Александр Громов
Не ложись на краю!

Поверхность фронта не менялась очень давно. Не линия никогда не затихавших надолго боев, а именно поверхность - незримая, но реальная. Там, где кипели сражения эскадр, она прогибалась в ту или иную сторону, иногда ощутимо и стремительно, чаще медленными судорожными толчками, но в этом секторе пространства она оставалась незыблемой вот уже несколько столетий. Периферия…

Не главные силы и массированные удары соединенных флотов, не циклопические побоища - лишь стычки, укусы и отскоки, позиционное противостояние, крохи успехов и такие же крохи ежедневных потерь. Медленно вращающиеся, но очень широкие жернова.

О ближайшей планете Леман знал очень мало, хотя ему доводилось летать в ее окрестностях достаточно близко, чтобы увидеть мутно-голубой диск. Есть ли кто-нибудь на планете - было неизвестно, хотя кому придет в голову жить на линии фронта? Планета не представляла никакой ценности ни для Великой Лиги, ни для ренегатов. Как и большинство пилотов действующего флота, Леман знал о ней только то, что случайно попалось на глаза и застряло в голове, - пустые, бесполезные обрывки сведений.

Планета земного типа. Сырья нет. Нет ничего, что стоило бы защищать или отвоевывать в случае потери. Девяносто процентов поверхности покрыто океаном. Островов, кажется, нет совсем, материк всего один, расположенный на экваторе, но тем не менее обледенелый и предельно негостеприимный. Атмосфера вроде бы кислородно-аргоновая, плотная, неспокойная и достаточно протяженная. В последнем Леман сейчас убеждался на практике.

По счастью, нигде в галактике нет столь глубокого вакуума, чтобы выпущенную по тебе серию импульсов нельзя было обнаружить по мгновенной ионизации межзвездных атомов, а обнаружив, попытаться уклониться. Особенно в этом секторе, где только за последние сто лет не меньше двух тысяч разнотоннажных кораблей обеих воюющих сторон превратились в пылевые облака, а причудливая поверхность фронта не сдвинулась и на миллипарсек.

Ох, неспроста его прижали к планете! Леман прекрасно понимал это, но, вертись не вертись, иного выхода, нежели вход в атмосферу, не было. Одиночный истребитель с израсходованным боекомплектом - легкая добыча для эскадренного дестроера. Если одному противнику еще можно какое-то время морочить голову резкими маневрами, то встреча сразу с двумя делает это занятие вдвойне бессмысленным. Три, от силы пять минут отчаянного танца под шквалом энергоимпульсов - и конец. Это если обреченным истребителем управляет опытный ас. Иначе - меньше.

Леман не был опытным асом.

И тем не менее он держался. Уходил, вертелся волчком, дважды пытался вклиниться между чужими кораблями, надеясь, что они поразят друг друга, и прекрасно понимая, насколько зыбка эта надежда. Его отгоняли огневой завесой, как надоедливую муху, и методично, без особой суеты, расстреливали. Дестроеры немного уступали ему в скорости, но уйти он не мог: для этого ему пришлось бы перестать маневрировать. Тогда счет оставшихся секунд жизни сократился бы с десятков - или сотен? - до одной-двух. Он понимал, что, скорее всего, был бы уже уничтожен, не подвернись эта планета.

Его прижимали к атмосфере. Рывок вверх - и только плазменный шар останется вместо боевой машины. Второй вариант - идти на посадку - по всей вероятности, ничуть не лучше, но сулил небольшую отсрочку. И Леман выбрал именно его.

Изображение поверхности на локаторе четкое, видны все детали. Весь материк был одним огромным плато, круто поднявшимся из океана на высоту в пять - семь тысяч метров, считая и километровый слой льда. Когда-то давно тектонические силы начали было ломать плато на части, но не справились и отступили, оставив сетку глубочайших каньонов, уступами идущих вглубь. Они-то и давали некоторую надежду на спасение.

Он пробьет атмосферу, нырнет в каньон и уйдет с экранов. Затем найдет подходящий уступ, отсидится. Дестроеры не сунутся в атмосферу, но могут караулить его на орбите и неделю, и две. Особенно сейчас, когда впервые за два года беспрерывных сражений и стычек в боевых действиях наметилось некоторое затишье.

Что ж, придется поскучать.

И поголодать. А воды здесь в избытке - вон сколько льда…

Все эти мысли пронеслись в голове Лемана в один миг, а следующее мгновение ушло на то, чтобы осознать: он неисправимый оптимист. Серьезные маневры уклонения от огня на посадочной траектории невозможны, иначе либо сгоришь, либо рикошетом отскочишь в космос, как раз под удар дестроера. Три-четыре минуты торможения в атмосфере - более чем достаточный срок для поражения маломаневренной цели.

И все-таки он надеялся…

Два импульса слепящими молниями прошили атмосферу слева и справа от истребителя. Третьего Леман не увидел.

Вряд ли его обморок продолжался более нескольких секунд. Первым чувством было удивление: обзорный экран исчез. Вместо него оказался крошечный иллюминатор, а в нем - огненная буря. Спасательная капсула тормозилась об атмосферу. Значит, истребитель потерян…

Леман уставился в иллюминатор, но сквозь плазменный кокон разглядеть сгорающие метеорами обломки своего корабля было невозможно. Залп импульсных орудий по идее совершенно не виден в вакууме. Лишь плазменный накопительный кокон, венчающий орудийную башню дестроера за полсекунды до выстрела начинает слабо мерцать неприятным фиолетовым светом, а потом гаснет, выплюнув разряд. Ну ладно… Хорошо уже то, что остался жив.

Значит, есть шанс.

Если только комендоры дестроеров не соблазнятся уничтожить еще и капсулу. Хотя зачем?

Радиомаячок капсулы работает долго, но воздуха хватит часов на двенадцать. Это в открытом пространстве. Именно столько времени враг будет находиться неподалеку, чтобы атаковать спасательное судно. Капсула для них вроде наживки. Знакомая тактика ренегатов. Впрочем, в равной степени и флота Великой Лиги. Именно поэтому командование не позволяет себе увлекаться спасательными операциями.

Допустим, местным воздухом можно дышать и предельное время ожидания не определено. Спасут ли?

Вопрос…

Ясно одно: надо продержаться как можно дольше.

Парашют раскрылся неожиданно, заставив Лемана клацнуть зубами. Капсулу немного помотало в воздушных ямах, затем она плавно устремилась вниз и, несмотря на тормозные пиропатроны, так основательно приложилась о плато, что потемнело в глазах. Все-таки атмосфера на этой высоте жидковата!

Некоторое время Леман смотрел, как отстреленный сразу после посадки парашют, гонимый слабым ветерком, то лениво и важно надуваясь, то робко опадая, ползет по едва прикрытому снежной крупой ледяному полю, а затем исчезает из виду.

Хорошо еще, что капсула опустилась на плато, а не в каньон, - вот это уже было бы крайнее невезение. Капсула не истребитель и умеет летать только сверху вниз.

Ближайший каньон глубокой резаной раной рассекал плато не более чем в тысяче шагов от места посадки. С высоты Леман оценил его ширину километра в полтора-два, а глубину не успел, ибо дна не увидел. Что там внизу - река? Очень может быть. Весьма вероятно, что ледник по краям подтаивает, вот и вода. А может, разлом столь глубок, что внизу плещут волны океана?

Вообще-то не исключено, но кому охота туда соваться?

Он проверил маячок - тот работал нормально. Станут ли спасать - вопрос второй. Валентина вот не стали… хотя что об этом можно знать наверняка? Только то, что три года назад Валентин пропал без вести где-то в этой части сектора. Может быть, как раз на этой самой планете. Стало быть, наверняка погиб. И не он один. Конопатый Хенрик тоже загнулся где-то поблизости. Слухи ходили разные: то ли пытались спасти, то ли нет…

В любом случае оставалось ждать и не поддаваться панике. Леман умудрился даже вздремнуть, рассудив, что во сне потребит меньше кислорода, и действительно сумел растянуть запас воздуха на четырнадцать часов вместо двенадцати. Больше не смог. Когда перед глазами замаячили багровые круги и страх потерять сознание стал навязчивым, он прошептал короткую молитву и дрожащими пальцами выдернул воздушный клапан, постепенно сбрасывая избыток давления. Это едва не убило его: что может быть глупее, чем погибнуть от удушья во время декомпрессии? Но вот наружный, он же единственный, люк капсулы сдвинулся, и струйка, а затем и целая лавина свежего воздуха плеснула…

Воздух оказался невероятно холодным!

Удар холодом обжег легкие.

