"Рай без памяти" - читать интересную книгу автора (Абрамов Александр Иванович, Абрамов Сергей...)21. Д'АРТАНЬЯН И РИШЕЛЬЕЯ отвел Тольку в ванную — пусть выплачется и умоется. Пиджак Джемса в рыжей грязи засунул под ванну. Но где спрятать самого Джемса? — Уходить нельзя, — решил Зернов, — на улицах, вероятно, уже идут облавы. У Джемса пустяковое, но пулевое ранение. Разбинтуют и сразу поймут, что к чему. Здесь оставаться тоже рискованно — отель не застрахован от обыска. Если не считать переулков, мы на одной магистрали с бульваром. — А если в подвале? — спросил я. — В типографии. Там сейчас никого нет. Джемс поднял голову. — Дверь в стене хорошо пригнана, — вспомнил он, — но щель все-таки заметна. Когда мы работаем, кто-нибудь из оставшихся шпаклюет щель и подбеливает. Ни черта не заметно, разве только с лупой и разглядишь. — Вода там есть? — спросил Зернов. — Есть. — Возьми сыр и свечи. Мы спустились в подвал по черной лестнице — я страховал их на пролет впереди. Дверь в подвальной стене закрывалась плотно. Но, пропустив Джемса внутрь, мы все-таки замаскировали еле заметную щель. Полоска свежих белил легла действительно незаметно. Даже придирчивый обыск едва ли бы ее обнаружил. — Порядок, — облегченно вздохнул Мартин. — Как сказать, — усомнился Зернов. Тольки с нами не было. Он сидел у стола, положив голову на руки, и никак не реагировал на наше возвращение. Даже о Джемсе не спросил. — Толя, — сказал я по-русски, — ты все равно бы вернулся домой без нее. Он посмотрел на меня сухими, без слез, ненавидящими глазами: — А ты спроси: вернулся бы я вообще? — Тебя бы вернули. Мы здесь гости. Толя. Расставанье неизбежно. — Но не такое. — Анохин, — позвал меня Зернов из соседней комнаты, — оставь его. Он все поймет без нашей подсказки. Мы перешли на английский язык. — Я не верю Этьену, Дон. — Я тоже. — Если найдут Джемса, найдут и подпольную типографию. И наоборот. Этьен не пойдет на это. — У него не будет выхода. Убийство Фронталя — повод к репрессиям. Галунщики жаждут крови. — Фронталь — пешка, — сказал я. — Жертва пешки обещает атаку. А с Этьена потребуют взнос. — Гибель Джемса — это гибель газеты. — Нет, — сказал Зернов. — Нужна новая типография. — Она есть. — А редактор? — Есть и редактор. — Кто? — заинтересовался Мартин. — Ты. — Злая шутка, Борис. — Я не шучу. Ты в резерве, запомни. А потом, обыск еще не начался. Но Зернов ошибся. Обыск уже начался. К нам в дверь без стука ворвались четверо полицейских с автоматами на изготовку. — Руки! — крикнул ближайший. Все, кроме меня, подняли руки. — А ты? — Он чуть не ткнул меня автоматом. — Болван, — сказал я. — Формы не видишь? — Стреляю. — Попробуй. — Погоди, — сказал кто-то за ним знакомым голосом. Оттолкнув автоматчика, вышел Шнелль. — Ты? — удивился он. — Что ты здесь делаешь? — Живу. — В «Омоне»? — Об этом сказано в моей личной карточке. — А эти кто? — Он кивнул на стоявших с поднятыми руками товарищей. — Мои друзья. Одного ты, наверное, знаешь. — Я показал на Тольку. — Толли Толь? — Шнелль растерялся. — Личный гость Корсона Бойла, — прибавил я. — И убери своих дураков. — Отставить! — закричал Шнелль сопровождавшим его галунщикам. — Везет тебе, Ано, — заключил он загадочно и вышел не прощаясь. Дверь захлопнулась. Мартин тотчас же открыл ее. — Зачем? — Хочу знать, что происходит в отеле. А «Омон» гудел, как воскресный рынок. Кто-то бегом проскочил по коридору. Кто-то кричал. Где-то громыхнули выстрелы. Стучали по лестницам подкованные солдатские сапоги. Кто-то совсем близко тоненько взвизгнул: «Не смей бить! Не смей!» Зазвенело разбитое стекло. Еще одна автоматная очередь, и грохот сапог на лестнице в холл. И хриплый крик в нашем коридоре: «Проходи, проходи: здесь уже были!» «Омон» постепенно затихал. Звуки гасли в портьерах, перинах, коврах. По грохотавшим коридорам и лестницам разливалась пугливая тишина. — Пойду понюхаю, — сказал Мартин и выскользнул за дверь. Через полчаса он вернулся. За ним шел старик с