"Nautilus Pompilius" - читать интересную книгу автора (Кушнир Александр, Порохня Леонид)

Часть 1 Достоверное описание жизни и превращений Nautilus’a из Pompilius’a

1978–1984. “Алибутилус”

А начиналось все в 1978-м, когда в Свердловский архитектурный институт поступили Бутусов Вячеслав и Умецкий Дмитрий. И отправились на картошку в деревню Мамино. Работали от зари до зари, а вечером студенты, у кого сил хватало, жгли костер, развлекались как могли. Там, у костра, и возник прообраз будущего “Hay” под названием “Медный таз”. Таз и правда был, натурально медный, нашли его абитуриенты Умецкий и Гончаров на свалке. Гончаров по нему колотил, Умецкий бренчал на гитаре, пели оба, звучало, по воспоминаниям очевидцев, ужасно, но бодро. Там же у костра сидел вечерами и Слава Бутусов. Его называли “Отдельный герой”: красивый небритый юноша, он слишком явно выдавался из общей массы. Нетрудно догадаться, что этот “герой” и составил основную конкуренцию группе “Медный таз”.

Слава пел “Отель Калифорния”, чрезвычайно популярную тогда песенку “Eagles”, с псевдоанглийской тарабарщиной вместо слов. Пел низким, хриплым голосом, о нем до сих пор вспоминают тогдашние абитуриенты, а особенно абитуриентки... Одним словом, обратил на себя внимание. И девочек, которые провожали Славу очень пристальными взглядами, и парней, которые этим девичьим взглядам не очень-то радовались, и – заметим особо – основателя группы “Медный таз” Димы Умецкого.

Потом пошла учеба. В Архитектурном институте всегда было принято хоть чем-то, но выделяться, производить впечатление творческое, и тут студенту Бутусову талантов было не занимать: его рисунки уже на абитуре расходились по рукам, в аудиториях преподаватели выделяли его сразу и однозначно, а годы спустя чуть ли не хором жалели, что такой архитектурный талант пропадает. “Талант”, правда, имел обыкновение задумывать проекты великолепно, но “до ума” доводил их редко, интерес пропадал. Весьма существенное свойство, о котором единогласно вопиют очевидцы, заключалось в некоторой Славиной мягкотелости, странно дополнявшей очевидную Славину талантливость.

Умецкий тоже был явно не без талантов, хотя и несколько особенных; своеобразен, смешил всех кого ни попадя, хохмил, балагурил, внешность имел нарочито несерьезную, но иногда за шутовством проглядывало умное лицо очень непростого человека. Редко и незаметно. И как раз Умецкий высказывал время от времени идею: а не создать ли рок-группу?.. Высказывал разным людям, один соратник у него был – Игорь Гончаров, рубаха-парень, душевный, симпатичный, вечно с улыбкой до ушей. Нужен был еще как минимум один... Тогда и стал Дима присматриваться к Бутусову.

А Бутусов ни о каком рок-н-ролле не думал, Бутусов свободное время проводил в редакции институтской газеты “Архитектор”, месте в те годы популярном: там была своя, особая, веселая жизнь. В которую как раз и вламывался время от времени рок-н-ролл... Так что первое столкновение Славино с музыкой происходило в рамках обстоятельств журналистских: в 1981 году состоялся первый свердловский рок-фестиваль, прошедший под эгидой Архитектурного института (“САИ-1981”), освещением которого и занималась газета “Архитектор”. Слава по заданию редакции брал интервью сперва у Насти Полевой, тогда солистки “Трека”, а затем, отчаянно робея, у лидера группы “Урфин Джюс” Александра Пантыкина. Робел, кстати сказать, не на шутку, даже попросил для храбрости дать ему девочку в помощники. Сам Пантыкин такого эпизода не помнит.

Однако между редакцией и знаменитым рокером завязались кое-какие отношения, и вскоре Сан Саныч Пантыкин попросил архитекторов нарисовать эмблему “Урфина Джюса”. И Бутусов изобразил “козью ножку”, до сих пор красующуюся на обложке альбома “УД” “Путешествие”... Изобразил, кстати говоря, наскоро, черной шариковой ручкой, доделывать пришлось его однокурснику и приятелю Ильдару Зиганшину. Слава редко что доделывал, ему было некогда.

