"Крысы в городе" - читать интересную книгу автора (Щелоков Александр)

КОЛЕСНИКОВ

Сергей Колесников с детства любил автомобили. Блестящее лаком, пахнущее пластиком и бензином, быстро мчащееся по дорогам творение рук человеческих очаровало его с момента, когда он первый раз в жизни проехал пассажиром такси. После школы Сергей поступил в Московский автодорожный институт — МАДИ. Получив диплом, вернулся в родной Придонск и устроился инженером на завод сельхозмашин. Вступил в партию. Это сегодня любопытный может поинтересоваться: «В какую?» В прошлые благословенные времена вопрос был бы неуместен. Ни партии обманутых вкладчиков, ни партии любителей пива в те времена не существовало. В стране была всего одна партия — Коммунистическая, и потому, только связав себя с ней, человек мог рассчитывать на успешную служебную карьеру.

Три года спустя Колесников стал секретарем парткома завода и членом районного комитета партии.

Отбыв на секретарском посту еще три года, Колесников ушел с завода. Райком рекомендовал его на должность директора центра автотехнического обслуживания, который построил Волжский автозавод. Прежнего директора посадили за служебные злоупотребления. Под его руководством огромный, оснащенный новейшей по тому времени техникой ремонтный комплекс стал одной из наиболее криминальных зон города. Здесь брали взятки все, начиная от сторожа и кончая главным инженером. Здесь крали все, что попадало под руку: новые запчасти со склада, детали с машин, отданных клиентами в ремонт. Здесь меняли новую резину на старую, отсасывали из баков бензин.

Став директором комплекса, Колесников повел осторожную, но достаточно решительную борьбу с беспределом, который творился в техцентре. Новая метла не понравилась персоналу, привыкшему к грязи. Спаянный воровством коллектив умело подставил нового шефа и подвел его под статью Уголовного кодекса.

Действие было разыграно как по нотам. Начальник склада Султанов сделал в милиции заявление, что директор вымогает у него взятки. Пачку из ста десятирублевых купюр — целую тысячу рублей! (Ну и времена! Ну и цены!) — специалисты пометили люминесцентной краской и вручили Султанову.

В назначенный час тот отправился к директору. Задержание «взяточника» произвели быстро и картинно, как в кино. Султанов вошел в кабинет директора мягким крадущимся шагом. Колесников оторвал голову от бумаг, посмотрел на вошедшего.

— Здравствуйте, Сергей Сергеевич, — голосом вконец замордованного бедолаги произнес Султанов, — вот, я принес…

Он положил на стол деньги, завернутые в газету.

— Что это? — спросил удивленный Колесников и, вдруг поняв, торцом шариковой ручки, которую держал в руке, оттолкнул пачку. — Уберите немедленно!

В тот же миг двери кабинета распахнулись. Внутрь влетели два милиционера и работник прокуратуры. За ними вошли понятые — кладовщики, работавшие в подчинении Султанова.

Колесникова судили неправо, быстро и строго. Не было принято во внимание, что директор не касался денег, которые увидел на столе, что тут же приказал убрать пакет. «Обычная уловка преступника, который чувствует опасность разоблачения» — так объяснил поведение Колесникова строгий и проницательный прокурор.

Колесникову припаяли срок, из которого он отсидел половину. За это время порядки в стране изменились, и то, что раньше считалось преступным, стало обычной житейской нормой.

Отсидку Колесников встретил философски, руководствуясь старой русской мудростью: «От сумы и от тюрьмы не отказывайся, приходящий — не тужи, уходящий — не радуйся». Было, конечно, обидно, что его товарищи по партии и те, кто просто ходил в друзьях, позволили оклеветать его и отправить в зону. Но там бывший партийный работник не сломался. Крепкий духом, преисполненный уверенности в себе, умевший постоять за себя в крутых столкновениях, он получил признание лагерных авторитетов, кличку Партком и накоротке сошелся с криминальным миром. Выйдя на волю, Колесников уверенно бросился в бизнес. Как вести себя в обществе хищников, он уже твердо знал.

Солидную сумму денег, которую ссудил ему криминальный «общак», он потратил на приватизацию автотехцентра и превратил его в акционерное общество закрытого типа. Он сразу начал наводить порядки, которые ему не позволяли навести при советской власти.

Колесников вышиб вон всех, кто казался ему ненужным для дела. В один из вечеров возле дома зарезали Султанова, который вывел погулять своего пуделя. Попал под электричку один из кладовщиков, выступавших понятым в момент ареста директора. Второй понятой, поняв, что влип в скверную историю, оставил город, отбыв в неизвестном направлении.

Два нововведения, проведенных Колесниковым, преобразили автохозяйство, пользовавшееся в городе недоброй славой.

Первым делом Колесников создал мощное охранное подразделение. Его возглавил бывший начальник Придонской тюрьмы Шубодеров, крутой и жестокий служака, имевший осведомителей во всех преступных структурах.

На всю область прогремела расправа охраны автосервиса с наехавшими на него рэкетирами.

«Придонская братва», еще не оценив по достоинству силу и авторитет Парткома, решила сделать его своим данником.