Словно прыжок с обрыва в ледяную воду. Хуже - в жидкий метан. Никто не ждал, что над ледяным полем будут субтропики, но все же…

От неожиданности Леман не сразу понял главное: этим воздухом можно дышать! А когда понял, разозлился. Что толку в дыхании, если предстоит замерзнуть. Разница, пожалуй, лишь в том, что замерзание, как утверждают, более легкая смерть. Солдату - наплевать. Гораздо существенней, что она же и более медленная.

Как можно плотнее застегнув комбинезон, стараясь вдыхать помалу и только носом, он ступил на плотный фирн ледяного поля. Солнце светило ярко и, пожалуй, грело почти как на горном курорте, зато воздуху было далеко до курортных кондиций. Не температура жидкого метана, конечно, но минус пятьдесят - наверняка.

Раньше всего замерзли руки, затем лицо и шея, да и по спине побежал неприятнейший озноб. Ладно… Десять минут снаружи - потом немного тепла в капсуле, ее объема на час дыхания хватит. Ничего, подумал Леман, стуча зубами. Жить можно. Могло быть хуже. Скажем прямо, вынужденная посадка на планету с атмосферой, пригодной для дыхания, сама по себе из разряда маловероятных чудес. Хорошо, что из правил бывают исключения…

Остаток дня Леман провел, отогреваясь в капсуле, иногда выходя наружу подышать и размять ноги. Из носового платка и губки, которая служила для протирки приборов, он соорудил себе нечто вроде намордника и приспособился дышать, не обжигая легкие. Воздуха все равно не хватало. Долго ли протянет человек в горах на высоте шести тысяч? Ответ на этот вопрос казался донельзя обидным. Хорошо экипированный альпинист, пожалуй, спокойно проживет и неделю, и две, но он-то, Леман, экипирован совсем не для этого! И если честно, после того, как окончательно сядут батареи капсулы, ему останется жить совсем, совсем немного…

Он скоротал ночь, не выходя из капсулы и только временами впуская в нее воздух, то задыхаясь, то коченея. Сколько времени капсула сможет сберечь его от превращения в ломкую сосульку? Точного ответа Леман не знал. Вероятнее всего, двое-трое суток, не больше.

За это время должна прийти помощь. Должна!

То ли этот день выдался теплее вчерашнего, то ли тело начало привыкать к укусам холода, но ближе к полудню Леман решился на короткую вылазку. До края каньона он бежал трусцой, по пути отметил две неглубокие трещины в ледяном поле и в одной из них неожиданно обнаружил парашют. Вот ты куда заполз… Надо подобрать тебя на обратном пути и смастерить какую-нибудь хламиду, все теплее будет…

До самого края он так и не добрался - поле пошло под уклон, как бы не заскользить!.. Усвистишь вниз по льду - пока долетишь до дна каньона, о многом вспомнишь. Может, даже успеешь составить завещание, которое все равно никто не прочтет. Да и какое завещание у пилота? Личные вещи разыграют между собой товарищи по штаффелю, а в крошечную каюту на Базе квартирмейстер вселит другого пилота. Вот и все, что касается движимости и недвижимости.

Он разглядел противоположный край каньона. Сверкающий ледяной панцирь оказался вовсе не чудовищем километровой толщины, а скорее, обычным горным ледником, под которым было видно каменное ложе. Бывают льды и потолще. То ли в самом деле ледник подтаивает с краю, то ли не успевший слежаться снег уносится в пропасть ветрами…

Минутой спустя, когда на стоящее в зените солнце набежала хищная стремительная мгла, а в лицо с размаху швырнуло первый заряд крупы, Леман понял, что последняя догадка была самой верной. Но похвалить себя не успел.

Добежать до капсулы он даже не пытался - главное укрыться, все равно где, пока буря не разыгралась по-настоящему, иначе сдует в пропасть! Скользя, кренясь, изворачиваясь, бодая лбом ринувшееся на него ревущее чудовище, он бежал к трещине, к тому месту, где видел парашют - его надо примять собой, не то выдует. А еще лучше плотно закутаться в него, тогда, может быть, он не замерзнет и переждет буран, если, конечно, Лемана не унесет вместе с парашютом…

Он втиснулся в трещину вовремя и сразу нашел парашют. И сейчас же над головой разверзся ад, разом взревели разбуженные демоны, загрохотали копыта всадников Апокалипсиса, и уже не разум, а животный ужас подсказал спасение: зарыться в невесомую, рвущуюся из-под тела ткань, заклиниться в трещине и ждать…

Стихло на удивление быстро - уже через несколько минут. Снова засияло солнце, разбрызгалось о ледяной рафинад, ударило в глаза слепящими бликами. Отчаянно колотя зубами, Леман выбрался из трещины со второй попытки, а выбравшись и поверив в то, что увидел, со спокойной обреченностью подумал, что и первая попытка была совершенно излишней.

Капсулы не стало.

Ему не пришло в голову закрепить ее на льду, да, по правде сказать, закрепить было и нечем. Ветер оказался слишком сильным. Леман предельно ясно представил себе, как ревущий вихрь играючи сдвинул с места легкосплавный шар и тот заскользил по чисто выметенному льду все быстрее, быстрее, разгоняясь до скорости хорошего буера, перепрыгивая через малые трещины, потом пошел под уклон к краю пропасти…

Тогда он осознал, что все кончено.

Два выхода. Первый - сделать себе инъекцию «блаженной смерти». Второй - замерзнуть, до конца заставляя себя надеяться на появление спасательной команды, как на бога из машины. Если как следует закутаться в парашют, можно, пожалуй, продержаться до ночи, но ночь убьет наверняка. Леман принял этот вывод почти спокойно. Без тепла, без пищи, без помощи ему не дожить и до полуночи.

Он ухитрился поспать несколько минут и проснулся, вконец продрогнув. Ему приснился горячий чай. Наверное, перед самым концом вспомянется горячая ванна…

Ухнув в каньон, капсула несомненно разбилась и передатчик замолк. А если нет? Если произошло чудо, и она зацепилась за какой-нибудь уступ, застряла в трещине? Мысль не давала покоя, здравый смысл восставал против нее, но терпел поражение. Если сигнал бедствия уже принят и спасательное судно вылетело (что вряд ли, но допустим…), кого найдут (если найдут) спасатели? Промороженный насквозь труп?

А в глубине каньона, наверное, тепло… Ну правильно, каньон идет почти точно с запада на восток, дно его освещено и, вероятно, прогрето. И воздух, недвижно-прозрачный над ледяной бесконечностью, дрожит над каньоном, как над чайником… Если б можно было спуститься!

Он принял решение со спокойным отчаянием самоубийцы. Выпутался из парашюта. Приплясывая, чтобы хоть как-то разогнать кровь, часто и подолгу отогревая ладони под мышками, расстелил парашют на ледяном поле. Сложил, как умел. Едва не закоченел окончательно, в мучительных потугах пытаясь соорудить некое подобие обвязки, и в конце концов попросту крест накрест обмотал себя стропами. Затем прижал к груди невесомый, но объемистый сверток и сомнамбулически побрел к краю каньона.

Внезапно заскользив вниз по ледяному языку, он не испугался и не удивился. На эмоции просто не осталось сил. Он перестал чувствовать холод и боялся заснуть прямо сейчас, не доскользив до конца этой ледяной горки. Самое главное - не выпустить сверток из рук, не выпустить раньше времени, пока не начнется свободное падение; и эта последняя необходимая работа была чудовищно тяжела; он терпел ее, как преодолимую преграду перед блаженством отдыха… все равно какого. Пусть смерти. Мертвый счастлив: ему не приходится ничего делать.

В какой-то момент он почувствовал, что под ним больше не стало льда. Полет? Да. Или падение - какая разница?

Купол оглушительно хлопнул, расправляясь. Рывок был такой, что все предыдущие мучения показались досадными мелочами, но самодельная пародия на обвязку выдержала и кости остались целы. Леман даже не потерял сознание. Наоборот, грубый рывок неприятнейшим образом вытолкнул уплывающее сознание назад в явь.

У Лемана даже хватило сил удивиться.

Он находился значительно ниже края каньона и, опутанный стропами, висел на одном месте в сотне шагов от отвесной каменной стены, практически не опускаясь. Иногда ему начинало казаться, что он поднимается. Снизу шел ровный и мощный поток тепла, воздух дрожал, но даль каньона все же просматривалась. Леман насчитал не меньше двадцати водопадов - все они начинались там, где вода с тающего ледника могла скопиться хотя бы в крохотный водоем, и тонкими струями срывались вниз. Ни один из них не достигал дна каньона, иные рушились на уступы в каменной стене, чтобы повторить прыжок, но большинство превращалось в водяную пыль задолго до падения на камень.

Капсулы не было видно. Надежда на то, что она зацепилась за какой-либо уступ, исчезла.

