"Пиранья. Жизнь длиннее смерти" - читать интересную книгу автора (Бушков Александр Александрович)Глава пятая Триумфальное шествие советской властиВ посольстве Мазур бывал уже не раз, Лаврик тоже, и они, не спрашивая дороги, быстро поднялись в кабинет посла, куда попали без всяких прекословии со стороны секретарши, годочков этак ста восьмидесяти от роду, жердеобразной дамы с гранитным лицом проверенного партийного товарища. Бедняга посол, мимоходом подумал Мазур, ему бы вместо этой Клары Цеткин кого-нибудь помоложе, а то девочки из машбюро жалуются втихомолку вездесущему Лаврику что товарищ дипломат, бывший первый секретарь какого-то обкома, то ли в ссылку сюда сосланный, то ли наоборот, на повышение, им уже все юбчонки оборвал… В обширном кабинете посла имело место некоторое многолюдство – сам посол, разумеется, несколько дипломатов рангом пониже, штатских и военных, а также генерал Барадж с небольшой свитой, в числе которой обнаружились оба чертовых близнеца, Хасан с Хусейном. Мазур им дружелюбно улыбнулся, одновременно представив со сладкой яростью, как разметывает эту компанию по углам отточенными ударами. Показалось ему, или у близнецов в глазах и в самом деле светилась затаенная насмешка? Взгляды у всей троицы определенно покровительственные – как и следует смотреть на недотепу, чью женушку весело оттягивает тесная компашка… «Ну, даст бог, сквитаемся, – подумал он почти спокойно. – Не так, так эдак…» На кителе Бараджа красовался новехонький орден Трудового Красного Знамени, а близнецы оказались украшены столь же свеженькими Дружбами Народов. Отвернувшись от них, Мазур направился к ничем не обозначенному, но явному и несомненному центру торжества. Таковым оказался кряжистый мужичок, седовласый и краснолицый, типичный функционер со стажем – как писали в каком-то романе, с лицом и голосом праздничного оратора. Он сидел на тяжелом посольском стуле, вольготно развалившись, в расстегнутом пиджаке, с приспущенным узлом галстука, держа в руке полный стакан и, судя по всему, был чрезвычайно доволен жизнью. Рядом помещался еще один, столь же седовласый и представительный, но гораздо более поджарый и суетливый. С первого взгляда было ясно, кто тут товарищ из ЦК, а кто – звезда партийной журналистики… Высокий гость с ходу обратил на него благосклонное внимание: – А это кто? Местный? Мазур по-прежнему щеголял в местном френче без всяких знаков различия, так что можно было и ошибиться. Араба он, конечно, напоминал мало, но товарищ со Старой площади, сразу видно, уже залил тюрьмы по самую ватерлинию… Бульдог, склонившись над его ухом, со слащавым, даже умильным выражением проинформировал: – Капитан-лейтенант Мазур, товарищ Хоменко. По секретно-спецназовской линии. На переднем крае борьбы… Товарищ Хоменко взмыл со стула дрессированным медведем, расплескивая вокруг, в том числе и на окружающих, спиртное из вместительного стакана. Окружающие вежливо улыбались. Заключив Мазура в тесные объятия, разливая остатки своей винной порции, товарищ Хоменко возопил: – Сыночка! Спасибо тебе, родной, что ты тут Родину охраняешь! Люблю я моряков, сам когда-то был замполитом на крейсере… Ты уж извини, я тебе ордена не захватил, знал бы раньше, обязательно бы привез… Отличник боевой и политической, а? – Так точно, – сказал Мазур. – Знай наших, моряков! Ничего, я попрошу, тебе живенько представление нарисуют… Филатыч! – он ловко ухватил Бульдога за лацкан белого кителя с вшитыми адмиральскими лаврами, притянул к себе, так что они трое едва не стукнулись лбами, наставительно возгласил: – Чтоб завтра же нарисовал капитану., ну ты понял? Чего-нибудь такое, соответствующее, Знамя там или Звездочку… Орел