зонтиком, мокрым от дождя. — Разве на улице дождь? — спросил я. Вопрос прозвучал глупо, потому что всех интересовал гость, а не его зонтик. Старик выпрямился и улыбнулся. Очень знакомой была эта улыбка. — Фляш! — обрадовался я. — Тссс… — остановил меня гость. — Не так громко. Считайте, что я постарел на десять лет, и не узнавайте. А дождь, между прочим, идет. — Как вы прошли сюда? — удивился Зернов. — Патрули повсюду. — Старик с мокрым зонтиком всегда может зайти в лавочку. А из одной в другую, не выходя на улицу. Из соседней, между прочим, можно пройти в здешнюю гардеробную. Швейцар в таких случаях закрывает глаза. — Этьен знает о вашем приходе? — Все то, что он знал, он уже выдал. — Я вас предупреждал. — И я, — сказал я. Фляш смущенно погладил фальшивые баки. — И счетные машины иногда ошибаются. Все ему верили. — Джемс внизу? — спросил я у Мартина. Мартин отвернулся. — Джемс уже на пути в Майн-Сити, если только остался жив, — проговорил Фляш с такой горечью, что мы только сейчас поняли, как тяжело переживает он новый провал. — Что-нибудь уцелело? — Все вывезли — и шрифт и бумагу. — Как же они нашли? Мы загрунтовали все стыки. — Всегда найдешь, если знаешь, где и что надо искать. — Газета выйдет, — сказал Зернов. — Знаю, — усмехнулся Фляш, — я даже успел поговорить с ее новым редактором. По коридору за стеной знакомо застучали тяжелые сапоги. Одним прыжком Фляш очутился на подоконнике. — Окно выходит в переулок. Под нами балкон. Все уже освоено, — сказал он тихо. — Задержите его, если это за мной. В дверь постучали. Я открывал медленно-медленно, умышленно возясь с замком. — Ключ не поворачивается. Минутку. За дверью ждали. Кто? Дольше тянуть было нельзя, и я, выпятив расшитую золотом грудь, открыл наконец дверь. У входа стоял галунщик. — Лейтенант Ано? — вежливо спросил он. Я важно кивнул, хотя и не был лейтенантом. Когда это меня произвели? — Войдите, — пригласил я его. Что еще можно было сказать — я попросту тянул время. Но он даже не вошел в комнату. — Поторопитесь, — козырнул он. — Вас ждут, лейтенант. Бессмысленно было спрашивать, кто меня ждет в этот безумный, безумный день. Но я не торопился, я еще пошел к окну. — Порядок, — шепнул Зернов. — Ушел благополучно. — Слава Богу, — сказал я по-русски. — Какому? Христианскому или буддийскому? — Все равно. Меня тоже коснулась его десница. Становись во фрунт, Боря. Я уже лейтенант. — И лейтенантов здесь ставят к стенке. — Знаю, перспектива не увеселяет. — Не дрейфь. Юрка, и возвращайся, как только сможешь, — подал голос Дьячук. — Будем ждать. — Будем ждать, — повторил по-английски Мартин. — Я все понял, Юри. Перевода не надо. Как хорошо, когда у тебя такие друзья! Может быть, потому мне хотелось сесть верхом на лестничные перила и, как это делают все мальчишки, съехать вниз. Но лейтенанту это не полагалось. А меня действительно они ждали — спать никто не спал, когда я вернулся ночью уже во время комендантского часа. Вернулся, как и выехал, верхом, с тем же сопровождающим, который и увел моего взмыленного коня. Встретили меня молча и настороженно. Говорить должен был я. И я сказал что-то весьма торжественное о шаге, еще более приблизившем нас к поставленной цели. А потом пришлось описать этот длинный и неожиданный трехчасовой шаг. Ехали мы не в Главное управление, где погиб сегодня Анри Фронталь, а в уже знакомое мне экзаменационное узилище в четырнадцатом блоке американского сектора. Ехали галопом по скаковой дорожке, проложенной здесь посреди большинства бульваров и авеню, — кстати говоря, неплохое нововведение, которое пригодилось бы и в наших, земных, городах для поощрения уже почти забываемого конного спорта. Принял меня, как я и предполагал, сам Корсон Бойл в своем кабинете, похожем на все начальственные министерские кабинеты, какие мне приходилось видеть. Только портретов не было — голые, под дуб стены, огромная карта Города над столом, многократно пересеченная красными стрелами продовольственных