"ПИРАТ" - читать интересную книгу автора (Говоров Александр)

Глава пятая

Солнце неторопливо скатилось к окоему, повисло над землей, рассыпая по ней длинные перьевые лучи.

Над речкой выглянула первая вечерняя звезда, еще блеклая и еле различимая в небе.

По проулкам заречного села важно, словно боясь расплескать молоко, прошествовали из стада коровы. Послышалось нетерпеливое мычание, и вскоре весь воздух пропитался запахом парного молока.

Вдали, над колхозным током, вспыхнули мощные прожекторы, а от речки потянуло стылым холодком. Мне кажется, я вижу, как она усиленно дышит и чуть ли не на глазах закутывается надышанным туманом.

Последние лучи солнца пробежали по небу и медленно опустились за окоем. И сразу стало темно и зябко. Воздух расслоился на стылые и теплые потоки. Выбирая поток потеплее, я шел да и шел в гору, пока не остановился на самой вершине. Теплый поток вывел меня к воздушному озерцу. Расстелив старый овчинный полушубок, я устроился на нем. Темнота стала резче и глуше. Крупные звезды плеснули по небосводу, словно стайка рыбок. И вот с треском посыпались метеориты, рассыпаясь у земли искрящейся мельчайшей пылью. Тревожное мерцание еще долго вспыхивало, а с неба слетали все новые и новые звезды, пока не слились в сплошной затяжной звездный ливень. Я неожиданно для себя даже передернул плечами, пытаясь стряхнуть с них мерцающую небесную пыль.

Сколько длился звездный ливень, я не помню. И хотя он давно и внезапно кончился, но перед глазами струилось тревожное мерцание до тех пор, пока, наконец, вдали как бы нехотя не приподнялся первый сполох. Он чуть помедлил и бессильно опустился.

В домах погасли огни. Внизу – в садах, на лугу, за речкой – тишь, лишь невдалеке сыровато шлепает цепью не то стреноженный конь, не то заблудившаяся коровенка.

Селенье спит и спокойно дышит.

И вдруг в густой полыни, рядом, что-то зашуршало. При свете сполоха я, вглядевшись, воскликнул;

– Пиратка!

Но тот, почувствовав «своего», воровато проскользнул мимо.

И тут же я увидел повторение вчерашней ночи – прямо по краю неба в жидком трепещущем пламени, вытянувшись в струнку, летела безмолвная собака. Из раскрытой пасти вырывались длинные огненные струи, лапы бесшумно перебирали пламя, и оно, шипя и дымясь, бурлило и клубилось за нею…

– Ну вот, начинается, – подумал я вслух. – Опять кошмарный вой и беспорядочная пальба…

Но сколько я ни ожидал, все было тихо, лишь где-то вдали робко тявкнула собачонка, но и та смолкла.

Я включил электрический фонарик. Сильный пучок света выхватил из ночи крышу гусариковского дома, скользнул по кронам кленов, яблонь, отразился в окнах и остановился на завалинке.

Пара лохматых дворняг стояла, насторожившись, на задних лапах, передние – на завалинке, носы – в окно.

– Эге! Что-то новенькое затеяли шалавы, – воскликнул я, и тут же выключил фонарик.

Несколько мгновений я ничего не видел в кромешной тьме, лишь обостренный слух уловил какую-то тревожную торопливую возню да беспокойное повизгиванье хавроньи.

Эта ночь шла тихо и достойно, как и положено ей, настоенной на уверенной материнской силе, августовской ночи.

Где-то далеко за полночь выпала обильная роса, сгустившаяся, пронзительно резкая, готовая при первом же похолодании превратиться в пушистый ломкий иней.

Небо вызвездило так, что звезды терлись друг о дружку, и, может быть, от этого шелестящего трения их осколки так часто и щедро осыпались на землю.

Высоко в небе проплыли разноцветные огни, и лишь спустя некоторое время до слуха долетел устойчивый гул скрывшегося вдали реактивного самолета.

В теплом воздушном озерце было уютно. От длинного меха старой овчины веяло домашним духом кисло-сладкого хлеба.

Первых петухов я не слышал – убаюканный уютом я незаметно для себя задремал. Сколько проспал, я не знаю, но спал крепко, сладко, без сновидений. Проснулся я внезапно, вскочил на ноги я спросонья не сразу вспомнил, где нахожусь и что меня разбудило. В ушах словно застрял пронзительный верещащий визг. Второпях я шагнул в сторону, угодил в яму и неожиданно скатился на самое дно, заросшее колючками и подсохшими репейниками. И тут же посыпались с противным шорохом семена за шиворот, клейкая паутина облепила лицо, запуталась в волосах, и, когда я выбрался из ямы, мне уже было не до красот земли и неба.

Я долго отплевывался, отдирал клейкие нити паутины с лица, выбирал из шевелюры репьи, вытряхивал из-за пазухи семена.

Наконец, кое-как почистившись, я поднял с земли волглый от росы полушубок и, зябко поеживаясь, потопал домой – досыпать на сеновале.

У дверей сеновала меня встретил Пират, потерся о штанину, и, повизгивая, направился к конуре.

Я полез было на сеновал, но Пират подбежал ко мне, схватил зубами штанину и потянул вниз.

– Ну что еще нужно тебе, непутевый? – раздраженно спросил я его.

Пират молча, но настойчиво добивался своего. И мне волей-неволей пришлось подчиниться ему.

Я обошел конуру и раз, и два, заглянул внутрь, но там ничего интересного не увидел.

– Что ж ты хочешь? Оставь меня-то хоть в покое! Пират тихонько взвизгнул, положил голову на ошейник.

– Эк, дурной, неужто просишься на привязь? Гулял бы ты лучше на воле со своими шалавами до утра!

И с этим я повернул назад. Но не тут-то было. Все повторилось сначала.

– Ну, раз так, то сиди на цепи!

Пират охотно подставил голову, я пристегнул ошейник и, почти засыпая на ходу, забрался на сеновал.