ведь! А ну-ка, живо, давайте нам выпить за рабоче-крестьянский флот! Пей, сыночка, заслужил! Кто-то проворно сунул Мазуру в руку полный стакан, окружающие таращились нетерпеливо, понукающе – и он, чокнувшись с товарищем Хоменко, преспокойно выпил до дна, коли уж принуждали к тому обстоятельства. – Вот это по-нашему, по-флотски! – рыкнул товарищ Хоменко. Оттащил Мазура в уголок и раскатистым шепотом, слышным по всему кабинету, поинтересовался: – Капитан, а баб тут организовать можно? Чтоб ябливые были, как швейная машинка… – Осмелюсь доложить, дело нелегкое, – сказал Мазур. – Эх ты, а еще моряк! У моряка в каждом порту должны быть сорок семь с половиной баб… – А половина зачем, Николаич? – громко поинтересовался седой партийный журналист. – А когда под конец стоит только наполовину! Тут-то она, половинка бабы, и сгодится! – рявкнул товарищ Хоменко. Присутствующие почтительно похохатывали. Товарищ Хоменко висел на Мазуре, не выпуская из тесных объятий и громогласно вспоминал, как был он в свое время замполитом, и была там Ниночка, пробы негде ставить… Мазуру было неловко и противно – еще и оттого, что все присутствующие, люди тоже не маленькие, – Ты, сыночка, пей, не стесняйся! – грохотал товарищ Хоменко, щелкая пальцами в сторону посла. – Петрович, чего стоишь? У капитана стакан пустой! Моряк всухую не может! Как тебя? Кирюша! Пей, Кирюша, не сомневайся, Знамя тебе спроворим, вон ты какой орел! Ты только старика не подводи, давай девок поищем… Посол приблизился: – Федор Николаевич, вам пора выезжать… Дорога неблизкая… – А что, и выедем! – с воодушевлением воскликнул товарищ Хоменко. – Политически правильное мероприятие грех откладывать… Кирюша с нами поедет? С величайшим терпением, почтительно посол пояснил: – Конечно. Кирилл Степанович будет командовать поездкой… Тогда я спокоен! – взмахнул рукой высокий гость. – Значит, вмажем по дороге как следует! И похрену нам басмачи, нас мало, но мы в тельняшках! Ага! – у него был вид человека, осененного гениальной идеей. – Только я в этой шкуре не поеду, как-никак прибыл на передний край… Живо мне вот такую форму! – он подергал рукав Мазурова кителя. – И тельняшку под низ! Выполняй на полусогнутых! …Вопреки опасениям Мазура колонна вышла в путь уже через полчаса. Эль-бахлакскую военную форму и тельняшку для товарища Хоменко разыскали с поразительной быстротой – в каковой наряд он тут же облачился прямо в кабинете посла, ухая, выкрикивая бодрые лозунги и расшвыривая вокруг цивильную одежду (ее почтительно подбирали присутствующие). Потом потребовал автомат, каковой ему и принесли после короткого замешательства – правда, с пустым рожком. И правильно сделали – едва заполучив оружие, товарищ Хоменко передернул затвор, наставил дуло в потолок и принялся энергично давить на спуск. Не произведя выстрелов, он крайне огорчился, начал требовать боезапаса. Спасать положение пришлось Мазуру, браво разъяснившему, что в посольстве никаких патронов нет, зато в машине их навалом. Услышав это, товарищ Хоменко повелел выехать в путь немедленно, повесил автомат на плечо и парадным шагом двинулся к выходу, отбивая на всю ступню с превеликим грохотом. Двинулись – товарищ Хоменко со свитой в черном «Зиле» посла, Мазур со своими ребятами, Лейла с двумя подчиненными и майор Ганим с полудюжиной «львов революции» – в трех бронетранспортерах старинного образца, открытых «сто пятьдесят вторых», давно снятых с вооружения в Союзе, но все еще работавших по таким вот окраинам. При проезде по городу товарищ Хоменко особых неудобств не причинял – разве что время от времени высовывался в открытое окно, выкрикивая политически грамотные лозунги, отдавая честь постовым на