Стайка крылатых созданий, карикатурно похожих на птиц, проплыла далеко внизу. Отсюда Леман не мог разобрать, велики они или малы. Ага, значит, жизнь на этой планете существует не только в океанах. А коли так, можно попытаться выжить. Ведь птицы должны чем-то питаться… Допустим, рыбой… Дна каньона не видно, но по нему наверняка течет река. Как поймать рыбу - вопрос второй, а первый и главный - годится ли она в пищу человеку?

Пока не проверишь, не узнаешь.

Немного согревшись, он потянул за стропу, заставив купол скользнуть ближе к стене. Как он и ожидал, здесь оказался нисходящий поток холодного воздуха с ледника, и спуск удалось продолжить даже быстрее, чем хотелось. Мелькали неровности в скальной стене, набегали и уносились вверх узкие, невероятной длины уступы-карнизы. На некоторых медленно таяли осколки ледяных глыб, как видно, свалившихся сверху.

Неумело, но старательно управляя стропами, чтобы не шибануло о стену, Леман успел разглядеть изъеденные края этих карнизов. Бывшие речные террасы. Только узкие. Неизвестно сколько миллионов лет река глодала камень, размывая тектоническую трещину вглубь, а расширить ее как следует не смогла.

Он заметил, что дышать стало легче: должно быть, опустился уже порядочно. С иных уступов десятками срывались похожие на птиц твари, напуганные скользящей по скале тенью, и суетливо метались под ними, но не решались ни приблизиться, ни тем более атаковать, за что Леман мысленно сказал своей судьбе отдельное спасибо. Одна странная птица, гораздо крупнее остальных и, по-видимому, иного вида, кружила поодаль в восходящем потоке, без взмахов набирая высоту. На миг почудилось, что это не совсем птица, а скорее, гибрид человека и птеродактиля. Ладно, с местной живностью разберемся потом, сейчас главное - уцелеть…

Увидев человека, сидящего на краю узкого, в полшага шириной уступа, Леман настолько оторопел, что даже не нашелся с ответом, когда человек дружелюбно помахал ему рукой и указал куда-то вниз.

Некоторое время Леман хлопал глазами, тщась разложить видение на логические составляющие. Галлюцинация? Не похоже. Мираж? Если и так, то это лишь означает, что странный субъект присел отдохнуть где-то в "другом месте, но, так или иначе, в факте его существования сомневаться не приходится. Человек. Как видно, сильный и ловкий мужчина, раз не боится этаких круч. Одет странно. Зарос дремучей бородищей, похоже, отроду не стриженной.

Примитивная цивилизация? Хм. А какая тут еще может возникнуть? Именно примитивная. Кстати, ренегаты вроде бы никогда не считали эту планету своей. Впрочем, то же самое можно сказать о Великой Лиге…

Неважно, откуда взялись люди. Главное, они есть.

Вскоре он попал в облако, а просочившись сквозь него и вымокнув до нитки, увидел наконец дно каньона. Оно лежало чудовищно далеко внизу, там бесновалась река, белая от бурунов, и узкими зелеными полосами протянулись вдоль каменных стен уступы-карнизы. Растительность - это хорошо.

Мимо первого зеленого уступа Леман промахнулся, несмотря на то, что уступ был широк - пожалуй, шагов в пять. Зато на следующий он нацелился заранее и исхитрился не только удачно приземлиться, но и в борьбе с легким ветерком накрыть собой парашют. Еще пригодится. В примитивном мире и тряпочка - сокровище, и булыжник - инструмент. А нож, возможно, окажется именно тем предметом, что позволит выжить среди себе подобных.

К счастью, нож имеется.

Было тепло и влажно. Под ногами росла трава или что-то очень похожее на траву. Неважно. Не время и не место валяться на травке. Ни один пилот не станет любоваться пыльной растительностью на пустырях вокруг космодромов. Сентиментальность - дурной признак. Валентин, тот был сентиментален, да. Цветики-лютики нюхал,,и не срывал их, а опускался на колени и тянул нос, когда думал, что его никто не видит. Вот и пропал зазря.

Сделав такое умозаключение, Леман хмыкнул, затем решил, что нехорошо подсмеиваться над мертвыми, и перестал думать о пропавшем Валентине. Как бы самому не пропасть.

Он пощупал стену. Монолит. Можно и не ковырять ножом, все равно ничего не наковыряешь. Будь иначе, река вымыла настоящие террасы, а не эти полочки шириной с тротуар в захолустном городишке.

В петрографии Леман был не силен и тип горной породы не определил.

Куда двинуться - направо или налево? Кажется, слева карниз немного расширялся, и Леман, взвалив на плечо невесомый тюк, избрал именно это направление. Если там не удастся встретить людей, то хотя бы есть надежда найти достаточно широкую площадку, чтобы грамотно сложить парашют перед следующим прыжком…

Второго аборигена он встретил, неожиданно столкнувшись с ним нос к носу. Увидеть его издали помешал водопад, оседающий на уступ водяной пылью. Человек шел навстречу, прижимаясь к серой скале, был одет в кожу, тоже серую и весьма ладно скроенную. Длинная черная борода была заплетена в косички, напоминающие крысиные хвостики.

– Привет, - сказал Леман.

– И тебе, - ответствовал абориген на сносном интерлинге, вроде нисколько не удивившись. - К нам? На всякий случай Леман кивнул.

– Сверху?

– Сверху.

– Ну и как там, наверху?

– Кому как, - машинально ответил Леман, изумившись идиотскому вопросу. - Мне, например, хреново!

Абориген прикоснулся к парашюту корявыми пальцами, пощупал ткань и неодобрительно взмахнул косичками бороды.

– Я видел, как ты летел, - сообщил он. - По-моему, ты издалека. Не знаю, где летуны путешествуют на таких штуках. У наших в ходу крылья. Гораздо удобнее. Наверное, на этом можно только сверху вниз, да?

– В основном… - протянул Леман, все больше удивляясь разговору.

– Лучше выменяй эту штуку на настоящие крылья, - посоветовал абориген. - А тряпье на одеяла пусти. Если набить чем-нибудь, хорошие одеяла выйдут. Только здесь не сменяешь, у нас сейчас летунов нет… Или ты к нам насовсем?

– Не знаю, - честно ответил Леман. Голова у него шла кругом. - Как получится.

– Ну смотри, - и абориген, по-прежнему держась стены, прошел мимо и исчез в водяной пыли.

Несколько секунд Леман очумело размышлял, не следует ли догнать туземца и выжать побольше информации. Затем отказался от этой затеи. Как ни велико нетерпение, осваиваться в незнакомом мире нужно постепенно. «К нам насовсем» - уже куча информации. Раз сказано «насовсем», значит, здесь можно выжить. А «к нам» означает, что этот одетый в кожу типчик с косичками на физиономии здесь не один. Жить на уступе… бр-р… И еще бывают какие-то летуны…

Под ноги по-прежнему стелилась трава - очень однообразные зеленые метелки, растущие на скудном субстрате. У самой стены трава не росла - похоже, поколения ходоков набили здесь тропинку, весьма узкую. Значит, живут люди… И ходят вдоль стены подальше от обрыва. Может, страдают боязнью высоты?

Леман подошел к краю, плюнул вниз и посмотрел, как плевок канул в дымку. Высоты он не боялся.

– Эй! - донеслось сзади.

Он обернулся. В занавесе из водяной пыли кривлялась радуга, а под ней стоял все тот же абориген. Косички его бороды намокли, с них капало, как со сталактитов.

– Эй! Тропинку видишь?

– Да, - сказал Леман. - А что?

– Ничего. Будешь спать - не ложись на краю.

Дана вводная: ты попал в чужой мир, имея при себе из полезных вещей лишь парашют, нож да собственную одежду. В кармане нет даже зажигалки. Ты не спал и не ел больше суток. Твои действия?

С такими задачами Леман в последний раз сталкивался еще в свою бытность курсантом на сдаче обязательного минимума по курсу индивидуального выживания. Экзамен проводился на имитаторе. Экзаменуемому последовательно доставались виртуальные джунгли, виртуальная пустыня и виртуальное болото. Считалось, что этого в общем достаточно, чтобы худо-бедно научиться выживать в любой природной зоне любой планеты, включая вулканические поля Бестии и сочащиеся отвратительными газами водорослевые острова Амбрии. Но такой дурацкой ситуации, как эта, не предусматривал никакой тренажер.

Человеческая цивилизация на самой линии фронта! Неизвестная командованию! С ума можно сойти. Неудобная, никому не нужная планета с ничтожнейшей полезной площадью, пригодной для жизни, а вот поди ж ты - и тут живут. На уступах шириной в один хороший прыжок. Приспособились. Наверное, местные мамаши, укачивая младенцев, с особенным чувством поют им «баю-баюшки-баю, не ложися на краю…»

Эту песню часто вслух напевал Валентин во время атаки и как-то перевел ее Леману. Запомнилось…

Леман прошел мимо углубления в стене - как раз в размер скорчившегося человека. Должно быть, кто-то пытался выдолбить здесь нишу, убил уйму труда и не преуспел в задуманном. Зачем долбил - покрыто мраком.

