"Жесть" - читать интересную книгу автора (Щёголев Александр)Среда, день. УКРОЩЕНИЕ СТРОПТИВОЙЛидуся Рогозина, медсестра из наблюдательного отделения психиатрической больницы им. Кащенко, проснулась оттого, что кто-то проорал ей в самое ухо: — Подъем, сука! Она испугалась прежде, чем открыла глаза. Запах агрессивно настроенного мужика — сразу нескольких мужиков! — шибал в нос. Этот запах невозможно спутать ни с каким другим: так пахли больные во время приступов возбуждения, так же пахли и санитары, гнувшие баранки из этих больных. Годы работы в психушке хорошо упражняют все органы чувств… «Психи вырвались! — подумала она спросонья. — Натка, дура, забыла поставить уколы… кто-то прокрутил штырь, нашел ручку, выпустил остальных…» Ей-богу, лучше бы так оно и было. Мужчины, обступившие ее постель, мало походили на психов. Скорее на начальников или бизнесменов: в костюмах, при галстуках… и в вязаных шапочках с прорезями, натянутых на головы. — Сколько времени? — тупо спросила она. Кто-то гоготнул. — Не волнуйся, патологоанатом потом в акте напишет. Ужасно болела голова — тут и похмелье, и утренняя нервотрепка, и все сразу. Никак не сообразить было, что делать и что говорить… С нее вдруг сдернули одеяло. Комичное было зрелище: почти двухметровая баба, не помещающаяся целиком в старенькой кровати (стопы вылезали), рефлекторно одергивает комбинацию… Хорошо хоть трусы не сняла и лифчик — в чем пришла с дежурства, в том и завалилась спать. Устала очень… Она рванулась было, отчетливо поняв, насколько дело плохо. Успела вскочить, — и тут же упала лицом в постель с заломанными назад руками. На службе Лидуся справилась бы с любым взбрыкнувшим психом; силищи в ней было изрядно, ее даже Вася с Кузей побаивались, а коллеги за глаза называли «гризли»… Здесь — словно на стену наткнулась. — Рубашку на нее, — прозвучала команда. Три пары рук развернули женщину и всунули в смирительную рубаху. Какая изощренная ирония: ее, хранительницу спецотделения, — ТАК фиксировать! Она пыталась сопротивляться, не дать завести руки за спину; она дралась ногами, почему-то не сообразив просто заорать во всю глотку… заметила у кого-то в руках резиновую дубинку… — Нежно, нежно! Орел приказал — не калечить! …и тут — пушечное ядро взорвалось у нее в затылке… За окном, через дорогу, раскинулся провинциальный стадион. За углом налево шумел проспект имени Павла Первого (по старинке — 25-го октября) — центральная магистраль Гатчины. Виды и звуки родного города, которому Лидуся отдала без малого тридцать семь лет своей незатейливой жизни, увы, не успокаивали. Она была привязана к стулу. Это в дополнение к смирительной рубашке. Стул поставили в большой комнате, напротив окна. День был в разгаре. Поспала она всего часа два, не больше… «Никита», — вспомнила женщина. Мысль о сыне — как ошпарила ее. — Ну, ты, кирпичная морда, опять дергаешься? — хлопнули ее сзади по плечу. Днем Никита работал на стройке. Вернется домой не скоро… если ничего не случится… ох, лишь бы к этому времени все закончилось! Хоть как-нибудь, но закончилось. Ведь не прошло еще и трех месяцев, как сына удалось вытащить из армии. Живого. Тощего, вшивого, но целого. Сберечь бы его — любой ценой… Никого у Лидуси в этой жизни не было, кроме сына и престарелого отца. Мать-одиночка, без мужа… Хотя, муж — это тьфу! Кобели и так под ногами путаются, западают на этакую фактуру в юбке; если приспичит — на любого ошейник надеть можно. Вот с папой — проблема… Папа тоже был привязан. И тоже к стулу. Зачем, если старикан еле ходит? Вот он — сидит возле стола, который эти подонки отодвинули к стене… Лидуся улыбнулась отцу и сказала, стараясь, чтобы голос ее не выдал: — Папа, все в порядке. Они скоро уйдут. Отец растерянно улыбнулся ей в ответ. На стол зачем-то