перекрестках, окликая женщин. То еще позорище, если честно – но Мазур, усевшись так, чтобы его не было видно из-за борта, стоически терпел, стараясь не встречаться взглядом со своими ребятами. Пару раз длинный черный лимузин резко тормозил, явно по команде высокого гостя, и тот, высунувшись наружу, принимался во всю глотку кликать «Кирюшу» – и всякий раз тем, в посольской машине, удавалось утихомирить Следующие часа полтора прошли спокойно во всех смыслах: колонна катила то по асфальтированным дорогам, то по пыльным колеям, и никто ее ни разу не потревожил огнем, чего, впрочем, и следовало ожидать – места относительно спокойные, вплотную примыкающие к территориям Джараба, а у Джараба, как уже говорилось, было одно ценное качество: он не дружил с властью, но и не пакостил, так что приходившие из-за кордона диверсанты обходили его земли десятой дорогой. Мазур временами сверялся с картой – но в маршрут не вмешивался, полностью положившись на сидевшего в головной «коробке» Ганима, который эти места прекрасно знал. Лимузин вдруг затормозил, качнувшись на рессорах. Стряхнув оцепенение, Мазур быстренько выпрыгнул, махнул своим, и они посыпались из кузова, оцепляя остановившуюся колонну. Причина выяснилась тут же: товарищ Хоменко, пошатываясь, выбрался из машины, оперся на заднее крыло и непринужденно принялся справлять на колесо малую нужду. Посол стоял рядом, на случай, если вдруг зачем-то понадобится. Из переднего бронетранспортера смотрели черноберетники – с каменными физиономиями восточных людей, привыкших, что гостю позволяется все. Мазур уставился себе под ноги, ежась от стыда. Хорошо еще, Лейла не покидала своего броника – но не слепая же она, и не глухая, в самом-то деле… В городок, где планировали остановиться на ночлег, въехали на закате, когда зной спал и повсюду протянулись длинные тени. Кривые улочки были совершенно безлюдны, Мазур представления не имел, в порядке вещей это, или наоборот – и по-прежнему равнялся на Ганима, майор стоял, держась за борт, возле спаренного пулемета, не проявляя пока что никаких признаков тревоги. Улочки стали пошире, дома – побольше и побогаче, впереди показалась площадь, завершавшаяся зданием официального вида, трехэтажным кирпичным зданием определенно британской постройки, и над входом лениво повис в безветрии флаг республики… А на балконе второго этажа, совсем рядом с флагштоком, смирнехонько висел человек со связанными за спиной руками и головой набок. Мазур плавным движением взял с металлического сиденья автомат. Он ничего еще не понимал толком, но знал одно: это чересчур даже для революционного захолустья, где борьба с контрреволюцией иногда предстает в вовсе уж неприкрытой прямоте. Как-никак присутственное место, по советским меркам – то ли горсовет, то ли горком… Потом он услышал резкую команду Ганима – и черноберетники высыпали из кузова, укрылись за броней, направив стволы в сторону площади. И, уже не колеблясь, отдал приказ своим ребятам. Они в секунду соскочили с брони, прикрыли лимузин. Мазур задрал голову. Висельник был в форме, с шевроном «львов революции» на рукаве. Физиономия у него… Ну да что тут говорить, одно слово – висельник… Только теперь он обратил внимание, что флаг над входом – вовсе не эль-бахлакский. Зелено-красный штандарт с золотым, раздвоенным на конце клинком и арабской надписью. «Зульфикар, меч пророка, – пронеслось у него в голове. – Знамя Джараб-паши… Что такое? Война началась, пока мы ехали? Хреново…» Рядом оказалась Лейла с браунингом наголо. Вид у нее был до ужаса воинственный. – Что-то неладно, – тихонько сказала она. – Ценное наблюдение, – поморщился Мазур. – Паша, Бульдозер! Посмотрите