Уступ достигал теперь, пожалуй, шагов десяти в ширину. Вскоре Леман нашел кучку камней. Очень аккуратную кучку, сложенную у самой стены. Обходя ее, тропинка делала маленький крюк. Только сейчас Леман обратил внимание на то, что прежде ему не встретилось ни одного валяющегося булыжника, а ведь должны же они время от времени падать сверху, несмотря на монолитную прочность стен! Значит, здешний люд просто-напросто собирает камни в такие кучки - то ли потому, что они здесь зачем-то нужны, то ли оттого, что они совсем не нужны где-то в другом месте…

Вот как! Он, оказывается, шел через поле! И эти скромные метелки травы, что он так лихо топтал, по всей видимости, не что иное, как питательные злаки! Тогда почему абориген с косичками не наорал на него, не попытался побить? Или он не крестьянин?.. Поле с зеленой травкой кончилось - началось другое, с толстыми изжелта-бурыми колосьями, почему-то стелющимися по земле. Наверное, местные собирают несколько урожаев в год. Оно и понятно: солнца и.воды злакам хватает с избытком, а на самом дне этого просвеченного насквозь каньона вообще, наверное, страшная жара…

Уступ больше не расширялся. Теперь в распоряжении путника имелись две тропинки: одна по-прежнему прижималась к скальной стене, вторая шла по самому краю уступа. Несмотря на предостережение, Леман ее и выбрал, здраво рассудив, что какие бы чудики здесь ни обитали, вряд ли они станут тропить пути в действительно опасном месте. Закон жизни прост: либо обитателям присущ инстинкт самосохранения, либо нет ни инстинкта, ни обитателей.

Шум реки был едва слышен. Сколько до нее по вертикали - наверное, километра два-три? Леман еще раз попытался увидеть дно каньона, но разглядел лишь следующий уступ в сотне метров внизу, оценил неровности в стене, вероятно, достаточные для хорошего скалолаза, и, забыв интерлинг, пробормотал забористое немецкое ругательство. А еще через четверть часа ходьбы он увидел людей.

Их было человек сто, включая древних стариков и грудных младенцев. Леман неспешно приблизился, не без уныния разглядывая скудную утварь аборигенов. Н-да… Назад к природе. Еще не каменный век, но уже далеко не индустриальный. Типичная сельская община. Вон и огороженная каменной стеночкой компостная куча, она же общее отхожее место. Видать, зреет единственно доступное удобрение для местных злаков. Совсем люди «опростились». По лицам вроде не скажешь, что вырождаются, да разве в лицах дело? Пожалуй, лишь одежда из серой кожи на них хороша. Удобна, а на женщинах вон даже украшена вышивкой… Откуда кожа?

Он был начеку. От примитивных сообществ можно ожидать чего угодно, включая человеческие жертвоприношения и людоедство. А также сдирание кожи с пришлых чужаков на нужды местных ремесел. Что ж, если нападут все разом, он набросит на них парашют на манер сети гладиатора-ретиария, а потом пустит в дело нож…

Первыми обратили на него внимание дети. Стайка голопузой малышни обступила его семенящим кольцом, но кольцо не мешало идти, не галдело и не задавало вопросов. Самый смелый паренек пощупал ткань парашюта и тотчас отступил, поймав настороженный взгляд. Взрослые вели себя сдержаннее. Кто-то спал. Кто-то усердно мочалил камнем солому из местных злаков, по-видимому, намереваясь отделить волокна и сплести из них веревку. Морщинистая старуха, греющаяся на солнышке, проводила Лемана внимательным взглядом. Двое мужчин скребли кожу осколками кремня, а третий - грубым железным скребком, достойным украсить археологическую коллекцию. Поодаль нагая женщина купалась под водопадом. Это немного скрашивает дикость нравов…

Идиллия…

Первобытная. Рай троглодитов.

Было в этом что-то от сна с нелепым сюжетом. Захотелось ущипнуть себя и проснуться на Базе… скажем, во время предполетного инструктажа. И пусть полковник Балуев, штабная задница, заметив разгильдяя, намылит ему холку…

Один из мужчин, смуглый тип с выгоревшими до белизны волосами, бросил скрести кожу, приблизился и протянул руку:

– Радхакришнан.

– Леман.

– Издалека? Впервые у нас?

Леман кивнул. Мужчина удовлетворенно проворчал:

– То-то я тебя здесь раньше не видел… Ну располагайся, отдохни. У нас хорошо. А если решишь совсем остаться, вряд ли кто возразит, нам летуны нужны… Ты ведь летун?

– Вроде того, - уклончиво ответил Леман. - А ты здесь старший?

– Я-то? - Радхакришнан рассмеялся. - Вон Марта, пожалуй, у нас старшая, ей за девяносто. Ну ты насмешил… А это что у тебя такое?

– Парашют.

– Вроде крыла, да? Дай-ка его сюда. - Сказано было властно. - Давай, давай. Лететь тебе сейчас все равно нельзя. У Аниты мальчишка в лихорадке, укутать надо, а кож мало.

Секунду Леман боролся с собой, затем, решив не перечить, нехотя отдал парашют. Вполне вероятно, что этот Радхакришнан вроде как вождь племени. Сделал вид, что не понял насчет старшего - хм! Да назови он себя князем, царьком, сатрапом, ярлом, базилевсом или паханом - какая разница! Вождь есть вождь, как бы он ни назывался, пусть даже ничтожнейшим среди ничтожных, если у окружающих одна и та же мания. Уже то хорошо, что не попытались убить чужака. Режим здесь, похоже, либеральный…

Интересно, почему нельзя уйти от них прямо сейчас? Чего проще - сложил парашют, разбежался и сиганул. Попробовавши раз, входишь во вкус, во всяком случае, перестаешь бояться. Можно спуститься на уступ ниже, а можно попытаться поймать сильный восходящий поток…

Не то чтобы Леману хотелось это сделать, но запрет слегка задел за живое. Либерализм, но с принуждением?

В любом случае надо сначала осмотреться, а потом уж показывать когти. Если понадобится.

Назвавший себя Радхакришнаном не вернулся - отдав парашют одной из женщин, тут же принявшейся кутать ноющего ребенка, вновь взялся скрести кожу. Больше никто не подошел. Леман ловил на себе заинтересованные взгляды, и только. По правде говоря, не чрезмерно заинтересованные. Может, по местным обычаям, от чужака требуется какое-то специальное приветствие или иное ритуальное действо? Нет, не похоже…

Ясно, что гости на этот уступ иногда заходят. Залетают, а может, и заползают, если они хорошие скалолазы. Не чересчур часто, по всей видимости, не каждый день, но и не слишком редко, потому и не вызывают удивления. Такое впечатление, что гость может вести себя так, как ему вздумается, лишь бы не раздражал хозяев…

Он решился на эксперимент. Подошел к компостной куче, на ходу расстегивая комбинезон: те аборигены, что были лицом к нему, немедленно отвернулись. Ага, понятие об интимном еще не растеряли… ну и ладно. Леман без толку постоял над кучей, застегнулся.

Интересно, а поесть дадут?

Он огляделся. Никто уже не обращал на него внимания. Нагая купальщица оказалась женщиной не первой молодости, вышла из-под водопада, неспешно и, как показалось Леману, напоказ, обтерла тело комком какой-то ветоши и, небрежно драпируясь на ходу в подобие грубой туники, прошла мимо. В одежде она выглядела лучше.

– Эй! - негромко позвал Леман.

– Да? - Женщина остановилась.

Легкое любопытство нарушало безмятежную доброжелательность ее лица.

– Прошу прощения, я тут нездешний…

– Вижу.

– Словом, мне бы поесть…

Женщина склонила голову набок и несколько мгновений пристально изучала чужака.

– Сильно голоден?

Леман только кивнул. Рот моментально наполнился слюной, кадык непроизвольно дернулся.

Женщина молчала. По-видимому, кормить чужаков задаром здесь не принято. Значит, не совсем дикари, подумал Леман, хмыкнув про себя, значит, не так уж безнадежен этот мир…

Он разделил комбинезон на штаны и куртку, переложил нож в карман штанов, а куртку протянул женщине.

– Годится в уплату?

Женщина долго изучала ткань и покрой, вертя куртку так и этак, покачивая головой и временами удивленно присвистывая.

– Плохая одежда, - определила она наконец. - Но одной сытной кормежки стоит. Жди, я принесу.

