"Жесть" - читать интересную книгу автора (Щёголев Александр)Четверг, раннее утро. БЕГ С ПРЕПЯТСТВИЯМИМарина не сделала и нескольких шагов по улице, как услышала шум автомобиля. Она чутко прислушалась. Шум приближался: ехали по Пальмовой в сторону Банановой. Она заметалась. Куда спрятаться? Кто бы там ни был, ничего хорошего появление машины не сулило — подобные уроки она усвоила прочно. Марина рванула назад, к участку номер четыре. Туда, откуда только что сбежала. Свернула в калитку… Не успела. С перекрестка ее заметили. Визг тормозов, звук удара, хруст сминаемого железа. Из старого латаного «фольксвагена», воткнувшегося в фонарный столб, выскочили Берия и Валентин — и помчались по Банановой. Марина — за дом. Внутри бушевал маньяк: что-то рубил, остервенело крича про консервный нож в руках воина, — но теперь смертельная опасность исходила не от него. Дежа вю[25]… — Лучше стой, мрасть! Все одно — достанем! — орал Валентин. Берия чуть приотстал — то ли по причине меньшей скоростной выносливости, то ли от бо́льшего ума. Он тоже сотрясал воздух угрозами: — Достанем! И лицом к лицу поставим с высшим порядком! Охотники ворвались на участок и обогнули дом с разных сторон — так, чтобы дичи некуда было деваться. Никуда она и не делась — смешно было надеяться… Маньяк, разбив стекла в окне, вырвав рамы, прорубался сквозь ставни. «Солнце — на ладонях! — выл он. — Свет — в душах!» Последнее усилие — и он буквально выпал во двор. Берия уже поймал Марину — прижал женщину к сараю-туалету и успокаивал ее, поглаживая нежную шею стволом пистолета. Лицо у него было совершенно зверское, а глаза — больные. Валентин обернулся на звуки. Маньяк охватил всю картину одним взглядом, исторг бестолковый вопль и замахнулся топором. Нож торчал у него из-за пояса… Но что-то вдруг заклинило в нем — под общими взглядами. Он застыл с топором в воздетой вверх руке, растерянно помаргивая. — Ненавижу, — сказал он без уверенности в голосе. Валентин оценивающе его разглядывал. — Ну, ты, блин, прям — викинг… Бандит легко и изящно скользнул под руку с топором, мгновенно обезоружил неожиданного противника — и врезал от души. С левой, с правой, и снова правой — снизу вверх. Апперкот — страшный удар. Валентин схватил поплывшего «викинга» за шкирку и бросил грудью на пень. Все. Избиение закончилось. Тело не двигалось. — Мы вам, мадемуазель, хотели вчера задать пару вопросов, — сказал Берия, смрадно дыша Марине в лицо. — А как сеча началась — ты себе уйти позволила… Теперь очищающий огонь познаешь! Валентин, брезгливо откинув ногой топор, подошел к беседующим и презрительно бросил: — Ну что, крольчиха, допрыгалась? — Я ведь намекал, что от нас не уйдешь! Как от себя, — произнес Берия значительно. — А теперь по полной будем тебя… — Ну и халупа. Зойка вспомнила, что эта сука про какой-то дом поблизости спрашивала, но про какой? Дура спившаяся. Ничего в голове не держится… — Валек, а не тот ли это мужик, которого Нигилист ищет? — показал Берия на лежащего учителя. — Может, и тот. Я его рожу не разглядывал. — Кто это? — дернул Берия Марину. — Брат, — выдавила она. — Врешь, — он даже обиделся. — Что ж бабы мне все время врут? Половина всего, что они говорят — вранье, а вторая половина — гнусное вранье. Они что, думают, если я в очках, то не вижу их насквозь? Марина заставила себя заплакать. Это было несложно сделать: страх помог. — Я, правда, брата здесь искала… — Актриса, актриса. Куда Зойке до тебя? Напоминаю, я спросил, что там за клоун валяется? — Брось, — вмешался Валентин. — Фото в тачке есть. Потом сличим. Давай лучше по делу. — Хорошо, по делу, — согласился Берия. — А ну говори, кому служишь!? — рявкнул он Марине в лицо. Опять пахнуло какой-то дрянью. — Я не понимаю… — Мы видели в твоей сумочке удостоверение. Это ведь прикрытие, так? — Я журналистка. — Слушай, журналистка. Пусть даже была от Нигилиста просьба: если кто