Вскоре он же вместе с Зиганшиным придумал еще одну хохму, тоже связанную с рок-н-роллом.

Впрочем, дружбы с Пантыкиным тогда не получилось, так себе, шапочное знакомство после фестиваля.

Который оказал довольно сильное влияние еще на одного архитектора, на Диму Умецкого. Вскоре именно Дима предпринял шаги, приведшие в конечном счете к появлению “Наутилуса”. Шаги заключались в том, что Дима стал регулярно заглядывать в редакцию газеты “Архитектор” и со Славой разговоры разговаривать...

Как бы то ни было, скоро Дима со Славой стали захаживать в общежитие, известное как “Промобщага”, там жил Гончаров, там же было место для репетиций, небольшой зал, который использовался то как столовая, то как бар, а потом превратился в дискотеку... В нем новообразовавшаяся команда, троица студентов, известная уже многим своим балагурством, мастерством по части выпить, повеселиться, стала на гитарах тренькать...

Скоро дотренькались до того, что стали во время дискотеки вклиниваться между номерами и с завидным отчаянием и весельем “лупить” вещи английского происхождения, то есть по мелодике английские, а по словарному составу – чистую тарабарщину, слов никто не знал и знать не хотел, хотя упрекнуть их в том было по техническим причинам невозможно: слова на тамошней аппаратуре не прослушивались. Народ, оторванный от дискотеки, относился к жутким ритмам с непониманием, потому что танцевать становилось очень сложно. И просто слушать было сложно, так что от музыки кайф ловили преимущественно музыканты, публике удовольствия не доставалось.

Впрочем, самих музыкантов это не очень расстраивало. Оригинальность рок-н-ролльной жизни тех времен заключалась, в частности, и в том, что жизнь эта была практически независима от чего бы то ни было, в том числе и от публики. Чтобы стать настоящим рокером достаточно было время от времени таскать по институтским коридорам какие-нибудь колонки, время от времени блуждать по тем же коридорам с загадочным видом, а в оставшееся время пить портвейн и разговаривать о музыке.

Ребята были студентами, портвейна вокруг – пруд пруди, разговоров и компаний – выше крыши. Там, в компаниях, и проглядывало время от времени одно довольно странное свойство Бутусова: он был прирожденным лидером, но как бы помимо своей воли. Приходил потихоньку, садился в уголок, сидел себе тихо, не стараясь привлечь общее внимание, но внимание само собой постепенно на него переключалось.

Так или иначе, в 1982-м появилась первая запись, сработали ее втроем плюс Андрей Макаров, студент курсом помладше и звукооператор. Получился альбом, причем без названия. Это очень интересная черта: обыкновенно начинающие рокеры в первую очередь придумывали название и группе, и десятку будущих альбомов, и только потом учились играть на гитарах. А “Группа из Промобщаги” существовала, записывалась, и все без названия.

Альбом был готов, оставалось заставить хоть кого-то из рокеров его послушать, что было не так и просто. Разнообразие свердловской рок-н-ролльной жизни сводилось в те времена к постному выбору между “Треком” и “Урфином Джюсом”, относившимися друг к другу, мягко говоря, прохладно. Первый являл собою объединение герметичное, напоминавшее религиозную секту с уклоном в философию и морализаторство... Оставался “УД”, во главе которого стоял вездесущий и всеобъемлющий Сан Саныч Пантыкин, маленький, джинсовый, перманентный – в смысле волос, а не пространственно-временных характеристик – и страшно знаменитый, о чем сам не то чтобы догадывался, а просто знал. Невзирая на прошлые встречи, добраться до него было сложно.

Вторая стычка с “Урфином Джюсом” чуть не закончилась для Славы печально: на концерте в одном из техникумов присутствовали земляки Белкина и Назимова, жители города Верхняя Пышма, эдакого свердловского Ливерпуля, люди простые, а Славе взбрело в голову жечь спички, что пышминцам по пьяному делу не понравилось. И некто Мишель Злоцкий, впоследствии, разумеется, тоже рокер, обратился к Бутусову на предмет прекращения пожароопасного занятия. Слава отвечал, что ведь “по кайфу”.