маршрутов. Я разглядел Эй— и Би-центры, нашел холодильник, куда занесла меня нелегкая в первый же рейс, и даже Майн-Сити, расположенный совсем в другой стороне. Он был заштрихован решеткой, случайно или специально напоминавшей о его назначении. Заметив мой интерес к карте, Корсон Бойл взял палку-указку и, не вставая, ткнул ею в крохотный кружок рядом с большим красным кольцом с буквой «А» в центре. — Догадываешься? — спросил он. — Наша застава, — сказал я. — В связи с событиями, весьма прискорбными и тебе хорошо известными, мы передвинули на место покойного Фронталя начальника твоей заставы. Его же пост пока не замещен. — Бойл заговорщицки подмигнул мне. — Уясняешь? — Я, должно быть, круглый дурак, — сказал я. — Ты не дурак. Просто у тебя есть такт и чувство дистанции. Предпочитаешь не догадки, а прямые распоряжения. Отлично. Я назначаю тебя начальником заставы. Я встал: — Готов… — Сядь. Я знаю, к чему ты готов. — Когда приступать? — Завтра ночью, как обычно. Но обязанности не легкие. Мы сменяем патрульных. Тебе придаются отборные головорезы со всех участков. Случаи, подобные твоему в первом рейсе, не должны повторяться. Любое нападение вы обязаны отразить с полным разгромом противника. Ни одного грамма продуктов не должно быть потеряно. — К сожалению, двери кузова открываются автоматически на любой остановке, — сказал я. — Раздели патрульных. Помести по двое в кузов, одного у смотровой щели. И никаких вылазок. Любой фургон — крепость. С последней машиной в Си-центр поедешь сам. Спутников подбери понадежнее. — Будет сделано, генерал. — Комиссар. Только комиссар фуд-полиции. Какого черта он скрывает от меня свою истинную роль? На место Фронталя передвигается другая пешка, а король прячет корону в портфель. Всего только скромный фуд-комиссар, джокер в любой карточной комбинации. Не в того целилась Маго, бедная, наивная девочка, так и не сумевшая распознать хитроумную комбинацию замаскированного диктатора. Лицо мое при этом было непроницаемо — образец служебного послушания, так что Бойл вполне мог оценить меня как хорошо запрограммированного робота. — Если оправдаешь доверие, — прибавил он, — будешь капитаном через две недели в «Олимпии». Единственно, что заинтересовало меня, — это место моего назначения. Не выдержал характера — любопытство пересилило, — спросил: — Почему в «Олимпии»? Бойл захохотал: — Я ожидал этого вопроса, лейтенант. В «Олимпии» мы отмечаем десятую годовщину нашего господства в Городе. А почему капитаном, не спрашиваешь? Для моего адъютанта, каким ты будешь к тому времени, лейтенантских нашивок мало. Я вытянулся: — Счастлив заслужить капитанские нашивки, комиссар. Он кивнул, милостиво отпуская меня. По-видимому, я делал головокружительную карьеру — так откозыряли мне всезнающие дежурные и так почтительно подвел под уздцы мою лошадь сопровождавший меня сержант. Я вспомнил д'Артаньяна и Ришелье. Д'Артаньян не согласился на предложение кардинала, я его принял. Но мы затевали со здешним диктатором более сложную и тонкую игру, чем герои Дюма с тогдашним повелителем Франции. Мы собирались проникнуть в тайну Корсона Бойла, дававшую ему почти божественную власть в этом мире, — тайну, которую здесь никто, даже он сам, не знал, но узнать которую мы могли, уже почти ничем не рискуя. Трудно назвать случаем все со мной происшедшее — в нем было слишком много расчета. Сопротивление точно рассчитало мое проникновение в личное окружение Корсона Бойла, предвидя возможность атакующей комбинации, хитроумного разведывательного маневра. Но Зернов смотрел шире и видел больше. — По аналогии с шахматами, — сказал он, — партия переходит в эндшпиль. Пешка Анохин (я не обиделся на него за эту «пешку») достигает последней линии и превращается в ферзя. Сопротивление даже не предполагает последствий, какие открывает ему эта возможность. При некоторых ситуациях можно создать матовую сеть для противника. Но пока об этом рано. Нужен план-минимум. Наш план. И план родился. |
||
|