встретит тебя — помочь, вывести на Большую Землю. Но у нас же могло не получиться! Мы могли опоздать! Нашли тебя слишком поздно, когда вот этот, — он показал на маньяка, — да-да, твой якобы брат, тебя уже убил и изнасиловал. Именно в таком порядке — убил, потом изнасиловал. Я правильно говорю, Валек? Тот безмятежно слушал, щурясь на солнышке. Когда Берия закончил, он ласково взял его за плечо и отодвинул. — Лаврентий, ты глянь-ка лучше, что в доме у них. Может, еще кто сховался… Тот не стал спорить, отдал инициативу товарищу. С пистолетом наперевес пошел к крыльцу — осторожно, крадучись. Пистолет у него был — ТТ китайского производства. Дешевый, как и его хозяин, искренне мнящий себя философом. Валентин взял Марину левой рукой за шею — как гигантской клешней, — и слегка приподнял. — Короче, мусорка хряпнули твоего… — Он вдруг ударил кулаком по стене сарая, рядом с ее лицом. Доска сломалась. Марина непроизвольно дернулась вбок. — …Как таракана камнем размазали… Стой спокойно, Маруха… Он придвинулся к ней вплотную. — И с тобой — продавим… Только ты расскажи вначале, что вы здесь рыли? Нас с Лавриком пропасти хотели? Откуда про трупы знаешь? Лютика ты ловко нашла, сука ментовская, признаю… Он грубо прижал ее к себе. — Может с тобой — поласковей стоит? А то я когда трезвый — злой. И наоборот. Ночью надо было, когда ты сама была не против. Зря удрала… Он замолчал, решая, прямо сейчас бабу трахнуть или все-таки погодя. В этот момент ожил маньяк. Зашевелился, приподнялся и встал, пошатываясь. — Эй, любезный, если вы позволяете себе так обращаться с женщиной, то вы скверно воспитаны! В руке у него были вилы, на которые он пытался опереться, как на костыль. Валентин отшвырнул Марину (она упала) и двинулся навстречу собеседнику — подвижный, как ртуть. Тот попятился к дому. Не доходя пары метров, боец исполнил фронтальный удар ногой — в прыжке. Попал в грудь. Красиво! Маньяк полетел спиной назад и врезался в стену, не выпустив вилы из рук; а спортсмен, ни секунды не медля, снова прыгнул, желая раздавить наглецу грудную клетку, — с хрустом, со сладким звуком ломающейся диафрагмы… Ржавые зубья пробили туловище в районе ключицы. Валентин упал, хрипя. Но тут же встал, вцепившись руками в черенок и с изумлением разглядывая садовый инвентарь, торчащий из его могучего тела. Маньяк так и не выпустил рукоятку вил, попав в некое подобие ступора. Круглыми от ужаса глазами он смотрел на своего врага. Мужчины долго стояли друг против друга, ничего не предпринимая. Наконец Валентин просипел, с натугой двигая окровавленными губами: — Вытащи… — и уронил голову на грудь. Потом он повалился вперед, но маньяк, упершись спиной в стену, удержал тело от падения. И вновь ситуация застыла. Так бывает. Иногда побеждает не сильнейший, а тот, кому судьба — еще пожить… Из дома вдруг раздался грохот и — сразу — выстрел. Все живые вздрогнули. Послышался бодрый голос Берии: — Здесь порядок, Валя! Это… гитара со шкафа сорвалась. Ну и у меня… сорвалось. Марина очнулась. Уносить ноги! Спасаться! Пока есть шанс… Она бросилась к своему спасителю: — Да что вы стоите-то?! — Я… Я… Я же убил его… Он по-прежнему смотрел на мертвеца, не в силах сдвинуться с места. Вид он имел настолько ошарашенный, а в голосе его звучали настолько трагические ноты, что невозможно было ему не посочувствовать. — Милый… хороший… — Марина осторожно разжимала его пальцы. — Бежим, пока второй не вернулся… Она наткнулась взглядом на поникшего Валентина и злорадно сказала: — Это тебе не чужих невест трахать, каз-зел… …Выходя из дома, Берия наткнулся на табуретку с горящим примусом. Керосиновая плитка, зажженная и забытая, опрокинулась и покатилась. — Черт!!! — крикнул Берия в сердцах. Увы, примус был из современных, работающих на низкооктановом бензине. «Шмель», — такое название. Докатившись до стены прихожей, он взорвался… Берия отшатнулся, закрываясь