Еда оказалась на удивление вкусной - холодная каша из зерен уже знакомых злаков, сдобренная пряной травой, с кусочками незнакомого мяса. Да еще ковш напитка, в котором Леман опознал пиво - странное на вкус, но несомненно пиво. И неплохое! Леман почмокал губами. Кой черт неплохое - отменное! Да за один рецепт этого пива любой пивовар из тех, кто сбывает свою продукцию поближе к военным базам, без колебаний заложит шакалью свою душонку и последние штаны в придачу! Узнать бы рецептик да не продешевить…

На миг Леман даже испугался мысли, что спасательная команда подберет его раньше, чем он узнает рецепт, но быстро опомнился. Какая такая спасательная команда? Капсула погибла, это ясно, и вряд ли его найдут без радиомаяка. Станут ли заглядывать в каждый каньон, обшаривать каждый уступ? Вряд ли. Еще рано терять надежду, но и слишком обольщатьс» тоже не стоит.

– Доволен? - спросила женщина.

– У-мм, - сказал Леман. - Неплохо. А пиво просто божественное.

– Ты что, из религиозной общины?

– Нет. А ты?

– И я нет. Радхакришнан - тот немного проповедник, даже имя себе сменил - вообще-то его Михаем зовут. Но не хочешь его слушать - пожалуйста. Не заставят и не прогонят. Уступчивость превыше всего, верно?

На всякий случай Леман кивнул.

– Я спросила только потому, что ты сказал «божественное». Странный оборот. Откуда ты?

– Издалека. - Леман решил не уточнять.

– Это я и так вижу. Говоришь с акцентом. Одежда у тебя такая, что сопреет за год. В твоих краях так шьют, да? У вас что, птицекрылов нет?

– А у вас? - спросил Леман.

– Сколько угодно. Как везде. Птицекрылы только Сумрачных уступов не любят, но ведь там никто и не живет… Или ты все-таки оттуда?

– Сумрачные уступы - это где?

– Везде, куда солнце не заглядывает. У вас не так, что ли? У нас-то каньон хороший, три урожая в год снимаем. Сам видишь, сколько тут людей. А на нижних уступах еще больше.

– А на верхних?

– Верхний жилой над нами всего один. Выше плохие уступы: и узко, и холодно. Там только охотники иногда бывают, но они ведь летуны, им там не жить. - Женщина посмотрела не него испытующе. - Странный ты все-таки… У тебя с головой все в порядке?

Леман кивнул.

– Так ведь я не навязываюсь, - сказала женщина, помолчав. - Не хочешь рассказать о себе - твое дело. У нас обиход понимают, неуступчивых нет. Ты к нам надолго?

– Не знаю. Как получится.

– Если тебе нужна твоя куртка, возьми ее обратно. Ты можешь рассчитаться за еду другим способом. Понимаешь, мой последний мужчина ушел к верхним, и у меня уже давно никого не было…

Леман подавился куском.

– Ты серьезно?

– Я всегда серьезно. Между прочим, меня зовут Идрис. Так что: да или нет?

– Еще не знаю, - пробормотал он. - Вот так, сразу…

– У вас это бывает не сразу? - фыркнула Идрис. - Слушай, откуда ты такой чудной явился? Тебе нужно время, чтобы понять, хочешь ты женщину или нет? Если да, ты спишь под моим одеялом. Если нет - спишь один, и никаких обид. Какое я имею право мешать тебе мерзнуть без твоего согласия?

– Я… кха! - Леман наконец заглотнул застрявший кусок. - Можно я дам ответ позже, ладно? Ты только не обижайся… Женщина расхохоталась.

– Нет, ты правда чудик. Кто же на это обижается? Смешной ты! Леман решился:

– Ты случайно не знаешь, где можно найти хороший передатчик?

– У нас, - Идрис ничуть не была удивлена. На этот раз Леман поперхнулся остатками пива.

– Где?!

– Да вон он ползет.

Не сообразив, что она имеет в виду, Леман вскинул голову, вглядываясь туда, куда указывала Идрис. Сверху, временами несильно стукаясь о скалу, спускалась на веревке большая плетеная корзина. Один из разнежившихся на солнышке бородатых бездельников нехотя взгромоздился на ноги и пошел принимать груз.

– Это и есть ваш передатчик? - Леман постарался не выдать горечи.

– Ну да. Не карабкаться же с грузом с уступа на уступ, а на летуна много ли навьючишь? У нас с верхними хороший передатчик, совсем новый. Тебе ведь хороший нужен? А тот, что с нижними, будем подновлять, как только снизу прутья получим, а то как бы дно не отвалилось. На самом нижнем уступе хороший лозняк растет, не будь его, пришлось бы передатчики из соломы плести, а разве солома порядочный груз выдержит?

Леман мысленно обругал дикарей, а заодно и себя. Оказывается, речь шла всего лишь о меновой торговле! Зря раскатал губу, зря сердце пропустило такт…

– А ваш уступ чем торгует? - спросил он.

– Зерном, веревками и горным воском. Ну и транзит идет, само собой. Сверху - кожи, перепонки, а то и яйца птицекрылов, если охота удачна; снизу - и не перечесть всего. Фрукты оттуда хороши, рыба, ну и, понятно, изделия… На третьем снизу даже кузница есть.

Ясно одно: о настоящем передатчике, равно как и о сигнале бедствия, дикарка не имела ни малейшего понятия. Леман встал, поблагодарил кивком головы. Во рту остался горький привкус.

Дана вводная: ты попал в чужой мир, населенный людьми, которые называют корзину передатчиком. Твои действия?

Первым действием Лемана была прогулка за водопад. Ничего интересного там не оказалось: уступ вновь начал сужаться, пока не превратился в узенький карниз, куда и ступить-то было страшно. Возможно, дальше он снова расширялся, но Леман решил пока не рисковать. Да и что можно найти на смежном уступе - еще одно полудикое племя? Спасибо, в другой раз.

Назад Леман шел, исполненный решимости. Поверхностная разведка, можно считать, произведена, выявила неизбежные трудности. Стало ясно, что выжить здесь можно! Всему ему, от носа до пятки, не говоря уже о самой тупой мозговой извилине, понятно, что помощи извне ждать не приходится. Капсула сгинула, и маячок не тревожит эфир. Вопрос: что из этого следует?

Только одно: надо любой ценой дать знать о себе на Базу и потребовать эвакуации. Он пилот, а не дезертир, и в военное время не собирается греть пупок на здешних уступах. Сеять злаки и варить пиво он тоже не собирается. А то, что местным это по душе, его не касается. Главное, что тут появилась какая-никакая цивилизация, а это, с какой стороны ни взгляни, колоссально облегчает задачу. Не может быть, чтобы у аборигенов нигде не нашлось хотя бы одного передатчика, не являющегося корзиной! Очевидно, предки их прилетели откуда-то в давние времена, стало быть, какие-то осколки настоящей техники могли сохраниться. Где - вот вопрос. Похоже, этого не знают и местные…

Зато узнает он. Разумеется, нет нужды искать наугад, ползая по всем уступам всех каньонов, сколько их тут… На это не хватит всей жизни. Видно, придется все-таки переспать с этой бабой, как ее… Идрис, что ли? Издержки контакта, так сказать. От нее он узнает главное, через нее он войдет в местное племя на правах равного и очень, очень скоро станет вождем. Иначе просто не может быть. Кто способен помешать достижению намеченной цели - местные беспечные лежебоки, притулившие к скале свой смехотворный раек, похожий с высоты на корочку плесени? Вырожденцы, забывшие, что такое служба и дисциплина? Ха! Им придется это вспомнить!

Задача не трудна, если знать, как за нее взяться. С помощью Идрис он подыщет себе сторонников, крепких молодых парней, тяготящихся авторитетом старших, и в обмен на безусловную преданность подымет их над инертной массой остальных. Он будет суров, но справедлив. Если именующий себя Радхакришнаном действительно не лидер, а всего лишь проповедник, и если он согласится подчиниться, он может оказаться полезен, в противном же случае улетит в пропасть вниз головой. И все несогласные последуют за ним. Да. Леман на ходу ударил кулаком по каменной стене. Да, так и будет. Этих - не жаль. Люди, дошедшие до такой, с позволения сказать, жизни, вряд ли сохранили право называть себя людьми, ибо настоящие люди не первое столетие сражаются и умирают за Лигу - между прочим, рядом с их паршивым мирком! А когда на уступе воцарится настоящий порядок и настоящее почитание вождя, шансы найти на этой планете что-нибудь вроде передатчика увеличатся стократно! Вместо того, чтобы ползать по кручам самому или летать на каких-то идиотских крыльях, он начнет посылать экспедиции. Наверняка где-нибудь на дне самого глубокого каньона спрятан ржавый звездолетишко, некогда доставивший сюда первопоселенцев, а если вдруг окажется, что на него наложено табу - что ж, придется изничтожать местные суеверия…

Между прочим, задачу можно и нужно расширить! Почему это стратеги Лиги сочли планету бросовой? Ничуть она не бросовая, а наоборот, находится именно там, где нужно, имеет возобновляемый резерв неквалифицированной рабочей силы, и если подойти с умом, можно устроить ренегатам неприятный сюрприз…

Додумать мысль не удалось. Воздух, минуту назад столь прозрачный, что Леман без труда мог сосчитать уступы на противоположной стене каньона и даже разглядеть черные точки людей, внезапно потемнел. Огромная гудящая туча насекомых, заняв собою весь каньон от стены до стены, стремительно неслась куда-то на восток. Похожие на птиц создания прорезывали тучу наподобие черных молний - то ли охотились, то ли, что вернее, спасались вместе с тучей от неведомого бедствия. Вот одного из птицеподобных закрутило, ударило о скалу, понесло дальше смятым комком…

На всякий случай Леман перешел на бег.

