"Жесть" - читать интересную книгу автора (Щёголев Александр)

Четверг, ночь. ПЕЙ ДО ДНА

От звука хлопнувшей двери проснулся Лютик. Осмотрелся осовело, дополз до стола и сел рядом с Зойкой, по-хозяйски облапив ее. Нашел взглядом Валентина.

— Чего поздно так? Ямы?

— У нас, Лютик, ям не бывает, — веско ответил тот. — У нас по жизни дорога гладкая, ты понял?

— А жизнь шалит, а волюшка играет, — пропел Берия.

— Чего за железо пригнали?

— Ну, ты деловой, когда проснешься, — сказал Берия насмешливо. — Может, по стопарю для создания душевной близости?

— По стопарю можно…

Лютик разлил всем. Взгляд его был мутен, но рука тверда.

Лаврентий поднял кружку, заменяющую бокал.

— Что же… За либеральность законодательной и правовой политики. И за право гражданина бороться.

Чокнулись.

Марина попыталась пропустить, скривив гримаску, которую так хорошо знали в редакции, но здесь номер не прошел. Валентин одним движением пересел к ней, вернул в ее руку стакан и поднял вместе со своим.

— Не отставай, красавица. Гуляем сегодня…

От его блудливой улыбочки хотелось стошнить. Он смотрел на нее слишком откровенно, чтобы это можно было принять за простое проявление внимания. Он предвкушал. Он уже видел, он уже смаковал что-то, невидимое другим… Черт, и этот тоже, подумала Марина. Ну, прямо вам собачья свадьба…

Как ни странно, все происходящее вокруг Марины не осталось не замеченным. Лютик глянул исподлобья и заерзал.

— Мы пьем? — громко осведомился Берия.

Деваться некуда, пришлось пить.

И закрутило, завертело… Марина поплыла практически сразу. Сарай рассыпался на части, голоса отдалились и стали раздражающе звонкими. Готовила для других, а первой попала сама…

— За нашу королеву! — провозгласил кто-то. Кто?

Похоже, компания еще выпила — без нее.

Из осколков собралось нечто, похожее на людей. Приблизилось лицо… в пенсне, в кепке… кружка в отставленной руке…

— Решили мы, мадам, в гостёчки вам предложить заглянуть, — торжественно сказал Берия. — Будете нашей королевой!

Марина икнула.

— Г…Гертрудой… королевой датской…

— Гертруда — задрыга и шлюха. Отбрасываем этот образ с негодованием.

— Тогда Ж…Жанной… д-д-д… Арк…

— Жанна — святая… Смело… Так каков ваш ответ, мадам?

— Я м-мадемуазел-ль…

— Достойно сказано…

В фокус вплыл Валентин:

— Ты, малышка, лучше не спорь, нах…

Берия придержал его, заставляя замолчать.

— У вас есть возражения… мадемуазель?

— Возражения — пережиток перестройки и гласности, — сказала Марина. — Лаврик, я вас люблю. Вы такой плоский.

— Валя, наливай!

— Уже.

— За любовь!

Берия встал, жестом заставляя подняться остальных. Поддержал его лишь Лютик.

— За идеалы! — дополнил Берия свой же тост.

— За возражения… — пробормотала Марина.

Два мужика стояли друг напротив друга, разделенные лишь столом. Взгляды их крепко сцепились — не разорвать. Они оба явно «улетали» — как и все вокруг. Из темных глубин выползало прошлое, перемешиваясь с настоящим, внося в мозги опасную путаницу. Что-то такое было у них в прошлом… что-то глубоко припрятанное…

— За нашу и вашу свободу, — сказал Берия со значением и нехорошо усмехнулся. Подозрительно заглянул в кружку, выпил, крякнул и сел на место.

Лютик вылакал свое пойло молча. Грохнул стакан о доски. Садиться не стал: уперся кулаками в стол.

— Ты… В моем доме — о свободе? Не сходи с катушек, четырехглазый. А ты, — ткнул он пальцем в Валентина. — Ты, это… грабли подбери.