руками. Вспыхнула клеенчатая скатерть, покрывавшая кухонную тумбочку, вспыхнули ситцевые занавески, закрывавшие полки. Загорелась тумбочка. Потом загорелись обои… Он вырвался на улицу, сбежал с крыльца. И разом увидел всю группу собравшихся. — Беспорядок? — спросил он строго. Потом удивленно: — Валя! Разгоравшийся позади него пожар вызвал некоторое торможение в его мозгах. Но это быстро прошло. — Вот как? — зловеще сказал он и вскинул свой ТТ. Прицелился в Маньяка, в Марину, снова в Маньяка… — Убей их… всех… — вдруг поднял голову Валентин. Оказалось, он еще жив. — Меня… к лепиле[26]… быстро… — А что с Нигилистом? — заколебался Берия. — От уважаемого человека передали просьбу… но будем ли мы потом сами себя уважать, если лишим себя права на возмездие?.. Марина все пыталась оторвать маньяка от вил… и вдруг ей это удалось. То обстоятельство, что покойник ожил, крайне благотворно сказалось на несостоявшемся убийце. Они побежали вглубь участка. Валентин не упал, продолжал стоять, невольно прикрывая убегавших. В этом момент Берия и принял решение — начал стрелять. Хреново быть на линии огня, сказал бы Валентин, если б успел еще что-нибудь сказать… Первая же пуля пробила ему лоб, выйдя в затылке вместе с изрядным куском скальпа. Вторая продырявила плечо, все остальные ушли в белый свет… но хватило и первой. Прикончил Берия своего боевого друга. Он плохо стрелял: даже в таком нехитром деле он был дешевкой. Он подошел к трупу и снял партийную кепку. — Прости, сокол… В бою с врагами… Ты умер просто и горько… Но жил — не пусто… Отсалютовал выстрелом в воздух и кинулся в погоню. Между тем, пламя перекинулось из прихожей в комнату, потом в другую комнату, прыгнуло наверх, на чердак, с гулом вырвалось из окон и из двери… …Журналистка и серийный убийца укрылись в ельнике, — только здесь они смогли позволить себе передышку. Опушка леса манила, но выходить на нее было нельзя: над садоводствами летали то ли два, то ли уже три вертолета, захватывая своими кругами в том числе и лесополосу. Маньяк упал на землю, не обращая внимания ни на иголки, ни на ледок. Дышал он со свистом. Ухайдакала мужика больница, что тут скажешь. Во всяком случае, идти он пока не мог, а Марина бросать его больше не собиралась. …От Берии ушли непросто. Очередной кросс по участкам — сквозь кустарники, сквозь заросли рябины, через поленницы, через ограды из подручных материалов, — под огнем этого негодяя… Хорошо хоть он мазилой оказался. Да и спортсмен аховый. Если б не спутник, которого Марина решила спасти во что бы то ни стало, она бы сделала круг, вернулась на перекресток Пальмовой и Банановой улиц и угнала его машину. А так… Ушли, и слава Богу. Ввести бы новую олимпийскую дисциплину — бег по садоводству! Покруче любого бега с барьерами, включая тот, что с ямой, заполненной водой (слабо — ручей вместо ямы?). Уже оторвавшись от Берии, беглецы явственно услышали возобновление стрельбы. Похоже, кто-то атаковал самого бандита… маньяк сказал Марине, мол, чувствую много людей с оружием, мол, этого придурка в кепке ранили и схватили, но на самом деле все ищут меня… Мог он такое почувствовать? Кто ж его разберет, этого паранормального… — Я ничего не понимаю, — подал он голос, — Что это за люди были — там, на участке? — Убийцы, — кратко ответила Марина. — Чего они хотели? — По вам стреляли, а вы не поняли… — Почему вы меня заперли? — Это все потом. — А теперь, значит, спасаете? — И тогда спасала. — И что мы теперь будем делать? Дом сгорел, я опять лишен последнего. Почему? Зачем вы меня заперли? У Марины не было ответов. Он продолжал: — И главное. Я… я убил человека. Он подпер голову локтем и с тоской посмотрел на Марину. Вдали цвело такое многообразие звуков, которого вчера в этих местах не было и не могло быть. Кто-то где-то перекрикивался; шумели моторы — мотоциклы, мопеды, автомобили… и стреляли, повсюду стреляли — чаще