положили поднос с двумя шприцами (объемом по 5 кубиков) и резиновым жгутом. Один шприц был заполнен мутной жидкостью, второй — прозрачной. Честно говоря, эта картинка подействовала на Лидусю больше всего. Не будь она медсестрой — может, испугалась бы меньше… Жгут для чего, для внутривенки, что ли? Кому? И что за дрянь в шприцах? В комнате отчетливо пахло сыромятной подметкой. Очень похоже на запах инсулина. Страшные люди в комнате вдруг закопошились, зашептали: «Орел приехал… Я тебе щас врежу!.. Никаких кликух, никаких фамилий…» Из прихожей послышался бодрый тенорок: — Ну что, тесто замесили? — Без вас не начинаем, товарищ полковник. Быстрые уверенные шаги. Невысокий крепыш прошел к окну и повернулся, опершись задницей о подоконник. Был он, в отличие от прочих, в камуфляже, а не в пиджаке. Только на голове — такая же шапочка с прорезями. — Лидия Рогозина? — осведомился гость. — Да, — сказала она. — Вижу, вижу, вас трудно с кем-то спутать. Вы дежурили в спецотделении со вчера на сегодня? — Да. А вы кто? — Мы — те, кто задает вопросы. Вы отвечаете. Я доступно объяснил? — Да. — Ну, вот и познакомились. Он стоял спиной к свету. Наверное, профессиональная привычка. Зачем в таком случае было надевать маску, если на фоне окна все равно ничего не видно? — Чтобы ты отвечала честно, мы приготовили сюрприз, — в высшей степени приветливо продолжил человек. — Видишь шприц? На нем — твои отпечатки пальцев. И на ампулах — тоже. Если я хоть на секунду подумаю, что ты со мной в игры играешь… (он, похоже, улыбнулся под маской)… мы устроим твоему папе бесплатный сеанс лечения. Называется «инсулинотерапия». У вас на отделении применяется? — П…применяется… но редко… рискованно… — А мы рискнем. И когда твой папа отбросит коньки, оперативно-следственная группа ни на секунду не усомнится, что это ты убила его таким специальным психиатрическим способом. Зачем? Да из-за этой вашей квартиры! Надоело ждать, пока он окочурится сам по себе. Квартира ведь на папу записана? Лидуся промолчала. Ужасная перспектива вползала в ее сознание медленно: мозг отчаянно защищался. — Квартирный вопрос — он, не поверишь, даже меня испортил. Ну, помогла дочка своему папаше коньки отбросить… Дело-то обычное, житейское. По-видимому, фраза про коньки доставляла собеседнику какое-то особенное удовольствие. — Папа на коньках не катается, — сказала Лидуся. Человек оторвался от подоконника, неуловимо шагнул к ней и двинул рукой. В голове женщины вспыхнуло; комната вздрогнула. Боль растекалась — из правой скулы в затылок и шею. Скула быстро набухала. — Смелая? — удивился мучитель. — Решила погеройствовать? — Что тебе надо? Он снова ее ударил. В то же место. — Я тебе не «ты», подстилка больничная. Ну что, будем смирными или еще поучить? — Не бейте… пожалуйста. — Кто был инициатором пьянки вчера на отделении? — Я, кажется. Точно не помню. — Хорошо, кто принес бутыль со спиртом? — Спирт? На отделении был… — Медленно соображаешь, гризли, — ласково сказал гость. — Мы ведь уже выпотрошили тех козлов в милицейской форме, которые с вами пили и которые тебя трахали. Глупо врешь… Давай телефон! — махнул он своим помощникам. Телефонный аппарат подтянули от розетки и поставили на стол перед Лидиным отцом. Гость обратился к хозяину квартиры — громко, как к глухому: — Сейчас я наберу ноль-два! Вы скажете дежурному так: «Моя дочь хочет меня убить»! Больше ничего не надо. Все ясно? — он повернулся к Лидусе. — По такому вызову никто сюда не поедет, конечно. Но звоночек будет зафиксирован на пленке. И номер, с которого звонили. Когда обнаружат труп, это всплывет. — Он не говорит, — сказала Лидуся, с усилием ворочая языком. — Как он позовет милицию? Отец согласно покивал. Гость с отвращением посмотрел на него, проворчал: «Ладно, отбой…» и