"Сила Зверя" - читать интересную книгу автора (Ермаков Александр)

Глава 1. Гильдгард

Поскреб летописец куцую бороденку, за ухом почесал. Лучину подправил, обмакнул перо в чернила, по пергаментному листу заскрипел: "Многая славныя геройства свершил витязь Сигмонд и был провозглашен лордом двух кланов и венчан двумя коронами в поднебесье Холмов, прозываемых в народе Вороньими. Горы и небо свидетель сей клятвы, сего миропомазания. И под длань его приходил многий народ и принимал он всех ласково. И маломестно стало в теснинах Вороньих Холмов и сошед Сигмонд и люди его на равнину в удельные земли, в свою вотчину, изгнал нечестивых скореновцев и створиша град и нарекоша имя ему Гильдгард. И бяше около того града лес и бор велик и нивы тучны и пашни плодоносны бяху мужи мудры и отважны и нарицахуся Волки, а оратаи старательны и смирены. В том граде основаша Сигмонд престол и правил мудро.

А как настало лето сего года…".

Сумрачный ходил Сигмонд по палатам новоотстроенного замка, думу думал. Наконец сказал: — Знаешь, Гильда, нехорошо получается, лордствуем мы тут вроде бы как самозвано. Надо съездить хоть к королю, хоть к герцогу, чтоб весь протокол соблюсти.

— А как другие, без всяких герцогов, лордствуют?

— Нам другие не указ.

Не так уж и хотелось Гильде опять доставать дорожные одежды, надежно в сундуки сложенные, грибом-мухогубом от моли переложенные, но… Прав лорд Сигмонд. Надо собираться в путь-дорогу.

Собираться сенешалевне не долго. Все в походе надобное на своем месте хранится, все в исправности, все в достатке. Старая Мунгрена повозка заново отремонтирована, колеса обильно жирным дегтем смазаны, заместо изношенного, дождями да ветрами побитого, новый, свежей, крепкой материи, тент натянут — любые ливни ему нипочем. Упряжь починена, поменяна, кони сытые, крепкие в безделии застоялись, копытами бьют, трясут гривами, просятся в путь. Кузнец, мастер умелый, старательно подковал, на совесть сработал, не охромеют, на каменистых дорогах ноги не собьют.

Да, вот, как хозяйство без присмотра покинуть? Не та она, голоногая, простоволосая девчонка с разбитыми коленками, что на ременном поводке брела, спотыкалась по задичалым тропинкам Блудного Бора, оплеухами кормилась, затрещинами лакомилась. Нынче не-е-е. Нынче она владетельная леди Гильда, два клана ей подвластны и еще много другого люда, за хозяйку ее привечают.

Спору нет, хорошо было дома под родительским кровом. Только, по правде сказать, скудна родительская вотчина, тесна крепостенка, малолюдна. Бедна стояла осторонь путей торных, торговых. Глухомань захолустная. Земли скудно, а угодий, вовсе пустяк, все больше неудобья, яры да овраги, приют зверя дикого. Поселяне, пахали мало, все больше по пустошам коз пасли, в лесах бортничали, да лыко драли. В нужде жили, впроголодь.

Да и что ждало ее дальше? Не так высокороден ее отец, не так богат, чтоб выдать дочь за владетельного сеньора. Вот и уготован ей удел мужней жены кого-нибудь из младших сынов малопоместного лорда. Суждено было быть довеку в подчинении старшей заловки. И что тогда проку в ее, Гильдиных, знаниях, умениях? Один вред, одно горе. Худо ученная хозяйка, завидущая да толстомясая, только б тиранила младшую родственницу, только б держала в черном теле, чтоб знала, чтоб помнила та, кто в поместье барыня. Чтоб неповадно было, даже в помыслах ночных, видеть себя хозяйкой.

А отчий дом… еще прейдет пора, еще отстроим. — Думала Гильда.

А нынешние владения хороши. Обширен феод, просторен. Нивы плодородны, земли тучны, сенокосы обильны. Леса — боры да дубравы, в строительстве деревья необходимые, многополезные, в большом достатке произрастают.