там, осторожненько! Он кивнул в сторону входа, и оба поименованных, пригибаясь, прикрывая друг друга, кинулись внутрь. – Ух ты! – рявкнул товарищ Хоменко, выбираясь из лимузина с автоматом наперевес. – Определенно, Кирюша, контрреволюция! Счас мы ее разъясним… Р-рота, стройся! Он благоухал свежайшим алкоголем – очевидно, дреманув чуток в машине, принялся, проснувшись, в темпе наверстывать. У Мазура даже не было времени сердиться. Он просто сделал шаг вперед и сказал бледному послу: – Убери этого мудака на хер! Кому сказал, мать твою? Посол, на котором лица не было, с помощью державшегося уже не так буйно партийного журналиста принялся запихивать высокого гостя в машину, а тот старательно выдирался, выкрикивая команды, грозно потрясая автоматом и явно намереваясь поразить в одиночку всю местную контрреволюцию. Уже не обращая на него внимания, Мазур подбежал к Ганиму. Майор, опустив автомат, напряженно смотрел в сторону площади. Проследив за его взглядом, Мазур увидел, что на всех трех ведущих к площади улочках появились вооруженные люди, и их было, пожалуй что, многовато. Всадники и пешие. Двигаясь ничуть не суетливо, спокойно, с видом хозяев положения, они достигли площади и остановились, не делая попыток на нее выйти. Стояли, держа наизготовку автоматы и длинные британские винтовки. Для автомата пока что далековато, а вот чертовы «ли-энфилды», хотя и старомодные, прицельно бьют на пару километров. – Командир! – сказал сзади Бульдозер. – Внутри полный бардак. Все разбросано, как после махновцев… Но жмуриков нет. Похоже, оттуда попросту драпанули. Пулевых отметин нигде нет, там, внутри, не хлестались… Пришла пора командовать – не такая уж почетная функция, как может показаться… Мазур набрал побольше воздуха в грудь и рявкнул: – Внимание! Отступить в здание в полном порядке! Пулемет прикрывает! Мимо него протащили внутрь вырывавшегося товарища Хоменко. – Майор! – крикнул Мазур непререкаемым тоном. – В здание! Ганим повиновался. Они заняли позицию на первом этаже, примостили оружие на подоконнике. Мышеловка захлопнулась, поздравил себя Мазур с констатацией этого нехитрого факта. Хрен отсюда прорвешься, располагая столь убогими силами – а на подступах к площади скопилось уже не менее полусотни вооруженных людей, державшихся пока что индифферентно… Мазур оглянулся в ту сторону, где радист Ганима, присев на корточки, с безнадежным видом кричал что-то в микрофон. Обменявшись с ним парой фраз, Ганим шепнул Мазуру: – Бесполезно. Сплошные помехи. Глушилка направленного действия. – У Джараба что, такие есть? – У него много чего есть,– сказал Ганим с видом удрученным, но не сломленным. – Будем драться, товарищ Мазур? – С кем? – Как это? А эти? – Они пока что в драку не лезут… – сказал Мазур. – Чесануть… – Я тебе чесану, сопляк долбаный, – сказал Мазур, не выбирая выражений. – Кто здесь командует? – Вы, товарищ Мазур… – Вот и сиди смирнехонько. Не слышу? – Есть… – То-то. Лейла стояла рядом с напряженным лицом, азартно закусив губу. Покосившись на браунинг в ее руке, Мазур поторопился уточнить: – Тебя это тоже касается. Внимание! Из одной улочки вышел на площадь человек – и быстрой походкой направился прямо к зданию, помахивая белым большим платком, довольно чистым. Оружия при нем вроде бы не имелось – во всяком случае, на виду оружия он не держал. Когда до крыльца ему оставалось метров десять, он остановился, широко расставив ноги – абориген в военной форме без знаков различия, нестарый, невозмутимый. Мазур высунулся в окно, свистнул и состроил вопросительную рожу. – Кто ваш командир? – крикнул человек. – Я, – незамедлительно ответил Мазур. – Советский? – произнес парламентер на том же неплохом