одиночными, но иногда очередями. — Не думай сейчас об этом… Пошли, они еще близко. Надо уходить. — Постойте… — резко сказал он. — Они — это ведь и вы. Вы же из милиции. — Нет. — Да что нет — бандиты ясно сказали… В глазах у него сверкнуло. Он понял, наконец понял — какой дикий заговор был сплетен вокруг него! На языке медицины это называется бредовым озарением… — Мне надо было оставаться с теми, кто на вас напал. Они хотели меня кому-то отдать… кто-то меня ищет, кроме милиции… С ними бы я — договорился. Это они — моя компания. А с вами я не договорюсь никогда… Он вынул нож. Марина вскочила, собираясь бежать. Он сжал её руку с неожиданной силой. — Это была только иллюзия — все эти стихи… ваши глаза… Как я не учуял вашу породу? Вы — мои судьи и мои палачи — я же сам вас придумал… Я видел ваш страх и придумал вам оправдания… Я придумал вашу симпатию и ваше желание мне помочь… Марина дернула руку, пытаясь вырваться. — Сидите тихо или я убью вас, — без выражения предупредил он. — Прямо сейчас. И вы станете неизбежной жертвой. Сумасшедшая ярость вдруг охватила ее. — Убью, убью! — прошипела она. — Заладил! Ты можешь просто послушать или умеешь только языком молоть? Если хочешь знать, меня вчера и сегодня могли убить раз десять… не могли, а должны были! Что меня спасало — до сих пор не понимаю! И все ради тебя, ч-чудака в перьях… А ментов, к твоему сведению, драться учат! Даже баб. Позволила бы я этим уродам так со мной обращаться? Да сразу бы отобрала у Берии пушку — он только и делал, что подставлялся… Маньяк выслушал с таким выражением лица, словно прислушивался к чему-то еще — к чему-то, чего она не слышит. Очень странное впечатление. — «Чудака»… По-моему, вы хотели употребить другое слово, — сказал он серьезно. — Кто из нас знаток словесности? А я — простая журналистка. Вот мое удостоверение, убедись, — свободной рукой она вытряхнула сумочку прямо на землю. — Смотри! — нашла, сунула корочку ему под нос. Среди прочего выпала и папка с документами, развалившись при падении. Фотографии, ксерокопии — все наружу… Маньяк смотрел на это богатство, как завороженный. Протянул руку, чтобы взять, — и отдернул, как обжегся. — Вот именно — это все про тебя! Я собиралась писать о тебе статью! — кричала Марина шепотом. — Ты — мой герой! Но ты сбежал! Я тебя искала, да, но что тут необычного? Человека, который мне помог тебя найти, убили — тоже из-за тебя… Ну так убей меня, если ничего в жизни тебе больше не доставляет удовольствия! Изгони из меня бесов, которых ты придумываешь прямо на ходу… Он отпустил ее руку и сел. — Простите… Эти приступы. Я теряю связь с реальностью… Зуд этот проклятый, «ломка»… вам не понять, но… столько смертей! Я этого не выдержу… Марина решилась. Давно было пора, давно! Она вытащила из-под футболки конверт с надписью «Старшо́му». — Это письмо, наверное, вам, — сказала она. — Я очень соболезную, но вашего брата тоже убили. Позавчера. Ночью. Маньяк с недоумением покрутил конверт в руках. — У меня нет брата… кажется… А кто такой «Старшо́й»? — Я полагаю — вы. Фамилия Львовский вам ничего не говорит? По моим сведениям, это ваш брат… а фамилию вы сменили еще до того, как у него начался психоз. — Я менял фамилию? — Маньяк ожесточенно потер лоб ладонью. — Марина, я ничего не помню… может, у меня и был брат… я же ничего, ничего не помню! — сказал он с отчаянием. — Все в голове так перемешалось… — Вскрывайте, — приказала она. — У меня нет такого права. Это я знаю точно. — А у меня? — А вы ни в чем не уверены. — А почему вы опять перешли на «вы»? Марина молча ждала. Он дрожащими пальцами распотрошил конверт. Вытащил сложенную вчетверо бумажку. Прочитал, пожал плечами, и передал ей: — Бред какой-то. Она взяла, испытывая сложные чувства… Хорошо, что письмо написано шариковой ручкой, иначе бы текст после купания мог не сохраниться, мельком подумала она… «СТАРШОЙ! Сия эпистола открывает