вдруг заорал — в самое лицо Лиды: — А ты — говоришь?! Долго мне еще с тобой сюсюкать?! Что за пациент с вами пьянствовал? Это ведь он принес спирт! «Он…» Воистину — ОН. Мышонок мой, умница моя… Лида на миг закрыла глаза. Все-таки хорошо вчера гульнули, несмотря ни на что, подумала она. Сначала сидели в комнате отдыха: она плюс оба санитара… и Мышонок, конечно. Дверь специально не закрывали, чтоб ментам слышно было. Парни и не выдержали, присоединились… видят, что весело — почему не присоединиться? На отделении — тишь да гладь, все позакрыто, и палаты, и само отделение… прав он был, умник мой, точно рассчитал… Потом Вася с Кузей улеглись спать, они всегда в комнате отдыха спят, а королева праздника в компании с ментами перешли в сестринскую, где началось самое интересное… Мышонок куда-то пропал… а что дальше — Лидуся уже не помнила… — Его фамилия — Вечный, — сказала она, чувствуя себя последней сволочью. — Имени не знаю, никогда не спрашивала — Кто он такой, Вечный? Больной? — Формально — больной. На самом деле — нет. Давно выздоровел, совершенно нормальный, хороший человек. Он был в больнице еще до того, как я поступила туда на работу, и уже тогда был здоров. Живет в общаге при реабилитационном отделении. — Отлично. По какому поводу спирт жрали? — Днем Вечный зашел в гости. Оказалось, у него день рождения, а я и не знала… Я ему: приходи, мол, вечером… ну, как обычно… — Перепихнемся, — подсказал гость. — А что такого? Тоже мужчина, ему же нужно хоть иногда. — Да никто не против. Дальше? — А что дальше? Говорит — не надо, как обычно. Хочу, говорит, отпраздновать — чтоб был нормальный день рождения. После отбоя пришел и притащил бутыль спирта. Где спер — не признался, хитрован. Закуску я еще днем купила… — Теперь главный вопрос. Ты сделала подохранному клиенту уколы? — Кому-кому? — Тьфу! Маньяку сбежавшему. — Я не помню… — сказала Лидуся и наконец заплакала. — Ну, не помню я! Меня раз двадцать уже спрашивали! Выговор влепили! Мне и без того утром плохо было, перепили же… — А уж как ребятам плохо было, — усмехнулся кто-то сзади. — Товарищ полковник, по-моему, она за дураков нас держит. Мучитель присел перед Лидой на корточки. Бесцветные глаза, казалось, проникли в самую ее душу. Она не выдержала, отвернулась. — Да вижу, вижу… Тебя же подставили, дура. Этот твой Вечный и подставил. Что ж ты его выгораживаешь? Он встал. — Приступайте. Один из «пиджаков» взял с подноса шприц с инсулином и принялся его размеренными движениями взбалтывать — вперед, назад, вперед, назад. Муть быстро становилась равномерно-белесой. Второй «пиджак» так же неспешно закатал у Лидиного отца рукав рубашки и перетянул плечо жгутом. — Что вы делаете? — ужаснулась она. — Тебя предупреждали! — рявкнул товарищ полковник. — Не надо со мной играть! — Он не выдержит инсулиновый шок! — Во втором шприце — глюкоза. Если успеешь рассказать правду — спасешь своего папашу, не успеешь — пойдешь в тюрьму за убийство… Мышонок мой, во что же ты меня втравил, подумала Лидуся. (Мысли ее отчаянно метались.) Рассказать правду… значит ли это — предать? Человечек с фамилией Вечный, временами такой потешный, временами — загадочный, за несколько последних месяцев стал ей почти родным. Это ведь он, обычный пациент психушки, сумел невесть какими путями и тропами выйти на воинскую часть, в которой служил Никита. Сын служил в Области, под Кировском (в свое время Лида влезла в долги и «заслала» в военкомат, чтобы оставили мальчика поближе к дому). И вот, после вмешательства Вечного, сына комиссовали. «По голове», естественно, то бишь по психиатрической части. Не быть ему теперь ни шофером, ни электриком… ну и ладно, зато жив-здоров. Чудо все это. Чтобы псих, лишенный всяких прав, сумел провернуть такое дело… невероятно! Лида не раз