"Убей страх (Марафонец)" - читать интересную книгу автора (Абрамов Александр Иванович, Абрамов Сергей)

Глава четырнадцатая ФОНАРИ

— Эй! Отвяжет меня кто-нибудь?…

Чернов уже минут пять стоял в кромешной темноте, привязанный к столбу. Имеющийся опыт подсказывал, что переход в новое ПВ осуществлен, и при этом — успешно, действительно страшненькая экзекуция закончилась, злобные викинги остались в своем мире ни с чем — разве что с плетками наперевес, — на пустой стройплощадке, а где еще секунду назад стоял вполне отстроенный город, теперь — пусто. Город — где-то в другом месте. В каком — Чернова даже не очень волновало, приелись, знаете ли, эти ПВ-переходы, рутиной стали и обыденностью. Придет час — все выяснится само собой… В новом мире царила темнота, причем какая-то странная — физическая, абсолютная, будто плотная на ощупь. Чернов знал: поднеси он сейчас руки прямо к глазам — ничего не увидит. Но попробовать было невозможно — крепкий скандинавский узел держал железно…

Железность узла заставила повториться:

— Долго мне так еще стоять?

И соседи по столбам подали голос:

— Про нас забыли!.. Где все?…

Им тоже было непонятно, почему вокруг темно и почему никто их до сих пор не отвязал.

— Мы-то здесь. А вот вы где? — раздалось из темноты.

Ну, слава Сущему, не перевелись еще в Вефиле живые души. Чернов быстро смекнул, что вдруг погруженные в темноту люди, бывшие на площади во время показательной порки Чернова сотоварищи, сейчас потихоньку приходят в себя, Им тоже удивительно было обнаружить себя ослепшими.

— Идите на мой голос, — сказал Чернов и запел первое, что пришло в голову: — Взвейтесь костра-ами, си-иние но-очи! Мы-ы пионе-е-еры, де-ети рабо-очих…

Пелось плохо — все болело, и каждый вздох давался с трудом. Благо Чернову не пришлось долго мучить себя и вефильцев своим далеким даже от попсового совершенства пением — его нашли чьи-то быстрые руки, ловко нащупали узел, развязали, поддержали, аккуратно положили на землю. То же сделали и с остальными. Народ постепенно начинал ориентироваться в пространстве, хотя и не без труда. Послышались возгласы:

— Принесите воды!..

— Нет, сначала свечи! Захвати свечи!

— Лучше факел!

— А-а, проклятие! — Это восклицание сопровождалось звуком упавшего тела — человек явно споткнулся впотьмах.

Через некоторое время Чернов попривык к темноте — она хоть и была почти непроглядной, но людей и предметы в метре от себя различить стало возможным. Вскоре появились свечи, затем факелы. При свете люди успокоились, многие разбрелись по домам — осмысливать, высокопарно выражаясь, новое бытие. Чернова бережно перенесли в дом Кармеля, промыли раны, перевязали, дали какое-то горьковатое, терпкое питье. Постепенно расслабляясь, он наблюдал с кушетки, как Кармель и пара женщин наводят порядок в развороченном викингами доме. Свет нескольких свечей отбрасывал на стены замысловатые тени, и банально подметающая пол женщина в своей двухмерной проекции на белой поверхности стены казалась бьющейся в каком-то диком танце…

Спать не хотелось. Что странно, на разведку идти тоже особого желания не наблюдалось. Ныли раны, слегка кружилась голова, и не было ни капли того первооткрывательского энтузиазма, который Чернов сразу испытывал всякий раз, попадая в очередное ПВ. Может быть, это из-за пережитого стресса, вяло думал Чернов, а может, потому, что стоит ночь… И в самом деле, как говаривала матушка, утро вечера мудряннее: вникнуть в ситуацию можно и утром, никуда это ПВ не денется, пока Бегун не стронется с места. Хотя ночи здесь объективно странные — ни звезд, ни луны… В подземелье оказался весь город, что ли?

Кармель и женщины, подметая и двигая мебель, порядком напылили в доме, так что Чернов закашлялся. Это причинило ему новую боль, но тем не менее он решил попробовать встать и пойти подышать свежим воздухом. То, что воздух свежий, Чернов запомнил, еще вися на столбе. Кармель смотрел на морщащегося и охающего Бегуна с сомнением вперемешку с жалостью. Каждый черновский «ой» отображался на тоже помятом лице Хранителя так, будто ему самому было больно. А и было, наверное. Наконец он сказал:

— Может, не стоит тебе двигаться, Бегун? Раны должны затянуться…

— Дышать тут у вас нечем, — склочно огрызнулся Чернов. Понял, что выбрал не тот тон, добавил потише: — Пыль уляжется — вернусь. Я в порядке, Кармель, спасибо.