Все началось как обычно.

В один из дней в конторе автоцентра появился странный посетитель. Оттолкнув секретаршу, он вошел в кабинет директора. Не говоря ни слова, прошел к креслу, стоявшему у журнального столика. Сел. Закинул ногу на ногу. Огляделся. Достал пачку «Кэмел».

Партком молча следил за гостем. Его уже предупредили по интерфону о появлении иномарки с экипажем из четырех качков. Шубодеров опознал в одном из гостей Костю Сургута — психованного рэкетира, который работал на вора в законе Саддама.

Закурив, гость обратился в Парткому:

— Потолкуем, директор?

— Теперь не здороваются? — Колесников захлопнул папку, лежавшую перед ним.

— Ах, здрасьте вам! — Сургут, кривляясь, вскинул руку ко лбу, будто отдавал честь. — Наше вам с кисточкой, господин Колесников! Теперь вы довольны?

— У вас претензии к обслуживанию? — Колесников старался показать, что не знает, о чем пойдет речь.

— Ладно, кончай, директор. — Сургут стал суровым. — Я же вижу — ты не дурак.

— Спасибо. — Колесников говорил не повышая голоса. — Так что из того?

— Из того ты должен понять: раз я здесь, тебе теперь придется платить.

— Кому и за что?

— Ай, какие мы непонятливые! Объясняю. Как это там у вас по науке? — Сургут нарочито наморщил лоб, вспоминая. — Ах да. За режим наибольшего благоприятствования.

— Понял. А если я откажусь?

— Выйдет дороже.

— Догадываюсь, но меня интересует другое. Ты сейчас уйдешь, а на меня наедет кто-то другой. Мне и ему платить? Если ты вроде налогового инспектора, хочу знать, какой фирме плачу и за какие заслуги. Если не узнаю, лучше тебе убираться по холодку.

— Что ж, дядя, я от Саддама. Слыхал о таком?

— Саддам? — Колесников почесал переносицу. — Говорят, у него все вы крутые, как вареные яйца. Это так?

— Ладно, директор, кончай балаган. Будешь платить или нет? Мне надо знать только это.

— Буду, если подтвердишь полномочия. А так для меня ты пока частный вымогатель. Без подпоры. Сечешь?

— Хорошо, полномочия я привезу. А пока дай команду — пусть поменяют масло в моей машине.

— Бу сделано. — Колесников открыто издевался. Но все же снял трубку. — Васьков? Там у тебя иномарка во дворе. Загони на яму и обслужи по полной программе. Без оплаты. Это мои друзья. — Повернулся к Сургуту. — Так устроит?

Демонстративно бросив окурок на пол, Сургут вышел, на прощанье хлопнув дверью. Говорить дальше с директором он не собирался.

Через полчаса иномарка цвета антрацита, блестя многочисленными молдингами, с визгом сорвалась с места и выехала из автотехцентра.

Через минуту по телефону Шубодеров доложил шефу:

— Сергей Сергеевич, гостей я отправил. С почетом…

Иномарка взорвалась, отъехав от центра всего на пятьсот метров. Ее экипаж пришлось соскребать с асфальта. В обгорелых обломках машины нашли четыре пистолета разных марок. Милиция списала происшествие на неосторожное обращение пассажиров со взрывчаткой.

Саддам, получивший известие о происшествии, воспылал гневом. Он понял истинную причину взрыва — слишком травленым был этот волк. Но в тот же вечер к нему явился «положенец» — уполномоченный криминальной структуры, которому поручается миром решать внутренние конфликты между разными преступными кланами. Он объяснил, что Партком в своих правах и возможностях ничуть не уступает ему, Саддаму, и затевать войну не стоит. Начнись она, авторитеты поддержат Парткома…

Вторым важным нововведением Колесникова после организации надежной охраны предприятия стала компьютеризация техцентра. На учет было взято все — материальные ценности, бухгалтерские расчеты. Не выходя из кабинета, Партком мог проверить, сколько машин въехало в ремонтную зону, какое время каждая находилась в цеху, кто ее обслуживал и какие устранял неполадки. Смешно, но Колесников добился того, что оказалось не под силу социалистическому государственному предприятию: он ликвидировал хищения и спекуляцию запчастями и автодеталями, которые принадлежали акционерному обществу. Слссарюга Рахматов, не сумевший изжить социалистический взгляд на вещи и считавший общенародным, а значит, своим все вокруг, после двух попыток воровства повесился на рабочем месте. Доказать, что смерть носила насильственный характер, милиция не сумела, а может быть, попросту не захотела. Автоцентр денег на похороны Рахматова не выделил, поскольку за день до смерти директор влепил ему строгий выговор за попытку вынести с территории новенький карбюратор.

— Хотите калымить, — предупредил работяг Партком, — заводите собственное дело.

Электрик Потапов, мастер — золотые руки, внял совету, уволился, взял в банке кредит и основал небольшую ремонтную мастерскую. Она просуществовала ровно два месяца и сгорела дотла в ночном пожаре. Чтобы расплатиться с долгами, Потапов вернулся в автоцентр.