тебе одну неприглядную семейную тайну. Но ты, я полагаю, будешь просто очарован. Вскрылось оное обстоятельство в ТОТ ДЕНЬ. Да-да, именно в самый разгар праздника, в котором ты имел счастье НЕ участвовать. Наша с тобой мамуля перед последним полетом успела крикнуть мне, что твой настоящий отец — вовсе не этот идиот, и что меня она решилась завести только после того, как ты родился и вырос здоровым. Ну, ты понимаешь, о каком здоровье речь. Кто твой отец, я, честное рыцарское слово, не знаю, но тебе важно другое, правда? Главное, что это не наш любимый идиот. Всегда ты был везунчиком, за что я и люблю тебя, скотина. И, пожалуйста, прости меня, что я сообщаю тебе эту новость не первой свежести так поздно. Просто очень плохо было страдать в одиночестве. Консеквентно твой: Храбрый Лев, он же Тупой Доцент. P. S. Танцуй!» — Консеквентно… — прочитала она с отвращением. — Ну, и что это означает? — В переводе с латыни — «последовательно», — откликнулся маньяк. — Да я не о том, блин… я — вообще… Тебе это письмо точно ни о чем не говорит? Он посмотрел жалобно, как голодный пудель. — Это важно, да? Я попробую вспомнить… А вы расскажете, что про меня выяснили? — он обвел рукой рассыпавшиеся документы. Врет? — подумала Марина. Но зачем? Что особенного, если у него есть… вернее, был брат? Или вправду не было никакого брата? Или все-таки — ваньку валяет? — Обязательно расскажу. А сейчас надо вставать… давай, давай, поднимаем задницы! — она помогла ему. — Привал окончен. …Домик на Банановой, между тем, горел, как хороший факел. Когда беглецы продолжили путь, пламя с домика уже перекинулось на березу. С березы — на сарай и на соседний участок. На соседнем участке дом стоял хоть и деревянный, но с надстроенным вторым этажом. Бывшие хоромы, ныне пришедшие в полную негодность. Настоящий подарок для вошедшего во вкус пожара… Сбывалась мечта идиота. Очищение огнем, о котором столько говорил Берия, началось. …Бежали, не покидая границ лесополосы. Впрочем, не бежали (какой, на хрен, бег), а просто шагали. Мужчина еле волочил ноги, с трудом поспевая за молодой женщиной. Редколесье сменялось чащобами, которые они обходили. Замёрзшая за ночь трава оттаивала, напитывая землю противной сыростью. — Они нас потеряли… — сказала Марина. — Вот так — лесом, лесом… потихонечку… Сейчас, главное, из садоводств выбраться. — Да это не лес, одно подобие. — Лес или подобие, а к настоящему лесу, надеюсь, выведет. Лишь бы собак не успели пустить. — Собакам след брать не с чего, там же все сгорело. По обе стороны тянулись дома, изредка мелькавшие в просветах, и не было им конца… — Ты просил, чтобы я с тобой откровенно поговорила, — опасливо начала Марина. — И я вот все думаю — если ты так любил своих учеников, зачем на занятиях Клуба заставлял их черт знает что выделывать? — Она решила зайти со стороны гимназии — это казалось безопаснее, чем сразу про обезглавленные трупы и про изнасилованную девочку. — Ну правда, только не обижайся. Иногда смахивает на изощренное издевательство… Таким образом, репортер приступил к работе, не смог больше терпеть. Азарт победил здравый смысл… — Да какое издевательство! — вспыхнул учитель. — Еще скажите — унижал детей! Все, что я делал, описано в литературе, имеющейся в открытом доступе. И каждое упражнение имело свой смысл. — А материнская забота о яйце? Смысл — подвинуть человека умом? — Смысл — научить ответственности. Для начала — за это конкретное яйцо. — Ну, хорошо. Ты развивал личность. Брал для примера известных людей, рассказывал об их великих делах… — Больше — об их нелегких судьбах. — …но почему по большей части о военных, о полководцах? Я, признаюсь, ненавижу армию в принципе. Любую — что нашу, что американскую. — Вы что, собираетесь повторять все бредни, которые на меня навешали? «Пропаганда милитаризма», да? Я ставил в пример маршала Жукова — как человека, способного к