Без крови отвоевали замок. Стоял в нем малый гарнизон Скореновский, во главе с наказным сенешалем. При виде наступающего войска ворота скоро заперли, у бойниц ратники в бронях, с копьями да луками выстроились. Под флагом клана сам сенешаль стоит, в руках меч держит. Да только нет куражу у наймитов. Войско оружием грозится, но не уверенно как-то, с робостью. Не так других пугая, как себя раззадоривая.

Оставили Волки жен и детей позади, с ними немощных и больных, подступили к стенам. Сигмонд, в своих сверкающих, волшебных доспехах, выехал вперед войска. Бесстрашно, на рысях подскакал к самим запертым воротам.

— Я — лорд Сигмонд, витязь Небесного Кролика объявляю вам свою волю. Дабы избегнуть ненужного кровопролития и всех вас не загубить, велю открыть ворота и сдать замок его истинным хозяевам, коварством Скореновским отнятого. Разрешаю выехать с оружием и знаменами, забрать с собой, все свои вещи, которые увезти сможете. Уйдете невредимыми, в том вам мое слово. Сроку даю, — воткнул Сигмонд в землю страшный свой меч Даесворду, — пока тень не коснется ворот. Тогда штурмом возьму, пленных не будет. И в том мое слово.

Задумался крепко наказной сенешаль. Ранее, когда были живы оба Скорены и дядька и племянник, боронил бы замок против самих бесов подземного мира, не так они страшны, как гнев лордовский. А сейчас другие времена наступили, карать нынче некому. Лорды мертвы, их погубитель против ворот стоит и сила за ним. Наследника прямого нет, претенденты промеж собой грызутся, спорят, скоро до резни дело дойдет, его измену не заметят нынче, не припомнят позже, днесь иные у них докуки, чем замок Волчий, чем феод дальний, непокорный.

Смутные времена. Нету резону жизнь ложить, смерть принимать. А что смерть, в том сомнения нету. Вон, она, у самых ворот стоит, латами сверкает, булатом звенит. С тенью меча войдет в замок, никого не минет, не помилует. В том слово витязя, слово крепкое, слово заветное. Лорд Сигмонд, шутки не шутит, сказки не сказывает — головы с плеч долой рубит. Два раза не бьет — богатырской руке одного довольно. Куда ж супротив такого ратиборщика простоять, как продержаться, какой силою замок отстоять? Вон скольких молодцев в чистом поле, у дороги меж холмами побил, скольких удальцов смерти предал. Все на сыру землю полегли. А были те молодцы — гридни лордовские, бойцы знатные, рубаки отменные, не чета сенешалевым бражникам.

Дружина замковая — служилый люд, зело ненадежна, кланщиков нет, одни псы войны, наймиты ратные. Да и тем давно не плачено. По оброк, по недоимками в село прискакать, на то еще кое как горазды, а вот в жаркой сече, в смертном бою им веры не имать. Предадут, одного покинут, сами в убег пойдут, животы спасаючи.

Да и великодушен Кроличья Лапа, спору нет, условил сдачу почетно, не зазорно сенешалю крепость оставить, чести воинской без урону. Уж перед кем, а пред Сигмондом склониться, покориться неубиенному ратоборцу, в том бесславья нету, от того сраму не имать.

Надо повиноваться.

Так и оставил наемный гарнизон замок, сдал без бою. Выехал за ворота, ускакал прочь из пределов Волчьих. Только пыль на дороге от Скореновцев осталась, да и та опадает, ветром уносится.

Ликуя вошли вчерашние изгнанники, прошлые изгои в свою, по праву принадлежащую, цитадель. Домой вернулись. И радостно Волкам и грустно видеть разруху и запустение в некогда богатом замке. Временщики о сохранности строений не радели, хозяйничали кое как, абы только не под небом дождливым ночевать. Крытые галереи, в три этажа опоясывающие обширный внутренний двор, грязны, завалены ломаным, пройти не везде можно. Сам двор замусорен, захламлен, загажен тощими козами да курами с дурным пером, в сарае голодные свиньи верещат. Хозяйские помещения, да многие мастерские порушены, попорчены, инструмент растащен, переломан. Везде горькие следы пожара, обгорелые балки торчат, крыша провалена, черепица посыпалась. В палаты и не зайти, грязь да смрад, битая посуда, покрушеная мебель, рваные гобелены.