Первый шквал настиг его у водопада, едва не швырнул ничком и заставил пробежаться так, как не снилось спринтеру-рекордсмену. По спине и затылку пребольно застучали насекомые, сразу отбив всякую охоту оборачиваться. Вихрь сдул растрепанную бороду водопада, и стало видно, как люди, только что занимавшиеся своими обыденными делами или мирно дремавшие, спешно образуют тесный, прижатый к скале полукруг. У самой скалы оказались женщины, дети и старики, присевшие на корточки, пригнувшие головы, сцепившиеся локтями в живой шевелящийся монолит, со всех сторон прикрытые мужчинами, также сцепившимися в какое-то нелепое подобие пчелиного роя. Со всех ног бежал к рою давешний косичкобородый знакомец, наклонившись к ветру под немыслимым углом.

– Чужак, скорее! - долетел крик Идрис. - Сейчас начнется!

Повторять не было нужды - Леман уже понял, что надвигается буря, такая же, как та, от которой он прятался в ледниковой трещине, но бушующая в каньоне, как в аэродинамической трубе, и оттого более страшная. Второй шквал, куда сильнее первого, поднял его в воздух и швырнул на копошащуюся кучу людей. Леман сейчас же вцепился в чью-то одежду, в уме похвалив аборигенов за шитье из кож - любую тряпку сразу разорвало бы. И любого одиночку сдует с уступа, как пушинку, спастись можно только так, всем вместе… Дикари дикарями, но в примитивном здравом смысле им не откажешь…

Кто-то ударил его по руке, впился жесткими пальцами в запястье, силясь оторвать чужака от человеческой кучи. Это был косичкобородый. Леман попытался лягнуть его и еще успел изумиться, как в первое мгновение изумляется всякий человек, неожиданно получивший удар в лицо от незнакомого прохожего, - но тут буря обрушилась по-настоящему, и изумляться стало некогда.

Вряд ли удар стихии длился больше пяти минут, но Леману они показались часами. Дважды его поднимало в воздух и мотало, словно нитку перед вентилятором, дважды онемевшие перетруженные пальцы готовы были разжаться; временами он повисал горизонтально, не в силах вобрать в легкие хоть капельку взбесившегося воздуха, удивляясь тому, что еще жив, не оторван от человеческой кучи, и кто-то - Леман знал кто! - продолжал при любой возможности бить его по рукам, пытался отжать намертво вцепившиеся пальцы…

Буря унеслась, не причинив бед. Один миг пронзительной тишины - и человеческая куча рассыпалась, послышались шутки и смех. Но сейчас Леман меньше всего был готов веселиться.

Его хотели убить! Подло, без предупреждения! И мерзавец наверняка объяснил бы его смерть силой бури и неумением чужака как следует цепляться…

Распираемый яростью, он очутился со своим противником лицом к лицу.

– Ты… - начал косичкобородый.

– Дерьмо! - рявкнул Леман, помогая плечом стремительному полету кулака к физиономии негодяя.

Удар был хорош - косичкобородый впечатался в стену и, замычав, обхватил руками голову. Вовремя вспомнив о его соплеменниках, с трудом подавив горячее желание продолжить расправу с неудачливым убийцей, Леман нащупал в кармане нож. Кинутся - пусть пеняют на себя.

Никто не кинулся. Молчали, смотрели. Из ниши в скальной стене с кряхтеньем выбиралась старуха с двумя спеленутыми младенцами на руках, недоумевающая, отчего мамаши не заберут у нее своих чад… Лишь один мальчонка лет двенадцати приблизился на несколько шагов и, очень серьезно глядя Леману в глаза, произнес писклявым дискантом:

– Не ложись спать на краю.

– Не ложись на краю, - поддержал Радхакришнан. Остальные закивали.

– Не ложись спать на краю.

– Не ложись…

Косичкобородый отер кровь и поплелся прочь, по виду, начисто забыв о Лемане. Мало-помалу разбрелись кто куда и его соплеменники. Молодая мать принялась кормить хнычущего младенца. Двое мужчин расстелили свертки невыделанной кожи и вновь принялись их скрести. Задержалась лишь Идрис:

– Ты симпатичный, но… не ложись на краю.

– Дерьмо, - прошипел Леман, дергая щекой. - Тут у вас что, одни психи? Хоть ты мне объясни - что это значит?

– Уходи, - сказала Идрис. - Странно, что взрослому мужчине приходится объяснять такие вещи. Лучше уходи прямо сейчас, иначе подкараулят и спихнут с уступа. Я сама спихну. Удовольствия никакого, но надо же с тобой что-то делать…

Леману снился чудесный сон: ударная эскадра противника, развернутая в боевой ордер, преследует отходящие к Базе растрепанные остатки флота Лиги, еще огрызающиеся огнем, пытающиеся контратаковать, но уже безнадежно проигравшие сражение. Эскадренные дестроеры, крейсеры, чудовищные линкоры ренегатов - и все это нацелено на развитие успеха, на прорыв к Базе и уничтожение всего и вся. Мутно-голубой шарик никчемной планетки на траверзе - кому до него есть дело?.. Но со дна глубочайших каньонов единственного материка неожиданно для противника вырываются стаи вертких истребителей, тысячи управляемых ракет, сокрушительный удар разваливает ордер противника надвое, свежие силы Лиги наваливаются со всех сторон, битва превращается в свалку, затем в побоище, и вспыхивают, вспыхивают нестерпимым светом гибнущие корабли ренегатов, посмевших когда-то отделиться от Великой Лиги! Смерть и разрушение! Планетка-то отнюдь не бросовая… Космодромы подскока в ее каньонах - что может быть проще?

Просыпаться не хотелось совершенно, и Леман, приоткрыв глаза и сообразив, где он находится, сейчас же вновь сомкнул веки, надеясь досмотреть сон. Как назло, сюжет сна не захотел развиваться в желательном направлении, а потом сон и вовсе куда-то пропал. Зато с особенной ясностью вспомнились вчерашние события: как ему посоветовали не спать на краю и Идрис разъяснила, что это значит, и как он, не пожелав смириться с приговором, настойчиво вызывал на честный бой любого желающего, но никто не откликнулся, и как он ударил еще кого-то, а затем еще, и швырял им в лицо грязные оскорбления - без всякого толку, ибо местный народец теперь уже окончательно потерял к нему какой бы то ни было интерес. Он мог кричать сколько ему хотелось, он мог всласть бить аборигенов, отнимать у них пищу - а они только отворачивались и не желали иметь с ним дела. Но они не желали и подчиняться, вот что бесило сильнее всего, а еще беспокоила туманная опасность в ближайшем будущем - Леман ясно ее почувствовал, когда Радхакришнан, сплюнув вместе с кровью выбитый зуб, спокойно, будто ничего не случилось, еще раз посоветовал не спать на краю.

Ночь упала быстро, и этой ночью Леману пришлось уйти. Только сумасшедший рискнул бы остаться на уступе шириной в несколько шагов, где так просто подкрасться к человеку в темноте и как следует толкнуть. И где будущему вождю так трудно, а вернее, попросту невозможно, найти телохранителей…

По счастью, веревка «передатчика», примотанная к крупному обломку скалы, никуда не делась - стометровый спуск в кромешной темноте по одним лишь неровностям отвесной стены был бы чистым безумием даже для опытного скалолаза. Леман не знал, остался ли незамеченным его уход и старался не думать о том, что аборигены могут перерезать веревку. Он вздохнул спокойно, только коснувшись ногой уступа - уже третьего сверху. А сколько их всего?..

Стараясь не спотыкаться о спящих, Леман отошел на порядочное расстояние, разумно держась скалы. Там, где уступ едва достигал трех шагов от стены до пропасти, он свернулся калачиком на голом остывающем камне, пожалел о том, что в своем бешенстве забыл забрать назад куртку и парашют, подумал, что завтра придется начать все сызнова на новом уступе, учтя ошибки минувшего дня, и уснул.