— Не за что, — пожал плечами Хранитель.

Чернов прошаркал к двери, вышел в темноту, вдохнул полной грудью. Несомненным достоинством нового мира была хорошая теплая погода. Комфортные, чуть влажные плюс двадцать — двадцать два, легкий ветерок… Жаль, не видно ни фига. Кряхтя и закусывая все же от боли губы, Чернов ощупью по внешней лестнице поднялся на крышу дома, где имелись удобная скамейка и столик — комплект для праздного времяпрепровождения. Об этот столик он тотчас ударился ногой, не разглядев его в темноте, выдал короткое и громкое ругательство на родном языке, спровоцировав обеспокоенный крик Хранителя снизу:

— Бегун! Ты в порядке? Ты где?

— Все в порядке, Кармель.

Он нащупал скамейку, уселся с облегчением, улыбнулся, представив встревоженного Кармеля, недоумевающего, с чего бы это Бегуну взбрело в голову впотьмах забираться на крышу. Ну да ладно, пусть удивляется, Чернов с удовольствием разглядывал, если можно так выразиться, кромешную темноту и вдыхал ночную свежесть. Забавно: в обычной жизни ему не так часто доводилось оказываться в совсем уж полной тьме — нет в городе Москве таких условий, если специально не искать. Откуда-нибудь куда-нибудь обязательно проникает свет. Ночью даже в парках и жиденьких московских лесах можно бегать без фонарика. Чернов вспомнил, как он иногда ни с того ни с сего в ночи срывался из дома в Сокольнический парк — носиться по влажным, мягким, наизусть знаемым тропинкам. Жена поначалу роптала — не понимала, ради чего Чернов вылезает из-под ее теплого бока и исчезает в невесть каком часу, чтобы под утро вернуться и принести с собой зябкую прохладу и букет утренних запахов. А Чернову нравилось. Вот и сейчас ему нравилось сидеть на крыше (пусть и на смешной высоте, не важно, главное — открытое пространство), пялиться во мрак и думать о том, что последний раз он видел похожую темень дома, в квартире, когда выбило пробки или какую-то там фазу. А в буйном отрочестве такая темнота жила в подвалах старых домов, заброшенных бомбоубежищах и извилистых кабельных коллекторах — излюбленных местах приключенческих изысканий Чернова-школьника и банды таких же, как он, шалопаев. Смакуя эти воспоминания, Чернов вертел головой по сторонам и вдруг заметил свет. Далеко или близко — непонятно, темнота не давала представления о расстоянии, не было видимых ориентиров. Точка света неторопливо и немного дискретно перемещалась по черному заднику ночи, оставляя за собой быстро гаснущий шлейф — так бегают огоньки на световых рекламах. Но на рекламах огней много, а этот был одинок. Желтая световая точечка, угасая, тотчас возникала рядом, вновь гасла, вновь возникала, гасла, возникала… Чернов проследил движение: огонек шел по прямой, чуть мерцая в теплом воздухе. Видение продолжалось минут пятнадцать, затем таинственный светляк исчез — концентрированная ночь снова стала непорочной. Чернов поймал себя на том, что он сидит с вытянутой шеей и уже долго не моргает. Закрыл глаза, дал им отдых: одинаково черно — что так, что эдак. Интересно, что это было?… Находись он в Москве и лети такая точка по небу, версий было бы немного — самолет или НЛО. А здесь… Чернов смотрел не наверх, а перед собой, значит, видел нечто, перемещающееся по земле или вблизи нее…

Впрочем, отставить гипотезы. Утро все объяснит. И хватит сидеть, холодновато становится. Исторгая новые порции кряхтений и тихих матюков, Чернов с горем пополам спустился вниз, пошел на вполне определенный огонек свечки, стоящей на столе в доме, и, ничего не рассказывая Кармелю, улегся на кушетку. Самый быстрый метод дождаться утра — заснуть.

Утро прояснило многое.

