"Убей страх (Марафонец)" - читать интересную книгу автора (Абрамов Александр Иванович, Абрамов Сергей)

Глава двенадцатая ПЛЕН

Голова раскалывалась. Буквально. На две половинки. Звон в ушах, темнота в глазах, хотя они явно открыты.

Открыты ли?…

Чернов поморгал, поморщился: глаза-то и впрямь открываются-закрываются, вот только не видят ни фига. Секундный ужас ожег холодком: неужто ослеп от удара?

Нет, не ослеп, просто к очередной темноте привык не сразу. К темноте каменного карцера, в котором Чернов себя обнаружил, придя в чувство после негостеприимного удара прикладом по морде… ну, по лицу, лучше так, самоуважение пока не отменялось.

Крохотное помещеньице, примерно три метра на три, без окон, с грубыми стенами и железной дверью. Под дверью — полоска света.

Чернов лежал на откидной койке без белья, на одном матрасе. Обуви не было. Он пошарил рукой по полу — пусто. Видимо, любимые рибоки конфисковали. Натасканное кинобоевиками сознание представило, как бездыханное после удара тело волокут двое солдат, доволакивают до машины, кидают в кузов, везут… куда? Ну, куда-то везут. Куда-то, где есть такой вот карцер. Разувают — зачем? — кладут на нары, запирают с лязгом за собой дверь…

Наверное, все так и было. А как еще?…

Главный Распорядитель оказался на поверку и Главным Тюремщиком. Однообразие вариантов предложенной им Чернову бродилки удручало. В Мире Виртуального Потребления — тюрьма, общая камера. Нищая, некомфортная, грубо сложенная и плохо сколоченная. В мире гор и снега — опять тюрьма, камера-одиночка, нищая, некомфортная, грубо вырубленная в скале. И где же хваленое разнообразие Пути? Где фейерверк вариантов пространств и времен? Где жители такие, жители сякие? Или Книга Пути, о которой упрямо, как Зоя Космодемьянская, молчит Кармель-Хранитель, на самом деле скучна до ломоты челюстей и молчит он лишь потому, что рассказывать нечего и оттого стыдно?…

Возможно и такое.

Но возможно и другое. Чернову не надо было хватать спичку, или обезвреживать перетяжку, или тырить гранаты, или, или, или. Надо было выбрать что-то четвертое, седьмое, двадцать пятое и попасть… куда?… в какой-нибудь «City of the Lost Arc», очередной голливудский Город Потерянного Ковчега, в очередной аттракцион, пусть страшный, но все-таки увлекательный. Нестандартный.

Как там в песне: «Начни сначала. Начни с нуля». Возвращаемся на первый уровень и начинаем. Эх, жаль, что не любил, как уже говорилось, Чернов компьютерных игр! Не приобрел навыка «кликать» мышкой в нужный предмет на картинке. А теперь «кликает», блин, куда ни попадя…

Но если серьезно: почему опять пенитенциарный вариант? Случайность?… Чернов уже не верил, не мог верить в случайность выбора на Пути. Здесь все предопределено и все — не зря. Все со смыслом, понять который даже ему, Вечному, не дано.

Впрочем, коли он в данный конкретный момент — Вечный, то и из этого положения выход найдет. И Зрячего обнаружит. Может, один из тех, кто следы на горной тропинке оставил, и есть Зрячий. С автоматом и полным рожком. Поживем — увидим.

Однако холодно, неудобно, больно и тоскливо. Как в анекдоте: «Господин фашист, ну скока можно: вчера — газовая камера, сегодня — газовая камера…» Он попробовал встать-движение отозвалось новой волной головной боли. От неожиданности Чернов даже застонал. За дверью послышались шаги — кто-то шел на черновский стон, видимо ждали, когда он очнется… Загремел замок, дверь открылась, пролив в темный карцер тонну света. На пороге — смутная фигура.

— Хэйдо! — сказала фигура хриплым басом.

— Хэй. — Чернов ответил приветом на привет, отыскивая в больной голове припасы шведского — все-таки он! — языка.

— Хорошо, что ты очнулся, — пробасила фигура именно на шведском. — Мы уже беспокоиться начали!