и не два пробовала раскрутить Вечного на откровенность, однако тот лишь ухмылялся и рассказывал о законах Ньютона применительно к данному случаю… Прослужил Никита ровно шесть месяцев. А еще через полмесяца их часть сняли и в полном составе бросили в Чечню. БМП, которую он водил до комиссования, подорвалась на фугасе. Весь экипаж погиб. Так что если б сына не вытащили, он бы — как его товарищи, — остался бы только в незаживающей материнской памяти… Короче, благодарность, которую Лида Рогозина испытывала к своему Мышонку, была животной, вне участия разума. Это была благодарность самки, у которой спасли детеныша. И вот теперь ее поставили перед выбором: отец или спаситель сына… Когда опытная рука вогнала иглу в старческую вену, когда смертоносная муть пошла в кровь родного человека, Лидуся заревела в голос: — Я расскажу! Колите глюкозу! …На самом деле — не так вчера было, всё по-другому. Когда Вечный сказал Лиде про свой день рождения, она у него спросила: какой тебе сделать подарок? Он ей в ответ: у вас, говорят, тут сидит маньяк. Правильно? А еще говорят, был он учителем — русского и литературы… Она ему: ну да, правильно, только изолятор, в котором его держат, под отдельной охраной. Он ей: а ведь я — тоже бывший учитель. Физика и астрономия. Мне так не хватает умных людей, с кем можно поговорить… Дай мне с ним поговорить, взмолился Вечный. Дай, добрая душа, ну дай же, дай — просил и просил он. Не делай вашему учителю уколы, чтобы он чуть-чуть оклемался. Всего две пропущенные инъекции — этого хватит и вреда никакого. Он же у вас не буйный… Это правда, маньяк был не буйный. Наоборот, очень тихий. За все время — ни одного случая. Утром, уговаривал Вечный, — снова поставишь ему укол, и все вернется в нужный вид… А как же менты, привела она решающий аргумент. Не пропустят тебя в изолятор, ведь этого психа из правоохранительных органов прислали! И тогда он азартно зашептал: а ментов, Лидуха, — напоим, не фиг делать… Она говорила, захлебываясь словами, и смотрела, смотрела на отца. Того пробивал пот. Отец тоже смотрел на дочь; в глазах его был страх и беззвучная мука. Пот лил с него буквально ручьями… и еще его трясло; дрожь волнами прокатывала по связанному телу… Полковник постоянно путал Лиду вопросами. Каким образом Вечный сумел решить проблему с ее сыном? Хотя, она ведь правда этого не знала! Наверное, связи какие-то у человека имелись — не могли не появиться за столько лет, прожитых в психиатрии… «Связи?! У больного, которому негде жить?!» Наверное, друзья среди врачей, мямлила женщина… — Быстро — что ты знаешь про вашего Главного! — плевал полковник ей в лицо. Про Федора Сергеича она тем более не могла ничего сказать, потому что боялась его… единственный, кого боялась в жизни. — Ну хорошо, — гневался полковник, — а зачем оргию устроили? Простой пьянки было мало? А затем, что иначе охранники не сошли бы с тормозов и не надрались бы в говно. Просто выпили бы и успокоились. Это Вечный придумал, что без траханья ничего не выйдет, и был, как всегда, прав… — Да ей самой это нравится, — смеялись у нее за спиной. — Нравится! — кричала она. — Сука я, сука! Дайте папе глюкозу! Звери, что ж вы ждете?! Дрожь сменилась судорогами. Отец, запрокинув голову, слабо дергал конечностями (ремни мешали). Глаза его закатились, на губах появилась пена. Кто-то из помощников господина полковника пытался попасть ему в вену шприцем с глюкозой — неторопливо, с профессиональным хладнокровием, — но было уже поздно. Отец впал в кому. А потом он умер… Последнее, что слышала Лида, прежде чем потерять сознание, был веселый тенорок главного палача: — Ну что, оформляем ее?.. Сообщите районным, пусть выезжают. Ты и ты — дождетесь, когда приедет машина… Больше Лидусю Рогозину в больнице не видели. |
||
|