английском. – Именно, – сказал Мазур. – Джараб-паша приглашает вас на беседу. Он клянется честью, что вам не причинят ни малейшего вреда. Джараб-паша с вами не воюет. Он просто хочет поговорить. Прошу вас! Мазур помедлил какое-то время. – Я бы пошел… – предложил случившийся рядом Лаврик. – По-моему, это больше по моей части… Стой себе, – сказал Мазур. Кивком подозвал Бульдозера. – Остаешься за старшего. Если что – так вы уж… Как следует. Он положил автомат на подоконник, примостил рядом вынутый из кобуры пистолет – а вот гранату на всякий пожарный положил во внутренний карман, расстегнув китель почти донизу. – Товарищ капитан-лейтенант… – прошептал рядом бледный посол. – Скажите им там, что в случае чего вся мощь Советского государства будет обращена… Мазур посмотрел на него, пожал плечами и спокойно сказал: – А пошел ты… И вышел на крыльцо в вечерний сумрак. Человек с платком посторонился с таким видом, словно они стояли не на огромной площади, а в тесном коридоре, где двоим ни за что не разойтись. Мазур строевым шагом прошел мимо него. Парламентер наддал, догнал, зашагал рядом. В окружающей тишине звук шагов разносился далеко. Люди, к которым Мазур все более приближался, стояли неподвижно. Никто в него специально не целился. На буйную ватагу это никак не походило – скорее уж на спаянную железной дисциплиной воинскую часть. Едва Мазур приблизился, перед ним расступились – без всякой спешки, с достоинством хозяев. И никто не пошел за ним следом. – Сюда, прошу вас, – показал провожатый на боковую улочку. Мазур сговорчиво свернул. За углом стоял небольшой броневичок с пушкой – английский, времен второй мировой. На борту у него была та же эмблема – Зульфикар на зелено-красном фоне. Точно, Джараб, подумал Мазур. Не позволил бы чертов владетельный герцог использовать свою символику кому ни попадя… Парламентер распахнул перед ним дверь, и Мазур вошел в большую прохладную комнату, ярко освещенную электрическим светом, с крутившимся под потолком вентилятором. Прямо перед ним оказалось высокое резное кресло, сущий трон, в котором восседал опиравшийся на высокую саблю человек, а сзади полукругом стояли еще несколько. Мазур остановился, не доходя, подумав, козырнул – не почтительно, но и не небрежно. Просто вежливо. Человеку в кресле было лет пятьдесят. Спокойное лицо с резкими чертами, аккуратная борода, пронизанная серебряными нитями. Отглаженный френч английского образца, белоснежная рубашка, черный галстук с золотой заколкой в виде Зульфикара. Руки опираются на саблю дивной красоты, покрытую разноцветной эмалью, самоцветами, золотыми узорами. Фельдмаршальская сабля, право слово, даже не генеральская… Точно, Джараб. Мазур видел фотографии у особистов, так что ошибки быть не может. Свита за спиной ворона здешних мест выглядела довольно пестро – трое в форме с новехонькими автоматами Калашникова, блондинка европейского вида в белых шортах и синей блузке, с глупеньким кукольным личиком мелкой шлюшки. Двое пожилых типов в гражданском, при галстуках и в золотых очках, толстяк в национальной джаббе, широком белом бурнусе. – С кем имею честь? – спросил Джараб-паша на безукоризненном английском. – Капитан-лейтенант Мазур, – сказал Мазур. – Советский военно-морской спецназ. Выполняю задание командования. – А конкретнее? Так, чтобы это не затрагивало военную тайну.. Мазур сказал без выражения: – Сопровождаю советского представителя на открытие школы в Эль-Зурейду. – Там есть необходимость в школе? Мазур пожал плечами: – Если есть город, почему бы не быть и школе? Логично… – сказал Джараб-паша. – Гранату вы в кармане забыли или специально прихватили? – У меня такая привычка, – сказал Мазур. – Когда