Вефиль обнаружился одиноко стоящим на равнине, прямо скажем — в громадной степи с небогатой растительностью и без присутствия какого-либо ландшафтного разнообразия. Как в песне: степь да степь кругом. И ни одного ямщика… Абсолютная плоскость — насколько хватал глаз. А глаз хватало ненамного, потому что новый мир оказался на редкость пасмурным. После рассвета уже который час висели угрожающе тихие, серые сумерки, какие бывают в средней полосе России, когда небо затягивает черная грозовая туча. Собственно, таким небо и было — низким, серым и совсем неприветливым.

Раны у Чернова заживать особо не торопились — сочились сукровицей и тупо ныли. Перевязавшись по новой, Чернов решил, невзирая на боль, отправиться на разведку. Бегать было невозможно, долго идти тоже, поэтому у соседа Кармеля был взят напрокат осел, к нему привязали бурдюк с водой и повесили сумку с легкой снедью. Трясясь и покачиваясь, Чернов доехал на мрачном животном до городских врат и, к своему удивлению, встретил там троих таким же образом снаряженных горожан.

— Бегун, можно мы с тобой? — Молодые парни, лет по двадцать — двадцать пять, с надеждой смотрели на Чернова. — Ты же не бежишь, поэтому мы тебе вряд ли помешаем.

— Поехали. Веселее будет.

Осознали, что веселее, потому что заулыбались. Подстегнули осликов, и четверка выехала за пределы города.

Проехали несколько десятков метров, познакомились. Ребят звали Асав, Керим и Медан, они были пастухами и ехали в общем-то по делу — искать пастбища для скота. Чернов оглянулся на удаляющийся Вефиль и пожалел об отсутствии компаса — они двигались не по дороге, а по обычной степи — следы, конечно, видны, но мало ли… Четыре ослика топали в том направлении, где Чернов видел вчера огонек. Надежда на получение хоть какой-нибудь информации об этом ПВ направила Чернова именно туда, а не в какую-то другую сторону. Главное, чтобы идущие без ориентиров ослы не сбились с прямолинейного движения и не заложили кривую дугу — тогда вообще хрен вернешься в Вефиль.

— Ребята, а чем вы развлекаете себя, когда не работаете? — Чернов решил разрушить степную тишину светской беседой. — Как ни посмотрю, все работают, делают что-то… А праздники-то у вас бывают?

— Бывают, — ответил Асав, — праздник молока, например.

— Молока?

— Да, это древний обычай. Молоко загодя собирается в большой чан, а на рассвете праздника молока все люди выходят из домов и брызгаются молоком. А кто первый проснется, подойдет к чану и отопьет молока — весь год будет счастлив. Поэтому еще до рассвета у чана стоит целая толпа. А как только солнце появляется из-за горизонта, все начинают пить. В общем, всегда у нас получается, что первые — все вефильцы, а значит, все и счастливы. В этот день каждый должен соприкоснуться с молоком. Для женщин это важно: не обольешься молоком — не будешь плодовитой, для мужчин тоже — молоко силы прибавляет. Разные праздники у нас есть, но как ты в Вефиле появился, нам не до них — мы встали на Путь. Придем к концу Пути — будет праздник. А сейчас нельзя.

— Понятно, — кивнул Чернов.

Больше беседа не клеилась: видно, каждому было более комфортно сейчас думать о своем, нежели участвовать в общем разговоре. Чернов не спорил: ему тоже хотелось помолчать. Только духовный комфорт, обретенный в дорожном молчании, нехило разбавлялся физическими неудобствами, которые доставлял ослик. Животное оказалось довольно вонючим, о чем Чернов не подозревал в своей прежней жизни, шло тряско, валко, небыстро и не всегда прямолинейно. Плюс нытье ран, плюс безрадостный пейзаж вокруг — все это составляло скорее негативную картину спонтанно предпринятого похода, нежели позитивную. Если бы Чернов мог бегать, он давно бы уже убежал много дальше, чем они проехали. Но для полноценного бега Чернову нужно было еще пару дней как минимум — уж больно добросовестно подошли к делу палачи-викинги.

Чернов вновь обернулся назад и оторопел: Вефиль-то почти не виден! Едва различимые в дымке тумана очертания города с каждым шагом осла становились все более размытыми. А между тем утро уже давно кончилось, туману следовало бы пропасть… Чернов даже заволновался — теряться в степи очень не хотелось.

— Погодите. Сделаем остановку. — Чернов решил обдумать все без тряски.

— Но мы же совсем мало проехали, — разочарованно протянул Керим.

— Бегуну тяжело ехать, у него раны, — осадил бестактного соседа Медан.

