"Хедлайнеры" - читать интересную книгу автора (Кушнир Александр)

7. Джага-Джага

Очередной проект Фадеева по доброй традиции начался с телефонного звонка. На этот раз он накрыл меня в Эль-Гуне, куда я сбежал в разгар зимы от жесткой московской текучки. “Хорошие новости, – радостно сообщил Макс. – Я нашел тебе нового клиента. Когда скажу, кого, ты упадешь. Это – Катя Лель!!!”

Я пошатнулся, но не упал. После отказа Фадеева сотрудничать с Земфирой нам еще было куда отступать. Меньший энтузиазм из всей обоймы классической постсоветской эстрады у меня вызывали только Салтыкова, Буйнов, Овсиенко и Укупник. Как интеллигентно принято говорить в таких случаях, оld school.

Свободного времени в Эль-Гуне у меня было хоть отбавляй, и я задумался о мотивациях Фадеева. Когда за год до этого у нас в офисе появилась поп-певица Лена Зосимова – с хвостиком на затылке и послушными глазками, – я, по крайней мере, понимал, почему Макс решил помочь записать девушке альбом. Это был нигде не декларируемый человеческий бартер: Фадеев и его соратники делают альбом, а отец Лены гарантирует “режим максимального благоприятствования” в вопросах ротации новых проектов Макса на канале MTV.

Еще раз повторюсь, по-человечески это было понятно. Что же касалось Кати Лель, ответ мог быть только один. Фадеева, который вместе с Элиасбергом находился в глубоком финансовом анусе, сломали цифрами. И Макс согласился. Вынужден был согласиться…

Вернувшись в Москву, я ознакомился с архивными материалами по новой подопечной Фадеева. Оценки журналистов были жесткими и беспощадными. Определение “Московского Комсомольца” “символ гнуснейшего совкового попса” задавало тон всем публикациям. У меня даже возникало нехорошее ощущение, что представители СМИ тренировали на Кате, словно на боксерской груше, свое исполнительское мастерство. Такой вот военный полигон для будущих Белинских, Панюшкиных и Троицких. Как сломать подобный устоявшийся негатив, было непонятно.

“Нам нужно отмыть Катю от ее нелегкого прошлого”, – заявил назначенный мною пресс-менеджер на совете директоров “Кушнир Продакшн”.

С этого момента у нас началась сладкая жизнь. На следующий день я понял, что сюрпризы только начинаются. Я чуть не упал, когда Максим объявил заказчику цену за пиар-кампанию. Из искренних побуждений он назвал артистке те же цифры, за которые мы когда-то начинали работать с группой Total. За это время финансовые условия сильно изменилось, но в предвкушении быстрых денег Фадеев про это забыл. Хотел как лучше, а получилось как раньше.

Зная законы подобных переговоров, я понимал, что объявленную Максом сумму изменить нельзя. Теоретически у меня была возможность отказаться от работы, но тем самым я подводил Фадеева. Зная его финансовое положение, делать этого не хотелось. Тем более мне было известно, какую битву выдержал Максим в стенах пражской студии, чтобы Катя Лель начала петь не по правилам вокального отделения Гнесинки, а “первобытно” – на женских импульсах и эмоциях.

…Меня часто спрашивали в тот период: “Как вас угораздило сотрудничать с Катей Лель?” Вопрос, конечно, не из легких. Тогда мне искренне казалось, что если Фадеев смог переделать Катю в плане вокала, то смогу что-нибудь с ней сделать и я. По крайней мере, в вопросах перепозиционирования. Это был вызов. В первую очередь – самому себе. Жизнь обретала новую интригу, и мне стало действительно интересно.

Вдобавок ко всему меня поразил своим гостеприимством и радушием продюсер певицы господин Волков. Меня удивили не столько его глубинные познания в нюансах национальных кухонь и ресторанного бизнеса. И даже не блестящие интервью на эту тему. Меня совершенно потряс пресс-клиппинг, сделанный по итогам раскрутки его русского ресторана в Лондоне.

Когда я увидел идеально оформленное солидное портфолио с публикациями в престижных западных изданиях, меня просто ветром сдуло. Это был другой уровень: немецкий и английский “Vogue”, американский “Harper’s Bazaar”, английский “ELLE”, французские “Marie Clare” и “L’Officiel”. У нас в стране так никто не работал. Возможно, именно поэтому мне тогда показалось, что мы с Волковым, с одной стороны, и с Максимом Фадеевым, с другой стороны, сможем раскрутить и утюг. “Пронесет”, – легкомысленно подумал я, не запариваясь насчет скептических прогнозов моих коллег.

…Катя Лель не любила Михаила Булгакова. Сегодня у нее было плохое настроение – она получила недетский пистон от Фадеева за то, что в день съемок клипа не выучила текст новой песни “Джага-Джага”. Занимаясь раскруткой Кати, мы рассчитывали исключительно на собственное везение и универсальный талант Фадеева. Помощи и сочувствия ждать было неоткуда.