– Я тебе дам, по кайфу!.. – И Славе чуть-чуть за жженые спички не нагорело... Разбор тогда быстрый был, рок-н-ролльный...

До Пантыкина Бутусов все-таки добрался, и тут выяснилось, что оба любят “Led Zeppelin”, это было в те времена волшебное слово. Кроме того, выяснилось, что Слава со товарищи как раз закончили запись. Вскоре Дима со Славой и портвейном явились к Пантыкину в гости. При них была магнитофонная катушка, раскрашенная в лучших мальчишеских традициях “под фирму”: чего на ней только не было нарисовано, наклеено, а на вкладке значилось: “Али-Баба и сорок разбойников”. Было ли это название группы либо название альбома, Пантыкин так и не понял. Однако участие в судьбе будущих “Наутилусов” принял самое горячее. В первую очередь тем, что понес пленку по городу.

Отзывы были разные.

Вот еще.

В любом случае, их услышали. И сразу посоветовали сменить барабанщика. Далее произошло событие незаметное, но важность его недооценить трудно: первый разгон в будущем “Hay”.

На том же курсе учился высокий строгий юноша Саша Зарубин; постепенно выяснилось, что он играл на барабанах и в школе, и в армии. К нему и подошел однажды Слава, позвал “попробовать”. Зарубин согласился, вместе отправились в студенческий клуб, едва взялись за инструменты, как вошел Гончаров. Сел, молча посидел, послушал, подождал, когда кто-нибудь что-нибудь ему объяснит, и ушел. Кстати, никто ему так впоследствии ничего и не объяснил.

Примерно тогда же, осенью 1982-го, пригласили в группу Андрея Саднова, гитариста. И вскоре началась в клубе Арха методичная работа над новой программой, которую планировалось записать летом. Группа оформилась, хотя сразу было понятно, что группа эта – студенческая, институтская. Разве что Слава с Димой вели себя для просто любителей несколько странно: друг без друга их увидеть уже было почти невозможно. По вечерам, когда Зарубин с Садновым уходили домой, парочка лидеров оставалась, и если бы институт не запирался на ночь, сидела бы до утра...

К тому времени окончательно оформилось разделение функций.

А пока была зима, и обсуждался Пантыкиным и Колей Граховым, энтузиастом рок-н-ролла и будущим президентом Свердловского рок-клуба, вопрос – кому ехать на рок-семинар. Пусть не сразу, но вспомнил Сан Саныч про Славу: “Есть в Архитектурном коллектив, тоже „Led Zeppelin“ играет”. Название “Led Zeppelin” было паролем – Коля сказал: “Берем!”

Что такое рок-семинар в 1983 году? Это очень большая пьянка. Отчего-то именно в это время, когда повсеместно рокеров поприжали, в Свердловске комсомольцы возьми да и организуй попойку за государственный счет. Очевидно, хотели выпить... Рокеры тоже выпить любили, так что начался семинар дракой, условно говоря, между “Треком” и “Урфином Джюсом” в лице барабанщиков Володи Назимова (“УД”) и Жени Димова (“Трек”). Надраться и подраться они успели еще по дороге, в автобусе, а на турбазе, где поджидала основная рок-н-ролльная масса, ударников уже выносили из автобуса на руках.

Дальнейшее семинарствование проходило в портвейновом угаре, вечером играли невообразимый сейшн, кто с кем до сцены дошел, тот с тем и играл. Утром играли в футбол на заснеженном поле, потом пили на лекциях, до которых, впрочем, Слава с Димой не дошли – хитроумные архитекторы стояли с бутылкой портвейна у входа в лекционный зал и щедро из этой бутылки всех одаривали. Последним семинарским утром, когда голова была на всех одна и болела нещадно, а денег тоже на всех чохом не наблюдалось, Александр Васильевич Новиков, совершенно тогда непьющий, молча куда-то уехал и вернулся с ящиком пива. Так был спасен свердловский рок...