— Да, — слегка наигранно подтвердил Чернов, — болят, понимаешь…

За все время пути ландшафт не изменился никак. Ни одной зацепки глазу — однообразные редкие кустики, травка, да мать суха земля. Вефиль скоро потеряется — еще десять минут, и его не будет видно совсем. Странно, что ребята об этом не думают. Чернов изложил свои сомнения спутникам, те лишь удивленно переглянулись в ответ.

— Потеряться невозможно, Бегун, — осторожно, словно опасаясь, что Чернов не поймет, произнес Асав.

— Почему? Вефиль — в тумане, дороги нет. Как мы сможем отыскать город?

— Сила приведет нас домой.

Вот тебе и на! А он о ней совсем забыл в каждодневной беготне…

— Сила? — переспросил Чернов. — Что она сможет сделать?

— Многое. Например, мы всегда возвращаемся в Вефиль, куда бы ни уходили. Просто каждый из нас чувствует Силу всех, кто остался там, и она тянет нас к дому.

— Но я теперь тоже обладаю вашей Силой в себе, значит, и я должен чувствовать ее?

— А ты сомневаешься?

— Если честно — то да, — признался Чернов. — Очень жаль, но я ничего не чувствую.

— Не беспокойся, Бегун. Придет время, и ты обретешь все, чем умеем владеть мы. Конечно, это не так и много, ты — Бегун, твои возможности неограниченны, Хранитель рассказывал… Но вот видишь: ты опасаешься потерять след к дому. А потеряться не страшно, если есть Сила.

Убедили, речистые. Стремно, конечно, полагаться на эту сказочную Силу, но Чернов вспомнил, как он горевал, когда нашел клочок одежды погибшего вефильца, и как явно ощутил потерю части Силы… Значит, она и вправду есть, если пусть и косвенно, легким касанием, а все ж напомнила о себе. Значит, можно не волноваться и ждать, как она еще раз проявит себя. А то, что проявит… Пожалуй, Чернов уже и не сомневался в том: в Пути, понимал он, ничего просто так не происходит, все имеет, говоря языком Книги, корни в земле и кроны на небе…

— Ну ладно, передохнули и — в путь. — Чернову почему-то стало легче на душе, как будто означенная Сила уже начала проявлять себя.

Еще целый час дороги окончательно спрятал Вефиль в тумане и порядком измучил не привыкшего к езде на осле Чернова. Он то и дело косился на легко и свободно сидящих верхом ребят, пытался перенять их позы — но тщетно. Ломота в спине и в паху, да еще повязка взмокла от сукровицы — все это заставляло Чернова жалеть об авантюре, которую он учинил; стоило погодить с верховым походом. Да к тому же пресловутая Сила, видимо, пока спала в нем беспробудно и не желала исполнять никаких функций, тем более — компаса: Чернов напрочь утратил ориентацию в пространстве. И впрямь степь да степь кругом… Уже пора поворачивать назад, возвращаться в город, пользуясь наитием спутников, а сведения о новом ПВ могут и обождать. До завтра, до послезавтра… До того, как у Чернова объявится собственная сила, со строчной буквы…

— Смотрите! Свет! — Медан показывал пальцем на мерцающие в тумане огни.

Те же самые, что Чернов видел вчера, — один потух, другой зажегся… Размытая цепочка огней снова бежала параллельно земле и довольно недалеко от путников, по крайней мере так казалось, — огни были не крохотными точками, а крупными пятнами. И снова представление продолжалось около пятнадцати минут, в течение которых никто не проронил ни слова. Тишину только нарушало отдаленное гудение, как казалось, сопровождавшее перемигивание огней. Четверо путников по умолчанию двигались вперед, к явлению.

— Что это было? — нарушил тишину бессмысленным вопросом Керим.

— Не знаю, — так же бессмысленно ответил Чернов.

— Подъедем — увидим. — Асав не утратил способность соображать здраво.

Подъехали. Увидели.

Увиденное даже разочаровало Чернова своей прозаичностью. Загадочные огни в тумане оказались банальными дорожными фонарями — мачтами освещения, стоящими шеренгой параллельно обычной асфальтовой дороге с потрескавшимся покрытием.

— Дорога… — растерянно произнес Медан.

— Странная какая-то, — поддержал его Керим.

— Это называется асфальт, — Чернов спешился и приложил руку к покрытию, — теплый…

Он подошел к одному из фонарей, и тот зажегся.

— Оп-па! — невольно воскликнул Чернов.