Засмеявшись чему-то, говорящий вошел в карцер и встал напротив Чернова. Он был высок, широк в плечах, светел волосами и облачен в ту же зеленую форму, что и ранее виденные солдаты.

— Давай знакомиться. Я — Свен. А ты кто?

Свен говорил на шведском, который был Чернову одновременно знаком и не всегда понятен. Не привычный уху и языку лингвиста перекатисто-округлый приятный язык, а какой-то рубленый, лающий. Будто Свен говорил не словами, а отдельными буквами. Причем слова в языке проскакивали и финские, и датские, и норвежские. Хотя основа все-таки — шведская, что Чернову было удобно: норвежский и финский он знал с грехом пополам.

— Я Бегун, — привычно представился Чернов.

— А имя у Бегуна имеется? — подняв брови, поинтересовался Свен.

— Бегун, — упрямо повторил Чернов.

— Бегун так Бегун. И откуда ты к нам прибежал, Бегун?

— Издалека, — ответил Чернов туманно, понимая, однако, что здесь не Панкарбо, здесь романтический налет загадочности запросто может сыграть против него самого.

Чернов даже внутренне напрягся, ожидая, что его пока любезный собеседник сейчас начнет становиться все раздраженнее и раздраженнее и в конце концов взорвется, а там и до рукоприкладства недалече…

— Издалека, значит… — понимающе сказал Свен, кивая. — А что ты делал на Галлхепиггене?

— Где? — честно не понял Чернов.

— Ты и этого не знаешь… Галлхепигген — гора, на которой мы тебя взяли. Что ты там делал?

Чернов ясно соображал, что если он сейчас ответит как-нибудь вроде «гулял», то беды не миновать — будут колотить его тяжеленными кулачищами по болящей головушке. И тем не менее…

— Гулял.

— Ты знаешь, Бегун, твое положение сейчас не ахти какое благополучное. На твоем месте я бы его не усугублял. Может, ты хочешь спросить о чем-нибудь? Спрашивай, я отвечу, на что смогу. Но и ты не будь невежлив, отвечай толком, не увиливай. Это неправильно.

О как! Ситуация, как предполагалось, из разряда: «Здесь вопросы задаю я!», таковой вовсе не оказалась! Ладно, не будем отказываться от предложения. И в несознанку играть не будем — не с руки это сейчас.

— Где я?

— В тюрьме штаба.

— Какого штаба?

— Вопрос отклоняется. Есть еще?

— Есть. Что с Вефилем… ну, с тем городком, в который ваши люди так резво высадились?

— Он называется Вефиль?

— Да. Что с ним?

— Все в порядке. Наши люди контролируют обстановку. Ты сам оттуда?

— К сожалению, — ответил Чернов. Подумал, добавил все-таки: — Или к счастью.

Швед не стал прояснять для себя сомнения пленника.

— Скажи, как произошло, что еще двое суток назад на месте, где сейчас… э-э… Вефиль, ничего не было? Как ты это объяснишь?

Как ему объяснить? Рассказать про Путь, про Книгу, про историю народа Гананского, про Асор и про чудищ огнедышащих? Верный путь в психушку. Подумав, Чернов выбрал самый уклончивый, хотя и небезопасный ответ:

— Не знаю.

— Повторяю еще раз, — в голосе Свена появился легкий нажим, — тебе лучше отвечать максимально честно и подробно. Это в твоих же интересах.

— Да понимаю я. Не маленький. Но я ведь и вправду не знаю, как Вефиль оказался возле вашего… э-э… Галлхепиггена. Раньше-то он был совсем в другом месте.

— Вот так взял и перекочевал?

— Вот так взял и перекочевал.

Свен нагнулся поближе к Чернову, прошептал:

— Пойми, если ты не расскажешь всю правду, то с тобой будут говорить по-другому. А это больно. Не упорствуй.

Чернова все эти стандартные угрозы уже начинали раздражать. Ну какую правду еще изобрести, чтобы невозмутимый шкаф Свен поверил ему, причем, что самое забавное, говорящему наичистейшую правду? Может, солгать для убедительности? Может, представиться шпионом-лазутчиком из соседней страны? Но Чернов не знал, где он находится и какая страна граничит с этой… Горной Швецией. Да и вряд ли такое признание улучшило бы его положение. Скорее напротив.