Как ни странно, но дисциплину в автоцентре быстро приняли, и не столько из-за страха, сколько из-за выгоды. Деньги рабочим платили здесь исправно, причем большую часть дохода они получали из «черного нала» — наличных денег, укрытых администрацией от грабительских государственных налогов.

Со временем Партком начал разрабатывать новую «золотую жилу». Ее показали «геологи» из-за рубежа.

Однажды в кабинете Колесникова появился прилично одетый джентльмен. С явным польским акцентом представился:

— Станислав Кригер, коммерсант. Мам до пана Колесникова корыстну справу. — Подумал. Подобрал русские слова. — Имею до вас корыстное предложение. — Щелкнул пальцами. — Опять я не так, прошу прощения. Выгодное предложение.

Партком улыбнулся.

— Присаживайтесь. Готов вас выслушать.

Слова прозвучали нейтрально, без особого любопытства или заинтересованности. В последнее время, когда частная инициатива получила широкие возможности, в кабинете Парткома стали регулярно появляться разного рода авантюристы с различными «выгодными» предложениями. После короткого разговора Колесников просил дельцов выйти, а дюжий охранник, вызванный секретаршей, провожал гостей до ворот.

Поляк мало походил на мелкого жулика, и если все же относился к категории ловкоруких, то специализировался на крупных аферах. Должно быть, предугадав возможные сомнения Колесникова, достал из кармана и положил на стол свой паспорт.

Партком взял документ, взглянул на фотографию, перелистал страницы, измаранные множеством виз, вернул владельцу.

— Так в чем ваше предложение?

— По перше мои рекомендации. Совет говорить с вами дал пан Акробата.

— Акробат? — попытался, уточнить Партком.

— Да, да, он.

Акробат считался одним из воровских авторитетов нового поколения. С ним Партком свел знакомство в зоне. Это был битый, злой волк, и ссылка на него придавала визитеру особый вес.

— Он мне ничего не передал?

Поляк вынул бумажник, извлек из него клочок бумаги. Колесников развернул его. Положил на стол. Разгладил. Прочитал:

«Партком! Стас — мужик из нашего цирка. Партнер надежный. Акробат».

— Где вы познакомились с Акробатом?

— Вьезение, пан Колесников.

— Везение? — Партком не понял, о чем речь.

— Проше, ми выбачтшиче, пшепрашем. — Поляк смущенно замолчал и улыбнулся. — Прошу прощения, вьезение — то есть тюрьма. Так у нас.

Партком улыбнулся каламбуру: везение — это тюрьма. Блеск!

Спросил:

— Акробат сидит?

— Нет, пан. Он хорошо трудится. У нас международная фирма. Могу я говорить… — Он замялся, не нашел слов и сказал по-польски. — Отварты?

— Откровенно? — подсказал Колесников.

— Да, так. Откровенно.

— Иначе и разговора не будет.

— Бардзо добже. Очень хорошо. Говорим отварты. Мои ребята берут машины… Лучшие машины, пан Колесников. Берут в Неметчине, в Холландии. Всюду. Акробат их принимает на границе. Доход мы делим.

— Чем я могу помочь вам, пан Станислав, и Акробату?

— Нам нужен рынок. Российский рынок. Здесь рядом Кавказ. Акробат думает, вы можете делать свой бизнес.

Колесников задумался. Предложение выглядело заманчиво. Весьма.

— Сколько машин вы можете поставлять в месяц?

— Сколько пан пожелает.

— Ясно. Какие марки?

— О, пан Колесников! Вшистко на ваш заказ. Можно «Мерседес» особовы. — Подумал и перевел: — Легковой. Так? Можно «Мерседес» цежарове. — Снова подумал. — Грузовой, верно? Можно «Вольво», «Форд», «Ситроен». Коротко — цо пан хце.

— Мне ваше предложение нравится, пан Станислав. Но над ним надо подумать. Вы согласны?

— Матка бозка! Я был бы удивлен, если вы решили сразу. Разве не так?

— Тогда встретимся через два дня.

— Через четыре, прошу прощения. Я сегодня должен уехать. Колесников встал, протянул гостю руку. Тот ее потряс.

— Естем бардзо задоволены. — Он сказал и замолчал, будто споткнулся, не окончив фразу. Широко улыбнулся и подобрал русские слова: — Я есть очень задоволен, пан Колесников.

Проводя гостя, Партком вызвал двух своих железных замов — Кочергина и Маштакова. Начинать новое дело с пустого места глупо. Надо было создать новый цех, обеспечить надежность его охраны, подобрать искусных мастеров, способных ювелирно перебивать заводские номера, перекрашивать кузова, при этом уметь молчать даже под нажимом. Наконец, необходимо было продумать способы и найти каналы сбыта.

Когда игроку пошла карта, бывает трудно отбиться от удачи. К Парткому карта поперла валом.

На техцентр неожиданно наехала банда чужаков — сыновей Кавказских гор. Они ворвались на территорию на пяти автомашинах. В каждой сидели по пять взвинченных боевиков с автоматами. Охрана не сумела среагировать, и налетчики взяли под прицел рабочих первого ремонтного цеха. Трое боевиков ворвались в контору, прошли в кабинет директора.