Чудесный сон так и не вернулся. Утреннее солнце согрело озябшее тело, стало даже жарковато. Леман с хрустом потянулся всем телом, окончательно разлепил веки и заморгал в растерянности - перед ним на корточках сидел Валентин.

– Ага?.. - только и выговорил Леман. - Я уже покойник? Валентин сдержанно улыбнулся.

– Узнал? А мне говорили, что я здорово изменился.

– Не очень, - почти не соврал Леман. - Ну, загорел, конечно, здорово, да и одежда эта кожаная… На местного похож.

– А я и есть местный. Вот, сегодня с утра залез сюда, а мне и говорят: появился, мол, нездешний человек, спит. Я и решил посмотреть. Так и знал, что когда-нибудь встречу знакомого.

– Ты здесь живешь? - спросил Леман.

– Я нигде не живу. Я путешествую. Собственно, мне надо наверх…

– Ищешь связь с Базой?

– Когда-то искал, - кивнул Валентин. - А только нет здесь никакой связи с Базой и не будет.

Леман недоверчиво покачал головой.

– Тогда чего ради ты скалолазом заделался? От скуки, что ли?

– И это тоже, - усмехнулся Валентин, - хотя сейчас я не просто так, а с поручением. Я сват. На втором уступе нехватка молодых мужчин, вот я и хожу с известием: кто хочет переселиться, пусть поспешает. Девушки что надо, место тоже неплохое, хотя и не по мне: жарковато, и река чересчур шумит. Если я когда-нибудь осяду на одном уступе, то уж никак не ниже шестого. Да вот здесь хотя бы - чем не жизнь?

Вопрос был явно риторическим, но Леман решил все же выразить свое отношение к перспективам жизни на уступе - и выразил, отправив смачный плевок за кромку обрыва.

– Зря, - сказал Валентин. - Попадешь еще в кого-нибудь там, внизу. Зачем это тебе? А здешние увидят - могут и посоветовать не спать на краю, даром что ты новичок.

– Они уже поняли, откуда я? - Леман вытаращил глаза.

– Не считай их идиотами. Прекрасно поняли. Только их это не интересует.

– Если уже посоветовали - что, в самом деле попытаются спихнуть?

Валентин кивнул в ответ.

– Это подло - исподтишка! - прошипел Леман, сжимая кулаки.

– Подло быть такой скотиной, чтобы людям захотелось от тебя избавиться, - возразил Валентин. - И избавятся, не сомневайся, если, конечно, вовремя не удерешь. Сверхбдительности надолго не хватит, и надо же когда-нибудь спать.

Помолчали.

– Тут что, никаких законов нет? - без особой надежды спросил Леман.

– Абсолютно. Сам понимаешь, нет и принуждения. Зачем оно? Есть единственно возможный способ жизни на этих уступах, и он, поверь мне, охраняет получше любой полиции. Да ты сам подумай: разве закон, запрещающий, например, убийства, сработает там, где убить человека легче легкого? Будь здесь хотя бы один уступ шагов в пятьдесят шириной - тогда, конечно, другое дело… Да вот беда, - Валентин негромко засмеялся, - нет у нас таких. Ни одного.

– И все населены?

– Почему все? Есть опасные уступы, куда часто падают сверху ледяные глыбы. Там никто не живет, разве что летуны прилетают охотиться. Есть уступы, где невозможно защититься от ветра. Есть сколько угодно Сумрачных уступов, не освещаемых солнцем, правда, в нашем каньоне таких почти нет. Наконец, есть слишком узкие уступы, где трудно заниматься земледелием или промыслом.

– Там тоже никто не живет? - спросил Леман.

– Иногда селятся отшельники, - нехотя сказал Валентин. - Знаешь, есть такие… неуступчивые. Великие индивидуалисты, непризнанные гении, а то и попросту неисправимые склочники. Но их немного. Жить-то хочется, вот и живут. В одиночку. Только в одиночку у нас не особенно выживешь… ты уже понял, да? В конце концов они либо гибнут, либо возвращаются на какой-нибудь населенный уступ и пробуют начать сначала.

– А если и там проявят неуступчивость? - ухмыльнулся Леман, но ухмылка вышла растерянная.

– Или приспособятся, или уйдут снова. Кому охота бояться спать у края?

Леман облизнул пересохшие губы.

– Как же жить - без законов?

– Очень просто. Например, ты летун и изготовил себе крылья, то есть складной балансирный планер из перепонок птицекрылов, прутьев, нитей и горного воска. Или выменял на что-нибудь, это совершенно не важно. Планер - твой. Но если кто-нибудь попросит тебя одолжить его, чтобы навестить приятеля, живущего на той стороне каньона, а у тебя нет чрезвычайно веской причины для отказа, ты должен пойти ему навстречу и предоставить планер, иначе у просителя появится повод для обиды. Сам понимаешь, тех, кто живет с тобой на одном уступе, лучше не обижать…

– А если он разобьет планер? - перебил Леман.

– То, скорее всего, погибнет при этом сам, а с мертвого взятки гладки. Если же он приведет планер в негодность, а сам останется жив и здоров, то он обязан компенсировать тебе потерю, иначе уже ты получишь законное право на него обидеться…

– И спихнуть с уступа?

– А почему нет? В любом случае, если люди тобой единодушно недовольны, а ты настолько глуп, что не видишь этого, полета не миновать. Только до крайностей дело доходит чрезвычайно редко. И вовсе незачем убивать, если достаточно просто не помочь. Ты видел, каковы у нас бури. В спорных случаях иногда прибегают к суду старейшины уступа, но его решения вовсе не обязательны к исполнению. Скорее, это рекомендации, как проще уладить конфликт. А самое главное в другом. Когда человек с младенчества воспитывается в твердом убеждении, что за нанесенную соседу обиду может запросто улететь в пропасть, неуступчивость у него как-то проходит сама собой. Понятно, за подростками приходится присматривать, чтобы не натворили глупостей, делать им небольшие скидки на возраст, но ведь так везде и всегда… Будь уверен, за поломанную вещь ты получишь компенсацию, превосходящую стоимость вещи. Только не вздумай требовать. Сами дадут. Тот, кто пользуется твоим планером, рассчитается с тобой и за простой износ работой или подарком, или это сделают его родственники, если, конечно, захотят горбатиться за неуступчивого. Я привел тебе самый простой пример, но общий принцип универсален, что бы ты ни делал - скажем, засеял поле или собрался вступить в брак. Уступчивость - это здесь единственно разумный способ жизни.

– Постой, а как насчет кровной мести?

– Последний такой случай произошел лет сто назад и не в нашем каньоне. Обычно и до ликвидации обидчика дело не доходит - достаточно намекнуть ему, чтобы не спал у края. Это такая форма предупреждения неуступчивым и заодно изощренное оскорбление. Предупрежденные обычно понимают правильно.

– И что?

– Либо стараются загладить вину, либо уходят с уступа. Проще загладить.

– Иначе спихнут? А если без долгих слов разделаться с предупредившим?

Валентин вздохнул.

– Хорошо, что ты спросил об этом меня, а не кого-нибудь другого… В этом случае, парень, у тебя вообще нет никаких шансов. Уйти с уступа тебе не дадут, это точно. Только повышенной скоростью и по нисходящей параболе…

– У меня в первый же день отобрали парашют, - мрачно сказал Леман. - Сказали, чтобы укутать больного.

– Это другое дело. Надеюсь, ты не очень сопротивлялся? Впрочем, ясно, что не очень, иначе ты бы сейчас со мной тут не разговаривал… Погоди, а почему ты не остался на том уступе?..

– Ты случайно еще никого не успел убить? - настороженно спросил Валентин, выслушав краткий рассказ.

– Следовало бы. Но пока нет. Только побил кое-кого.

– Тогда не все так плохо. То есть я хочу сказать, что не фатально. А с чего началось?

– Кажется, я топтал их посевы.

– Худо, - осудил Валентин. - Впрочем, чего ради я тебе подсказываю? Твоя жизнь, тебе решать. У нас каждый сам решает, как ему жить, так что тебе виднее.

– Они отказались со мной драться…

– А зачем им? - Валентин заметно удивился. - Судьба неуступчивого ясна и без драк.

– Может, все-таки спасут? - с тоской спросил Леман. Валентин наморщил лоб, пытаясь понять, о каком спасении идет речь, и, поняв, покачал головой.

– Отсюда не спасают. Никогда. Тех, кто пропадает без вести около этой планеты, никто не ищет. Командование сразу списывает их в расход.

Леман сглотнул.

– Почему?

– Чтобы, насмотревшись, не подрывали дисциплину. Я думал, ты догадливей… Кстати, командование вашего противника поступает точно так же.

– Вашего противника? - ощетинился Леман. - Вашего? Валентин равнодушно пожал плечами.

– Ну не моего же…

– Ты что, уже не лигист?