— Я понял тебя. Скажи мне сначала, в чем я подозреваюсь? Почему меня ударил ваш солдат и почему я сижу в этом карцере? И где, наконец, моя обувь?

— Обувь изъята, — констатировал очевидное Свен. — Ты подозреваешься в шпионаже. А солдат действовал согласно инструкции, так как не знал, чего от тебя можно ожидать.

Великолепно. Шпион, значит. Чернов попал в самую точку. И лгать не надо.

— А какие доказательства у вас есть?

— Ты же сам признался, что живешь в Вефиле? Такого города в Скандинавской Империи нет, значит, ты автоматически становишься подозреваемым в шпионаже, так как сюда ты попал не официально, а непонятно как.

Скандинавская Империя? Вот тебе и раз!.. И насколько же она велика? И что за вассалы у нее? Нет ли, кстати, среди них гордых россов, которые эдак тышу лет назад призывали предков этих «свенов» править и володеть Русью?… Да пустое все! Не то время, не то пространство, не те скандинавы и россы… Оставим озвучивание этого вопроса на когда-нибудь потом. Сейчас Чернова больше волновало другое:

— Стало быть, и все остальные вефильцы — тоже… шпионы?

— Разумеется. Но ты был вне города, поэтому мы тебя задержали и поместили сюда. А весь город взят под охрану. Расскажи нам про тайники, где хранится техника и оружие, и про язык, на котором лопочут твои друзья. И к чему такой глупый маскарад? Шкуры, плетеная ткань… И почему ты ничем не похож на них? Что за форма на тебе надета? Что это за слово «Reebok»? — Прозвучало это так: «реебок». — Видишь, сколько вопросов у нас к тебе? Отвечай, если хочешь, чтобы у твоей жизни появилась хоть какая-то ценность.

Лихо. Превозмогая головную боль, Чернов соображал, как бы повернуть события в выгодное ему русло. Получалось не очень.

— Знаешь, Свен, ваш солдат долбанул меня по голове… сильно. Я, кажется, позабыл многое… Я даже забыл, как меня зовут…

— Ты же сказал: «Бегун»?

— Сказал. Чтобы хоть что-нибудь сказать, уж прости. Теперь я вижу, ты нормальный человек, с тобой можно говорить по-дружески. Поверь, я действительно ничего не помню, мне нужно время, чтобы прийти в себя. А еще лучше, если ты мне напомнишь, где я, что я, что происходит вокруг… ну все такое.

— Знаешь, — Свен усмехнулся, — я бы на твоем месте не врал так неубедительно. Если у тебя с памятью проблемы, мы тебе быстренько укольчик сделаем, и ты расскажешь все, что помнишь и что забыл. Даже интерьер утробы матери нам опишешь. Но я сомневаюсь, что ты захочешь испытать на себе химию. На вид ты совсем не дурак. Так что лучше не придуривайся, а говори по-хорошему. Нужно время? У тебя оно есть. Немного, но есть. Думай, парень.

«Парень» он произнес по-датски — «fyr». И вышел, захлопнув за собой гулкую дверь.

Во попал! Какое недружелюбное ПВ оказалось: сначала головой в снег, потом чуть не взорвался, потом в тюрьму угодил по дурацкому обвинению. Хотя тюрьма — это уже становится доброй традицией… Но любопытно другое: что, у них тут в Скандинавской Империи веет дух тридцатых-сороковых родного Чернову ПВ? Когда в каждом подозрительном и непонятном человеке видели шпиона?… Хорошо хоть идентификационную карту не потребовали, а то Чернов показал бы свою птичку с еврейской надписью — и получил бы в очередной раз между рогов.

Погрузившись обратно в темноту и тишину, Чернов спросил себя о том, что делают люди, сидящие в одиночных камерах, и как они не сходят с ума от скуки. Видимо, просто думают, если есть о чем. Сейчас ему, конечно, было о чем подумать: о том, закономерно ли такое повторение условий игры в разных ПВ или случайно — это глобальное размышление. И помельче — о Вефиле и его испуганных жителях, о своем незавидном положении, о «добром» следователе Свене… Кстати, если есть «добрый» следователь, то должен быть и «злой»? От этой мысли Чернову стало еще больше не по себе.