— Встать! — заорал один из налетчиков на Колесникова и повел автоматом.

Партком встал. Нарочито медленно, спокойно. Он видел — пальцы черноусого главаря подрагивают на спусковом крючке. Это ничего хорошего не предвещало. Гости явно нервничали, торопились. Любое неосторожное или резкое движение, и они начнут палить — не столько из расчета, сколько от возбуждения. В таких условиях стоило снять напряженность, успокоить налетчиков.

Партком немигающим взглядом уставился на боевика. У того в нервном тике дергалась левая щека. Быстрым движением языка он то и дело облизывал тонкие синеватые губы.

— Что вам нужно, мужики?

— Га! — Главарь решил: дело пошло. — Надо пять новых машин.

— Откуда? У меня что, завод?

— Мы сами найдем. Сами. Ты давай деньги.

— Они что, хранятся у директора в сейфе? Деньги в кассе.

— Ты думаешь, я тебя не убью? — Налетчик щелкнул затвором, потянул на себя рукоятку. Из патронника на пол вылетел патрон. Бандит демонстрировал, что оружие заряжено. — Прикажи. Тебе принесут.

— Глупо вышло, но я проиграл, — вялым голосом человека, поставленного силой на колени, признался Партком. — Какие машины возьмешь?

Напряженность в кабинете сразу ослабла. Один из налетчиков переступил с ноги на ногу. Второй слегка опустил ствол и, не скрывая улыбку, бросил быстрый взгляд на сообщника.

Партком кивнул главарю, показывая на окно:

— Взгляни на стоянку. Там твоих людей нет. Они с другой стороны. Покажи машины, которые заберешь.

— Пойду и возьму сам, — уверенно ответил главарь.

— Смотри, как хочешь. Там сорок работяг. — Партком говорил спокойно. — Ты уверен, что выиграешь гражданскую войну?

Черноусый задумался. Нерешительно подошел к окну, оказавшись рядом с Парткомом.

Пистолет ТТ (про себя Партком называл его «громобоем») был закреплен под крышкой стола на двух специальных пружинных зажимах. Стол можно было трясти, резко поднимать и опускать на пол — зажимы надежно держали оружие. Однако стоило сжать рукоятку и потянуть пистолет на себя, замки освобождали его без сопротивления. Партком, который знал, что оружие выручает из беды лишь тогда, когда умеешь им быстро и безошибочно пользоваться, каждый день, садясь за стол, закрывал глаза и на ощупь вырывал пистолет из зажимов. Навык только тогда действен, когда доведен до автоматизма.

Тренировки пригодились. Движение руки было молниеносным. Сжимая пистолет в правой руке, Партком обхватил черноусого левой так, что локтевой сгиб руки оказался на горле противника. Рывком он повернул его грудью к автоматчикам, прикрываясь чужим телом. Звонко крикнул:

— Бросай оружие!

Главарь был мужиком крепким, жилистым. Он сделал неожиданную попытку упасть на колени, чтобы в броске швырнуть Парткома через себя под ноги сообщникам. Он, однако, не учел одного: подобные штучки директор прекрасно освоил в зоне и был готов ко всему. Крепко сжав руку, Партком удержал тело противника. Тот, оказавшись в глухом зажиме, стал задыхаться.

— Встать! — хрипя от напряжения, прошипел Партком в ухо черноусому. — Удушу, падла!

Главарь банды вынужден был встать на ноги и выпрямить их.

— Еще раз дернешься, — предупредил Партком, — разнесу арбуз!

Твердый ствол пистолета, упиравшийся в затылок, убеждал, насколько серьезна угроза.

— Скажи своим волкам, пусть бросят оружие.

— Не бросят! — прохрипел черноусый. — Они не боятся.

— Я тоже не боюсь.

Это прозвучало так твердо и так решительно, что не поверить в слова директора было нельзя. Для убедительности Партком отвел пистолет от затылка, прижал его к щеке черноусого и нажал на спуск. Выстрел ахнул в кабинете, как взрыв. Мощный звук ударил в ухо боевика. Лицо его исказила гримаса. Ноги снова ослабели и слегка подогнулись, но на этот раз от испуга. Рука Парткома опять сдавила ему кадык, а дымящийся ствол уперся в висок.

— Стоять, вояка! А вы, ребята, бросайте автоматы! — Партком приказывал спокойно, никакой истерики в его голосе не звучало. — Клянусь, я всех вас отпущу, без милиции. Уезжайте к чертовой матери! И больше не возвращайтесь!

Прикрывшись телом главаря, Партком нисколько не боялся последствий. Он хорошо знал: лихие в преступном промысле горцы стрелять в своего не станут. Банды такого типа обычно формируют не из разношерстной публики, а из земляков, чаще односельчан, повязанных круговой порукой. Убить своего — значило получить кровников, месть которых будет обращена не на одного убийцу, а на весь его род.