иду в незнакомое место, всегда гранату с собой беру.. – Не верите моему слову? – А откуда я знал, что здесь именно вы, а не кто-то, прикрывшийся вашим именем? – Моим именем уже давно никто не пробует прикрываться, – сказал Джараб. – Чревато… – Я здесь недавно и не знаю многих тонкостей, – сказал Мазур. Джараб поиграл густыми бровями. Руки на эфесе драгоценной сабли лежали спокойно. Он произнес фразу на арабском и тут же вновь перешел на английский: – Я попросил принести кресло уважаемому гостю, а посторонних – удалиться… Кто-то подошел сзади на цыпочках, чуть стукнув, опустилось на пол кресло. Мазур сел. Тут же в руках у него оказалась чашечка кофе. Свита, не поворачиваясь к хозяину спиной, начала покидать комнату. – Внушительно… – сказал Джараб, прикоснувшись губами к краю своей чашечки. – Спецназ – это внушительно… Честно признаться, я не ожидал здесь встретиться с советскими… – Что здесь произошло? – спросил Мазур. На лице Джараба появилась та усмешка, которую принято называть «тонкой»: – Ничего особенного. Здесь просто установили советскую власть. – Как это? – спросил Мазур, чуточку оторопев от таких новостей. – Очень просто. Когда мои люди сюда вошли, я, как и повсюду в – Интересно, – сказал Мазур. – А кто это там висит на балконе? – Начальник местного отделения Шахро Мухорбаррот, – сразу же ответил Джараб. – Это вовсе не мой произвол. Вы обратили внимание, что он висит там в одиночестве? Люди собрались на суд и решили, что его следует повесить. А прочие функционеры разбежались беспрепятственно, к ним не было таких претензий… – Интересно, – повторил Мазур. – А какое, собственно… – У меня было право? – понятливо подхватил Джараб. – Да в точности то самое, каким в свое время руководствовались Касем и его друзья. Они увидели несправедливость, пришли и свергли султана. Я увидел несправедливость, пришел и покарал… сам по себе я человек скромный, собственно, не я их карал, я выполнял требования здешних жителей… – Вот, кстати, о скромности… – сказал Мазур, покосившись в ту сторону, где скрылась свита. – Ах, вот вы о чем… Что поделать, это Восток. Традиции. Человек моего положения просто обязан появляться в сопровождении телохранителей, наложниц, секретарей, советников, казначеев… Это все – дань традиции. Давайте вернемся к менее отвлеченным вопросам, поговорим о вас. Ваше неожиданное появление не то чтобы спутало мне карты, но оказалось непредвиденным… А впрочем, с вами я не ссорился. Честное слово, я человек не амбициозный – и вовсе не собираюсь вступать в конфликт с целыми странами. Вы можете спокойно уехать… только сначала отдайте мне местных. Очаровательную Лейлу в том числе. – Зачем она вам? – Не думайте, не в наложницы… Станцует голой при стечении народа – и может убираться на все четыре стороны. – Насколько я знаю, от нее этого не дождаться. – Посмотрим. Любого можно убедить. Нужно только знать, как. – Что она вам сделала? Джараб нахмурился: – Дети должны играть в куклы, а не в человеческие жизни. Вся эта столичная компания – просто дети. И оттого они еще хуже султана. Покойный султан, по крайней мере, не тешился игрой в идеалы. Он пытал и убивал не ради каких-то вслух декларируемых идеалов, а по своей гнусной природе средневекового сатрапа. Он был омерзителен, но напрочь лишен идеалов. А эти… Они за два года – А вы-то сами какие идеалы защищаете, можно спросить? Никаких, – ответил Джараб. – Я просто хочу, чтобы люди спокойно занимались своим делом и не обижали друг друга. Именно такой порядок и устанавливаю на своих землях. Никаких «измов», никаких идей, ни духовных, ни светских. Знаете, у меня были люди от эмигрантов, от двоюродного брата султана. Сначала я