Валентин сидел максимально близко от Марины, ласкал ее шею одной рукой (во второй была кружка) и шептал, что обожает зверь-баб, умеющих дыбать по зенкам, и что его любимый фильм — «Бони и Клайд».

Берия укоризненно покачал головой:

— Я, уважаемый гражданин, никогда самообладания не теряю. Как истинный поэт своих чувств…

— Да ты говно, а не поэт… Клоп… вертишь меня на капусту…

Лютика заметно мотало. Берию — тоже.

— Ты сядь, сядь, гражданин Лютик. Ты человек труда. И мастер — класса высокого… Хай-класса ты мастер… Поэтому все тебе прощаю. Ты только сядь…

Валентин хотел налить Марине в стакан, промахнулся и не заметил этого.

— А что такое «дыбать по зенкам»? — спросила она.

— Чисто бабский прикол, — оскалился громила. — Выдавливать каблуками глаза у раненых и связанных. Не пробовала?

— Пока нет.

— Попробуешь, малышка…

—И баб моих не трожь! — Лютик повысил обороты. — А тебе сказано — убери от девки грабли! — бешено посмотрел он на Валентина.

— А то что? — заинтересовался тот.

Зойка тщетно пыталась усадить своего мужика.

— Люблю я тебя, — вздохнул Берия. — И жалею… Я вообще люблю простой народ ручного труда. Что касается якобы твоих баб… Зою Федоровну, друг дорогой, тоже очень я уважаю, люблю и жалею.

Лютик выпил еще. Один. Ни с кем не чокаясь и никому не предлагая.

— Да это она тебя жалеет! Ты глянуть на нее боишься! Куда тебе — бабу такую? Она ж тебя разорвет… Коли я не разорву…

Берия был просто в восторге:

— Да что вы говорите, подержите мой арбуз!

Глаза Лютика почернели.

— Завалю и в землю зарою!!! Зудец тебе, Лаврентий! — наклонившись вперед, он взял Берию за воротник, вытащил из-за стола и потянул на себя. Загремела посуда.

— Ну, так… — сказал Валентин, отрываясь от Марины. Он вскочил и толкнул Лютика. Гигант улетел на ту половину сарая, где была мастерская, свалив попутно все, что смог зацепить своим телом. Берия осел на пол, как мешок.

И тут в Зойке пробудилась волчица. Она тоже вскочила — со звериным рыком, — схватила нетвердой рукой горящую керосиновую лампу и замахнулась на Валентина. Ее шатало и кидало — с довольно большой амплитудой. Замах был вялым. Впрочем, и Валентина уносило прямо на глазах: сконцентрировавшись, он перехватил руку с лампой, и два бойца застыли в шатком равновесии.

Берия взобрался на стул и грянул:

— За очищающий огонь! За молнию зла!

Он успел налить себе и выпить.

Марина, пока про нее забыли, пыталась отодвинуть от себя стол или хотя бы просто сдвинуть его с места. Ничего не получалось.

— Не сметь, — погрозил ей Берия пальцем. — От меня не уйдешь… Будешь моей…

…Ее крутило все сильней. Надпочечники вбрасывали в кровь убойные дозы адреналина и норадреналина, помогая мозгу удержать реальность, а в результате рождались глюки… Картинки шли наплывами. На дощатом столе в грязном сарае Илья с Викушей занимались любовью — их искаженные сладострастием лица плясали прямо перед Мариной. Викуша орала, как недорезанная свинья… Александр яростно дрался с полковником Лебедевым за право заменить Илью. Полковник бросил Александра через голову, тот врезался в обогреватель; вспышка — и нет соперника… Вот полковник перекусывает Илье горло — садовым секатором. Хлещет кровь, тело валится под стол, Викуша хохочет… Вот из обогревателя, прямо их раскаленных спиралей, вылезает Александр — голый, багрово-красный, с копытами вместо ступней. Он обливает полковника самогоном из бутыли и поджигает… В дверь сарая, никем не замеченный, давно уже проник Федор Сергеевич. Пока мужчины разбираются друг с другом, он подкрадывается к столу и принимается серпом отпиливать Викуше голову; она извивается и визжит, а над ними, расправив кожистые крылья, парит багрово-красный Александр и смеется, смеется… Из глубины сарая, как зомби, надвигается Лютик с топором…