Общение артистки с пресс-службой не заладилось с самого начала. Дело даже не в раздутых амбициях певицы и космически разных идеологиях. Проблемы начались с несовместимости технологий.

Как известно, существует два вида передачи информации – письменная и устная. Устная информация, полученная от нас, забывалась артисткой в ту же секунду. Передавать Кате информацию письменно не было никакой возможности. К сожалению, в тот счастливый период ни артист, ни ее менеджмент не умели пользоваться электронной связью. Держать у себя дома компьютер считалось в их кругу предрассудком нечеловеческой силы. Наши попытки установить дома у Кати странный агрегат под названием “факс” потерпели полное фиаско. Пользоваться, как герой фильма “Пес-призрак”, голубиной почтой почему-то не хотелось.

Дисконнект в нашем общении был просто чудовищный. Ничего подобного я не встречал в своей врачебной практике ни до, ни после… Попытки найти общий человеческий знаменатель ни к чему конкретному не привели. Все сводилось к извечному вопросу “кто виноват?”: кто тихо сказал или кто не услышал. Как правило, во время интервью артистка и пресс-менеджер ждали друг друга в разное время и в разных местах. Чего там говорить, супервеселонам было. Если же каким-то чудом артистке и пресс-службе удавалось встретиться, это сопровождалось такими капризами, с которыми нам не приходилось сталкиваться со времен работы с немецким менеджментом Пласидо Доминго.

…Катя любила две вещи: попадать в автомобильные пробки и доносить до человечества эмоции в форме вопросов. “Скажи мне, я что – дура? – вопила артистка по телефону. – Нет, ты честно скажи, я что – полная дура?” Я даже не пытался задумываться, поскольку еще со школы ненавидел риторические вопросы. Каюсь, в общении с Катей мне порой недоставало доброты, мудрости и душевной теплоты.

Я почему-то вспоминал наши беседы с PR-директором “Радио Максимум” Димой Конновым. Мы частенько любили поболтать на тему того, что, если кто-то считает, что пресс-менеджер – это такая машинка для минета, с этим человеком надо как можно быстрее расставаться.

Фадеев держался от своей новой подопечной на максимально почтительном расстоянии. Ему было легче. В отличие от нас, он жил в Праге, где, записав очередной шлягер, просто высылал его в Москву. Репетируйте, девушка. Изредка приезжал на съемки клипов. Выслушивая при встрече рассказы про нюансы нашего с Катей сотрудничества, Фадеев то хихикал, то сочувственно молчал. В зависимости от настроения. Порой на тему своего нового артиста ему приходилось давать политкорректные интервью.

“Катя Лель сильно изменилась: одевается теперь по-другому, выглядит по-другому… То, что Катя делала раньше, осталось в прошлом. Теперь она работает со мной… Она мне нравится. У нее напрочь отсутствует пафос – то, чего я не могу терпеть в людях вообще. Поэтому не думаю, что Катя пропадет”.

Давненько я не слышал от Макса таких осторожных высказываний – но их, по крайней мере, можно было цитировать в прессе… Мы же, как муравьи, упорно продолжали формировать общественное мнение – в частности, фольклорными байками про феномен Фадеева, который может сделать конфетку из чего угодно. С другой стороны, пытались откорректировать общественный имидж Кати Лель, аккуратно уводя его в сторону от губительного ярлыка “постсоветской эстрады”. Говорили о том, что ее новый альбом будет сделан в духе Розин Мёрфи из группы Moloko. Публиковали ее фотографии с Крисом де Бургом, а часть публикаций пробивали банальными бартерами. “Выступать на концерте буду только за обложку”, – почуяв запах успеха, капризничала Катя перед зеркалом. Это было даже не смешно.

Шли месяцы, и ситуация постепенно улучшалась. С одной стороны, сработал феномен суперхита “Джага-Джага”, который Артем Троицкий назвал своим самым любимым шлягером последних лет.

“Песенка, вышедшая из-под пера господина Фадеева и оккупировавшая сегодня практически все хит-парады, оказалась не такой уж ужасной и депрессивной, – изумлялась пресса. – Более того, в клипе Катя впервые предстала перед публикой далеко не в привычном для нее пошлом имидже. Ну а так как альбом певицы уже на подходе, ему, по всем законам шоу-бизнеса, требуется пиар. Поэтому для рекламы нового диска наняли Александра Кушнира – пиарщика, работавшего доселе исключительно с рок-исполнителями…”

Петь оды обновленному образу артистки никто пока не решался, но “Джагу-Джагу” заметили все. Первым из глянцевых журналов набрался смелости “ОМ”, черным по белому написавший – смотрите, ребята, с артисткой происходит что-то невероятное. Кто-то даже вспомнил сказку про утенка, превратившегося в прекрасного белого лебедя. Такой вот ребрендинг по-русски.