Черноусый что-то сказал боевикам на своем языке. Один из них спросил по-русски:

— Без обмана отпустишь, начальник?

— Слушай, мальчик! Всех ваших уже повязали. Они лежат возле мойки. Подойди вон к тому окну и погляди.

Боевик подошел к указанному ему окну. Взглянул вниз во двор. Увидел, что все их сообщники — один к одному — длинным рядом выложены на асфальте возле мойки машин. Вокруг с короткоствольными автоматами стояли дюжие молодцы из охраны техцентра. Рабочий в спецовке ходил вдоль шеренги лежавших налетчиков со шлангом в руках и поливал их холодной водой.

Боевик громко выругался. Что-то объяснил товарищам по-своему и положил автомат на пол. То же сделал и второй.

Партком, не отпуская главаря из объятий, потянулся ногой под стол и нажал кнопку тревоги. Боковая дверь кабинета, замаскированная под полку с папками технической документации, распахнулась. В кабинет вбежали три автоматчика с касках и бронежилетах.

— На пол! Лицом вниз!

Партком ослабил объятия и с короткого замаха ударил рукояткой пистолета в затылок черноусого. Одновременно подтолкнул его коленом в спину. Тот грохнулся на пол лицом вниз.

— Это чтобы ты запомнил, что к Парткому с оружием не приходят!

Из приемной в кабинет вошел Шубодеров, или, как звали его за глаза работники техцентра, Шкаф, громадный мужчина из семьи потомственных молотобойцев. Посмотрел на боевиков, на их главаря, потрогал ногой каждого — живы ли. Голосом властным, полным силы сказал:

— Кит-кэт, мальчики, отдохните!

Свои странные остроты и выражения Шубодеров черпал из навязчивой телевизионной рекламы, которая глушила жителей Придонска и окрестностей с частотой пулеметного обстрела. Кое-кто верил рекламе, большинство плевались, а Шубодеров оперативно пополнял новыми словами арсенал своего остроумия.

Пошла широкая реклама зубной пасты «Блендомед с фло-ристатом», и начальник охраны сменил неблагозвучное русское выражение на изысканное иностранное.

— Блендомед вашу мать с флористатом! — орал он на замешкавшихся подчиненных. И обид не бывало: иностранный язык украшает быт.

Навязла в зубах реклама фирмы «Проктор энд Гэмбл», и сразу стала звучать в карауле команда:

— Бегом! Что стоите как Проктор и Гэмбл?

Настойчивое расхваливание лекарства «Эффералган Упса» обогатило Шубодерова вопросом, который мог поставить в тупик любого собеседника. В хорошем расположении духа полковник мог внезапно спросить:

— Ну-ка, друг, скажи, где находится эфиралган у пса?

По натуре Шубодеров был истинным тюремщиком. Уйдя со службы и еще никуда не устроившись, он заполнил квартиру клетками с птицами. Ему нравилось держать кого-то взаперти и предупреждать попытки побега.

Подойдя к главарю, все еще распростертому на полу, Шубодеров взял его за воротник, поднял, поставил на ноги.

— Ну, абрек, твоих во дворе я уже замочил… Колесников удивленно вскинул брови:

— Ты что, Денис Григорьевич, всерьез?

— Конечно. Кавказский народ горячий. Их там поливают из шланга. Пусть охладятся. Колесников засмеялся.

— Это я уже знаю.

— Сергей Сергеевич, что с этим эфералганом делать? Может, выкинуть из окна? Скажем, сам хотел убежать…

Партком вернулся к своему столу. Спокойный, улыбающийся. Дыхание ровное, движения точные. Положил пистолет перед собой.

— Не надо, Денис Григорьевич. Этот — как ты его назвал? — теперь мои кунак. Посади его в кресло, и все свободны. А этих двух, — он указал на обезоруженных боевиков, — искупайте дополнительно. Пусть охолонят.

Оставшись вдвоем с черноусым. Партком спросил:

— Тебя как зовут?

— Канташ. — Затем помолчал и добавил: — Шахабов.

— Чеченец?

— Ингуш.

— Ну, прекрасно! Теперь, Канташ, давай поговорим откровенно. Под твое слово, что не станешь трепаться.

— Не буду.

— Отлично. Согласишься — заключим договор. Не согласишься — я тебя и твоих мокрых волков отпущу к чертовой матери с условием, что вы здесь появляться не будете.

— Не будем. — Канташ угрюмо соглашался на все условия.

— Я с каждого возьму подписку. Но это потом.

— Зачем подписку?

— Затем, что, если нарушит слово и мы его поймаем, — расстреляю.

— Понимаю.

— Теперь вопрос: ты хотел хапануть тачку для себя или на сбыт? Только честно.

— На продажу. Деньги нужны, начальник. Жизнь теперь трудная.

— Хорошо, Канташ. Еще вопрос: сколько машин ты сможешь сбыть в месяц, если я их буду тебе поставлять.

Канташ уловил в голосе Парткома деловую заинтересованность и воспрянул духом:

— Э, начальник! Сколько дашь, столько я продам. Кавказ большой. Деньги есть большие. Что сегодня нужно горцу? Автомат «калаш» и автомашина. Есть они, горец — царь.