Дружно принялись порядок наводить. Под Гильдиной командой скучать не случалось. Весь мусор выгребли, крыши поправили, стены укрепили. Вот и незаметны следы былого пожара, уютно становится в обживаемом замке.

А люду все прибывало. Блюдя традицию, пришлые в кланы не принимались, потому те сочли неприличным в замке толкаться. Которые из поселян, затосковали по крестьянскому труду, захотелось своим хозяйством обзавестись. Сигмонд вовсе не перечил, отпустил, по Гильдиному совету, на издольщину.

В феоде не мало располагалось, ранее богатых, многолюдных, а теперь порядком обнищавших сел. А в округе замка и вовсе запустение наблюдалось. Стоят покинутые хаты, стены покосились, мхом крыши позарастали, того гляди, провалятся вскоре, зиму не продержатся. На подворьях лисы тявкают, на чердаках совы угнездились. Пашни лихотравьем позарастали, повсюду сорные кусты торчат, дурная осина покосы теснит. Вот туда, чтоб устоявшийся уклад старожилов не нарушать, не заводить новой смуты, и перебрались Сигмондовы люди.

Зазвенели топоры, завизжали пилы да рубанки, молотки застучали. Строились мужики. А там и в поле вышли, залежалые земли подымать, кусты да молодую древесную поросль выкорчевывать. Пахали под зябь, сеяли озимые. Весело, споро шли работы.

А иные, к ремеслу способные, от замка далеко не отошли, под его стенами начали дома возводить. Да не как попало, Сигмонд, собственноручно план начертал. Велел строить по правильному, чтоб красиво было и жить удобно. Сам каждый день округу объезжает, помогает землю мерить, помогает дома будущие располагать. — Вот тут, — говорит, — площади место, а тут улице быть, здесь разместим пристань, а там трактиры. Ну, кто у нас за повара, кому дело начинать?

И все то разумно выходит, красив поднимается город. Слава о нем по всей земле Ноддовской загремела, и в чужеземных краях о нем прослышали.

Как и замок, что по центру возвышается, Гильдгард большим квадратом строится. Четверо ворот, по числу сходящихся дорог, возводят каменщики. Главные, Красные ворота, выходят на обширный луг, на дорогу в Великий приорат Тамплиерский. Голубые, те открываются на берег реки, где исстари переправа, брод пролегает, от куда прямой путь в земли поморских баронов. К Зеленым воротам ведет лесной тракт, что до самого Блудного Бора тянется, а Желтые смотрят на ковыльную степь, на большак, он аж в самые полуденные байские страны ведет.

На границах владения, на реке, да по тем четырем трактам, что возле замка пересекаются, восстановили сторожевые башни, к ним пристроили помещения, кухни, конюшни, амбары, бани и другие. Разместили маленькие, но сильные гарнизоны. Теперь проезжие купцы, не опасаясь за свою жизнь и добро, ночуют в тепле и покое, защищенные надежной охраной, а случись нужда, можно запросить ратников для сопровождения в Гильдгард, а оттуда до противоположных границ без горя добраться.

Такое, Сигмондом учрежденное новшество пришлось по душе торговому люду, в Гильдгард потянулись купеческие караваны, поплыли по реке баржи. Не минуют поселение торговые гости. Видят многолюдность строящегося города, приветливую встречу, охотно направляются в Сигмондово гнездо, зачинают торговлю. Открывают лавки, ставят лабазы да склады. А иные и вовсе осели, благо подати не велики, места вдоволь. Строили дома, заводили хозяйство.

И развернулся у пристани, базар, давненько такого в этих краях не видели. Каких только товаров здесь нет! И варяжская плетенная ковка, и полуденные шелка, и меды бочками и утварь хозяйская. На любой вкус, на любой кошель. Окрестные поселяне тоже рады приехать, свои товары продать, нужное прикупить. Большая торговля пошла.