хотел их просто отправить восвояси, но они стали угрожать, и я велел отрубить им головы. Приходили люди от американцев, звенели передо мной золотом. Я велел их выпороть и отпустил. Приходили люди аятоллы. Они тоже пугали, и потому лишились голов… У меня один идеал – пусть люди живут спокойно и не обижают друг друга… Вас это не устраивает? – Я вам не судья, – сказал Мазур. – А что до моего личного мнения… Вас когда-нибудь обязательно убьют. Люди еще склонны терпеть чужую идеологию и ее распространителей, но вот то, что вы декларируете… Так уж на этом свете заведено – если вы ни с кем, то это все равно что против всех. Вас попытаются убить… – Я постараюсь выжить… Простите, мы, кажется, отвлеклись. Хорошо. Я у вас не требую всех – в конце концов, те местные солдаты, что с вами приехали, здешним горожанам ничем не насолили. А вот Лейлу и ее агитаторов вам придется отдать… – Не выйдет, – сказал Мазур. – Делайте со мной… – С Вашу рацию мы глушим направленными помехами. Вас слишком мало, чтобы выстоять… – Пожалуй, – сказал Мазур. – Но мы – спецназ. Прежде чем до нас доберутся, мы ваше воинство отполовиним… Мы это хорошо умеем. Я никоим образом не пытаюсь вас пугать будущими неприятностями – вы их вряд ли боитесь, а мне будет уже все равно… Я просто предупреждаю, что, коли уж нам нечего терять, мы постараемся показать все, что умеем… Джараб с любопытством спросил: – Интересно, а почему вы не пугаете меня вашей гранатой? В конце концов, охрана может и опоздать… Почему вы не грозите взорвать себя вместе со мной, коли уж не боитесь смерти? – Потому что это будет жуткая глупость, – сказал Мазур. – В этом случае ваши люди пойдут на штурм, и кончится опять же резней… Гораздо предпочтительнее для меня вернуться к своим и умело покомандовать. А смерть… вы ее все равно не боитесь так же, как и я. – Вы мне нравитесь. – Вы мне тоже, – сказал Мазур. – Но это ведь ничего не меняет, правда? – Лейла – ваша женщина? – С чего вы взяли? – Бросьте, – сказал Джараб. – Когда зашел разговор о ее участи, у вас характерным образом изменилось лицо… – Ну хорошо, – сказал Мазур. – Это моя женщина. Я похож на человека, который в подобной ситуации отдаст свою женщину? – И это, конечно, большая и возвышенная любовь? – Не иронизируйте, – сказал Мазур. – Такие люди, как мы с вами, вряд ли когда-нибудь будут способны испытывать возвышенную любовь. Просто она – моя женщина. Остальное договаривайте сами. Додумывайте за меня. Выбор за вами, у меня-то выбора нет… После короткого молчания Джарабпаша сказал ровным тоном: – Вы – очень везучий человек. Точнее говоря, – Я понимаю, – сказал Мазур серьезно. Верю. Когда-нибудь я все равно пойду на столицу, и это будет уже совершенно другая ситуация… Постарайтесь там в это время не оказаться. Собственно, вам вообще не следует здесь быть… Рано или поздно этих, в столице, зарежут – или они сами перережут друг друга ради идеалов, не дожидаясь агрессора. Плохо только, что до этого они успеют пролить еще много крови… А вы со своей братской помощью окажетесь меж двух жерновов… – Посмотрим, – сказал Мазур. – Попомните мои слова. Сильные люди не должны впутываться в безнадежные предприятия так, как это делаете вы… Я не буду вас больше задерживать. Сейчас придет человек и проводит вас всех в местную гостиницу, где вы сможете спокойно переночевать, а утром уехать, куда заблагорассудится. Что поделать, если на вашей стороне – время… И вот что. Если она – ваша женщина, постарайтесь ее поберечь. На прошлой неделе ее почтенный отец еще более повысил награду тому, кто ее убьет. Я с ним знаком. Этот человек не умеет ни прощать, ни останавливаться на полпути… Да, интересно было с вами поговорить. С