— Здраво мыслишь. Мы сойдемся. Но учти, под твое честное слово тачки давать не смогу.

— Как же быть?

— Получать будешь под залог.

— Деньги?

— Зачем? Твои ребята. Берешь машины, оставляешь двух. Привозишь деньги — я их выпускаю. Получаешь новую партию машин — забираю новых людей.

Канташ улыбнулся, отчего его лицо приобрело выражение, типичное для горцев, торгующих на базарах, — умиротворенное, доброжелательное, а голос сделался медово-сладким.

— Ты умный человек, начальник. Я тебя не обману.

— Посмотрим.

Так заработал конвейер Европа — Кавказ. От белорусской границы машины, поставляемые паном Станиславом, люди Акробата везли на трейлерах в Придонск. Везли открыто при сопроводительных документах, с печатями и множеством виз, все чин по чину. И никто не оставался внакладе на длинном и трудном пути: всем, кому следовало, давали на лапу. Давали по-крупному, не жалея. Зато все, кто на лапу брал, оказывались на крепком крючке и подсечь их в любое время не составляло труда.

В Придонском автотехцентре умелые мастера готовили машины к продаже: с ювелирной точностью подправляли заводские номера, меняли показания спидометров, готовили новую техническую документацию.

Затем рули попадали в руки абреков Канташа Шахабова, и машины исчезали в синеватых далях Кавказа.

С Кавказа в обратном направлении текли денежки. Капиталы Парткома росли. Фирма его процветала, вызывая нездоровую зависть конкурентов.

Именно к Парткому обратилась за помощью Лайонелла. У нее были достаточные основания для того, чтобы найти с ним общий язык.

Любовницу Порохова, с которой не раз встречался в обществе толстосумов. Колесников встретил с подобающей вежливостью и предупредительностью: предложил кресло, поставил на столик виски, лед, остальную муру, которая вносит в обстановку легко ощутимый иностранный дух. Пить виски, играть в теннис, носить штаны от Кардена, разъезжать на иномарке — разве это не возвышает в глазах общества его новых властителей?

— Сергей Сергеевич, — Лайонелла брала быка за рога, — мне нужны три новые машины.

— Милая моя гостья! — Партком умело изобразил одну из своих улыбок — ласковую и одновременно удивленную. — У меня не автозавод. Техцентр — всего лишь ремонтное предприятие.

— Я знаю. — Лайонелла держала позицию твердо.

— И все же пришли ко мне?

— Да. Именно к вам.

— Тогда вы должны понимать всю деликатность проблемы.

— Прекрасно понимаю.

— Значит, вы должны знать, что мои машины продаются там, — Партком махнул рукой в неопределенном направлении. — Для этих марок у нас неподходящий климат.

— Сергей Сергеевич, мы прекрасно понимаем друг друга. Не так ли? Мне нужны три «жигуля-девятки». Те, что получат этих лошадок, в зубы им заглядывать не станут. Да и пастухи на дорогах от любопытства воздержатся.

— Вы роковая женщина. Я не смогу устоять. Кстати, для чего вам машины?

— Дорогой Сергей Сергеевич! Я не спрашиваю, откуда они придут ко мне. Верно? Может, не стоит выяснять, куда они уйдут?

Партком развел руками:

— Снимаю шляпу. Говорить с такой женщиной, как вы, — одно удовольствие.

Сделка былазаключена.

Лайонелла сразу же принялась за выполнение второй части своего плана. Она продумала и расписала его в уме до мелочей. Ей теперь был необходим человек, который взял бы на себя организацию и руководство фирмой.

На поиски ушло несколько дней — это оказалось самым трудным во всем замысле. Подсобила верная подруга Жанна. Она назвала Лайонелле имя: — Ольга Тимофеева.

— Кто она?

— Была завом овощного магазина, теперь стала председателем торгового товарищества. Баба — оторва. Таких еще поискать.

— Оторву я и на помойке найду. Мне нужна деловая.

— Она с башкой, — заверила Жанна.

— Можешь доказать?

— Запросто. На социалистической капусте и морковке Ольга построила дачку, купила кооперативную квартиру. Позволяет себе заводить молодых любовников.

Лайонеллазасмеялась.

— Последний аргумент — самый убедительный. Сведи меня с этой бабой.

Знакомство состоялось в ресторане «Веселый якорь». Как это якорь может быть веселым, никто не знал, однако название привлекало.

В небольшом полуподвальном помещении было прохладно и тихо. На столах хрустели крахмалом выглаженные до блеска скатерти.

Лайонелла прекрасно понимала — отвлечь торговку от легкого, привычного, а потому кажущегося надежным бизнеса можно будет лишь тогда, когда продемонстрируешь ей силу настоящих, не овощных, денег.

Рослый официант со смазливым лицом провинциального актера-любовника подал меню Тимофеевой. Было видно, как у той округлились глаза: цены пугали своей бессовестностью. Выбирать блюда пришлось Лайонелле.

— Кельнер, — сказала она, возвращая карту, — я отметила нужное карандашом.