Стоп! А вот это уже была реальность. Мир вернулся. Лютик, выбравшись из-под остова иномарки, озирал помещение шальным взглядом, потом сделал несколько шатких шагов и остановился. Без топора. Топор — это были глюки…

— Ты — мне… о свободе?.. — изумился он.

Зойка все боролась с Валентином: кричала, разумеется, она, а вовсе не Викуша. Керосиновая лампа в руках взбесившейся бабы сдерживала мужчину, не позволяя ничего толком предпринять. Оно и понятно: случайно уронишь — беда. Зловещие тени прыгали по сараю… Банка с косорыловкой была уже разбита, в воздухе остро пахло сивухой. Берия тупо смотрел на пол, беззвучно шевеля губами…

— Ненавижу вас! — надсаживалась Зойка.

— Уймись, подстилка! — ревел Валентин.

При чем здесь Федор Сергеевич, отрешенно думала Марина. Разве он резал кому-нибудь головы серпом? А пилой?.. Глюки жили в ней собственной жизнью, переплетаясь с реальностью… И вдруг она очнулась.

Что же я сижу?

Безумие, смешанное с разумом в нужной пропорции, — сильное средство. Совершенно новый уровень возможностей. Завопив, отчаянно забившись в своем закутке, Марина наконец сообразила: зачем мне отодвигать этот проклятый стол?

Извиваясь, как стриптизерша на подиуме, она сползла по стулу вниз, под стол, упала на пол, проползла какой-то жалкий метр…

— Сидеть, сука! — обернулся Валентин.

Марина, распрямившись, подхватила свою сумочку. Берия собрал глаза к носу и царственно изрек:

— Не будешь моей — сотру тебя… в пыль лагерную…

Валентин сумел изловчиться и дал Марине пинка. Сволочь… Стены сарая рванулись ей навстречу — и обрушились, подмяв под собой.

Короткий провал в памяти.

…Попала она головой в поленицу. Хорошо, ничего не повредила. Встала на четвереньки… Лютик, изрыгая медвежий рык, уже занимал центр сарая и размахивал огромным колуном. Все-таки топор попал ему в руки, не соврали глюки! Зойка пряталась за его спиной. Валентин, двигаясь на полусогнутых, выбирал момент для броска. Куда дели лампу, Марина не видела. Обоих мужиков жутко шатало; собственно, какими силами они на ногах держались, было непонятно… Что-то сейчас будет, поняла она, и поползла — по стеночке, по стеночке, — к двери.

Могучий топор летал по сараю совершенно хаотически. Что за дух вселился в Лютика? Кричали все, включая Берию и козла на улице. Впрочем, все это было неважно, важна была только дверь… И вдруг крики удивительным образом синхронизировались, превратившись в один общий вопль. Марина на миг повернула голову. Валентин атаковал Лютика… Топор врезался в обогреватель, разнеся в крошку термостойкую керамику… Раскаленные спирали выпрыгнули… Лампа погасла, что-то загрохотало в темноте, и тут же — вспыхнул самогон на полу…

Морозный воздух ударил Марине в лицо.

Последнее, что она увидела в свете разгорающегося пожара, — как валится с поленьев разобранная иномарка…

Полоумный Эдик пытался подцепить ее рогами, но, к счастью, он был привязан. Хрястнуть бы тебя чем-нибудь, подумала беглянка. Нет, я не бью животных… Калитка, где здесь у них калитка?!

Выход на дорогу она нашла не иначе, как чудом. Сразу побежала в нужную сторону и ни разу — ни разу! — не упала и даже не споткнулась. Впрочем, побежала — громко сказано… Поспешила в меру своих возможностей, подстегиваемая тем, что творилось сзади.