Гильда, с поначалу, чуть было не растерялась, как таким хозяйством управлять. Это не маленькая отцовская крепость, не пара деревень при ней. Замок огромный. Земли обширны, землепашцев изрядно проживает, и новые с семействами со скотиной приходят, просятся под руку витязя. Город строится, и в нем народу все больше и больше. Когда бы не Сигмонд, не знает сенешалевна как бы справилась с такой махиной. А витязь, вопреки обычаям Ноддовским, оказался хозяин весьма умелый. Многому и Гильду научил и сам не погнушался сделать.

В числе прочего, показал как учет вести. Специальные книги завел, растолковал Гильде что и как писать в них надобно. И правда, легче стало. А вскоре, среди прибывших, нашел витязь книгочтеев, грамоте и счету обученных. Приставил их к сенешалевне в помощь. Сидят нынче за конторками, ведут учет хозяйских трат и прибылей.

Не переставала Гильда изумляться витязевым талантам. Велики, необъятны познания Сигмонда. Ум острый, мысль светлая, проворная. Многое из того что он учреждал, было ново, сразу непонятно и, даже, казалось противоестественно. Однако проходили дни, начинания приносили весомые плоды и сенешалевна начинала думать — как же мы раньше без этого обходились, это ведь так просто и хорошо.

Ну, кто бы это видел, чтоб владетельный лорд, да с торговцами дружбу водил? А вот Сигмонд не брезгует, зазывает к себе в замок, и на пиры и на беседы. Сидит с ними, как с равными советуется, обсуждает, что б такого еще сделать надо для благо процветания Гильдгарда, для вящей его славы.

Печется Сигмонд о торговом люде, да не только о нем. Зовет и мастеров, приглашает ремесленников, трактирщиков не гнушается. Сам частенько в мастерские заглядывает. Любит и посмотреть и послушать и руками пощупать. Дивятся умельцы, а больше всех оружейники недоумевают. С каких это пор благородный лорд, да лучше них, с малых лет к горну да наковальне приставленных, кузнечное дело знает? Зауважали пуще прежнего.

А город все рос, забот все прибывало. Одного дня созвал Сигмонд к себе именитых горожан и говорит: — Хватит, люди добрые, все мне в рот смотреть. Давай-ка сами своим умом жить. А я, как надо будет, помогу. Так учреждена была купеческая гильдия, чтоб значит самим свои дела решать, свои интересы блюсти. А следом и гильдии ткачей и кузнецов и гончаров в городе организованы. Начала и ратуша строиться, а выборные представители, покуда в замке заседают.

Волков, только они в замке навели порядок, витязь принялся учить ратному мастерству. Каждый день выводит в поле на, как поименовал он эту муштру, тактико-специальную подготовку. Готовит сомкнутым строем сражаться, клином наступать, держать в каре оборону, правильно фалангой строиться и многому, многому другому, о чем кланщики и не слыхали даже.

Отдельно Сигмонд со своими гриднями мечами машет. Обучает их приемам невиданным, показывает, как им вместе биться, как подсоблять друг другу. Ингрендсоны урокам рады, учениками оказались отменными. Вскоре и Гильда к ним присоединилась. Упражнялась не тольво в стрельбе из лука, с этим знакома была еще в отчем замке. Упросила Сигмонда показать ей свои приемы чудесные. Витязь показал. Обогнала скоро сенешалевна сыновей почтенного Ингренда.

Один раз только оставил городище, поехал, якобы на охоту. А вся его охота началась, как взгрустнулось Гильде, вспомнился отчий дом, вспомнилась великая обида. Рассказывала, как, лорд, которому верой и правдой столько лет служил ее родитель, в конце концов со Скоренами замирился, в дружбу вошел. Предал он своего родственника, позабыл о мести, не начал справедливую, традициями требуемую файду. Такого отродясь в земле Нодд не бывало, чтоб безнаказанно оставить порушение своего замка, смерть сородича, гибель клана фратрии.