невероятной самоконцентрации и умевшего, как никто, разбираться в сложнейших ситуациях… и что тут криминального? Его жестокость пусть оправдывают другие. — Ты рассказывал также о священниках… — А, понимаю. Рассказы о мучениках, об Александре Мене, зарубленном топором какого-то фанатика, это религиозная пропаганда. — Ну хорошо, хорошо… — Марина подняла руки вверх, сдаваясь. Отвлекающие маневры закончились. Она наконец подошла к тому, ради чего затеяла эту дискуссию. — Поясни мне, пожалуйста, про Точку Перехода. Как ты готовил детей ( — Опять они все переврали, — устало сказал учитель. — Точка Перехода — это только рабочая формулировка, придуманная мной же. Специально для подростков, чтоб поняли. И чтоб не пропустили момент катарсиса[27], когда человек меняется, когда понимает, что теперь он другой. Очень интересный момент! Вот, представим, человек все тот же, тот же, тот же… как застывший морозный узор на стекле. И вдруг что-то происходит — срыв, слезы, — и в следующий миг он другой. Узор подтаял, стекло очистилось. Был заносчив — перестал быть заносчивым, был забитым, стеснительным — стал раскрепощенным, открытым. — А при чем здесь смерть? — Смерть всегда при чем, Марина. Если хочешь попасть в Рай — в старости, разумеется, прожив долгую жизнь, — готовься к этому с юности. Такова и мораль, и цель занятий в Клубе… была… Что-то подвигалось в ее мозгах. Что-то смещалось… оттаивало, как морозный узор на стекле. Не приближалась ли она сама к Точке Перехода? Редколесье стало совсем уж разреженным. Мужчина прислонился к березе и, шумно дыша ртом, обнял ее. — Я не могу больше… Марина остановилась, прихватив соседнюю березу. — Я тоже… Но сейчас нельзя останавливаться… Минуту-другую они не разговаривали, прижавшись щеками к прохладной бересте. — Красиво стоим, — сказал учитель. — Шукшину бы понравилось… И Есенину… царство им небесное… Она оторвалась от дерева и потянула маньяка за собой: — Пожалуйста… Он покорно пошел, но, сделав несколько шагов, зашатался. — Правда, я не могу больше… Кружится голова… И слабость, дикая слабость… Добравшись до ближайшего пня, он буквально упал на него. Над лесополосой — точно над их головами, — пролетел вертолёт. Несколько секунд мелькал за ветками — и скрылся. — Они ищут нас, — произнес маньяк, глядя в небо. — Но они нас не видят. Мы уже мертвецы… Кажется, я говорил — мы давно в Аду… Голос его неуловимо изменился — прибавилось монотонности, убавилось эмоций. Похоже, начинался очередной приступ. — Послушайте, — терпеливо сказала Марина. — Все не так. Мы на земле. Это просто дикое стечение обстоятельств… — Замолчите! Замолчи!.. Когда Ад начинался, тоже было стечение обстоятельств… Пауза. Мужчина и женщина, дрожа, тяжело дыша, смотрели друг на друга. Маньяк вытащил нож и попытался встать с пня… Марина отшатнулась. — Если я отпущу вас — мне конец, — буднично сообщил он. — И очень быстро… Но я не дам себя остановить, я пройду до конца… Круг за Кругом… Это — закон Ада… Послышался шорох. Очень мягко, очень нежно раздвинулись кусты… Сначала показалась собачья голова. Затем появилась и сама собака — огромная кавказская овчарка. Марина узнала зверя. Ночью он показался ей черным; сейчас был обычным, серым. Пес Терминатора. Она непроизвольно схватила мужчину за руку. Тот ответил пожатием: спокойно, мол. И посмотрел снизу вверх. В глазах вновь был разум. Пес отреагировал недвусмысленным рычанием. Шевельнуться было невозможно: зверь отслеживал каждое движение; казалось, даже мысли читал — страшно скалился, стоило лишь подумать о бегстве. За спиной слышалось отчетливое цоканье копыт. Тяжелая конская поступь приближалась, однако оглянуться пес не давал — рычал и вздыбливал шерсть, показывая готовность броситься в любой момент. Наконец лошадь остановилась, фыркая пленникам в затылки. — Не надо дёргаться, — предупредил спокойный голос. — Он не тронет без моей команды… |
||
|