Тюремные философствования заключенного-неофита Чернова были прерваны новым дверным лязгом и визитом тюремного доктора. Невысокого роста человек в белом халате поверх той же зеленой формы явился в сопровождении двух мрачных охранников, заполнивших собой дверной проем и стоявших этакой живой стеной, пока Чернов подвергался нехитрому осмотру. Ни слова не говоря, доктор ухватил цепкими пальцами Чернова за голову, надавил на переносицу, вызвав острую боль. Наверное, там теперь нехилый синяк, подумал Чернов, морщась, жаль, что нет зеркала — рассмотреть свою физию… Удовлетворившись увиденным, врач приложил к груди Чернова какой-то блестящий прибор со стрелками, как на манометре, бесстрастно посмотрел на показания, чмокнул губами и, ничего не сказав, вышел. Через пять минут вернулись два верзилы и, надежно, но не больно зафиксировав Чернова, повели его куда-то по длинному полутемному коридору. Босиком идти было неприятно, но Чернов философски рассудил, что это сейчас наименьшая из проблем. Путь троицы завершился перед дверью, которая, оказалось, была входом в другую камеру — побольше и существенно светлее прежней. Но главное отличие оказалось не в этом — теперь у Чернова имелся сосед. Коренастый смугловатый мужичок лет пятидесяти с обветренным лицом и острыми глазами. Прямо с рекламы Мальборо сошел, не иначе. Он вальяжно полулежал на койке, испытующе смотрел на нерешительно топчущегося на пороге Чернова и жевал спичку.

Жевал спичку!

С зеленой головкой!

У Чернова даже голова прошла. Он тотчас сунул руку в карман штанов и извлек оттуда найденную в пещере пожеванную сестрицу той, что находилась во рту у сокамерника. Показал. Спросил по-шведски:

— Твоя?

Чернова сейчас не заботили приличия и условности, которые могли быть приняты в тюрьмах этого ПВ. Он не думал, что это может быть местный пахан, к которому так запросто обращаться нельзя, или, не исключено, подставной сиделец, задача которого — выпытать у Чернова все, что не удалось узнать следователю. Чернов даже не подумал, что, может, здесь традиция такая национальная — каждый взрослый мужчина жует зеленые спички…

Интуиция не подвела. Мужик приподнялся, удивленно уставился на протянутую спичку, ответил на очень скверном шведском:

— Моя. А откуда она у тебя? Ты кто?

Чернов внутренне расслабился: все о'кей, ситуация под контролем. Сел на свободную койку, произнес стандартное:

— Я Бегун. А тебя как звать?

— Я… Как ты сказал? Бегун? — Глаза, мужика округлились.

— Да, а что? — спросил Чернов, подозревая нечто.

— Бегун… Странное имя. Где-то я слышал такое… — тихо произнес человек, почему-то перейдя со шведского на мертвую латынь.

Но в том-то и штука, что в устах человека со спичкой латынь оказалась живой: певучей, раскатистой, вовсе не той, которую учил и знал Чернов. Он даже не сразу понял, что за язык, лишь мгновение спустя, уложив в голове услышанные слова и сопоставив их с более-менее известными, сообразил: да, латынь, но, судя по всему, такая, какой она была в славные годы сенаторов, гладиаторов, кесарей и богов. Не слышанная никем и никогда, но все же понятная, абсолютно понятная, как, вероятно, все-таки понятен певучий итальянский усидчивому абитуриенту, изучавшему его по учебникам. А вот, кстати, откуда корни певучего итальянского: из нее, из латыни-матушки…

— Где слышал? — Чернов изо всех сил постарался, чтоб его латинский хоть отдаленно напоминал по звучанию только что произнесенное.

Получилось пока плоховато, но, во-первых, человек со спичкой не стал придираться к произношению сокамерника, а во-вторых, Чернов знал себя и знал, что еще час-другой беседы — и он будет говорить на истинном латинском вполне пристойно; слух на языки у него был отменный.