На столе очень быстро возникла гастрономическая икебана: красная икра, черная икра, крабы, соленые орешки, жульены… На первое пошла донская тройная уха, на второе — шашлык по-карски. Полилось шампанское и коньяк…

Лайонелла с интересом изучала Тимофееву.

Лицо крупное, щекастое, как у колобка. На скулах — густой, почти морковного цвета, румянец — простенькое ухищрение косметики. Ресницы густо покрывала тушь, наложенная столь небрежно, что сухие ее частицы висели на волосинках большими шматками.

Толстые, похожие на сосиски пальцы украшали массивные кольца: на левой руке их было два (причем одно с красным фианитом), на правой — аж три (одно с синим камнем, напоминавшим сапфир).

Фигура Тимофеевой дышало здоровьем и нерастраченной бабьей силой. Во всем — в размерах бедер, в движениях — ощущалась необычная капитальность: такая если выпьет, то не меньше стакана; если решит скрутить и оженить на себе кого-то, как ни будь мужик склизок и верток — из ее рук не выкрутится.

Короче, Тимофеева Лайонелле понравилась.

Эдик, бывший за столом третьим, старательно налегал на закуски. Его роль в вербовке руководящих кадров новой фирмы была нулевой.

Лайонелла кратко изложила Тимофеевой свое желание сделать ее президентом крупной акционерной компании, которой предстоит ворочать миллиардами. Однако Тимофеева клюнула на обещание ей десяти миллионов зарплаты не сразу, хотя самой выколачивать удавалось пока что не больше трех. Она осторожно повела разведку: тертая махинаторша, Тимофеева хотела оценить, какой риск и какая опасность будут лежать на чаше весов.

— Ольга Дмитриевна! Зачем спешить? — вместо ответа на вопрос, чем будет торговать фирма, сказала Лайонелла. — Сейчас нам важно заключить генеральный контракт и уже потом решать, какой товар будем предлагать населению. Может быть, свежий воздух.

— Лина Львовна, — Тимофееву поразили слова «генеральный контракт», но она была не однажды битой и на блесну не клевала, — обычно в торговле дело делается иначе. Сперва выбирают товар, пробуют его на вкус, чтобы определить, пойдет ли за ним покупатель.

— При чем здесь вкус? — Темперамент Лайонеллы стал прорываться в каждой фразе. — Если бы мы открывали точку общепита и собирались зарабатывать на борщах — тогда пожалуйста, думайте о вкусе. Здесь будет достаточно одного запаха. Навозные мухи летят не на дерьмо, а на его запах.

— Лина Львовна, — Тимофеева упорно стояла на своем, — надо иметь на руках что-то материальное. Чтобы те, кто понесет нам деньги, видели: товар есть, есть много.

— Ольга Дмитриевна, дорогая, — Лайонелла приняла тон Тимофеевой, — вот вам калькулятор. Потыкайте в него пальчиком и подсчитайте: даст вам торговля овощами тот доход, который я гарантирую? Скажу заранее — на моркошке много не огребешь. Выгодно теперь одно: продавать лопухам красивые обещания, получать копеечку и делать всем ручкой, объявив себя банкротом.

— Я знаю, дураков у нас много, но так просто, за здорово живешь, никто нам денег не понесет.

— При хорошей-то рекламе? Ну, вы меня удивляете, Ольга Дмитриевна! Я прикидывала, и вышло так: ежедневно нам могут нести денежки до пятидесяти человек. Это полторы тысячи клиентов в месяц. Три месяца — четыре с половиной тысячи. По три тысячи долларов каждый. Итого тринадцать миллионов пятьсот тысяч. Не рублей — баксов!

— Что же все-таки за товар?

— Соглашайтесь, Ольга Дмитриевна, скажу.

— Как-то боязно, Лина Львовна. И опасно, и совестно. Привлекательная перспектива будоражила воображение Тимофеевой, заставляла ее волноваться: такие деньги! Она уже прикидывала, как и сколько можно укрыть от фирмы для себя лично. Щеки раскраснелись, ладони вспотели.

Милочка, совесть — категория не экономическая. Отбросим это слово сразу. Что касается страха, к нему вам не привыкать. Верно? Вы ведь обвешивали регулярно, что греха таить! Разве не так?

— Да, — согласилась Тимофеева без сопротивления, — но там я давала товар. А здесь, как я поняла, придется брать баксы под обещания. Я верно думаю? Это может плохо кончиться.

— Даже не думала, что придется вам объяснять прописные истины. Вы сколько подарили жулику Мавроди? Своих кровных? Ладно, я скажу: три миллиона. Надеялись получить назад ровно шесть. Не так ли?

Тимофеева опустила глаза. Она даже не догадывалась, что кому-то известны тайны, о которых она не сообщала даже подругам. Сорвала бы куш — похвалилась. Но для нее, всю жизнь отдавшей коммерции, подзалететь по-глупому и оказаться без кровных было позором, о котором предпочиталось умалчивать.

— Я спросила: верно? — Лайонелла повторила вопрос.

— Да.