А сзади были хрипы, крики и стоны. Чьи то силуэты выползали наружу, бессвязно матерясь. Плясали языки пламени. От сарая отваливались бревна, стены с треском шатались. С грохотом упала часть крыши… Марина в это время была уже далеко. Не осталось в ней ни страха, ни запредельной усталости, ни любви, ни ненависти. Одна мысль ее держала — не потерять бы сознание.

Дойти бы…

Куда?

Похоже, это Пальмовая улица. Значит — по ней. Целых двести метров — это, как до Луны. Хотя, Луна — вот же она, совсем рядом, только руку протяни… Огромный серебряный диск весело качался — вместе с Мариной… Э, нет, погрозила она Луне, не обманешь! Это меня кидает с одной сторону дороги на другую, а ты — на своем месте. Наши пути разошлись — отныне и навсегда.

Холод стоял совсем не осенний. А дорога была длинна… ох, длинна… После десятка виртуозно выполненных зигзагов, Марина схватилась за подвернувшуюся березку. Ее изнурительно и долго рвало. Казалось бы, должно стать легче… Однако тяжелым прессом наваливался сон, и почти не осталось стимулов ему сопротивляться. Психотропы плюс алкоголь. Адское сочетание. Багрово-красная постель, Александр с кожистыми крыльями, психиатр с окровавленным серпом… Марина застонала и оттолкнулась от дерева.

Каблук сломан… Земля ускользает из-под ног… Голова огромная, как аэростат, а воздух в нее все накачивают и накачивают… Небо скомкалось и сплющило остатки разума… Ужасно хочется в туалет… Далеко ли ты уйдешь, героиня?

С туалетом — все просто: вот он, прямо на дороге. От кого прятаться? Марина спустила брюки и присела. Облегчение было настолько ярким, настолько счастливым, что смысл жизни, казалось, был достигнут. Нестерпимо захотелось отползти от появившейся лужи и прилечь… впрочем, можно и не отползать…

Нет, рано, рано! Марина взяла рукой себя за шиворот и встала.

Двести метров до перекрестка. Нет, уже гораздо меньше… сколько? Не проскочить бы… Третий поворот. Второй дом от края… Вон тот? Или вот этот?

Опять Марину рвало. Сон смешивался с реальностью. Кто-то где-то выл… или что-то выло… где-то летал вертолет — гул доносился издалека и одновременно отовсюду… кто-то кого-то резал, и кровь лилась в стакан… и вдруг послышались гитарные переборы — настолько чистые и настолько нелепые в этой круговерти бреда, что Марина остановилась, вцепившись в очередную березку.

Здесь было несколько березок. Она посмотрела наверх. Темные стволы уходили в бесконечность и там сходились в одну точку.

Звуки гитары не иссякали. Кто-то играл знаменитую Канцону да Милано — с душой играл, пусть и не без огрехов… а ведь Франческо да Милано — один любимых композиторов ее Четвертого… покойного Трезорова, застреленного в серпуховской гостинице… Или это лютня была, а звуки шли непосредственно из Рая… может, сам Трезоров играл — специально для нее?

Марина заплакала, прижавшись к березке щекой. От радости — не от горя…

Блаженство охватило ее. Деревья закрутились в хороводе — точно, как в знаменитой сцене из фильма «Летят журавли» Она сползла вниз по стволу. Она перевернулась и заглянула в небо — как в бездну. Бездна внимательно посмотрела на нее и шепнула: «Прыгай…»

…К обессилевшей, теряющей сознание женщине, давно присматривалась, а теперь уже подбиралась стая бродячих собак. Они не лаяли, не бегали, не суетились. Они окружали березу, набираясь все большей уверенности.

— Пёсики, не трогайте меня, — попросила Марина. — Я репортер. Я такая же, как вы. Я бродячая сука, которую все пинают и кормят объедками…

Где-то хлопнула дверь.

Марина закрыла глаза и прыгнула в бездну…