И то не все. Предлагали наемники скореновские, за малый выкуп отдать пленницу, да лорд отказал. Затаил на сенешалевну обиду, когда гостивши в крепости, недостойное предлагал, да был отвергнут. Мстя бесчестно, прилюдно заявил, что мол его солдаты в замке соломенные матрацы имеют и других подстилок им не надобно. Хохотал громко и холопы его смеялись обидно.

Вот узнав эту историю помрачнел Сигмонд, глазами похолодел да и собрался, как сам сказал, на охоту. Три дня пропадал, после объявился, без добычи, но весел. А в скором времени слух прошел о страшной, таинственной смерти Гильдиного обидчика.

А случались и другие заботы. Довелось опять вынимать мечи из ножен, привелось Волкам науку Сигмондову в бою применить.

Пришли один раз к властителю старосты сельские. Провели их в господские покои, в парадную залу. Сигмонд, вняв настояниям подруги, ожидал их в кресле, приняв вид «гордый и внушительный». Леди Гильда важно восседала одесную рядом, по левую руку расположился Ингренд.

Сбросив шапки, земно поклонившись, обратились ходоки к лорду:

— Бьем тебе челом, батюшка ты наш, на злой люд. Мы от сохи народ, с земли живем своею силою, не чужою. Лукавством промышлять не умеем, браниться да тягаться с лихими людьми ненаучены.

С теми словами на колени пали, лбами в по ударились, да и застыли в такой позе.

Поглядел Сигмонд на лохматые затылки, на подъятые зады поселянские. Хмыкнул, пожал плечами.

— Да говорите яснее. От чего спасать?

Ходоки еще о плиты постукались, старший продолжил:

— Мы, лорд ты наш, Бугха благостного милостию, батюшкиным благословением, матушкиным научениям, народ честной, добрый, не корыстный. Ратями мы не стояли, полками мы не хаживали, в сечах не ведовались. Хотим, свет наш солнышко, быть оборонены тобою, лордом нашим владетельным, витязем славнейшим, Зверя-Кролика изъевшего, лапку Его носящего. Ить те смутщики да воры, разбойный люд, нас маломочных оратаев испродать норовят, жиров наших лишить, животы оскудить. Вовсе тошно приходит — аки бешенные псы рыскают, коли не слясять, то отберут нечестно. Над женами глумятся, дочек изобижают охально. Нетути нам спасу вовсе, едино на тя упование, едина на тя надежа. Оборони, витязюшко, избави от напасти.

Закончил и, опять, в ноги повалился. И сотоварищи его голов не поднимают. Робко ответа дожидаются.

— Да что такое? — Недоуменно обратился Сигмонд к Гильде. — Чего они хотят, ты понимаешь?

— Да чего там понимать. Дело простое. Просят защитить их от разбойников. Говорят, сверх меры донимать стали мужиков, на тебя одного их надежда.

А Сигмонд, брови нахмурив, сказал строго старостам:

— Так что ж вы раньше молчали. Расправимся с этим бандформированием. Давно пора. Законность и порядок наведем. Это я вам, со всей ответственностью заявляю. Но и вам, в стороне стоять не годится. Собирайте людей, пусть вооружаются подручными средствами, будем вместе проводить операцию. Вставайте с полу и за дело.

Поднялись старосты, кланялись, растеряно глаза выпучивали. Думали: — Эка муж высокородный глаголет, вроде внял мольбам нашим, да вот… Непонятно.

Гильда, затруднения поселян угадав, белозубо улыбнулась тому, кудрями потрясла.

— Мужики, — сказала, — лорд, господин ваш великодушно просьбу уважил. Для той цели пришлет отряд ратников, да людей нынче мало. Велит он вам всем миром злодеев бить. Берите вилы да рогатины, готовьтесь выступать за правое дело. А иначе, собачьи дети, лорд своих людей, за ваше добро холопское губить не будет. Поняли, лапотные?

Услышав знакомую речь, да ладную, понятливо заулыбались. Снова попадали на колени, лбами о камень пола. — Свет ты наш лорд-благодетель. Все, как велишь выполним. Можешь не сумневаться.