Он стоял в размытом круге желтоватого света, освещаемый одним-единственным фонарем. Остальные бездействовали. Он поглядел наверх. Оттуда на него смотрела обычная матовая лампа, точно такая же, какими освещается по ночам его родной город, да и тысячи других городов в родном мире. Фонарь как фонарь — бетонный столб с консолью-загогулиной наверху. На основании — покосившийся лючок, под которым видны спутанные, перемотанные изолентой провода. Странно только, что фонарь загорается лишь на короткий отрезок времени и сразу тухнет — тоже на краткое время, а не горит постоянно. Так же и его соседи: вспыхнул, погас, вспыхнул, погас — бежит пятно света по дороге, а мимо… Чернов улыбнулся своей догадке: и ведь точно! Фонари зажигаются, если только кто-то едет по этому шоссе! Он пошел быстрым шагом по дороге, вошел в «зону ответственности» другого фонаря, и тот послушно зажегся над Черновым. А тот, что остался сзади, — погас.

— Забавно… — себе под нос сообщил Чернов. Он вернулся к ребятам, наблюдающим со сдержанным изумлением за действом с фонарями, объяснил:

— Это… э-э… фонари. Ну, такие большие факелы. Они освещают идущего по дороге. Очень удобно.

Объяснение вышло корявым и маловразумительным. Зато теперь в лексиконе вефильцев есть новые русские слова: «асфальт», если его можно считать русским, и «фонарь».

— Мы поняли, — кивнул Асав, посмотрев между тем на Чернова как на идиота.

А ведь не имел права, подлец, Чернов — Бегун. Что бы он ни сказал — все откровение… Эх, молодежь, молодежь… Чернов решил сменить тему:

— А Вефиль в какой стороне?

— Там, — Асав махнул рукой в туман, — а ты не чувствуешь?

— Проверяю свои чувства, — съехидничал в ответ Чернов. — Есть желание вернуться?

Все трое дружно замотали головами:

— Нет! Неугомонные.

— Ну, ладно, пойдем по асфальту, — не отказал себе в удовольствии, повторил слово.

Потом со вздохом взобрался на осла, хлопнул его по заднице и выехал на дорогу. Четверка всадников теперь двигалась под светом последовательно зажигающихся фонарей, и под топот ослов по асфальту.

Чернов ехал и думал: если не обращать внимание на осла, что довольно трудно из-за тряски, то можно представить, будто он сейчас на некоем загородном шоссе неспешно движется… ну, к примеру, на дачу к другу, или идет по аллее в парке Сокольники — там такой же потрескавшийся асфальт и очень похожие фонари. И лишь странный алгоритм работы этих нехитрых осветительных устройств нарушал реальность представленного. Ну не встречал Чернов нигде в родных Сокольниках или на подмосковных шоссе такого — чтоб фонарь загорался только над путником. С другой стороны — явная экономия электроэнергии, толковое устройство типа «емкостной датчик» (термин умный вспомнил…), а в местном полумраке это очень даже к месту. Только не видно, что впереди делается…

А впереди вырисовывалось что-то большое и темное.

По шушуканью за спиной Чернов понял, что ребята тоже заметили «это» и теперь тихо гадают, какое чудо их ждет на сей раз. Даже предполагать не буду, решил Чернов про себя, подъеду — увижу. Но и этот туманный артефакт при ближайшем рассмотрении оказался лишь большим грузовиком, косо стоящим на обочине. Давно брошенная машина неизвестной Чернову марки стояла на спущенной резине, без стекол и кое-где проросла зелененькими кустиками. Пока Асав, Медан и Керим молча пялились на очередное чудо, Чернов, презрев боль, полез в кабину, гонимый мальчишеским любопытством. Внутри было все, как и ожидалось: разбитые приборы, ободранное сиденье, да еще и запах… Видно, кабина служит многим проезжающим и проходящим дорожным туалетом. Разглядывая грузовик, Чернов искал глазами хоть какую-нибудь надпись, которая могла прояснить язык, на котором говорят в этом ПВ. Авось и он имеется у Чернова в запасе… Но надписей нигде не было. Тогда Чернов полез под капот: он помнил, там всегда бывают таблички с техническими данными, заодно можно выяснить, что за машина. Со скрипом открыв тяжеленный капот, Чернов не обнаружил искомого и там. Вместо двигателя — пустота, вместо табличек — дырки от заклепок. Еще десять минут изучения грузовика не дали никаких результатов. Ни кузов, ни кабина, ни рама не несли на себе ни одной буквы. Чернов нашел только несколько цифр — полустершийся номер рамы. Цифры были арабскими, и это Чернова слегка воодушевило — хорошо, что не иероглифы какие-нибудь инопланетные.