Он хлопнул в ладоши, едва слышно – но дверь моментально распахнулась, и вбежал тот, что привел Мазура сюда. Ясно было, что аудиенция окончена. Мазур встал, отдал честь и направился к двери. …Минут через десять они, следуя указаниям провожатого, отыскали гостиницу, где оказались единственными постояльцами – Мазур крепко подозревал, не без наводящих указаний Джараба. Бронетранспортеры и лимузин загнали во двор. Хозяин суетился, как наскипидаренный, слуги так и вились вокруг, стремясь исполнить даже невысказанные желания. Посол заселение в довольно убогий отельчик принял страдальчески – зато товарищ Хоменко веселился от души, пьяно орал за троих, а воспрянувший журналист ему вторил. Похоже, обоих это нежданное приключение ужасно забавляло. Они, прихватив позванивавшие объемистые сумки, без нытья и возражений отправились в отведенные им апартаменты, утащив с собой беднягу посла. Пытались увлечь и Мазура, но он отговорился занятостью. Им с Лавриком и в самом деле предстояло бдить. Как ни полагайся на ненарушимое слово Джараб-паши, а служба требует своего… Мазур, обсудив расклад с Ганимом, распределил дежурства, расставил караулы, обошел двор. И поднялся к себе в комнатку на второй этаж, блаженно вытянулся на заправленной постели. За окном стояла спокойная тишина, в городке не наблюдалось ни тени беспорядка. Если рассудить, Джараб вряд ли врал или преувеличивал – городишко вмиг пришел в повиновение… «Его обязательно прихлопнут, – думал Мазур. – Рано или поздно. Скорее рано, чем поздно. Самое опасное, что только можно в этом мире сотворить – это пытаться прожить на особицу по своим собственным законам, не Дверь тихонько приоткрылась. Мазур преспокойно положил руку на автомат, примостившийся тут же, под боком. – Это я, – тихонько сказала Лейла, подошла к постели и присела в ногах. – Слушай… – сказал Мазур растерянно. – Тебе тут никак нельзя быть… – Заботишься о моей репутации? Никто все равно не узнает. Кто спит, кто в карауле… Только эти двое пьют и орут песни… Я от них еле вырвалась, кстати. Пытались затащить в номер… – Понимаешь… – пристыженно протянул Мазур. Успокойся, – засмеялась она. – Не надо мне ничего объяснять. Мужчины есть мужчины, и точка. Хозяин, кстати, нашел им… девиц, так что и с этой стороны все в порядке. «Ай да товарищи из Москвы, – подумал Мазур весело. – И в этой дыре девок раздобыли. А если черкануть потом анонимку – мол, так и так… Моральное разложение, ущерб престижу СССР на международной арене… А, ладно. Что они мне-то плохого сделали? Хай себе развлекаются…» – Как тебе Джараб? – Серьезный человек, – сказал Мазур. – Своими руками пристрелила бы. Такие еще хуже прямых контрреволюционеров, потому что сбивают людей с толку… «Плясать бы тебе голой, золотко, кабы не я… – подумал Мазур с вялым раздражением. – Заставил бы, можешь не сомневаться. Он такой. Жалко, что доканает его рано или поздно кто-то с той или другой стороны, может, наши, а может, и янки…» Что-то зашуршало, в темноте забелела форменная рубашка – Лейла безмятежно стягивала китель. Аккуратно повесив его на спинку ветхого старомодного стула, прилегла рядом с Мазуром, коснулась ладонью его щеки: – Ладно, ну его, этого Джараба… От нее веяло противоречащими революционному аскетизму французскими ароматами, стояла совершеннейшая тишина, не сулившая опасных неожиданностей – и Мазур, не сдержавшись, принялся ее раздевать. Сейчас он не чувствовал себя ни опозоренным мужем, ни грозным командиром невеликого отряда – попросту мимолетным хозяином покорной красавицы, в первый миг замершей под его бесцеремонным напором, а потом с тихим стоном поддавшейся навстречу… И плевать было на весь белый свет. |
||
|