Собственно говоря, на семинаре ничего особенного не произошло, поскольку до такой степени пьяные люди ничего особенного совершить не могут. Единственным подлинным событием стало знакомство с будущим “Наутилусом”. Стоит ли говорить, что молоденькие и неожиданно для рокеров прилично одетые архитекторы всем моментально и окончательно понравились?.. Впрочем, еще по дороге на турбазу случился (кроме драки) один весьма примечательный разговор.

Тут же по возвращении они и договорились с Пантыкиным о совместной записи альбома. Мэтр согласился, он никогда не мог отказать себе в удовольствии стать кому-нибудь родным папой. А формальным поводом сотрудничества стала песня под названием “Ястребиная свадьба”, которую Слава просто не знал, как делать. Тогда наусы впервые встретились с Шурой Полковником, который годами позже стал их бессменным звукорежиссером; встретились и с его прославленным магнитофоном типа “Тембр”, у которого в каких-то мистико-акустических целях сбоку висели натуральные консервные банки. Шура утверждал, что банки отводят помехи, по всеобщей электрической безграмотности ему приходилось верить. Естественно, до магнитофона с банками Макарова не допустили. Андрюха обиделся. Тогда – в первый раз.

Работали в июне, Зарубина от института послали сено косить, пришлось ему сбежать. Как только доделали инструментальные подкладки, Полковник, человек вообще безапелляционный, заявил: “Всем выйти, Слава смущается!” – и выгнал музыкантов, те опомниться не успели. Слава стал петь...

Тогда же появилось название “Наутилус”. Предложил его Андрей Макаров, который до того предложил и неприжившегося “Али-Бабу”. Большого впечатления название ни на кого не произвело, так что довольно долго им и пользовался один Макаров. Однако понемногу, коль скоро другого не было, “Наутилус” прижился сам собою.

“Переезд” вышел чрезвычайно по манере пестрым и неопределенным, но вышел. И мало кто его услышал.

Успехов особых не было, но к осени потребовалась институту агитка, дабы сеять культуру среди студенческих и крестьянских масс, а кандидатов, кроме “Hay”, не наблюдалось. Их поставили в известность, что нужно готовить программу, и тут стало понятно, что под Славины вещи заставить танцевать невозможно даже студентов на картошке. За несколько дней насобирали песенок типа “Опять от меня сбежала последняя электричка”, аранжировали посмешней, а кроме того, взяли в группу нового человека, Витю Комарова, более известного по прозванию Пифа. Взяли клавишником, поскольку Пантыкин, игравший на модном по тем временам “препарированном пиано” (в молоточки втыкались кнопки, при ударе о струны издающие “почти синтезаторный” звук, но при этом отчаянно эти самые струны рвавшие), произвел впечатление неизгладимое, успех напичканного кнопками фоно решили развивать.

Программу сдали кислой комиссии и отбыли в деревенское турне. В сопровождении девочек в черных трико, которые в первом отделении танцевали, и пары чтецов-шутников объехали по точкам несколько районов, программа с “электричками” скоро обкаталась, работали в деревенских клубах “для местных”, на площадках для утомленных картошкой студентов.

Впрочем, деньги – не помеха, и самым дельным человеком в агитке оказался шофер Серега, всегда возивший сено, а тут вдруг – музыкантов, чем Серега очень гордился. ГАИ на поселковых дорогах не наблюдалось, так что пил Серега с группой наравне и очень всех полюбил.

Тут же приведем еще одно замечание Саши Зарубина, тоже не лишенное забавности:

По приезде из агитки выяснилось, что кому-то нужно играть теперь уже на вечере первокурсника, кандидатов, разумеется, не было, и у “Наутилуса” один из организаторов поинтересовался, нет ли в репертуаре чего-нибудь поинтересней “электричек”. Ребята предложили свою программу. Репетировали наскоро, в клубной комнате, без вокала. Слава вообще не любил петь на репетициях, так что играли один инструментал. В первом отделении концерта выступала самодеятельность, а у “Hay” уже была некоторая известность, заработанная на колхозных полях; в зале покрикивали: “Наутилус! Наутилус!” Ребята в это время судорожно отрабатывали “на коленках” недорепетированное заранее.