Подали голос вефильцы, терпеливо молчавшие все время, что Чернов лазил по машине:

— Бегун, что это?

— Это такая большая повозка для тяжелых грузов. Она ездит сама, ей не нужен осел, не нужна лошадь. Только она стоит здесь уже давно и пришла в негодность. Поехали дальше.

— Поехали, — согласились ребята.

Бросая прощальный взгляд на мертвую машину, погрузившуюся в полумрак под погасшим фонарем, Чернов прикинул, что такие формы и технические решения были присущи грузовикам пятидесятых-шестидесятых-семидесятых годов родного ПВ. Тот же узкий нос, те же крылья, тот же аскетизм в кабине. Ни дать ни взять какой-нибудь «ЗиЛ-157», который почему-то на шоферском сленге именуется «колуном». Или «студер». Понятно одно — Вефиль попал не в доисторические времена дубин и шкур, а в какое-то более-менее технически развитое ПВ — асфальт, электричество, машины. Хорошо это или плохо — неизвестно, жизнь покажет.

Дальше им еще повстречалось несколько брошенных механизмов — какие-то сеялки-веялки, компрессоры, просто двигатели, и сколько Чернов ни искал, все никак не находил ни одной приметы языка: только цифры или отдельные буквы, но, как назло, нейтральные — «К», «Н», «А». И для латиницы годится, и кириллице не чуждо. Но опять же хорошо — не арабская вязь, а знакомый алфавит. Так, по крупицам того и гляди поймешь, на каком языке здесь говорят.

— Надо бы привал сделать, Бегун, — сказал Асав, — мы уже долго едем.

— Привал так привал. — Чернов согласился с ролью начальника экспедиции.

Интересно, а если бы не позволил, тогда что? Съехали с дороги, привязали ослов к попавшейся к месту ржавой железяке, разложили свою простецкую еду. Ощущение постоянного ожидания грозы — низкое небо, туман и сумерки — уже стало привычным, — Чернов, похоже, научился быстро свыкаться с особенностями новых ПВ. Удивление, особенно долгое, — вообще штука непрактичная. Оно зачастую только мешает. Попал в ситуацию, оценил, принял решение, начал действовать — вот законы жизни ПВ-путешественника. А удивляться можно потом, когда мемуары писать придется. Чернов тихо усмехнулся: придумал же! ПВ-путешественник. ПВ-бегун. ПВ-марафонец, елки-палки!

— Бегун, смотри. — Керим указывал пальцем на дорогу в том направлении, откуда они пришли.

Где-то далеко от места привала цепочка фонарей вновь отрабатывала свои перемигивания — по дороге кто-то ехал. Судя по скорости перемещения световых точек, к ним приближался явно не ишак и не пешеход, а машина, причем довольно быстрая. Предположение Чернова подтвердилось: меньше чем за десять минут из тумана показался автомобиль, при ближайшем рассмотрении — микроавтобус, опять же незнакомой марки. Чернов и вефильцы расположились недалеко от дороги, а потому были хорошо заметны. Раз заметны — значит их заметили. Автобус резко остановился, из него вышли трое в длинных черных одеждах. Блестящие плащи до пят, на головах противогазы, на руках перчатки. Видок, прямо сказать, неприветливый. Быстрым шагом эти трое направились к недвижно сидящим путникам. Чернов уже пожалел, что не догадался отъехать от дороги подальше, в туман, который бы их скрыл, но задним умом все сильны… Люди в черном подошли совсем близко, было слышно, как они сипят, дыша через свои маски. За плечами у них, оказывается, висели ружья. Остановившись в трех-четырех метрах от места привала, они сняли с плечей оружие и навели его на Чернова и ребят.

Опять приключения, пронеслось в голове у Чернова, из огня да в полымя! Только от одних вояк смылись, как на тебе! И неожиданное: а на каком же языке они говорят, узнает он, наконец, или нет?

На этот мысленный вопрос ответ нашелся быстро.

— Вы кто такие? И какого хрена здесь делаете?

Этот язык Чернову был знаком хорошо. Слово «хрен», пожалуй, только в одном языке мира употреблялось настолько часто и настолько не по своему ботаническому назначению. Люди в черном говорили по-русски.