С тем, обрадованные, разошлись по своим домам. Там, собрав сходки, объявили повеление лорда. Мужики бороды поскребли, тригоном себя осенили, поохали, для порядку, но пошли, покрякивая острить секиры, править рогатины охотничьи.

А в недолгой поре и сам Сигмонд дружину привел. Волкам, тем разыскать разбойный притон дело не трудное. В один день окружили, все пути для отступа перегородили, отряды подвели. Вокруг леса заставы повыставили и накрыли всю вольницу в одночасье.

Схватка бала кровавой, но короткой. Разбойничья доблесть известная — ночью всем скопом крестьянский двор громить, над беззащитными поселянами издеваться. А в правильном бою себя показать, кишка тонка.

Витязь, на белом, как облако скакуне, лихим ударом, напрочь отсек атаману голову. Волчья дружина ударила молчаливым строем. Яро рубила мечами, колола копьями, разом смяла вражьи ряды, вклинилась в расстроенные боевые порядки. Следом, с криком и гиканьем в пролом ввалились поселяне. Били зло, от души, с крестьянской упорностью свирепо мстили за многие обиды и разорения.

Кого насмерть порубали, кого повязали, а тех немногих, кому удалось бежать из битвы, дозоры на кордонах попереловили.

Победно вернулись в село, откуда поход начали. Сигмонд, как подобает, разместился со своими людьми в доме старосты. Снял ратный шлем, раздел доспех. На дворе вымылся колодезной водой, насухо вытершись, вышел к людям на площадь.

Село большое, народу много, так еще со всей округи набежали порадоваться, почествовать своего властелина. Старики, опираясь на клюки, детишки малые мамаш за подолы держат, бабы с младенцами на руках, девчата краснеющие, наливающиеся привлекательностью, безусые пареньки и, конечно же детворы бессчетно. Всем поглядеть хочется, всем хочется к празднику приобщиться. Всю площадь запрудили, толкутся, галдят, смеются. Иные, чтоб лучше видеть было, на крыши домов, что по краям площади построены, позалазили, все заборы пообсели, на деревьях, словно воробьи, взгромоздились. Ждут лорда, его суда над супостатами.

У дома старосты, молчаливы, суровы, рядами стоят дружинники. С боку от них поселянское ополчение, те, кто сегодня в битве были. Так и вышли на площадь с оружием, на лицах изображают важность, бороды расчесаны, груди колесом. Орлы, орлами. Победители.

У ворот сельского храма, на перекладине висящий, звонницы ведь не было, дребезжащим звуком брякнул старый колокол. Народ притих.

По команде Ингренда, кланщики вывели пленных разбойников, хмурых, связанных сыромятными ремнями да веревками. Ударами копейных древков, поставила на колени. Поселяне улюлюкали, кидались землей, гнилым овощем, костерили на чем свет стоит.

Внимательно Сигмонд посмотрел на злодеев, оглянул толпу, поднял руку. Помалу шум стих.

— Я их преступлений не знаю. Они вас грабили, вам их и судить. — И отвернулся.

— Смерти им! Смерти! — Зашумели поселяне.

Спорили, кричали не долго. Прислушались к мудрым речам сельских, бывших там старост. Присудили повесить, а чтоб было то с пользой, то у межевых знаков, да рядом с поставленными Сигмондом заставах на большаках, у края владений. Для острастки. Чтоб другим разбойникам путь-дорога в эти края была заказана. А для вящего научения, провести полоненных по всем весям феода, и в каждом бить кнутом.

Толпа одобрительно гудела.

Сигмонд, обернувшись к Ингренду, тихо спросил:

— А нельзя ли как ни будь погуманнее. Больно уж зверски получается.

На то, седой предводитель клана, почтительно поклонился своему лорду, тоже тихо отвечал: — Прости своего слугу верного, о лорд Сигмонд, что противу твоего пожелания великодушного, свое слово молвлю. Дозволишь ли?

— Да говори, к чему такие экивоки.