“С тех пор как я начала работать с Максом Фадеевым, я перестала бояться этого слова „неформат“, – исповедовалась Катя Лель в интервью журналу “Афиша”. – Не нужно бояться, нет границ. „Джага-Джага“ не брали на радио, „Муси-пуси“ тоже, они говорили: „Что-то там вступление длинновато, гитарка не та“. А гениальнейший Макс Фадеев посылал всех на фиг. Через две недели эти песни стали „номер один“ во всех хит-парадах… Я счастлива, что у меня есть такие шлягеры, которые звучат в каждом КВН, и я рада, что являюсь законодателем новых сленгов в поп-культуре”.

…Были на нашей улице не только победы. Мы не без труда пережили провальное ток-шоу на НТВ, в котором Катя пыталась сама рассуждать на тему “Язык мой – враг мой”. Тему передачи выбрала артистка, естественно, не посоветовавшись с пресс-службой. Я бы и врагу не пожелал оказаться в подобном информационном контексте.

Я потратил много сил, чтобы убедить артистку не ехать на эту злополучную телепередачу, к которой она была не готова. Полдня мы убеждали “законодательницу новых сленгов в поп-культуре” не лезть в пекло прямого эфира, но, увы, безрезультатно. Тем не менее мы боролись до конца.

Приехав в Останкино, я обманом получил от редактора вопросы ведущего к Кате и даже попытался провести мобильный медиатренинг. Но перед смертью, как известно, не надышишься. За пару минут до начала передачи Катю значительно больше интересовал макияж. В итоге артистка была удивительно косноязычна, отвечала невпопад, нервничала и постоянно перебивала остальных участников передачи… Лучше бы она молчала – действительно, “язык мой – враг мой”. Это был полный провал.

После этого эфира мне звонили друзья со словами: “Зачем вы ЕЕ туда поставили?” Сама артистка от своего выступления, естественно, была в полном восторге. Я осознал, что никакая логика в общении с Катей не работает, и отключил на несколько дней мобильный телефон. Видеть никого не хотелось. Бр-р-р…

Затем мы пережили скандал на тему того, почему наш пресс-менеджер отдает в СМИ фотографии – вы не поверите, – присланные нам директором Кати в качестве промо-материала. Мы пережили привычку Певицы не пускать во время презентаций собственную пресс-службу в недра очередной VIP-зоны. Как ни странно, мы хотели не обжираться бутербродами, а планировали контролировать и корректировать ее интервью. Ведь там было что корректировать!

“Если ты раздражаешь – значит, ты прав, – с неподдельным комсомольским энтузиазмом говорила журналистам певица. – Важно, чтобы была реакция!”

Мы пережили абсолютно нереальное желание артистки визировать каждое интервью, сопровождавшееся дикими криками: “Я так сказать не могла!” Магнитофонная пленка с записью ее слов документом, естественно, не считалась. Голос разума долетал до певицы нечасто – наверное, дело было в нелетной погоде…

Стиснув зубы, мы терпели так называемые особенности характера. Это было прямо-таки стихийное бедствие… Лично меня потряс случай, когда во время записи одного из эфиров Катя выступила перед корреспонденткой канала Муз-ТВ с царской речью примерно следующего содержания: “Да кто ты такая, чтобы говорить мне, что я опоздала? Я что, себя на помойке нашла?” Остановить эмоциональный монолог заслуженной артистки Кабардино-Балкарии не смогли ни пресс-служба, ни сотрудники Муз-ТВ, ни администрация ресторана, в котором проходили съемки.

В итоге все закончилось тем, чем, собственно говоря, и должно было закончиться. Увидев в разгар рабочего дня слезы на глазах пресс-атташе, я запретил сотрудникам агентства ехать на концерт Кати Лель в “Лужники”. Нас в очередной раз не обеспечили необходимым количеством бейджиков, лишив возможности полноценной работы. В итоге на праздник газеты “Московский Комсомолец” Катя приехала в эксклюзивном сопровождении директора, который с удивлением наблюдал, как мы жизнерадостно общаемся с другими нашими артистами…

Потом были изматывающие “выяснения отношений” в офисе Волкова в “Radisson Славянской”, но со стороны это напоминало агонию. Было много криков и взаимных упреков, но практически полное отсутствие какого-либо конструктива. Катя повышала голос на продюсера, обвиняя его в том, что он подсунул ей такую мутную пресс-службу. А также – фотографа, водителя, охранника, звукорежиссера…

Фадеев в этой ситуации по-прежнему сидел в Праге и демонстрировал глубокий виртуальный буддизм. С одной стороны, он мудро хранил нейтралитет и не хотел ввязываться в это глупое рубилово. С другой стороны, прекрасно понимал, что дело сделано – не без нашей помощи “Джага-Джага” пробила все стены.

…Мне по-человечески тяжело было прощаться с Волковым, но с осени 2003 года мы с артисткой больше не работали. Позднее наш душевный стриптиз с Катей повторили еще несколько агентств и ведомств – похоже, с аналогичными эмоциональными результатами. “Мы ездили на отчеты, как на смерть”, – признавались мне впоследствии коллеги. Что неудивительно. Мы же занесли в свой актив уникальный жизненный опыт и незабываемую PR-кампанию с символическим названием “ребрендинг Кати Лель”.