— Где-то, когда-то… — странно ответил человек со спичкой. — Вспомню — скажу. А пока давай знакомиться, Бегун. Меня зовут Джованни Романо. Я римлянин.

Римлянин! Ни больше ни меньше. Даже не итальянец.

— А как же ты сюда угодил, римлянин?

— Меня посадили за шпионаж…

— Какое совпадение! И меня тоже.

— И тебя? Но ведь ты не римлянин, Бегун, так? У тебя странная речь…

Что ж, пока странная; пока латынь для Чернова мертва, но оживет, оживет непременно, Джованни Романо!

— Совершенно верно.

— Но ведь и не скандинав? Скандинавский твой тоже странен…

Увы, и здесь римлянин прав. У Чернова имеются в запасе шведский, норвежский, датский. Финский — худо-бедно, скорее — очень худо и очень бедно. А скандинавского он, извините, не учил.

— Не скандинав.

— А кто же?

Вот тебе и на! Список, что ли, закончен? Как в древнем анекдоте: Гиви, говорят, у тебя ребенок родился, ну поздравляю! Мальчик?… Нет?… А кто же тогда?…

— Не понял, — осторожно сказал Чернов, — поясни — как это: либо римлянин, либо скандинав. А остальные? Разве могу быть кем-то иным?

— Кем? Больше никого нет!

— Послушай, Джованни, может, я плоховато говорю на твоем… э-э… римском, да? Но ведь есть же на земле другие народы, кроме римлян и скандинавов. Франки, например. Или галлы. Или вот славяне, я слышал…

— Где слышал? Бегун, ты что, с другой планеты?

— Представь, что это так. Это почти так. Рассказывай.

— Ну, — начал Джованни, и в голосе его Чернов почему-то не услышал удивления: утверждение, что сокамерник — «с другой планеты» не показалось ему кощунственным или вообще идиотским. С другой так с другой, кто спорит. И римлянин неспешно начал рассказ: — Давным-давно, почти две с лишним тысячи лет назад, на Земле было много разных племен. Но славные предводители римской армии шествовали по миру и насаждали повсюду власть Империи…

— Римской? — уточнил Чернов, прервав явно заученное наизусть повествование Джованни.

— Разумеется. Я продолжу. Со временем Империя разрослась до нынешних размеров. Пределы ее таковы: с востока — океан Великий, с юга — Южный океан, с севера — Ледяной океан, а с запада, известное дело — Граница.

— Граница? С кем? — спросил Чернов, уже предполагая ответ.

— Со скандинавами.

— А их пределы каковы?

— На западе у них, естественно, тоже океан Великий, на юге — Южный, на севере — Ледяной, а на востоке — Граница.

— Что за граница такая?

— Просто граница двух Империй. Римской и Скандинавской, что тут непонятного?

Теперь до Чернова окончательно дошло: на всей матушке-Земле в этом ПВ наличествуют лишь две страны. Или Империи. Римляне и Скандинавы. Именно так, а не итальянцы и шведы!

— И когда же возникла эта Граница?

— Четыреста сорок два года назад, в нулевом году.

— Летосчисление идет с момента образования Границы?

— С окончания Великой Вечной Войны. Обе империи истощили силы друг друга, постоянно отодвигая Границу то туда, то сюда. Потом, наконец, договорились о паритете, разметили границу…

— Посмотрел бы я на карту, коли можно бы… — с искренним сожалением вздохнул Чернов, походя соображая, что Карт в этом мире может и не быть.

Хотя почему: у римлян во времена Империи в ПВ Чернова картография была пристойно развита. В пределах известных земель, конечно…

— Сейчас покажу, — неожиданно сообщил Джованни и принялся рыться в стопке журналов на тумбочке возле койки.

Воспользовавшись паузой, Чернов оглядел камеру. Скорее даже комнату, а не камеру. Она была на удивление обжита: на стенах — фотографии смазливых дамочек, возле раковины — какая-то посуда, на полке над кроватью — книги и журналы.

Джованни перехватил взгляд Чернова, покачал головой:

— Нет, это все не мое. Я не успел бы накопить столько за неделю, что я здесь. Тут кто-то очень долго жил до нас с тобой. Теперь его нет, а хозяйство осталось. Это ж не тюрьма на самом деле, у скандинавов в районе Средних Гор тюрем нет… А, вот и нужный журнальчик!