Ответ прозвучал еле слышно, как вздох, как шелест ветра. Лайонелла на такие нюансы внимания не обращала.

— А под какой залог вы оттащили греку три миллиона? Под пустое обещание, — не ожидая ответа, сказала Лайонелла. — Под бумажку с изображением бородатой морды, милочка. Вы, умная и тертая — не обижайтесь, еще раз повторю, — тертая и битая баба, вдруг поверили чьим-то посулам, и вас поимели как последнюю дуру из деревни, впервые попавшую в город.

— Может, не будем об этом? — Тимофеева обиженно поджала губы, ее глаза померкли. — Мне этот разговор не очень приятен.

— Милочка! Я вас так хорошо понимаю. Хотите знать? Сама горела на том же, и не раз. А вспомнила о греке для того, чтобы вы поняли: даже умных баб можно поймать на грошовые посулы. Чего же ждать от недоносков, которые верят, будто есть люди, готовые обогатить их на халяву?

Тимофеева кивнула.

— Подумайте, милочка, хотя бы над этим: сидит на улице красномордый парень и орет: «Испытайте счастье! Моментальная лотерея! Заплатите две тысячи, выиграете десять миллионов!» Я прохожу мимо и всякий раз думаю: «Что ж ты, такой умный, а не богач? Взял бы билет и рванул для себя десять „лимонов“. Вы думаете, такая мысль еще кому-то приходит в голову? Да ни хрена. Вон сколько дураков эти билеты покупают и царапают, надеясь поймать удачу за хвост.

— Я согласна.

Тимофеева произнесла это твердо, уверенно.

— Под такое заявление надо выпить, — провозгласил Эдик и набулькал в фужеры искрящееся шампанское. — За ваш успех, Ольга Дмитриевна.

Тимофеева, сбросив с души сомнения, приналегла на еду. Лайонелла следила за ней с удовольствием и завистью. С одной стороны, ей нравилось видеть людей, аппетитно уплетающих пищу. С другой — она не могла позволить себе излишеств, чтобы не вызвать полноты, с которой потом придется бороться.

Когда они выходили из ресторана, Тимофеева зашла в туалет. Эдик взял Лайонеллу под руку и шепнул ей на ухо:

— Не нравится мне эта торговка.

— Почему?

— Глупая морда. Хоть бы кольца поснимала. Лайонелла усмехнулась.

— Эдик! Да именно это в ней и ценно. Людям нравится иметь дело с теми, кто выглядит глупее их самих. Посади в офис интеллигентную дамочку, да еще в очках, многие усомнятся: не обдурит ли она их.

Эдик пожал плечами.

— Смотри, твое дело. Я бы пошел по другому пути.

— Ты и пойдешь по нему, милый. Сейчас отвезешь Ольгу домой и сделаешь все, чтобы стать ее любовником.

— Да, но ты… Как же так? Ты шутишь?

— Нисколько. Мы начинаем серьезный бизнес, и промахов в нем делать нельзя.

— Но я не смогу с ней…

— Ай, брось! Сможешь. Ты еще молодой, и уговаривать тебя не придется. Только посмотри, какая у нее фактура. Ты уже имел такое?

— Но зачем?

— Чтобы глупая баба не наделала ошибок, за ней нужен постоянный догляд.

— Хорошо. — Эдик ехидно усмехнулся. — Только чтобы потом не было ревности.

— Не будет. Дело есть дело.

Эдик повез Тимофееву на дачу в поселок Левобережный. Гостеприимная хозяйка пригласила его зайти на чашку чаю. Эдик, естественно, согласился. Долго сопротивляться соблазну ему не пришлось. Ольга Дмитриевна повела игру опытной и твердой рукой. Что-что, а валить мужиков, будь то студент, решивший подзаработать на разгрузке овощей, или штатный экспедитор-алкаш с торговой базы, она умела быстро и ловко. В плотно сбитом, большом и упругом теле таился заряд желаний и страстей огромной силы.

К утру, когда Эдик едва мог шевелить языком, Тимофеева спросила его:

— Как ты считаешь, ей можно верить?

— Ко-о-му-у? — пролепетал Эдик обалдело. Он не мог сразу врубиться в новую для этой ночи тему.

— Этой…Лине…

— Можно, — подтвердил Эдик. — Она железная баба.

— У тебя что-то с ней было?

— Нет, — отчаянно соврал лихой кавалер.

— Врешь, — определила мадам. — Ну да ладно. Скажи, кто лучше — я или она?

— Ты.

— Уйдешь от нее ко мне?

— Уй-ду, — пролепетал Эдик и отключился. Слаб и хлипок любой самый сильный мужик в борьбе с настоящей женской силой. Не продержаться ему даже на один раунд дольше, чем может продержаться она.

Пока Тимофеева оформляла документы на открытие фирмы, пока шла регистрация, Лайонелла готовила рекламную кампанию. В список тех, кто должен был создать славу новому предприятию, посеять вокруг него манящие слухи и создать ажиотаж в умах искателей дешевой удачи, она включила три фамилии — обозревателя местного телевидения Симонидзе, прокурора города Жука и полковника Кольцова.