Перед вторым отделением натянули на сцене и в зале какие-то сети, подукрасились и... скисли на первой же песне. Это был первый концерт студенческой группы “Наутилус”, он же оказался и последним: программа недоработанная, сырая, разученная без вокала, опыта никакого и полный зал ДК автомобилистов, первый большой зал в их жизни. Доигрывали “на автомате”, публика прокисала на глазах. Слава повернулся к залу боком, носом в кулису, дотягивал кое-как, в “Ястребиной свадьбе” просто перестал петь. Впоследствии это станет его коронным трюком, музыканты вновь и вновь, как и в тот, первый раз, будут играть “на месте” в ожидании слов... Покуда не надоест.

Умецкий еще пытался переломить ситуацию, в конце закричал: “А теперь Лядовы Цепеляны!” – шутка – врезали “Цепов”. Их в агитке более-менее обкатали, прошло чуть веселей... С концерта уходили в настроении кошмарном. И были поражены, когда на следующий день в институте к ним подходили совсем незнакомые студенты и благодарили за новые песни...

В некотором смысле история студенческой группы “Наутилус” тем и кончилась: дело шло к дипломам, к выпускным экзаменам, выяснялось понемногу, что не все собираются дудеть в дуду, у некоторых касательно будущего были собственные соображения. Отчего будущее становилось неопределенным; группа кончалась, если не считать одного занимательного случая: их пригласили на ТВ. Даже не пригласили, а притащили “урфин-джюсы”, которых в свою очередь и правда пригласили в новогоднюю развлекательную программу, составленную из номеров студенческой самодеятельности. Так появился на свет божий первый клип грядущего “Наутилуса” и – что действительно интересно – состоялось первое деловое сошествие Славы Бутусова и Ильи Кормильцева.

Забавно, но имел место самый настоящий “социальный заказ”: “Урфин Джюс” должен был сочинить песню веселую; ею оказалась великолепная старая белкинская шутка с оригинальным названием “Новый год”. “Hay” была заказана песня грустная; наскоро, впопыхах выдали на-гора шедевр под названием “Пыль снежная” и со стихами Кормильцева:

Очень романтичная была песня, очень романтичный стоял Слава в ореоле кружащихся рождественских свечек, а руки того же Пантыкина профессионально скакали по клавишам рояля. Впрочем, говорят, что на самом деле руки были Пифины, то есть Комарова. А сам рояль не звучал, потому что микрофона не хватило. Передача вызвала какой-то гнев каких-то властей, вышла днем, никем почти не замеченная, и тут же, согласно директиве свыше, была стерта. Копия, впрочем, по случайности сохранилась.

Невзирая на скандал и рискуя получить еще один, режиссер опять пригласил “Наутилус”, записали звук, но на съемки видеоряда Слава неожиданно поехать не смог. Встала проблема: кому за солиста рот открывать? Отказались все и сразу, пришлось “Славой поработать” Саднову, режиссер обиделся, передача вышла без “Hay”.

И... долгая, глухая пауза... Дипломы, военные лагеря, все кончалось само собой. Больше всех такое положение дел не нравилось Умецкому, уже в лагерях он постоянно заводил разговор на тему: “Пора дело делать”. Внешне все упиралось в студенческий статус “Hay”: без институтского клуба они лишались аппаратуры, базы, всего. Проблем внутренних было больше. Дима дергался, Слава отмалчивался. Пытались заставить Зарубина купить барабаны, которые, разумеется, своей стоимостью превосходили все возможности вчерашних студентов, что Зарубина ставило в тупик. Дима выдвинул смелую идею: а не поехать ли Саше в стройотряд, не заработать ли денег, не продать ли все, что дома есть, тогда на барабаны как раз хватит. Зарубин отвечал, что самому Диме роскошную бас-гитару подарила бабушка из Германии, так не подарить ли бабушке заодно и барабаны?..

Одним словом, в июне месяце все уже работали, Саднов выходил на диплом и был страшно занят, со студенчеством было покончено. Казалось, со студенческими мечтами тоже...