Джованни развернул его перед Черновым.

— Вот, смотри… Это вообще-то карта только Скандинавской Империи. Сам понимаешь, другой тут не найти. Но представление дает.

Дает, и еще какое! Граница двух Империй шла, прихотливо изгибаясь, с севера на юг по всей Европе — от Белого моря по Восточно-Европейской равнине вниз, затем левее, до Карпат, оттуда резко брала на запад, почти до Атлантики, но посередине той местности, которую Чернов назвал бы Францией, опять продолжала движение на юг, поперек Пиренеев, почти точно по нулевому меридиану. Дальше — Африка, разделенная вдоль почти поровну, до самого мыса Доброй Надежды, принадлежащего, судя по карте, Скандинавам. Таким образом, обе Америки были по левую, скандинавскую сторону Границы, а почти вся Евразия, Австралия и Океания — по правую, римскую. И Африка пополам. Как демократично!

— А мы где? — спросил Чернов, глядя на карту.

— Здесь. — Джованни ткнул пальцем в голову все так же куда-то прыгающего льва — Скандинавского полуострова.

— Нехило, — произнес пораженный Чернов по-русски. Осекся. — А что, языков тоже два?

— Да. Скандинавский и римский, — ответил Джованни гордо. Ему, кажется, нравилось быть экскурсоводом по Миру для чужого человека, Бегуна. Его даже не волновало декларированное ранее инопланетное происхождение оного. — У нас говорят, конечно, немного по-разному в разных провинциях, но все всегда друг друга понимают. У скандинавов то же самое. Да вот и ты говоришь на обоих языках, хотя я с такими их диалектами не встречался. Но Мир-то большой, люди разные…

Люди настолько разные, что некоторые не знают даже о том, что Мир поделен надвое. Или Джованни Романо идиот, или он напрочь лишен умения удивляться, или… Последнее «или» все более напрягало Чернова.

— Послушай, Джованни, — сказал он, — как случилось, что эта спичка оказалась в пещере на Галлхепиггене?

Он вновь вынул трофей из кармана и положил его перед Джованни.

— Очень просто, — улыбнулся тот, — я ее выбросил там, когда сидел и наблюдал за долиной. Понимаешь, я замел все следы за собой, когда уходил, а одну-единственную спичку, видишь, не заметил.

— А зачем ты наблюдал за долиной?

— Я же объяснил: меня взяли за шпионаж. Я — шпион Римской империи. Мы со Скандинавами не воюем, но и тут и там полно шпиков с каждой стороны. Скандинавы любят побряцать оружием, сам понимаешь — викинги, воинственный народ, и чтобы следить за этим всем, Римская империя внедряет к ним шпионов. А они — к нам… Это нормальный, почти гласный процесс, к которому все уже привыкли. Раньше напрягались — было. А сейчас… — Джованни махнул рукой. — Ну, вот, я отвлекся. Я сидел в пещере две недели, наблюдал за перемещениями скандинавских войск. Пещера эта, конечно, не самый лучший наблюдательный пункт, больно заметна, но лучшего в этих горах я ничего не нашел. Не успевал. А в один прекрасный день меня и взяли. Я засек, что ко мне идут, уничтожил все оборудование, выбросил остатки в колодец… А спичку обронил…

— А зачем нужны перемещения войск?

— Долина Галлхепиггена у скандинавов — стратегическое место. Они хотели здесь аэродром построить для летающих тарелок. Расчистили место, вырубили деревья, дорогу проложили, собрались уже продолжить ее тоннелем через гору, но строительство было почему-то заморожено. Не знаю почему. Не мой уровень… Лет десять все здесь пустовало. А потом пришла информация, что скандинавы возобновляют работы в долине Галлхепиггена, и меня забросили сюда — наблюдать.

— И что ты высмотрел?

— А ничего интересного. Обычные подготовительные работы.

— И стоило ради этого торчать в пещере столько времени?

— Я задания не выбираю, — обиделся Джованни. — Я куда с большим удовольствием сидел бы дома в горячей ванне, чем в холодном каменном мешке. Но я тебе не рассказал самого главного. Когда они все замерили и разметили, пришли саперы и понаставили кругом ловушек, чтобы разный люд не шатался.