– Лигист, ренегат - какая мне разница? Я уступчивый. Не только Лига теряла здесь свои корабли, ренегаты тоже теряли. Теперь живем бок о бок. Конечно, такие, как мы с тобой, здесь редкость, большинство населения планеты на этих уступах и родилось. Кто уступчивый в двадцатом поколении, а кто и в тридцатом…

– А ты в первом? - съязвил Леман.

– Не один я, - сказал Валентин. - Еще Хенрик. А помнишь, лет семь назад была большая драка в этом секторе и нам наваляли? Хотя, ты же еще в курсантах ходил… Короче, минимум три подбитых истребителя нашли спасение на этой планете. Грег, Иост и Тенгиз. Может, и еще кто был, не знаю. Так вот, Тенгиза я встретил в прошлом году, он хороший летун и охотник на птицекрылов. Женат, очень привязан к детям, их у него двое. Звал к себе, обещал помочь сделать планер. Иоста пока не встречал, но как-нибудь соберусь навестить. Говорят, он живет где-то на нижнем уступе, рыбачит. Один Грег не выжил. Да ты-то его должен помнить, норов у него был тот еще! Уступчивым он никогда не стал бы, нечего было и пробовать…

– А ты? - спросил Леман.

– А я стал. Поначалу едва не спихнули, но потом обошлось. Только посоветовали впредь не ложиться на краю, ну я в тот же день и перебрался на другой уступ. А там уже легче дело пошло, я после первого урока ученый стал…

– То есть уступчивый?

– Это не так плохо, поверь. Жить всегда хорошо. А иного способа выжить здесь просто не существует. Не веришь - попутешествуй по уступам, посмотри. Ни тебе, ни мне не изменить то, что нащупывалось столетиями отсева неуступчивых. Люди разные, а система всюду одна. И знаешь, она мне нравится.

Лемана передернуло.

– Чем же, интересно?

– Свободой.

Это прозвучало до того смешно и дико, что Леман растерялся, вместо того чтобы расхохотаться во все горло. Словно личинка короеда, заклинившись в прогрызенном отнорке, вздумала вдруг порассуждать о бесконечности Вселенной. Свобода - на этой каменной полочке?! Свобода невзначай сорваться с карниза - самому или не без посторонней помощи - и с долгим криком полететь вниз, навстречу гибельным бурунам беснующейся реки?

– И ты не хочешь, чтобы тебя вытащили из этой дыры?

– Нет.

– Почему?

– Я уже ответил.

– Ты был классным пилотом, - сказал Леман, в ответ на что Валентин досадливо махнул рукой. - Нет, ты послушай… Кто, скажи мне, был лучшим в штаффеле командиром звена? Ты. Кто подбил крейсер ренегатов и был награжден Золотой Молнией третьей степени? Тоже ты. Кому разрешали свободную охоту? На кого молились молодые лейтенанты - разве не на тебя? Я сам молился! - Леман уже кричал. - А скольким тыловым шавкам ты набил морду, помнишь? Ты был человеком ТАМ, ты это еще не забыл? А кто ты ЗДЕСЬ?

– Уступчивый. - Валентин лучезарно улыбнулся. - Ты погоди, не кипятись, я тоже не вдруг привык. Только вот какое дело: когда я, по твоим словам, был человеком, а по-моему, кем-то иным, надо мной стоял командир штаффеля, а над ним командир бригады, а над ним еще кто-то… много их было, всех не упомнить. Я с удовольствием прожил бы без них - вот и живу. С удовольствием. Здесь надо мною только небо.

– В которое ты никогда не взлетишь!

– А кто сказал, что свобода дается бесплатно? Вопрос лишь в том, велика ли цена.

– А слева стена, - едко продолжил Леман. - А справа пропасть. Свобода!

– Потому и свобода, - благодушно сказал Валентин. - Потому и нет никакой власти, что любой объявившийся пахан в два счета опишет параболу, даже если навербует себе приспешников и вовсе откажется от сна. Какой-нибудь приспешник его и спихнет, чтобы самому стать паханом… Наверное, были когда-то прецеденты, раз об этом до сих пор сказки рассказывают… детям, понятно. Взрослым не нужно.

– Свобода, основанная на страхе? - Леман язвительно покривил рот. - Она тебе нравится?

– Когда ты сможешь предложить другое основание, я тебя внимательно выслушаю. Но, по-моему, его просто нет. Для нас, людей - во всяком случае. Вернее, пока мы люди, а не ангелы.

Валентин отлип спиной от скалы и сладко, с ленцой, потянулся, разминая затекшие мышцы. Встал на ноги, взглянул вдоль каньона, затем вверх.

– Заболтался я…

– Тебе пора, - хмуро сказал Леман. - Я понимаю. Надеюсь, еще увидимся.

Удалось ли ему скрыть сомнение, нет ли - кто знает.

– Хочешь, полезли вместе, - предложил Валентин. - Вдвоем веселее. И безопаснее, между прочим. А не хочешь - оставайся здесь, уговаривать не стану. У нас каждый решает сам за себя - зачем ограничивать свободу? Кому это надо?

– Свободу подчиняться дурацкой необходимости или помереть в тот же день. - Леман сплюнул под ноги. - Ты это называешь свободой?

Валентин посмотрел на него с веселым прищуром.

– А другой свободы не бывает. Это я так говорю, на всякий случай. Вдруг до тебя еще не дошло? Хотя ведь простая вещь… Или ты подчиняешься безусловно необходимому для выживания, или можешь не стараться выжить - все равно не получится. Притом, по-моему, подчиняться необходимости много приятнее, чем какому-нибудь хмырю, чье преимущество перед тобой заключается лишь в количестве звезд на погонах, разве нет?.. Так ты со мной или остаешься?

– Мне нельзя наверх, - пробурчал Леман. - Там меня знают.

– И здесь скоро узнают, можешь не сомневаться. Даже если не сглупишь. Думаешь, тут связи нет? Где торговля, там и связь. Скоро по всем уступам пойдет весть, что появился неуступчивый с твоими приметами. Спихнуть вниз, может, и не спихнут, но и помощи не жди.

– А есть ли разница? - Леман выдавил улыбку. - Особенно во время бури?

– Никакой, - признал Валентин. - Так ты со мной или нет? Решай скорее, мне некогда.

– Убьют.

– Если я за тебя поручусь, сразу не убьют. А дальше сам решай, как жить. Выдолбишь, например, новую нишу под хранилище или убежище для немощных, так и совсем простят. Ниши всем нужны.

– Ни хрена себе! - изумился Леман. - Это ж работы на год!

– Лет на пять, - поправил Валентин. - Ну и что? Сколько надо, столько и будешь работать, причем по своей охоте, без принуждения. Или очень скоро совершишь продолжительный полет. Выбирай.

– Какой уж тут выбор…

– Какая свобода без выбора? Выбор всегда есть. Можешь попытаться пожить отшельником - вдруг тебе повезет? Только я бы не советовал.

Не дождавшись ответа, Валентин махнул рукой и полез по скале, цепляясь за крошечные неровности ловко, как муха. Друг называется, с тоскливой маетой в душе подумал Леман. Хотя какой он мне теперь друг? Точно такой же, как всем другим в этом каньоне, на этих уступах. Уступчивый он…

– Стой! - закричал он, и Валентин, без видимых усилий повиснув на скале, повернул голову и посмотрел вниз.

– Решился наконец?

– Нет… То есть тьфу, я не о том… Я вот о чем подумал: представляешь, какую базу тут можно было бы построить! Какой космодром подскока, а! Расширить нижние уступы, перекрыть каньон фермами…

Валентин захохотал.

– Ты чего? - Леман нахмурился.

– А то, что не один ты такой умный. Командование Великой Лиги обратило внимание на эти каньоны еще тысячу лет назад и приказало построить именно то, что ты сказал. Собственно, с этого и началась наша история, и большинство населения планеты происходит от тех строителей, вынужденных жить на уступах… Рассказать тебе, чем закончилась стройка или сам сообразишь? В общем, повторить тот опыт командование не рискнуло.

– И вас не пытались уничтожить?

– А зачем? Мы никому не мешаем и не представляем никакой опасности. Своего рода нейтралы, которым нет дела до войны, - зачем же нас уничтожать? Впрочем, на пионеров-строителей все-таки сбросили бомбу, да только те не стали ее дожидаться, сидя на месте - уступов вон сколько, да и удобный каньон вовсе не один…

Леман промолчал.

– Извини, - сказал Валентин. - К полудню наверняка поднимется буря. Я должен успеть.

Какое-то время Леман, задрав голову, смотрел, как он карабкается вверх. Затем подпрыгнул до первой зацепки, подтянулся до второй и начал карабкаться следом. С непривычки он лез медленно, но Валентин дождался его, и дальше они ползли по скале бок о бок, помогая друг другу.