окликнул Михайло: «Погодь, забери эту падаль отсюда…» — и Михайло ногой ворохнул сено, наваленное вдоль стены. И когда Сергей подошел и рукой откинул пласт сена, содрогнулся: из-под него выглядывала человеческая нога, обутая в домашние тапочки. Рядом лежала еще пара босых ног — мужских, с набухшими почерневшими венами… Эта была пожилая чета Чебрецовых, которую Михайло убил накануне. Он не оставлял свидетелей и при возможности их убирал…

Сергей, не глядя на трупы, перетащил их на край ямы и ногой скатил вниз, к тому, что там уже было… Его поразил тупой звук, тела уже успели залубенеть, превратившись в неодушевленное нечто.

Яму закапывал один Сергей. Он думал о себе, понимая, что он тоже свидетель и что, вероятнее всего, его тоже ждет такой же конец. И ломал голову, как незаметно унести ноги.

Заровняв место захоронения, он навалил на него сена, метлой почистил пятачок земли у дверей сарая и заровнял борозду, вспаханную телом шофера. Потом они с Михайло срубленными вишнями замаскировали стоящий в саду ЗИЛ и отправились ужинать.

Они обосновались под старой грушей, словно мирные селяне после праведного труда. Михайло ел с ножа говяжью тушенку и запивал минералкой, Сергей, после того как сжевал бутерброд со старым сыром, курил анашу, которой его угостил украинец. Никто из них не начинал разговора, они напоминали глухонемых и лишь цикады назойливо твердили миру о продолжающейся жизни.

Первым допросили сторожа дебаркадера. Следователь Вронский был дотошен: он бесконечно задавал одни и те же вопросы — в чем одет был тот «рыбак» , который разъезжал на велосипеде, какого цвета у него глаза, что было обуто на ногах, какого цвета штаны и куртка были на нем, что за удочки, какой марки фотоаппарат ну и так далее и тому подобное? Многое сторож забыл, ибо ни одной минуты не был трезв. Но вопросы пошли по новому кругу — какого цвета глаза, не было ли каких-то особых примет на лице велосипедиста, в чем он был одет, и — пошло и поехало. Наконец, сторож распсиховался и наотрез отказался отвечать. Вронский вытащил из стола уголовный кодекс, полистал его и показал своему визави статью, в которой говорилось о пособничестве террористам. И ногтем подчеркнул строку: лишение свободы от трех до двенадцати лет. После этого допрашиваемый пришел в себя и обрел безукоризненную дикцию и превосходную память. Вспомнил, что фотоаппарат был «Зенит» , что на бейсболке, с левой стороны козырька, красовалась олимпийская символика — «бумеранг с какой-то круглой хреновиной». И даже припомнил то, что и для более внимательного наблюдателя могло бы остаться незамеченным: веко правого глаз велосипедиста было приспущено больше, чем левого.

Вронский, записывающий показания, с интересом взглянул на сторожа и мысленно его похвалил.

— Что еще вам бросилось в глаза? — под конец спросил он.

Задумался сторож, крепко задумался и вдруг озаренно воскликнул:

— Вот черт, он же пил левой рукой.

— Как это пил левой рукой? — переспросил следователь.

— Ну держал стакан исключительно левой рукой. Левша значит.

В коридоре, возле кабинета следователя, образовалась целая очередь велосипедистов, доставленных сюда участковыми и постовыми милиционерами с улиц города. В двух соседних кабинетах с ними работали стажеры из милицейской школы. Однако все попытки с помощью фотографии опознать велосипедиста не увенчались успехом.

Затем следствие взялось за бомжей. Их свезли в Управление из всех городских притонов и даже с центральной городской свалки, где особенно много кантовалось этого контингента. Один Вронский опросил не менее пятидесяти человек, а всего через порог служебных кабинетов УВД переступило более ста двадцати личностей без определенного места жительства. Но удача пришла от одного — Гришки Отрепьева, сборщика цветного металлолома на городской свалке. Это был некудышний, остро пахнущий нечистотами человек, лицо которого напоминало обсосанный топор, а цветом — слежавшуюся на дороге коровью лепешку.

— Этого? — глядя на фотографию, спросил Гришка. — Да кто ж его не знает… Этого? Вот те раз… Это же…

У Вронского от такой невнятной риторики волосы на загривке встали дыбором.

— Ну что ты, Отрепьев, как придурок, затвердил — «этот, этот же» ? Да, этот, который изображен вот на этом снимке. Ты мне только скажи: кто это и как его зовут?

— Этого фрукта? Вот те раз…

Было ясно Гришка не желал колоться и подводить такого же, как сам, бедолагу.

Вронский положил на протокол «шарик» и, скрестив на груди руки, тихо сказал:

— Если ты, Григорий, сейчас не разродишься, забудь о своем бизнесе на свалке. Я не хотел с тобой ссориться, но ты, хрен чумазый, сам на это нарываешься.

— Ну как это, нарываюсь…

— А очень просто. Ты, где находишься?

— В органах внутренних дел. Ведется допрос и я полностью сотрудничаю со следствием.

— Так сотрудничай, а не виляй тут одним местом. Еще раз спрашиваю: кто изображен на этой фотографии?

— Как кто — да это же Серго Орджоникидзе. Я с ним два раза попадал вместе в сушилку. Сергей Мухортов…

— А вот это уже дело, — Вронский поощрил Отрепьева.

Через полчаса во все районные отделы милиции ушла телефонограмма: «Немедленно задержать и доставить в УВД г. Волгограда бомжа Сергея Мухортова, по кличке Серго Орджоникидзе.» И перечислялись приметы, вплоть до правого века, которое ниже левого и шрама на большом пальце левой руки…

А еще через тридцать минут на стол Вронского легла справка из ИЦ, в которой говорилось, что «Сергей Яковлевич Мухортов, 1972 года рождения, имея три судимости, неоднократно привлекался к административной ответственности в виде пятнадцати суток за хулиганские действия, имеет ряд приводов в милицию, и многократную доставку в медвытрезвитель, и за антиобщественное поведение был выселен из общежития (указывался адрес). Состоит на учете в психдиспансере, как „сезонный“ наркоман, имеет статус бомжа. Настоящее место пребывания Мухортова неизвестно.»