— Это я тоже видел…

— А на следующий день они хотели пригнать технику и начать строительство. Но — появился город! Город возник прямо на том месте, где должен быть аэродром!

— Постой, откуда ты знаешь про город? Ты же сам сказал, что уже неделю как в тюрьме, а город только третьи сутки в долине Галлхепиггена стоит.

— Город… город… — Джованни наморщил лоб, вспоминал что-то, будто и не слышал Чернова. — Город называется… Вефиль! Да, Вефиль. Ты, Бегун, тоже оттуда… Ты бежишь по Пути, а город следует за тобой… так, так…

Приехали, подумал Чернов. Повторяются не только условия существования Бегуна в разных ПВ, но и встречи в них, в этих, с позволения сказать, условиях. Раз попал в тюрьму, жди соответствующей встречи. Скучно… В чем здесь смысл? Может, дальше по Пути и двигаться не стоит, коли все наперед известно?…

— Ну и откуда ты все это знаешь? — спокойно спросил Чернов, не потому что не знал ответа сам, а потому что хотел услышать ожидаемое.

И услышал:

— Я же Зрячий, Бегун. Ты нашел меня.

Римлянин-шпион, записной болтун, находка для шпиона же, растяпа, обронивший жеваную спичку, чтобы Чернов ее нашел, — этот человек и есть Зрячий, тот единственный, кого Чернов действительно хотел видеть в этом ПВ, не считая, конечно, вефильцев.

Он уже не стоял столбом, отстоял свое в прежних ПВ. Цель найдена — дело надо делать.

— Мои действия, Зрячий?

— Искать Путь.

— Опять бежать из тюрьмы?

— А что, уже бегал? — заинтересованно спросил Джованни.

— Было.

— Раз было, не надо повторяться. В Книге сказано: «Бегун ищет Путь даже там, где его искать нельзя». Сам посуди — здесь, в тюрьме, его можно найти? Нельзя. Значит, здесь искать и следует.

— Зрячий, ты говоришь парадоксами.

— Я говорю словами Книги Пути.

Эти слова, как и многие другие в Книге, были весьма туманны. Чернов понимал, что у Книги должен быть код, но сам он ее не видел, сам не листал, не вчитывался в строки, да и смог бы, или нет — не ведал, а никто из Зрячих, встреченных на Пути, не умел или не был уполномочен толковать Бегуну тексты. Все — на догадках. Или еще точнее — на авось. Таковы правила Игры? Таковы правила… Последнее время Чернов все чаще стал задумываться, что происходящее с ним напоминает какой-то грандиозный компьютерный «quest» с элементами стратегии. Герой, то есть сам Чернов, попадает в ситуации, из которых обязательно есть выход, но найти его не так-то и просто. И как в любом «quest», в этой Игре важна каждая деталь, каждая мелочь. Если спичка лежит там, где ее быть не должно, значит, это важная, ключевая спичка, она приведет Героя туда, куда ему и надо прийти… В тюремную камеру к Зрячему-Джованни, например.

Чей это «quest»? Уж точно — не Чернова. Чернов — коли это именно «quest» — всего лишь плоский компьютерный человечек на экране монитора. Обидно? Не без того…

Хотя все надуманное на деле может оказаться иным. Путь впереди долгий.

— Давай спать. Бегун. Тебе нужны силы, отдыхай. — Джованни зевнул и, сняв рубаху, накинул ее на фонарь над дверью. Пояснил деловито:

— Он горит круглосуточно. Они его не выключают, чтобы наблюдать за нами. А спать мешает.

Чернов вдруг ощутил, как сильно устал за время пребывания в этом мире. Он блаженно — одетый, естественно, — растянулся на койке и сразу начал было засыпать, но вдруг встрепенулся и снова сел.

— Зрячий!

— А? — сонно отозвался Джованни.

— Ты сказал, мне нужны силы. Когда они мне понадобятся?

— Я не пророк, я всего лишь Зрячий. Сказал, что знал. Спи. Спокойного сна.

— Спокойного… — пробормотал Чернов и отрубился.