— Оно, конешно… Ты, витязь, в бою аки буйный тур, как барс рыкающий и, нет тебе равного. И великодушию твоему нет предела, велико твое благородство. Но только иначе никак не можно. Народишко тута темный. Обозленный да изверившийся. Не поймет, ну никак не поймет твоей милости. Эти, — посмотрел на поникших разбойников, — сами свой удел избрали. Никто их принуждением душегубничать не посылал, никто насильничать не неволил. По заслугам и награда, по деяниям и честь.

— Да не круто ли? А просто, ну, я знаю, головы отрубить, не годится?

— Никак не годится, мой лорд. Все твои поселяне — издольщики, должны видеть, барин о них печется. Что новый хозяин, не чета прежнему Скореновскому ставленнику, временщику. Что рачителен лорд, своих людей боронит, преступных наказует, правых милует.

— Правильно Ингренд говорит, — поддержала седого предводителя Гильда. — Тогда и любовь к тебе будет и почитание.

— Да какое же почитание на крови? Я б тех несчастных пинком бы за пределы выгнал, пусть идут с богом.

— Да куда же они пойдут? — Гильда даже сердиться начала. — Снова грабить пойдут. Да и на тебя, непонятливого, зло затаят. Мало нам врагов, еще наживать хочется?

— Да по какой причине им мне мстить, если я к ним по-доброму?

— А вот за то и мстить. Не зря в народе говорят: когда тебя ударили шуйцей, ты не бей десницей — руби голову, иначе тебя зарежут.

— Истину, истину люди говорят. — Согласно поддакивал Ингренд.

— Уговорили. — Неохотно сдался Сигмонд. И лукаво взглянув на Гильду, продолжил: — Вот, только думаю, может их на приманку для раков пустим. Наловим членистоногих, а?

Гильда подвоха в витязевом вопросе не замечала. — Дались тебе эти раки. Оно дело не плохое, да зачем они нам сейчас? Без того снеди хватает. Пускай, разбойнички, повисят вначале.

Люди на площади ждали решения своего сеньора, переминались с ноги на ногу, шептались. Сигмонд, видя нетерпение народа еще раз посмотрел на своих соратников. У всех читалась на лицах твердая уверенность в справедливости приговора.

— Да будет так! — Громко и отчетливо сказал витязь. Обернулся и покинул площадь под восторженные крики толпы. Зашел в избу, удрученно раздумывая над двусмыслием Гильдиного ответа. — Это как же получается, сначала пускай повисят, а потом на раков, так что ли? Вот же, чертова девка! Феодалка. — Пришел к окончательному выводу. — Истинная феодалка. Стопроцентная.

А вечером этого непростого дня в сельском трактире набилось народу, как давно не бывало. Кому места в тесном зале не досталось, разместились прямо на земле двора, да на площади. Пенная текла рекой, пива выпитого, вовсе немеряно. Народ гулял.

— Ужо, дождались. — Рассудительно говорил староста своим односельчанам, — внял благостный Бугх нашим молитвам, послал истинного господина. — И осенял себя знаком тригона.

Слушавшие его, и себе знак тригона выводили, головами согласно кивали.

— Дождались. Окончились наши маяты. Теперича заживем. Крут лорд, ох крут. Но справедлив. — И подымал староста многозначительно палец.

— Справедлив. — Вторили ему люди.

— Как сказал лорд: «Я вас, детушки в обиду не дам. Ежели кто к вам с мечем прейдет, лютой смертью того покараю». Вот так-то.

Восторженно слушали своего голову поселяне. Говорил так Сигмонд, не говорил, то не было важно.

Важно было что делал.

Вот после этого то суда и засобирался Сигмонд, лордовский свой титул утвердить по древнему порядку и обычаю. Как сам говорил — чтоб других судить, свой статус надо лигитимизовать. Иначе самозванство и самоуправство выходит.

Вот и пришлось Гильде собираться в путь дорогу.

Недолгие были сборы, но основательны. Решили большой дружины с собою не брать, ехать с тремя гриднями Ингрендсонами. Запрягли коней в повозку светлой памяти старого Мунгрена, положили в нее съестной припас, платье дорожное, другое, в далеком пути пригодное и, само собою, оружие. Себе коней оседлали, и выехали из замка, из славного города Гильдгарда.